Текст книги "Брюхо Петербурга. Очерки столичной жизни"

Когда птичьи шкурки прибудут в Петербург, они поступают в руки чучельника. В одной из подобных мастерских в горячее время работает до 30 человек. Мастерская помещается на Сенном рынке, возле курятного ряда. В ней стены сплошь заняты полками, загроможденными корзинами с птичьими шкурками. Одни из рабочих вылущивают из птичьих голов рябчиков, тетеревов и т. п. птиц глаза и вставляют вместо них искусственные, из стекла; другие набивают шкурки ватой; третьи – белые шкурки некоторых птиц, например чаек, «пудрят» в картофельной муке, чтобы они были еще белее. Вылущивание птичьих глаз производится следующим образом: птичья шкурка выворачивается с черепа наподобие перчатки; вылущив ковырялкой глаза, шкурку снова надевают на череп и затем вставляют подходящие стеклянные глаза. Из всех костей в птичьем чучеле остаются неприкосновенными только кости черепа, чтобы сохранить физиономию птицы. Возле каждого рабочего, занимающегося вылущиванием глаз, лежат груды голов рябчиков, куропаток и т. п.

Лоточник

В кладовых большие корзины с птичьими чучелами громоздятся до самого потолка. Тут собраны всевозможные представители наших северных широт: рябчики, тетерки, глухари, свиристели, дупеля, бекасы, воробьи, трясогузки, голуби, вороны, сороки и т. п. По справедливости можно сказать, что кладовая напоминала собою орнитологический музей, если бы только не страшный беспорядок, царивший в ней. В одном месте на полу лежит целая груда черных крыльев воронов, в другом – белоснежные крылья чаек, в третьем – лирообразные хвосты глухарей. В углу, точно притаившись, стоят чучела сов. Некоторые корзины битком набиты головами: то чаек, то куропаток, то ворон, то сорок и т. п.

В 1886/87 году в станице Цимлянской был большой спрос на сорок и куропаток. Покупщики приезжали из Москвы. Цена на сорок дошла от 10 до 40 копеек за пару; на куропаток – от 20 до 70 копеек за пару. Из района Цимлянской станицы вывезено было от 10 000 сорок; куропаток же больше: их вылавливали посредством вентерей¹⁶ целыми выводками.

Ловлею птиц занимаются по преимуществу крестьянские дети. Ловят птиц силками, сетями, а воробьев заманивают в амбары: насыпают туда корм, и когда целая стая воробьев налетит в амбар, двери захлопывают – и баста!

В этом же году в город Луганск Екатеринославской губернии приезжал какой-то агент и скупал битых сорок для отправки за границу. За пару сорок платил сначала по 5 копеек, потом по 6, по 8 и, наконец, по 12. Так как в этой местности в упомянутый год был неурожай, народ бедствовал без хлеба и без денег, сорока же – птица доверчивая, то все, кто только имел ружье, бросились за легкой наживой, – и запестрели базары сотнями сорочьих тел. К тому же охота на сорок куда как легка: стоит только на дворе положить незатейливую «приваду», чтобы из окна жилого дома послать предательский заряд дроби. При случае били сорок даже палками. Так, одна казачка привезла в Луганск на базар целый воз сорок, за который выручила 25 рублей. На вопрос удивленной публики, каким образом баба наколотила такую прорву сорок, казачка рассказала следующее. Была у нее лошадь, которая издохла и, по снятии кожи, валялась в каком-то сарайчике. Сороки, проведав о таком лакомстве, стали собираться туда все в большем и большем количестве. Казачка сперва их не трогала, как вдруг разнеслась в Луганске молва, что сорок покупают. Хитрая казачка не преминула воспользоваться случаем, заперла двери сарая, оставив открытым лишь маленькое оконце, в которое сороки влетали и вылетали свободно. Сама же приладила заслонку, и когда сорок набралось в сарайчике столько, что «и коняки под ними не видно было», закрыла заслонкой окно и с палкою в руках явилась перед ошалевшею стаею сорок. Подобный маневр казачка повторила несколько раз, и в результате у ней оказался целый воз сорок.

Наши северные птицы на парижском модном рынке встречают себе сильных конкурентов в лице так называемых «экзотических птиц», отличающихся яркостью красок. Зато наши птицы ценятся у парижских модниц за устойчивость и крепость своих шкурок. Любопытно, что наши воробьи претерпевают в Париже удивительные метаморфозы: в руках «птичьих фабрикантов» они приобретают новую окраску, так что после этого воробьи гуляют по свету под именем «экзотической птицы». Понятно, что воробей, вернувшийся в Россию под именем экзотической птицы на какой-нибудь модной шляпке, стоит уже недешево.

Принимая во внимание, что прекрасная половина рода человеческого имеет слабость к разным украшениям из птичьих перьев, надо заметить, что спрос на этот товар стоит всегда высокий. В самом деле, сколько в Европе женщин, которые носят шляпки с птичьими перьями, а кто побогаче, те прикалывают и целое чучело. Баловни судьбы выписывают для себя сразу десятка два-три шляпок.

В 1886 г. из Петербурга отправлено в Париж 200 000 воробьиных шкурок, 400 000 пар крыльев рябчиков и тетерев; кроме этого – 25 000 свиристелей, 11 000 подорожников, 5000 дупелей, десятки тысяч птичьих голов, хвостов и т. п.

Кроме России, птичий товар доставляется в Париж из Швеции и Норвегии. Несмотря на это, «экзотические птицы» пользуются пальмою первенства.

Везут птичьи чучела из Индии, Австралии. Из Бразилии идет огромное количество крошки-птички колибри, из Африки – страусовые перья.

Из Москвы и Петербурга идет ежегодно свыше чем на 1 000 000 рублей птичьего товара: целых чучел, голов, крыльев и хвостов.

V

Разные меха, прибыв в Петербург, поступают в Гостиный двор, а лесная дичь – на Щукин двор.

Лишь только выпадет снег, тянутся к Петербургу бесконечные обозы с тетерками, рябчиками и глухарями. Из Чердынского уезда Пермской губернии ежегодно отправляется на Москву и Петербург 150 000 тетерок и рябчиков; кстати заметим, что в западных предгорьях Урала встречаются глухари от 20 до 30 фунтов весом. В городе Пинеге во время Никольской ярмарки бывает от 60 000 до 100 000 рябчиков, которых продают по 5–7 копеек за пару. Но уже за один только провоз до Петербурга взимают по гривеннику с пары.

Накануне Рождества на Щукином дворе заметно особое оживление. Как известно, редкий столичный обыватель обойдется на Рождество без рябчика или традиционного гуся. К этому времени в «курятную линию» приходит не одна сотня возов с разной дичью. Вот, например, прибыл целый караван с рябчиками и глухарями. Семнадцать возов выстроились в линию. Так как глухарь солиднее рябчика, то в возах с глухарями запряжено по паре лошадей. Достаточно взглянуть на ямщиков, чтобы безошибочно угадать, откуда пришел караван. Своеобразные зипуны, оригинальные меховые шапки с длинными наушниками сразу обнаруживают, что перед нами – обитатели холодного севера.

– Откуда вы?

– Из города Кеми Архангельской губернии.

– Сколько времени ехали в Петербург?

– Месяц.

– Что стоит провоз?

– Полтора рубля с пуда.

Так как одному торговцу не под силу было скупить всей партии дичи, то соединились пять торговцев, которые и поделили ее между собою. Начали откупоривать возы и отсчитывать товар.

Тетерки лежали сплошною массою, обложенные сеном и защитными рогожами. Чтобы никому не было обидно, каждый воз делят на пять частей. Дележ происходит следующим образом. Отсчитывают в корзину известное количество рябчиков и вываливают на землю в кучу одному торговцу; то же самое делают для другого, третьего и т. д.

Таким образом, все семнадцать возов дичи мало-помалу выгружены в пять колоссальных куч высотою без малого в рост человека. Сам хозяин-кулак, привезший дичь, стоит возле воза и следит за верностью счета. Его приказчик с книжечкою и карандашом в руках отмечал число пар, вываливаемых в кучи. Кроме того, проверяется также, все ли рябчики довезены до Петербурга. В каждом возу помещается 600 пар рябчиков, следовательно, во всей партии насчитывается до 20 000 штук. Все возы перенумерованы, и в книжечке под каждым номером обозначено количество рябчиков. При разгрузке одного из возов оказалось, что не хватило десяти штук. Хозяин немало был удивлен этою оказией и обратился к ямщикам, чтобы разрешить недоумение:

– Ребята, не видал ли кто-нибудь из вас, куда с воза улетели десять рябчиков?

– Да кто ж их возьмет! Сами видели, что укупорка была цела, – ответил хромоногий мужичонка.

– Это, должно быть, кто-нибудь на постоялом дворе пошалил… – промолвил молодой парень в полушубке.

– А караульщики-то что глядели?

– Недоглядели, значит…

Факт пропажи нескольких рябчиков вызвал среди приказчиков и торговцев веселое настроение. Все смеялись, хохотали, что рябчики с воза улетели. Наконец, хозяин философски заметил, что на «нет и суда нет».

Когда рябчики были проданы, кулак вместе с торговцами пошли в ближайший трактир, чтобы вспрыснуть торговую сделку. В это время ямщики продавали свои сани-розвальни в тех видах, что не стоит все их везти обратно на родину. Половина всего количества саней была распродана, а в оставшиеся сани лошади запряжены парами и тройками.

В зимнее время все рынки и мясные лавки столицы бывают переполнены мороженой дичью, которую раскладывают на прилавки, выставляют напоказ в окна и даже развешивают на косяках дверей. Кроме того, оставляются запасы и на лето. Так, например, у одного из оптовых петербургских торговцев на нынешнее лето было заготовлено до 100 000 штук рябчиков и тетерок.

Способ сохранения дичи также заслуживает внимания. Скупивши зимою массу привозной дичи, торговец поджидает особенно морозного дня – градусов 15, а то и более. Когда наступит сильный мороз, рабочие ставят чан или ведро с холодною водою на дворе, затем берут рябчика, погружают в воду и кладут на снег на открытом воздухе; потом берут другого рябчика, погружают в воду и тоже кладут на снег и т. д., пока не переберут всю дичь. Когда после первого погружения в воду вся дичь остынет, ее погружают второй раз, третий и т. д. до тех пор, пока каждый рябчик не оденется довольно толстою ледяною коркою, которая и служит превосходным предохранительным средством от разлагающего влияния воздуха. Корзины с замороженною дичью сохраняются в особых ледниках, причем их прикрывают сверху рогожами, а с боков – снегом или льдом. Один комиссионер-англичанин ежегодно отправляет из Петербурга в Лондон до 100 000 рябчиков.

Летом курятная линия на Щукином дворе представляет иное зрелище.

Когда войдете в эту курятную линию – направо и налево возле каждой лавки вы заметите бесчисленное множество разной величины деревянных клеток, битком набитых домашними птицами. Вокруг клеток на земле насыпан корм.

Воздух оглашается беспрестанным криком петухов и индюшек. Воркование нескольких сотен голубей сливается в один общий гул. Летом разную домашнюю птицу привозят в столицу живьем, зимою – в колотом виде. Разная живность доставляется в Петербург из подмосковных губерний. Особенно в этом отношении славится деревня Ракитина Епифановского уезда, крестьяне которой занимаются разведением огромного количества домашней птицы: кур и гусей они скупают по деревням своего уезда, а также и в Воронежской губернии; сами же разводят гусей и уток и продают приезжим прасолам. Эти последние для помещения скупленной птицы устраивают трехэтажные клетки таких размеров, что на каждой телеге может поместиться до 500 штук разной домашней птицы. Впрочем, гусей в таких клетках не возят, но в сентябре месяце их гонят стадами, с обрезанными крыльями, прямо на Москву, где их режут и значительную часть отправляют в Петербург. Для перегона гусей из Епифани до Москвы требуется 20 дней, а для доставки в телегах – 6 дней.

Ракитинское птицеводство ежегодно простирается до следующих размеров:

Обыкновенно домашняя птица привозится в столицу в особых корзинах с решетчатыми отверстиями по бокам. В каждом вагоне устанавливается до сотни корзин. С Николаевского вокзала корзины с курами и цыплятами свозятся на Щукин двор, где они и устанавливаются целыми грудами в ожидании своей дальнейшей участи. В летнее время в курятиной линии кипит лихорадочная деятельность. Каждая лавка устроена в два этажа. В нижнем происходит торговля разного рода дичью: тетерками, рябчиками, утками, курами, гусями, цыплятами и даже голубями; верхний этаж скрыт от глаз любопытных: здесь режут дичь.

У каждого торговца дичью над лавкой имеется особое помещение, где живут «щипари». Они не только щиплют дичь, но и режут ее. Щипари работают поштучно, смотря по птице. С курицы берут по 3 копейки, с цыпленка – по 5, с гуся – по 10 и т. п. С цыпленка взимается дороже на том основании, что вследствие нежного телосложения его труднее ощипать, чем курицу. Летом на Щукином дворе работают от 100 до 150 щипарей, которые зарабатывают по 1–2 рубля в день. Щипари начинают работать рано, обыкновенно часам к 12 уже все бывает обработано.

По узкой лестнице, усыпанной опилками, вы подымаетесь в мастерскую. Это довольно большая комната; два-три окна слабо пропускают свет, отчего вся обстановка виднеется в некотором полумраке. На полу разбросаны опилки, для того чтобы пол не пачкался слишком кровью. В воздухе носится множество перьев. По одной из стен, от полу и до самого потолка, стоит «курятник», из-за решетки которого куры и цыплята высовывают свои головы.

Столярная мастерская

Повсюду в мастерской лежат уже зарезанные и ощипанные куры – на столах, на полках, в корзинах и на крючьях. Щипари доканчивали работу. Их насчитывалось 15 человек. Все они – в холщовых передниках, рукава засучены по локоть. Одни из них ощипанную дичь завертывали в бумагу, другие укладывали в корзины, третьи перетаскивали корзины вниз, в курятную лавку. Посредине комнаты стояла огромная, в сажень длины, корзина, наполненная доверху перьями: это результат сегодняшней щипки. В сопровождении хозяина лавки пришел в мастерскую какой-то покупатель свежей дичи, «из-под ножа».

– Ну-ко, Иван, зарежь парочку кур для барина!

– С удовольствием! Вам каких: пожирнее или поплоше?

– Все равно! Давай пожирнее!

Бондари

Щипарь подошел к «курятнику», в маленькие дверцы просунул руку за решетку и достал оттуда первую попавшуюся курицу. Подойдя к чану, который стоял на полу, он взял курицу одною рукою за оба крыла, завернул голову ее назад и подхватил в одну руку вместе с крыльями, затем в одно мгновенье перерезал ей горло. Кровь бьет точно из откупоренной бутылки. Спустя несколько секунд обнаруживаются сильнейшие конвульсии: курица старается махать крыльями, как будто собираясь куда-то лететь, но щипарь крепко держит ее над чаном вниз головою; курица хочет кричать, но от этого из перерезанного горла еще сильнее течет струя крови.

Едва лишь птица «заснула», как щипарь рванул перья одного крыла, другого… и затем ощипывает ее с удивительной ловкостью, так что по сторонам летят только перья. Случается, что курицу щиплют еще полуживую, на том основании, что в таком состоянии она легче щиплется, да и время не пропадает даром.

– Прикажете на сковороду? – проговорил щипарь с гордостью опытного мастера.

Не прошло и трех минут, как курица была зарезана, выпотрошена и ощипана.

– Хорошо щиплете!

– Да не хуже самого ястреба!

– Сколько за день обрабатываете кур?

– Это зависит от усердия!

– Однако, средним числом?

– Да от семидесяти до ста кур ощипать можно.

– А самое большое?

– Поусердствуешь, так и полтораста ощиплешь! Резать-то ведь их недолго: чик, чик, чик!..

На стене прибита грифельная доска, на которой занесены фамилии щипарей. Ежедневно на ней обозначается, кто сколько ощипал кур.

По прошествии каждой недели подводят итог и производится расчет.

– Много ли сегодня ощипали кур?

– Сегодня немного, только пятьсот!

– А сколько в месяц?

– Тысяч десять-пятнадцать!

Корзины с ощипанными курами сохраняются в курятной лавке, куда ежедневно посылают заказы мясные торговцы и содержатели столичных ресторанов, сюда же приходят и разносчики.

Особенно любопытное зрелище представляет Щукин двор часов в 7 утра. Когда большинство обывателей столицы еще спит, на Щукином дворе уже кипит своеобразная деятельность. В это время сюда стекаются тысячи разносчиков со всего Петербурга. Тут вы заметите и селедочниц, и торговок клюквою, и разносчиков дичи… Все эти служители «столичного брюха» закупают для него дневную порцию продуктов.

– У тебя какие гуси-то? Дутые?

– Нет, прессованные!

– А московские или луцкие?

– Луцкие!

– Ну, луцкий гусь не то, что московский. Московский жирнее!

– Да не всякий жирного-то гуся любит.

– Что просишь за гуся-то?

– Полтора рубля.

– Нет, дорого: за рублик отдавай!

Начинают горячо торговаться.

Лишь только после ночного затишья на улицах столицы проснется обычная шумная жизнь, запасшиеся на Щукином дворе разносчики ходят уже по дворам, громко выкрикивая о своем товаре:

– Клюква ягода, клюква!

– Сельди голландские!

Разносчики живут в столице артелями. Смотря по сезону, они торгуют то ягодами, то дичью, то фруктами. Некоторые сразу торгуют несколькими продуктами: утром, например, телятиною, а после обеда – яблоками.

VI

Кроме живности и дичи Щукин двор славится также и торговлею фруктами. Фруктовый ряд состоит из полусотни каменных лавок, расположенных в две линии, которые соединены между собою общей стеклянной крышей. Внизу, под каждою лавкою, имеется погреб для хранения фруктов. В каждом погребе помещается от 500 до 1000 ящиков с крымскими яблоками. Огромный коридор между двумя линиями завален мешками с грецкими орехами и ящиками с изюмом. Груды мешков громоздятся до самой крыши. В воздухе носится ароматический запах разных пряностей. По всему видно, что тут собраны колониальные товары.

Не доходя до фруктового ряда, на дворе сложены огромные закупоренные чаны, от 40 до 50 ведер в каждом. Это клюква – наша национальная ягода. Крестьяне свозят ее на Щукин двор целыми возами.

Как известно, Петербург, стоя среди финских болот, не может похвастаться обилием плодов земных; за исключением разве клюквы и морошки, которая с избытком доставляется пригородными чухнами, разные фрукты привозятся в нашу столицу из южных губерний и из-за границы.

Уже с первых чисел августа поезда Николаевской железной дороги бывают запружены вагонами с яблоками. С 1 августа по 15 ноября 1886 г. средним числом приходило ежедневно по 19 вагонов, нагруженных яблоками. А за всю осень доставлено в Петербург 2000 вагонов яблок, причем в каждом вагоне умещалось по 250 пудов. Кроме того, прибыло 350 вагонов с арбузами, от 1500 до 1800 штук в каждом вагоне. Яблоки закупориваются в огромные кипы, сшитые из рогожи. В кипе насчитывается 25 мер. В вагоне умещается от 8 до 10 кип. Чтобы во время пути яблоки не испортились и не измялись, их укладывают в кипы слоями, которые изолированы друг от друга соломой. Арбузы укладываются в вагонах тоже слоями, переложенными соломой. Крымские яблоки, как более нежные, привозятся в деревянных ящиках, от 900 до 1000 штук в каждом. Виноград укупоривается в бочонки по 20–30 фунтов; при этом кисти винограда пересыпаются или просом, или особой «крупой», специально изготовляемой для этого из коры пробкового дерева. Прибыв в Петербург, вся масса фруктов сосредоточивается на Щукином дворе.

Осенью физиономия Щукина двора изменяется: в это время он представляет собой огромный базар фруктов. На живую руку посреди двора, где только есть место, сколачиваются деревянные лавчонки для торговли яблоками. К 30 августа Щукин двор буквально завален разными фруктами. Не говоря уже о лавках, на дворе сложены целые горы кип с яблоками. Подымаясь на высоту от 3 до 4 саженей, эти груды яблок невольно вызывают удивление: сколько труда потребовалось, чтобы вырастить и собрать такую массу фруктов!

В каждой лавке лежат развязанные кипы яблок разных сортов: антоновские, анисовка, титовка, золотое семечко и т. п. В некоторых лавках специально торгуют арбузами, в других – виноградом. Везде на дворе, а также и в самих лавках разбросана сплошная масса соломы, оставшейся после откупоривания товара. Кое-где сложены опроставшиеся ящики. Вообще осенью на Щукином дворе кипит лихорадочная деятельность: в это время заготовляются запасы фруктов для Петербурга на целую зиму. Кроме того, сюда же приезжают за покупкой товара содержатели фруктовых магазинов из окрестных городов, а также и из Финляндии.

Вереницы ломовиков то и дело подвозят громоздкие кипы с яблоками. Арбузы доставляются на больших открытых платформах, наподобие ящика. Во время приема арбузов одновременно производится и сортировка их по качеству. Для выгрузки арбузов с воза в магазин устанавливается живая цепь, человек из пяти-шести, и арбузы просто-напросто перекидываются из рук в руки. Приемщики укладывают арбузы прямо на полу кучами – в виде пирамиды, предварительно похлопавши арбуз рукою, чтобы по характеру звука удостовериться, нет ли в нем какого изъяна. Несозревшие арбузы откладываются в сторону. Во время громадного наплыва фруктов по Николаевской и Варшавской железным дорогам торговцы Щукина двора не в состоянии бывают справиться с ним и по необходимости устраивают среди двора «развал» фруктов. В это время на Щукином дворе происходит страшная сутолока. Целый день сюда стекаются тысячи столичных разносчиков за покупкой товара. В белых передниках, с лотками под мышками, разносчики слоняются от одного торговца к другому, снуют около расшитых кип и мешков, пробуют яблоки и горячо торгуются. В воздухе раздаются звонкие голоса приказчиков, зазывающих покупателей.

– Виноград хороший! Пожалуйте!

– Арбузы камышинские!

– Груш не угодно ли?

– Почем яблоки-то? – спрашивает один из разносчиков.

– А тебе каких?

– Вот этих!

– Полтора рубля мера! Без запроса!

– За рублик отдавай!

– У нас есть и за рублик: вот не угодно ли?

Игроки в карты

– Зачем вас баловать?

– Да ты посмотри яблоки-то какие – наливные!

Разносчик стал уходить.

– Эй, молодец, послушай: много ли тебе надо?

Разносчик вернулся, набавил цену, а торговец, в свою очередь, сбавил, и тотчас же начали накладывать яблоки в меру.

– Стой, стой! – закричал разносчик, – Что ты отбираешь одну мелочь-то! Накладывай по-божески!

– Да уж чего лучше, это у тебя глаз не хорош!

Но разносчик заявил решительно, что если еще будут накладывать подобные яблоки, то он и меру перевернет вверх дном. Наложили меру, разносчик снова заявил свое неудовольствие на то, что «верхушка» была невысока, и принялся сам надстраивать «верхушку».

Приказчик отступил несколько шагов назад.

– Ну, надстраивай, надстраивай!

Разносчик тряхнул два раза меру, чтобы яблоки осели вниз, надстроил верхушку и высыпал яблоки в корзину.

В другом месте какой-то разносчик торгуется на арбузы. Для пробы один из арбузов был взят «навырез». Принимая арбузы, разносчик поколачивал их рукою, внимательно прислушиваясь к характеру издаваемого звука: в это время он напоминал собою врача, выслушивающего больного.

Шум, крик и крепкие остроты не умолкают ни на минуту. Тут же с утра до вечера вертятся уличные мальчишки, которые подбирают к себе в подол выброшенные гнилые яблоки и уносят домой.

Обыкновенно разносчики берут товара понемногу, на день, на два.

Купив, например, меру яблок, они сортируют ее на три «сорта» под следующими названиями: «головка», «середка», «хвостик», т. е. крупные, средние и мелкие. На лотке эти яблоки продаются под тремя разными сортами. Каждый разносчик успевает в неделю распродать от 7 до 10 мер яблок, при этом выручка за «головку» представляет чистый барыш.

Относительно ягодного товара следует заметить, что, обуреваемые духом наживы, торговцы не дают даже поспеть ягодам: раннею весною на улицах столицы у разносчиков появляются совсем незрелые вишни, которые, однако, продаются втридорога.

Ежедневно по прибытии вечернего поезда Николаевской железной дороги на Щукин двор тянется множество ломовиков с ягодным товаром, который уже заранее поджидается разносчиками. Ягоды, во избежание порчи, подвозятся исподволь, по мере требования.

Как известно, 6 августа, в праздник Спаса Преображения, бывает «освящение плодов земных». В Петербурге это время разносчики собираются возле церкви, и торговля идет бойко. С открытием фруктового сезона среди шумных улиц столицы разъезжают двухколесные тележки, нагруженные арбузами, причем во всю улицу разносится звонкий крик разносчиков:

– Арбузы, арбузы астраханские'.

В окрестностях города яблоки развозятся целыми возами.

В летнее время, когда многочисленные обыватели столицы выезжают в окрестности Петербурга, чтобы отдохнуть на лоне природы, сюда направляются и разносчики, которые целый день надоедают своими криками.

– Земляника садовая!

– Садовая земляника!

– Редиска молодая! Редиска!

– Клюква ягода, клюква! – выкрикивает торговка.

Но нигде не бывает такого стечения разносчиков, как на Марсовом поле во время народного гулянья 30 августа.

Чтобы закончить о фруктовой торговле, скажем, откуда доставляется этот товар в Петербург.

В России считается под фруктовыми садами около 1 000 000 десятин земли. Например, в Херсонской губернии занято садами до 46 000 десятин; в Крыму под одними только виноградниками числится до 5000 десятин. Из садов Крыма в 1879 году отправлено на север по Севастопольской железной дороге 1 000 000 пудов фруктов. Из Курской губернии ежегодно отправляется по железным дорогам на Москву и Петербург свыше 200 000 пудов яблок, из Воронежской губернии – до 35 000 пудов яблок. Столичные торговцы берут на аренду сады, или покупают фрукты прямо с дерева, или, наконец, принимают товар на комиссию. Нередко бывает, что комиссионер, получив повестку, является на Николаевский вокзал, получает ярлык, под которым прибыл товар, и несет этот ярлык на продажу. Продав ярлык на получение товара, комиссионер уплачивает за провоз, оставляет у себя известный процент «за труды» и остальные пересылает товароотправителю. Бывали годы, когда присланный на комиссию товар, например арбузы, не выручал даже за провоз и потому оставался на вокзале – в пользу железной дороги.

Виноград на южном берегу Крыма продается по 7 копеек за фунт, в долине Феодосийского уезда – по 5 копеек, в долине Симферопольского уезда – по 8, 5, 3 и даже 2 копейки. В Петербурге же он продается по 15–25 копеек и выше за 1 фунт.

Виноградная лоза сажается в Крыму в открытых садах правильными рядами; около домов, балконов, беседок и вдоль проходящих через виноградник дорог ее сажают шпалерами. Виноградники обыкновенно занимают сплошные насаждения от нескольких сот квадратных сажен до нескольких десятков десятин. Кусты винограда на южном берегу отстоят один от другого на Р/₂ аршина, весьма редко ближе; так что на одной десятине умещается 9600 кустов. В виноградниках Феодосийского уезда сажают до 10 000 кустов на десятину; но есть также виноградники, преимущественно у татар, только с 6000 кустов на десятину. Каждый виноградный куст подвязывают мочалою к вбитому в землю колу. Подвязка эта совершается в два приема.

Трубочист

Особенно важна первая подвязка, без чего почти всякий год бывающие сильные ветры ломают не успевшие еще одеревенеть молодые побеги. Колья употребляются по большей части дубовые, как более прочные, потому что дуб составляет главную лесную породу Крыма. У бедных виноградарей практикуется прикрепление лозы к жердям: втыкают три или четыре рогатки в землю и кладут на них жердь, к которой подвязывается лоза.

Когда осенью, к 15 августа, виноград поспевает, все силы садовника сосредоточены на карауле и сбережении виноградников от птиц и некоторых зверей, питающихся виноградом, как-то: лисиц, зайцев, барсуков, отчасти кошек и собак. Птицы спугиваются трещотками, в четвероногих же хищников стреляют из ружей.

Обработка десятины винограда обходится от 70 до 150 рублей. Самый наибольший сбор винограда получается с поливных виноградников – от 150 до 600 пудов с десятины. Самый меньший сбор дают неполивные виноградники – от 50 до 400 пудов с десятины.

При хорошем уходе виноградные лозы могут оставаться весьма долгое время без обновления; полная их урожайность начинается с 7-10-го года и продолжается до 30–35 лет. В Бессарабской области при разведении высоких лоз, припущенных к деревьям, виноградники живут от 70 до 150 лет.

Во время сбора винограда, кроме постоянных рабочих, участвуют и другие домашние, а также старики, женщины и дети; виноградные кисти срываются с лоз ножом и складываются в корзины, небольшие кадки, деревянные чашки, лукошки и пр.

В Астрахани кисти столового винограда, предназначенного для отсылки, по снятии с кустов укладываются в бочонки, пересыпаются просом и немедленно отправляются по назначению, например в Петербург.

Десятина виноградника дает от 100 до 300 рублей в год.

Весь сбор винограда в Крыму, на Кавказе, в Астраханской губернии и Бессарабской области простирается до 22 000 000 пудов в год.