Текст книги "Холодный мир"

23
Эмма

Проснувшись, я вижу, что мой рот закрывает специальная маска, а незнакомый человек сжимает прикрепленный к ней пластиковый мешок, вгоняя воздух в мои легкие.

Грудь горит, а в горле пересохло.

Сняв маску, человек изучает мое лицо.

– Командир Мэтьюс, вы меня слышите?

Мой голос в ответ скрипит и звучит еле слышно:

– Да…

– Выпейте это, полегчает, – говорит он, поднося бутылку к моим губам.

Я киваю, после чего он выдавливает жидкость мне в рот. На вкус она сладко-соленая, должно быть, это, глюкоза, натрий и другие электролиты. Для моего обожженного горла это настоящий обволакивающий и успокаивающий бальзам.

На нем нет шлема, а потому мне сразу понятно, когда он говорит в ушную гарнитуру:

– Годдард, у нас все в порядке. Думаю, она просто обезвожена и истощена. Вот-вот начнется гипотермия из-за сниженного потребления экологической продукции, а также низкий сахар крови и дисбаланс электролитов.

Ответ он слушает пару секунд, но у меня все равно есть время, пока пью, изучить его лицо. Оно худощавое, с хорошей кожей, если не считать небольшого количества морщинок вокруг глаз. Наверное, он примерно моих лет, ближе к сорока, чем к тридцати. Короткие песочно-русые волосы наполовину прикрывают лоб. Голубые глаза смотрят сосредоточенно, но мягко; в его взгляде чувствуется участие. В какую-то долю секунды я понимаю, что мне с ним очень комфортно.

– Понял вас, Годдард, – отвечает он и потом уже обращается ко мне. – Ну как, лучше?

– Немного.

– Хорошо, – он забирает бутылку и крепит ее к стене специальной застежкой на липучке, так что теперь она никуда не улетит. – Простите, но я должен вас осмотреть.

Какое-то время мы смотрим друг на друга, и наконец я просто киваю.

Первым делом он снимает мои перчатки: сначала правую, потом левую; но я настолько ослабла, что меня начинает потряхивать, как только я пытаюсь принять сидячее положение.

– Подождите… Что, прямо тут?

– Ну… да.

– А почему не на Земле?

– Мы… не сразу вернемся на Землю.

– Насколько «не сразу»?

– При нынешних обстоятельствах примерно через десять месяцев. Плюс-минус.

Я разражаюсь хохотом. Да он наверняка шутит! Но на лице у него не проступает никаких эмоций – это полная концентрации маска.

– Вы серьезно?

– Да.

Я обвожу взглядом капсулу: да мы тут и пары недель не продержимся. Но потом я вспоминаю множество пусков ракет, которые я видела, и полеты всех этих капсул, точно консервных банок, на орбите.

– Каков план?

– Командир, у нас очень мало времени.

– Пожалуйста, выдайте мне краткую версию. И зовите меня Эмма.

– Хорошо, Эмма, – кивает он. – Я вхожу в команду, которая была послана, чтобы осмотреть артефакт.

По моим нахмуренным бровям сразу становится понятно, что это не сильно помогло.

– То есть объект, который обнаружил зонд. Вы отправили изображение на Землю сразу перед тем, как МКС была уничтожена.

– А все остальные запущенные капсулы соединятся вместе.

– Да, все верно. Они образуют два корабля: «Форнакс» и «Пакс».

– То есть вы летели сюда не за мной.

– Ну, вы не основная цель миссии, но ваше спасение – неотъемлемая часть того, на что я подписался.

– Они дали вам право выбора?

– Да, – отвечает он с некоторой задержкой.

– И вы согласились.

– Да. Я сказал, что сделаю все возможное, чтобы вернуть вас домой. Фаулер и все остальные в центре управления очень беспокоятся о вас, и они проделали огромную работу в кратчайшие сроки.

Меня начинают переполнять эмоции: благодарность пополам со скромностью. Я так счастлива, что, даже чувствуя выступающие на глазах слезы, быстро смаргиваю их и резко вздыхаю, чтобы он ничего не заметил.

– Хорошо, и что дальше?

– Через десять минут Космический центр Гвианы запустит последнюю капсулу.

– А потом?

– А потом мы будем ждать, отреагирует ли артефакт так же, как было в случае с МКС.

– То есть мы увидим, попытается ли он нас уничтожить.

– Да. Или он просто отбросит нас с орбиты Земли и направит в нашу сторону какое-нибудь облако космического мусора. Сколько бы капсул после этого ни уцелело – они все соединятся воедино. Представляя, какой беспорядок будет тогда твориться, думаю, нам надо быть готовыми ко всему.

– И поэтому вы хотите осмотреть меня сейчас.

– Я должен быть твердо уверен, что вы не получили никаких травм, которые нужно вылечить прямо сейчас. Потом, когда начнется соединение кораблей, времени на это у нас не будет.

Я лихорадочно соображаю, пытаясь осознать все происходящее. Я ведь должна была вернуться с МКС на Землю через месяц, а теперь еще десять проведу в открытом космосе? Мои кости этого не выдержат, и это при условии, что мы вообще вернемся домой.

Но это все же проблема будущего, а сейчас надо разбираться с насущными делами. И в первую очередь узнать, с кем я сейчас разговариваю.

– Как вас зовут?

– Джеймс Синклер.

Это имя кажется мне удивительно знакомым, но я не могу вспомнить – откуда.

– Вы доктор?

– Да, – отвечает он после некоторой задержки.

– Но есть какое-то «но»?

– Я никогда не практиковался. Вообще я инженер-механик, а также робототехник и разработчик искусственного интеллекта.

Этого я не ожидала. Он отвечает на мои вопросы до того, как я их задам.

– Я собираюсь создать зонды, которые будут исследовать артефакт.

– Собираетесь?

– Да, пока мы будем в пути.

– Интересно.

– Будет интересно. А пока я должен снять с вас скафандр.

Я не могу удержаться от улыбки и поднимаю бровь.

– Сугубо с медицинской целью, – быстро добавляет он.

– Сказал никогда не практиковавший доктор.

– Да, но могу вас заверить, я лучший доктор в этой капсуле.

Довольно убогая шутка, но, когда он улыбается, я сама не могу удержаться от улыбки. Мне комфортно с ним, сама не знаю, по какой причине.

– Хорошо, лучший доктор в капсуле, действуйте.

Передвинувшись вниз по скафандру, он отстегивает его верхнюю часть.

– Я подрастерял форму, но это все равно что ездить на велосипеде, – стянув нижнюю часть скафандра, он поднимает взгляд на меня. – Проверим физические возможности.

– Конечно.

Подняв руки вверх, я помогаю ему стянуть верхнюю часть через голову. Шлем и коммуникационную гарнитуру он, должно быть, снял еще до того, как начал делать мне искусственное дыхание.

Под скафандром астронавты носят специальное жидкоохлаждаемое белье. По сути, это комбинезон с протянутыми по нему трубочками, поддерживающий тело в прохладе, пока оно находится в виртуальной печке скафандра. Судя по отчету Джеймса, мое белье охлаждало меня слишком сильно.

Я помогаю ему снять все это с себя, пока не остаюсь в своей обычной хлопковой одежде – футболке с длинными рукавами и штанах, которые сейчас насквозь мокрые от пота. Несмотря на то что гравитации тут нет, некоторые женщины-астронавты носят бюстгальтеры, но это, так сказать, по желанию. Некоторые это делают для того, чтобы скрыть формы тела, некоторые – по привычке. Я пользуюсь бюстгальтером спортивного покроя, потому что каждый день выполняю физические упражнения, но сейчас его на мне нет. Единственно, что на мне есть из нижнего белья, это подгузник, и, насколько я знаю, сейчас он должен быть наполнен до краев.

Бросив взгляд на камеру в углу, мне приходит в голову, что я собираюсь показать стрип-шоу для половины НАСА и бог знает для кого еще. В космосе выживание выше скромности, но я все равно чувствую себя как школьница на футбольном поле, которая только что заметила, что обмочилась, а на нее смотрит весь класс.

– Они выключены, – говорит он, проследив за моим взглядом. – Есть предположение, что слишком широкий канал передачи данных и поток сетевого трафика могут спровоцировать новую солнечную аномалию.

– Понятно, – выдыхаю я, хотя сердце по-прежнему стучит, как барабан.

– Здесь только вы и я. Все, что мне нужно, – это помочь вам.

– ОК. – Это все, что я могу сказать в этот момент.

Он не двигается, ожидая, пока я сделаю первый шаг, и дает мне право выбора: снять сначала верх или низ.

Трясущимися руками я цепляюсь большими пальцами за пояс штанов и тяну их вниз. Он помогает мне и, сняв их окончательно, отталкивает в сторону.

– Сейчас я буду слегка нажимать пальцами. Если почувствуете боль – скажите «боль» и число от одного до десяти, при условии что «десять» – это самая сильная боль, которую вы только чувствовали в своей жизни. Если сила боли изменится – назовете другую цифру.

– Хорошо.

Он нажимает руками на мой низ живота, сперва слабо, как бы пробуя, а затем сильнее. Его лицо всего в нескольких сантиметрах от моих бедер, и когда он поднимает глаза на меня, я быстро киваю, давая понять, что чувствую прикосновения, но мне не больно.

Его руки проходятся вниз по моим ногам, сперва нежно, затем с усилием. Опустив голову, он осматривает каждый квадратный сантиметр тела.

Левое бедро внезапно пронзает острая боль.

– Боль. Два.

Он давит сильнее, боль усиливается, но потом останавливается.

– Три.

– Вы уверены?

– Да, все не так плохо.

– Просто синяк, перелома или трещины нет.

Далее появляется боль в правом колене, стоит ему подвигать мою ногу из стороны в сторону.

– Боль. Три.

– Еще один синяк.

На теле обнаруживается еще около дюжины синяков – ни один из них не получает отметку выше «двух» – а вот со щиколоткой дела обстоят хуже: я вздрагиваю, как только он начинает ее вращать.

– Боль. Четыре.

Он методично продавливает пальцами каждый сантиметр.

– А сейчас?

– Пять.

– Растяжение, – он поднимает глаза на меня. – Но вообще все не очень плохо: нет разрыва связок или перелома.

Достав из аптечки тюбик, он растирает по всей щиколотке болеутоляющую мазь.

– Это местное обезболивающее – поможет снять воспаление и ускорит выздоровление. Только следите за другой ступней.

Он перевязывает ее, время от времени проверяя, чтобы не было очень туго, а затем поднимается к моей груди и снова останавливается в ожидании.

Нервное напряжение снова нарастает. Думаю, он ждет, пока я сниму футболку.

Но, как выясняется, я ошибаюсь. Взяв меня руками за плечи, он мягко произносит:

– Мне нужно вас перевернуть.

Легко развернувшись в невесомости, я даю ему стянуть с меня футболку и смотрю, как она медленно плывет передо мной, пока он ощупывает мою поясницу и медленно продвигается выше.

– Два, – шепчу я.

Теперь он втирает немного мази в мою спину, нежно массируя ее. Двигаясь руками вверх, нажимая то на спину, то на ребра, он находит еще три «болевых точки».

У меня болит шея («два»), а на плечах и руках только синяки, не требующие особенного лечения.

– Фаулер рассказал мне, что произошло на МКС, – говорит он, ощупывая каждый палец на моей руке. – Вы очень храбрая. И умная.

– Просто удачливая.

– Верно. А еще храбрая и умная.

Похоже, я начинаю стесняться – хорошо, что он не смотрит на меня.

Так удачно, что именно сейчас боль вспыхивает в левом мизинце, так как уже давно пора сменить тему.

– Три.

Он сжимает палец и слегка оттягивает его.

– Еще одно растяжение, без перелома. Я бы перебинтовал его, но тогда вы не сможете надеть перчатки.

– Все в порядке. Оставьте как есть.

Он кладет руки мне на плечи, и я жду, что он сейчас перевернет меня, но этого не происходит.

– Думаю, свою грудь вы можете осмотреть сами.

По-моему, мое сердце сейчас выпрыгнет. Если бы он проверил мой пульс, то подумал бы, что у меня гипертония.

Самое время напомнить себе, что выживание важнее скромности. Я потягиваюсь, опираюсь на стену капсулы, переворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза.

– Пожалуйста, заканчивайте.

Он с трудом сглатывает и отводит глаза. Вытянув руки, он нажимает пальцами на левую и правую ключицу.

– Один.

– Возможно, просто отдается боль в шее.

Только сейчас я понимаю, что задерживаю дыхание. Можно было бы дышать нормально, но тогда он сразу почувствует, как колотится мое сердце.

Его руки ни разу не касаются груди, а только скользят вокруг нее, заставляя меня стонать от боли.

– Четыре.

Нажим пальцами усиливается.

– Пять.

– Ушиб ребра. К сожалению, оно сломано, и тут мы ничего не сделаем.

Мышцы пресса, похоже, тоже отбиты.

Его руки останавливаются на самом верху подгузника – последнем, что на мне есть. Однако он не снимает его, а лишь мягко произносит:

– Вы в отличной форме, учитывая все, через что вам пришлось пройти.

– Думаете?

Наши взгляды словно соединяет невидимая нить.

– Уверен.

Даже не знаю, сколько времени мы смотрим друг на друга: возможно, всего лишь секунду или минуту, а может, час. Весь мир недвижим до тех пор, пока – неожиданно – капсула не врезается в нас. Я сверху, он снизу, и мы, вращаясь, несемся сквозь космос.

24
Джеймс

Эмму и меня бросает по всей капсуле, то и дело сталкивая друг с другом; все попытки поймать друг друга за руку тщетны. Все равно что находиться в работающей сушилке вместе с другим человеком. Голым. И еле знакомым. Но все же тем, о ком ты заботишься.

Наконец ухватившись за ручку на стене, я жду, пока Эмму бросит на меня. Как только это происходит, я хватаю ее свободной рукой, прижимаю к стене и держу там, закрыв своим телом. В спину то и дело попадают свободно летающие туда-сюда незакрепленные предметы.

Если в капсулу попал космический мусор и пробил обшивку – нам обоим крышка. По ощущениям, перегрузка сейчас около двух G, а это значит, что нет никакого шанса влезть в свои скафандры. Да что там – я даже не уверен, что смогу надеть собственный шлем.

Набрав скорость, находящийся в космосе объект уже не может ее сбросить, потому что вокруг нет ничего или почти ничего. Он просто продолжает лететь вперед, и все, что на него действует, это только сила гравитации.

Сценарий, при котором капсулы отбрасывает с орбиты Земли, постоянно обсуждался перед взлетом. Протокол предписывает нам сохранять радиомолчание и двигаться к точке сбора. Надеюсь, нам, как и остальным членам команды, удастся туда добраться. Сейчас главное – понять, где мы, и скорректировать курс.

– Нужно перебраться к другой стене, – шепчу я Эмме.

Ухом я ощущаю ее горячее дыхание.

– Ты поведешь.

Держа одной рукой ее за предплечье, я отпускаю ручку на стене – отталкиваясь по направлению к противоположной – и, ухватившись свободной рукой за что-то, подтягиваю Эмму к себе.

На экране я успеваю заметить нашу скорость и координаты местоположения. Они рассчитываются с помощью наружных камер, определяющих курс по звездам. Сейчас самое время воспользоваться маневровыми двигателями, а потому я быстро нажимаю кнопку на панели.

– Держитесь.

Сперва следует толчок с правой стороны капсулы, а затем сверху. До этого мы летели кувырком, а теперь более-менее ровно, но по-прежнему с огромной скоростью.

– Что это было?

– Мы пошли налево.

Я чувствую, как она прижимается ко мне, не переставая смеяться. А упершаяся ей в спину оторвавшаяся часть внутренней отделки капсулы лишь усиливает это давление.

– Расчетное время прибытия? – спрашивает Эмма, ловя пролетающий мимо рулон марли из аптечки.

– Пятнадцать минут.

– А местоположение других капсул?

– Неизвестно. Мы соблюдаем радиомолчание, а капсула не запрограммирована на какой бы то ни было вид анализа попадающих в поле зрения объектов – только определение местоположения по звездам.

Через несколько молчаливых минут я чувствую, как включаются передние маневровые двигатели. Значит, мы приближаемся к точке назначения.

– Откуда вы?

Я еле удерживаю себя, чтобы не ответить «Эджфилд». Лучше скажу ей попозже, что я осужденный уголовник, выпущенный из-под стражи на время работы астронавтом.

– Я вырос в Эшвилле, Северная Каролина. А ты?

– Нью-Йорк.

Она снова натягивает свой комбинезон. Ускорение внутри капсулы теперь ощущается гораздо меньше, и Эмма ориентируется тут гораздо лучше меня.

– Вы всегда хотели быть астронавтом?

– Точно не в подростковом возрасте. Тогда я просто хотела быть подальше от людей. Уединение и все такое…

– И вы предпочли быть запертой в ограниченном пространстве на несколько месяцев?

– Ну, вообще-то, МКС не была моей целью, – смеется она.

– А что тогда?

– Когда я была подростком, уже вовсю развивался космический туризм. Появились беспилотные туры на Марс, а зонды активно исследовали Пояс астероидов на предмет открытия шахтных разработок. А я – я всегда хотела быть частью первой человеческой колонии.

Занятно. Она гораздо интереснее, чем я мог подумать. Ничего из того, что она говорит, не было в досье.

Я хочу сказать что-то вдохновляющее в ответ, но все, что я могу выдавить из себя, это «Было бы круто».

– Выживать в новом мире, строить новое общество – это было моей мечтой.

– И какое бы общество построила Эмма Мэтьюс?

– Порядочное, вежливое и равноправное.

– Я бы хотел жить в такой колонии.

– Ну так я еще не отказалась от этой идеи.

– Просто немного сбились с курса.

Она широко улыбается.

– Этот космический каламбур получает оценку «три» по болевой шкале.

– Но сейчас, наконец, скорректировали вектор движения.

– Четыре.

– Хорошо, я прекращаю.

Она смеется и смотрит в иллюминатор.

– Я жива, и сейчас этого вполне достаточно.

– Живы и несетесь в космосе, не только полуобнаженная, но еще и со странным человеком. Что скажут ваши родители?

Ее улыбка сменяется грустью. Значит, родители умерли, – не стоило этого говорить.

– Ну, вы не выглядите таким уж странным.

– Да я просто супернормальный.

По тому, как она искоса смотрит на меня, я понимаю, что у нее все в порядке с пониманием сарказма. В разговоре со мной это просто необходимо.

– А вы всегда хотели создавать зонды?

– Ну вообще-то я… не разработчик зондов.

– А вообще-то кто вы?

– Инженер-робототехник, занимающийся… более сложными устройствами.

– Какими конкретно устройствами?

Пока она не знает, что я сделал, как далеко меня это завело и что по этому поводу думает весь остальной мир, надо сворачивать разговор.

– Такими, из-за которых я попадаю в неприятности.

Она смотрит на меня, пытаясь понять – шучу я или нет.

– И кому вы еще доставляете неприятности?

– Да практически всем.

– То есть вы бунтарь, – она слегка повышает голос.

– Борец за свободу.

– За чью свободу?

– За свободу всех, в общем-то.

Улыбка исчезает с лица Эммы.

– Вы это серьезно?

– Обычно я не бываю серьезен, но только не сейчас. Я создал нечто, способное вернуть обществу порядочность и свободу. Не отдельно взятой группе людей, а целому миру.

– И из-за этого попали в неприятности?

– Да. Меня неправильно поняли, а я так и не смог повлиять на человеческую природу. Меня никогда не волновало то, как люди воспримут созданные мной вещи, что впоследствии преподнесло мне очень ценный урок.

– Какой?

– Любые изменения или открытия, забирающие силу у тех, кто ею обладает, обязательно столкнутся с противодействием. И чем серьезнее изменения, тем больше будет сила, с которой их захотят уничтожить.

– Что-то типа третьего закона Ньютона: любому действию всегда найдется равное по силе противодействие.

– Никогда не думал об этом в таком ключе, но да, очень похоже.

У нас с Эммой много общего. Она хочет уйти подальше от людей и этого сломанного мира, чтобы начать все заново. А я хотел остаться здесь, чтобы попытаться исправить этот самый мир – посмотрите, куда меня это привело.

Снова включились головные маневровые двигатели. До места встречи остается пять минут, и, хотя инерция капсулы все еще очень велика, ее уже можно снижать.

– Осталось пять минут. Нам лучше одеться.

* * *

Когда мы, наконец, оказываемся на точке встречи, нас там ждут всего три капсулы. А я-то надеялся, что их будет больше, хотя есть еще вариант, что остальные в пути. Как я ни стараюсь скрыть беспокойство, Эмма его все равно замечает.

Подлетев к противоположным иллюминаторам, мы рассматриваем другие капсулы.

– Эти две беспилотные.

– С этой стороны то же самое. И что теперь? – отзывается она.

– Теперь будем ждать.

– А эти четыре капсулы не могут соединиться?

– Нет. Точнее, могут, но лучше соблюдать последовательность. Они запрограммированы на то, чтобы ждать, кто еще появится. И, кроме того, нам нужен основной элемент двигателя, чтобы добраться хоть куда-нибудь.

– Сколько нам еще ждать?

– Около двух часов.

– И чем будем заниматься все это время?

Я достаю упаковку с ИРП – индивидуальным рационом питания, или иначе «сухпайком».

– Для начала постараемся восстановить баланс жидкости в вашем организме и впихнуть хоть немного еды.

– Для этого потребуется гораздо меньше двух часов.

– Это так, но для того, чтобы рассказать вам о деталях нашей миссии, этого времени как раз хватит.

Пока она ест, я рассказываю об артефакте Бета, и она сразу перестает жевать. Конечно, она достаточно умна, чтобы представить все возможные варианты развития событий, тем не менее я их все равно перечисляю. И мы быстро пробегаем по целям экспедиции: установить контакт, попросить помощи, а если не получится, то выяснить, можем ли мы их уничтожить.

– Будем надеяться, что они хотят подружиться, – бормочет она с набитым ртом.

– Это точно.

Я восстанавливаю по памяти все, что помню о команде кораблей. «Пакс» меня интересует больше, но в то же время я помню Дэна Хэмпстеда из команды «Форнакс», просто потому, что он сильно от всех отличался.

– Я для вас как мертвый груз, – рассуждает Эмма. – Здесь все по какой-то причине, а я – просто потому, что потерялась по пути домой.

– То, что вы космический автостопщик, еще не отменяет вашей ценности как члена команды.

– Нет. Я бесполезна, потому что у меня нет необходимых для этой миссии навыков.

– Фаулер показал мне ваше досье, Эмма. Бесполезной вы бы нигде не стали. Тем более не здесь. Я в космосе впервые, и если на Земле строить роботизированные комплексы трудно, то тут это стало бы настоящим вызовом. А вы на протяжении нескольких месяцев обслуживали МКС, что автоматически делает вас отличным космическим работником. Помощь такого человека мне как раз не помешает.

– Вы предлагаете мне работу?

– А вы заинтересованы?

– И какое будет вознаграждение?

– Эм… ваша жизнь. А также жизни всех, кого вы знаете, и вообще всех, кто есть на Земле.

– Какие выгоды?

– Безграничные. Плюс полная стоматологическая страховка.

– Я подумаю.

– Не очень-то долго раздумывайте – у нас есть и другие претенденты.

– Точно, – отвечает она, глядя в иллюминатор за моей спиной. – Смотрите, еще одна капсула.

Я поворачиваюсь, и мои глаза расширяются от удивления, потому что через иллюминатор, подняв защитное стекло шлема, на меня смотрит Гарри Эндрюс.

Но это неправильно. Гарри должен находиться на точке сбора корабля «Форнакс», хотя, возможно, для его создания осталось слишком мало капсул. Интересно, сколько уцелело членов команды «Пакс» – нам ведь с ними работать. Иначе наша миссия может закончиться, не начавшись.

Возможно, капсулу Эндрюса перенаправил сам центр управления полетом. Зачем? Может быть, потому, что они сомневаются в моих способностях выполнить работу в одиночку. Или просто думают, что две головы лучше, и с этим я склонен согласиться. Даже на предполетном брифинге мы с Гарри показали себя отличной командой. Работать с ним мне действительно понравилось.

Мы приветственно машем друг другу руками. По какой бы причине он тут ни оказался, я рад его видеть.

Через два часа на место встречи прибывают все капсулы, кроме двух, причем, кроме Гарри, они все относятся к «Пакс». Это странно. Возможно, две оставшихся капсулы столкнулись друг с другом или с теми, которые должны формировать корабль «Форнакс». Что ж, могло быть и хуже: это всего лишь капсулы с полезной нагрузкой, беспилотные – без них мы как-нибудь справимся. Для НАСА правильным решением было распределить необходимый груз по всем капсулам, так что их наполнение одинаково. При всех подсчетах, эта солнечная аномалия стоила нам семи процентов всех запасов – вполне терпимо.

Надеюсь, что «Форнакс» так же повезло. Без связи я никак не могу узнать, как у них дела, до тех пор пока наши корабли не встретятся, а это произойдет через несколько месяцев.

Задолго до стартов НАСА разработало гениальный способ коммуникации, не требующий электронных каналов данных. Главное – находиться на линии прямого зрительного контакта. На каждой капсуле есть двенадцать «коммуникационных передатчиков», расположенных со всех сторон, чтобы все капсулы вокруг могли их видеть. В этих панелях используется технология электронных чернил, аналогичная той, которая использовалась в старых электронных книгах: тонкая пленка удерживает жидкий раствор микрокапсул. Электронные импульсы, проходящие по пленке, заставляют позитивно заряженные белые частицы или негативно отрицательные подниматься к поверхности. Таким образом, на каждой панели без света или каких-либо микроволн могут демонстрироваться любые символы. Все электрические разряды находятся под пленкой.

В НАСА также разработали набор специальных символов, позволяющих сжимать длинные предложения и передавать большие сообщения за короткое время, а на каждую капсулу установили телескоп с большим фокусным расстоянием. Увидеть сообщения можно издалека, но, конечно, сравнивать этот метод коммуникации с электронной связью нельзя.

Предполагаю, что придумали это именно на «Форнакс».

Глядя в иллюминатор, я замечаю, как начинают меняться изображения на панелях – примерно один символ в секунду, – как будто листаешь черно-белый комикс. Это прекрасно – видеть, как короткие вспышки сопровождают маневры капсул вокруг. Создается впечатление, что звучит настоящая космическая симфония, величайшее произведение космоинженерии в истории, на продумывание которого ушли месяцы, а может быть, и годы. После чего лучшие умы человечества в суматохе воплощали этот замысел.

Меня поражает мысль о том, что в наши самые тяжелые часы и во время серьезных кризисов мы собираемся, чтобы показать наилучшие результаты работы и продемонстрировать свою гениальность. Войны, жара и холод, создание ядерных бомб и развитие Космической Расы, а теперь и эта Долгая Зима – все это привело к тому, что мы станем людьми, отправившимися в глубины Солнечной системы – так далеко, как еще никому не удавалось. Хотел бы я, чтобы весь мир видел, как сейчас это путешествие начинается, как корабль собирает сам себя. Имена создателей этого чуда, этих ярчайших умов человечества, должны быть известны всем.

* * *

Гарри вплывает внутрь через открывшийся люк, поднимая, как и мы, визор своего шлема. Воздух имеет металлический запах, но я к нему уже привык и рад тому, что вообще могу его вдыхать.

– Добро пожаловать в экспресс «Артефакт Чужих», – с улыбкой приветствует нас Гарри. – Дайте взглянуть на ваши посадочные талоны, ребята.

– Ветром в окно сдуло по пути.

– Я поверю, – смеется он. – На этот раз.

– К счастью для нас. – Я делаю шаг к Эмме. – Гарри, это командир Эмма Мэтьюс.

– Рад приветствовать вас на борту, мэм.