Текст книги "Между Фонтанкой и Обводным каналом южнее Невского"

«Вырубова почти ежедневно посещала Распутина. Когда Распутин приезжал в Царское Село к Вырубовой, на Церковную улицу, то спустя тридцать минут туда приезжала Александра Федоровна, иногда приезжала Ден (Торговая ул., 4). Совещание продолжалось около 1 часа 20 минут. Однажды было так: приехали Распутин, Осипенко (секретарь митрополита Питирима. – Примеч. сост.), Пхакадзе (жених дочери Распутина. – Примеч. сост.) к Вырубовой, через 20 минут туда приехала Александра Федоровна. После ее приезда через 15 мин. Осипенко и Пхакадзе вышли и гуляли около дома 50 минут, а Распутин оставался с Александрой Федоровной. Затем Осипенко и Пхакадзе вошли обратно в дом Вырубовой, пробыли там 30 минут И все поехали в Петроград».

Из дневника Николая II:

21 декабря 1916 г.

«В 9 часов поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 дек. извергами в доме Ф. Юсупова, кот. стоял уже опущенным в могилу. О. Ал. Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой. Погода была серая при 12° мороза».

Из «Петроградской газеты» от 21.03.1917:

«Если кто и хотел бы понимать все, что известно относительно покорения дам высшего общества грубым мужиком Распутиным с точки зрения гипнотизма, то он должен не забывать, что, кроме обыкновенного гипнотизма, есть еще “половой” гипнотизм, каким, очевидно, обладал в высокой степени старец Распутин.» Бехтерев.

В ночь с 10 на 11 марта 1917 г. по распоряжению председателя Временного правительства Г. Е. Львова труп Г. Е., который был захоронен в часовне Царского Села, был тайно эксгумирован. Поручение это выполнял Купчинский. Труп перевезли в Петербург и до утра оставили на грузовике в гараже Конюшенного ведомства. Вечером следующего дня гроб повезли в направлении Политехнического института. Там он был сожжен в топке литейной мастерской. Для сохранения тайны был распространен слух, что труп сожгли где-то ни то в Парголове, ни то в Пискаревском лесу. Об этом событии был составлен акт в двух экземплярах, подписанные уполномоченным Госдумы Купчинским, ротмистром Кодичевым и шестью студентами Политеха. После октябрьского переворота Луначарский направили один экземпляр в Музей революции. Весной 1995 г. житель поселка Песочный нашел этот акт и сопроводительную записку Луначарского на помойке. Эксперты полагают, что в 1930-х гг. во время одной из идеологических чисток музейных экспонатов, акт был предназначен для ликвидации, но был сохранен кем-то из работников музея для личного пользования.

В ночь на 17.12.1916 он в последний раз вышел из кв. № 20 с князем Ф. Ф. Юсуповым, одним из организаторов убийства, через черный вход справа от подворотни. Перед этим с 1902 г. Г. Е. переменил в городе шесть квартир. Самая известная из них располагалась в этом доме. Сюда он переехал с Английского проспекта, 3, 01.05.1914 (по воспоминаниям его дочери Матрены в 1909 г.).

Визитеров у Григория Ефимовича хватало и прежде, но с переездом на Гороховую, сюда, в “обитель старца”, устремляется поток просителей. К подъезду в полукруглом дворике за аркой подкатывают нарядные фаэтоны, дорогие моторы (автомобили) и извозчичьи пролетки. Вереницей тянутся через эту квартиру чины, звания и состояния. Министры, биржевые маклеры, князья, адвокаты и торговцы, фрейлины, банщики и богомольцы. Иногда днем, а чаще поздним вечером проскальзывают сюда отставные или действующие главы российского правительства – Горемыкин, Штюрмер, министры Хвостов и Протопопов, шеф Департамента полиции Белецкий и многие другие. Среди гостей выделяются явной близостью к “старцу”: Анна Александровна Вырубова; Арон Семенович Симанович, купец, личный секретарь старца; Мария Евгеньевна Головина (Муня), секретарша старца; Моисей Акимович Гинзбург, 63 лет, крупный банкир; Дмитрий Леонович Рубинштейн, 39 лет, крупный банкир; Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, личный секретарь председателя Совета министров, репортер газеты “Новое время”; Андроников, князь, чиновник Министерства иностранных дел; Александра Александровна фон Пистелькорс (сестра Вырубовой) (р. 1878), жена офицера, Акулина Никитишна Лакшинская (р. 1874), сестра милосердия, разъезжала в санитарном поезде Ее Величества, затем переехала к старцу и жила неделями в его квартире, в некоторых случаях ее интимное общение со старцем становилось бесплатным зрелищем для жителей, чьи окна были напротив.

Старцу квартира нравилась тем, что можно было по черной лестнице выйти незаметно в переулок позади дома. Дело в том, что для его охраны на главной лестнице был создан полицейский пост, который письменно фиксировал все отлучки старца, в том числе и к проституткам. Это вызывало его неудовольствие».

Из полицейского отчета для Следственной комиссии Временного правительства:

«Установленное наружное наблюдение за крестьянином Распутиным (он же Новых), проживающим в Петрограде в доме № 64 по Гороховой улице, в первое время значительных результатов не давало, так как он был слишком осторожным и к тому же скрывался его поклонниками, старавшимися увозить его; так продолжалось до тех пор, пока кем-то из начальствующих лиц не было получено письмо (анонимное) с угрозой убить Распутина. Воспользовавшись этим, Охранным отделением было предложено Распутину для его охраны назначить двух агентов. Предложение он принял, и были назначены агенты отделения Терехов и Свистунов. Агенты, охранявшие Распутина, одновременно выполняли и требование Департамента полиции – выяснение по возможности лиц, его посещавших, и мест, им посещаемых. Вполне доверяя агентам, Распутин часто брал их с собой, что значительно облегчало работу с ним.

Лиц, часто посещавших Распутина, которых не удавалось агентам установить, приходилось устанавливать путем специального за ними наблюдения и при посредстве местного полицейского надзирателя.

Около года тому назад сведения о предполагаемом покушении на Распутина были опять повторены, почему тогда же было приказано принять более тщательные меры охраны его, для чего стали назначать к нему по пять человек агентов в две смены, одного шофера, с мотором, отдельно. Всего ежедневно охрана Распутина и наблюдение за ним осуществлялись одиннадцатью человеками.

Распределение филерских постов было такое: 1) один находился в квартире, когда разрешалось, или у двери, на лестнице; 2) один – в швейцарской, в форме швейцара; 3) один – для связи между внутренним и наружным постами; 4) три (в том числе шофер) – у ворот и с мотором. В случае поездки Распутина один из филеров должен был всегда ехать с ним; бывали случаи, что ни филеров, ни мотора он не брал, уезжая из дома.

Посетителей у Распутина ежедневно бывало от 80 до 100 человек, не считая завсегдатаев. Лица, приходившие с просьбами, не выяснялись – лишь устанавливалось, по какому делу то или иное лицо приходило.

Из числа постоянных посетителей Распутина известны: Симанович, Мануйлов, Сухомлинова, Татьяна и Мария Шаховские, мать и дочь Головины, А. И. Гущина (после убийства Распутина она заболела нервным расстройством. – Примеч. сост.), полковник Ломан, генерал Комиссаров, бывший товарищ министра Белецкий, доктор Бадмаев, епископы – Варнава, Исидор, Вырубова, иногда бывал Протопопов и многие другие.

Результаты наблюдения за Распутиным с указанием выясненных лиц обычно представлялись в Департамент полиции, а черновка оставалась в отделении. Всего при осуществлении наблюдения за Распутиным было установлено до 5000 человек. Кроме выяснения связей Распутина, наблюдением была осуществлена перлюстрация его писем и ежедневно писался подробный дневник наблюдения.

Распутин часто ездил в Царское Село к Вырубовой, а в квартиру последней тогда же приезжала царица, а иногда и царь и часто дети их.

Последний год Распутин в Царское Село ездил почти всегда на моторах. Распутин редко бывал трезв. Поставщиками вина, спирта, фруктов и др. были Симанович и ресторан “Вилла Родэ”.

Около года Глобачевым приказано охранять Распутина и узнавать, с кем он видится, и каждый раз давать об этом сведения в письменной форме. Познакомился Распутин в первый раз с Протопоповым у доктора Бадмаева (Литейный пр., 16), где в то время с ними были Васильев, бывший директор Департамента полиции, Курлов и Степанов. Свидания у Бадмаева после стали очень частыми.

Мануйлов (Жуковская ул., 47) почти ежедневно посещал Распутина, а также и Распутин у него бывал. К Мануйлову в то время приезжал генерал Батюшин, как видно для свидания с Распутиным. Вырубова почти ежедневно посещала Распутина. Вместе с ней приезжала сестра милосердия Воскобойникова».

Из показаний Следственной комиссии Временного правительства С. П. Белецкого:

«…рассказ Комиссарова касался празднования Распутиным дня своего ангела – 10 января (1916 г. – Примеч. сост.). Так как об именинах мы знали от Комиссарова заранее, то с ведома Хвостова я отпустил в распоряжение Комиссарова из секретного фонда особую сумму на покупку ценных подарков не только самому Распутину и его двум дочерям, но и приехавшим к этому дню жене Распутина и его старшему сыну. Куплены были обеденное серебро, брошь, золотые часы и браслеты. В этот день филерам Комиссарова нами было поручено во что бы то ни стало проникнуть внутрь квартиры Распутина, так как нас интересовали завтрак с Вырубовой и вечер в интимной обстановке друзей Распутина. Филеры, которых Распутин сначала не пускал к себе в квартиру, к этому времени уже сумели войти в доверие к нему, сопровождая его в церковь и баню. Он уже охотно вступал с ними в разговоры и ценил обнаруживаемую ими преданность и удовольствие быть в его обществе. Поэтому, сопровождая Распутина в церковь в этот день, филеры предложили Распутину свои услуги помогать девочке – племяннице Распутина в передней при раздевании посетителей. Распутин, находясь в хорошем настроении, благодаря полученным от нас подаркам и поздравлению по телефону Вырубовой, обещавшей быть у него к завтраку, и благодаря полученной им телеграмме от высочайших особ разрешил филерам быть у него на квартире.

По возвращении Распутина из церкви к нему начали собираться избранные его знакомые с ценными подношениями. Один из рестораторов приготовил уже на свой счет обеденный стол с именинным пирогом. По приезде Вырубовой начался завтрак, проходивший до ее отъезда сдержанно, причем Мудролюбов сказал большую, в патетическом тоне, речь и подчеркнул государственное значение Распутина, как простого человека, доводящего к подножию трона болевые народные нужды. После отъезда Вырубовой в течение целого дня совершался непрерывный поток посетителей, приносивших Распутину массу ценных подарков. Целый дождь ценных подношений был прислан Распутину при письмах и карточках разных лиц, так или иначе связанных с Распутиным. Чего только не было здесь: серебряные и золотые вещи, ковры, целые гарнитуры мебели, картины, деньги и т. п. Все эти вещи жена и сын затем отвезли в с. Покровское. Затем из разных мест России было прислано Распутину много поздравительных телеграмм.

Распутин сиял от благожеланного удовольствия, с каждым приходившим к нему пил и, наконец, к вечеру свалился, и его уложили в постель. Немного протрезвившись сном, он вечером, с приходом более интимного кружка лиц, преимущественно дам, начал снова пить и требовал того же от дам, так что он почти их всех споил. Более благоразумные дамы поспешили уехать, оставшиеся же были охвачены вместе с Распутиным, дошедшим в пляске и опьянении до полного безумия, – такой разнузданностью, что хор цыган поспешил уехать, а оставшиеся посетители в большинстве заночевали у Распутина. На другой день мужья двух дам, оставшихся на ночь в квартире Распутина, ворвались к нему на квартиру с оружием в руках. Филерам стоило большого труда предупредить Распутина и дам и этим дать последним возможность скрыться из квартиры по черному ходу, успокоить мужей, для чего они проводили их по всей квартире и дали уверение, что их жен на вечере не было. Филеры затем проследили за ними и выяснили их личности.

По словам Комиссарова, докладывая ему об этом вечере, филеры не могли без омерзения вспоминать виденные ими сцены. Этот случай с мужьями запугал Распутина, и он некоторое время после этого как бы затих: был послушным, избегал выездов, боязливо прислушивался к звонкам и был благодарен нам за улаживание этой истории, обещая больше у себя на квартире замужних женщин на ночь не оставлять, и просил об этом никому, даже Вырубовой, не говорить, что мы и исполнили. Но затем в скором времени Распутин, убедившись, что эта история заглохла, начал снова вести свой прежний образ жизни, но только был сравнительно осторожен в своих отношениях к замужним женщинам».

Гороховая улица, дом 61

Из воспоминаний Матрены Распутиной:

«Утром 16 декабря отец в неурочный день засобирался в баню. Но, против обыкновения, при этом был совсем невесел.

Печально, но большую часть того дня меня дома не было. Вечером (в 8 часов. – Примеч. сост.) пришла Анна Александровна (Вырубова. – Примеч. сост.). Она уже отбросила костыли, хотя сильно хромала. Ее послала царица – спросить совета отца, как поступить с больной ногой Алексея, а заодно передать подарки всем нам.

Я отвела Анну Александровну в столовую, где отец пил свою любимую мадеру. Предложила бокал гостье. Она сделала глоток и вздохнула:

– Мы с тобой изменились, Григорий Ефимович.

– Все меняется, Аннушка.

– Я вспомнила, как увидела тебя, когда ты вошел в комнату больного царевича. Рядом с Николаем ты казался великаном.

Она снова вздохнула и передала нам подарки:

– Ее величество считает, что положение не так серьезно (с ногой Алексея. – Примеч. сост.), чтобы надо ехать в Царское.

– Пожалуй, только не пускайте к нему врачей.

(Распутин передал Вырубовой, что после визита Протопопова к нему должен заехать молодой Юсупов, чтобы отвезти его к себе в дом к больной своей жене для ее “исцеления”. Не зная, что Ирины в городе вообще нет, Вырубова стала отговаривать Распутина от столь позднего визита: она считала унизительным для него ехать тайно к княгине, если она стыдится принять Распутина открыто днем. Так что когда на следующий день Юсупов прислал императрице письмо, клянясь, что Распутина накануне не видел и к себе не приглашал, то она поняла, что он лжет. – Примеч. сост.).

Подошло время ужина. Отец пил, но не пьянел. Даже вдруг пришел в веселое расположение духа. Катя подала ужин: рыба, черный хлеб, мед – все его любимые блюда.

Отец ушел в спальню переодеться. Позвал меня. (Я отметила, что он выбрал самую лучшую свою рубашку – шелковую с голубыми васильками, – ее вышивала Александра Федоровна.)

Отец стоял у раскрытого бюро. Я увидела пачку ассигнаций.

– Это твое приданое – три тысячи рублей, – сказал отец.

Около семи часов раздался звонок в дверь. Пришел Александр Дмитриевич Протопопов – министр внутренних дел, часто навещавший нас.

Вид у него был подавленный. Он попросил нас с Варей выйти, чтобы поговорить с отцом наедине. Мы вышли, но через дверь слышали все.

– Григорий Ефимович, тебя хотят убить.

– Знаю.

– Я советовал бы тебе несколько дней не выходить из дома. Здесь ты в безопасности. – Не могу.

– Отмени все встречи.

– Поздно.

– Ну так скажи мне, по крайней мере, куда ты собрался.

– Нет. Это не моя тайна.

– Ты не понимаешь, насколько серьезно твое положение. Весьма влиятельные особы замыслили посадить на трон царевича и назначить регентом в. князя Николая Николаевича. А тебя сошлют в Сибирь либо казнят. Я знаю заговорщиков, но сейчас не могу назвать. Все, что я могу, – удвоить охрану в Царском Селе. Может, ты сегодня все же останешься дома? Подумай. Твоя жизнь нужна их величествам.

– Ладно. – Когда Протопопов ушел, отец сказал, ни к кому не обращаясь: “Я умру, когда Богу будет угодно”.

Потом около часа мы сидели в столовой. По просьбе отца я читала Евангелие от Иоанна.

Часы в прихожей пробили десять. Отец поцеловал Варю, потом меня, пожелал доброй ночи, потом отослал нас спать. Они с Катей поговорили еще, вспомнили о прежней жизни в Покровском, о купаниях и рыбалке на Туре, о хозяйстве.

Я не могла уснуть, меня заполнял страх. Когда часы пробили одиннадцать, Катя тоже легла спать. Вскоре дом погрузился в тишину, нарушаемую тиканьем часов, отсчитывающих последний час жизни моего отца в доме номер 64 по Гороховой улице. Проснулась я от телефонного звонка. Звонил Протопопов.

– Который час? – спросила я.

– Еще рано. Семь. Я хотел узнать, дома ли твой отец?

Я не знала. Пошла посмотреть. Обнаружив, что комната отца пуста, а постель не смята, вернулась к телефону.

Нет, его дома нет. – Без всяких объяснений Протопопов повесил трубку. Подавив страх, я позвонила Марии Евгеньевне, спросить, не видела ли она отца после ночи. Та ничего не знала.

Я попросила ее позвонить Юсупову и справиться об отце. Ответного звонка я так и не дождалась.

Тем временем Катя приготовила завтрак, к которому никто из нас не смог притронуться. Не в силах больше ждать, я позвонила в Царское Село Анне Александровне. Та обещала помочь.

Она, не мешкая, отправилась к царице. Начались розыски. Первым царице доложил Протопопов: о выстрелах и объяснении Феликса, будто стрелял один из гостей.

Потом позвонил в. князь Дмитрий Павлович – просил у царицы разрешения прийти на чай. Получив отказ, он, по-видимому, встревожился. Как только он повесил трубку, Анне Александровне позвонил Юсупов и просил разрешения увидеться с ней. Анна Александровна отказалась. Тогда Феликс попросил срочно устроить его встречу с царицей. Намекнул, что это касается Распутина.

В десять часов утра полицейские, прочесывавшие весь город, пришли к Юсупову. Генерал Григорьев допросил князя. Ему пришлось выслушать уже известную версию, будто стрелял один из гостей. О Распутине же князь сказал, что тот никогда у него не бывает.

Как раз когда Григорьев уходил, позвонила Мария Евгеньевна. Феликс велел ей подождать у телефона, пока он проводит генерала.

– Что ты сделал с Григорием Ефимовичем?

– Ничего. Я его несколько дней не видел.

– Феликс, не лги. Ты заезжал за ним около полуночи.

– Ах, это. Ну я всего лишь поговорил с ним несколько минут.

Мария Евгеньевна встревожилась. Феликс солгал. Она попросила князя приехать к ней.

К этому времени все уже были уверены – отец мертв. Даже царица. Она плакала, повторяя:

– Аннушка, что мы будем без него делать? Что будет с Алексеем?

Через пару дней полицейский инспектор пришел к нам домой в сопровождении епископа Исидора, который был другом отца. Инспектор показал испачканную кровью калошу, и мы тут же узнали в ней одну из отцовских. Он сообщил, что ее нашли на льду возле Петровского моста. Еще он сказал, что под лед спускались водолазы, но ничего не нашли.

Мы с Варей и раньше были уверены, что отца уже нет в живых, но теперь, увидев калошу, поняли бесповоротно, что его убили.

Послали маме телеграмму, в которой написали только, что отец болен и что ей надо приехать в Петроград.

Потом я вспомнила о письме, которое передал мне отец вечером накануне. Села читать вслух Варе и Кате: “Мои дорогие! Нам грозит катастрофа. Приближаются великие несчастья. Лик Богоматери стал темен, и дух возмущен в тишине ночи. Эта тишина долго не продлится. Ужасен будет гнев. И куда нам бежать?

В Писании сказано: ‘О дне же том и часе никто не знает’. Для нашей страны этот день настал. Будут литься слезы и кровь. Во мраке страданий я ничего не могу различить. Мой час скоро пробьет. Я не страшусь, но знаю, что расставание будет горьким. Одному Богу известны пути вашего страдания. Погибнет бесчисленное множество людей. Многие станут мучениками. Земля содрогнется. Голод и болезни будут косить людей. Явлены им будут знамения. Молитесь о своем спасении. Милостью Господа нашего и милостью заступников наших утешитесь. Григорий.”

…Денег, оставленных отцом мне на приданое, на месте не оказалось – после смерти отца в дом приходило столько народу, что невозможно было за всеми уследить. Деньги, положенные отцом на хранение в банк Дмитрия Рубинштейна, тоже пропали.

Единственной надеждой оставалось хозяйство в Покровском. Через несколько дней мы с Варей проводили маму, Дмитрия и Катю на станцию. Они ехали домой.

Теперь нас осталось только трое в квартире. Дом пустовал без просителей.

Я была поглощена рассказами Дуни о жизни отца, старательно записывала каждый эпизод в свой дневник и почти не обращала внимания на окружающий мир.

Иногда Варя приходила домой из гимназии и рассказывала о длинных очередях за хлебом, которого тщетно ждали весь день, о расхристанных солдатах, бесцельно слоняющихся по улицам.

Я выходила из дому только по средам, когда мы ездили в Царское Село. Дворец оставался едва ли не единственным спокойным местом среди бурлящего Петрограда. Во дворце все шло как обычно.

В конце февраля Дуню вызвали домой ухаживать за ее престарелым отцом. Мы с Варей остались вдвоем. Поехать в Покровское не могли – нужно было заканчивать учебу.

Привратница каждый день приходила убирать квартиру и готовить обед, но в другое время я оставалась одна… Однажды, когда стало особенно одиноко, я сняла трубку, чтобы позвонить Анне Александровне, но обнаружила, что аппарат не работает. Я вышла на улицу. Увидела огромную толпу людей, марширующих по Литейному проспекту и скандирующих “Долой немцев”. Они били витрины магазинов.

Вечером связь восстановили. Я позвонила Анне Александровне, от нее узнала, что в армии начались бунты – солдаты убивали офицеров.

Вскоре на улицах появились баррикады. Я больше не пускала Варю на занятия. Вдвоем мы сидели в холодной квартире и прислушивались к крикам за окнами.

Я позвонила Марусе Сазоновой. Человек, взявший трубку, сказал, что Маруся дома и хочет немедленно видеть нас с Варей. Мы поспешили к Сазоновым и обнаружили там всю их семью и еще человек двадцать друзей нашего отца, сидящих под охраной вооруженных солдат в гостиной. Нам сказали, что мы, как и эти люди, арестованы. Решив, что вся рыба попалась в сети, солдаты привели всех нас в какое-то здание. Там находилось множество арестованных. Многих я узнала. Дальнейшее ожидание показалось бесконечным, хотя длилось оно около двух часов. Все это время мы были окружены пьяными солдатами, не оставлявшими нас в одиночестве даже в уборной. Наконец меня вызвали на допрос.

Следователи твердили, что я должна подтвердить сведения о предосудительной связи бывшей царицы и Распутина.

Это было слишком. Мои нервы были натянуты как струны. Я истерически захохотала.

Поняв, что от меня им ничего не добиться, следователи послали за Варей.

Ясно, что от Вари они добились так же мало, как и от меня.

Вскоре нас обеих освободили.

Удивительно, но нас даже довезли на автомобиле до самого дома.

На следующее утро Варю вызвала начальница ее гимназии. Варя была первой ученицей в классе, но ей было объявлено о немедленном исключении. Дальнейших объяснений не последовало.

Ничто не удерживало нас в Петрограде. Я решила, что мы должны вернуться в Покровское. Мы уложили только то, что смогли унести сами, поручив остальное имущество заботам привратника.

Главное, я взяла с собой тетрадку, в которую записывала рассказы Дуни о жизни отца».

Гороховая ул., 64, кв. 20. Квартира Распутина.

Дом 64, окна Распутина

66. Дом Домонтовичей, родителей А. М. Коллонтай (1820-е, арх. неизвестен; прс.). Здесь жила мать И. Северянина, пока не развелась с мужем, после чего переехала на Ср. Подьяческую, 5.

68. Д. дом (1882, арх. П. И. Шестов).

70/37. Полицейский дом 3-й москов. части [1917]. Не сохранился.