Текст книги "Война солнца"

Глава 20
Эмма

Я иду к двойным дверям, чтобы выйти из кухни, когда меня окликает Фаулер:

– Эмма, ты можешь остаться на минутку?

Я жду, пока остальная часть команды выйдет. Единственный звук – скрип раскрытых двойных дверей. Стоит всем уйти, как Фаулер говорит:

– Для протокола, я согласен с планом, который вы выдвинули. Чрезвычайное нормирование – правильный шаг сейчас.

Я чувствую, что будет какое-то «но».

– Тем не менее я надеюсь, что ты будешь разумна, когда это коснется тебя.

– Что это значит?

– Это значит, – медленно говорит он, – что пайки, которые ты ешь, предназначены не только для тебя.

– Кто тебе сказал?

– Проблема не в этом. Речь идет о твоем еще не родившемся ребенке.

– Здесь на карту поставлено больше жизней.

– Но ни одна из них не является более важной для вас с Джеймсом. Человек не может драться, если ему не за что бороться.

Глава 21
Джеймс

– Оскар? – спрашиваю я, вглядываясь в его лицо. Я почти уверен в том, что с ним случилось, но надеюсь, что ошибаюсь.

– Оскара сейчас здесь нет.

– Кто ты?

– Зовите меня Артур. Вы познакомились с одним из моих коллег несколько лет назад. – Он делает паузу. – На Церере.

Григорий бросается к транспортнику, лезет в сумку, вытаскивает полуавтоматическую винтовку и так же быстро возвращается к Артуру и мне. Я поворачиваюсь и становлюсь с поднятыми руками. Ствол дрожит, когда Григорий в ярости смотрит на Артура, держа палец на спусковом крючке.

Позади меня Артур говорит медленно, снисходительным тоном:

– Тише, тише, Григорий. Этот железный дровосек – твой единственный выход с этой пустынной скалы. Веди себя лучше.

Григорий что-то кричит по-русски, выплевывая слова изо рта. Я подхожу к нему, не опуская рук.

– Успокойся, Григорий. Нам нужно выяснить, с чем мы имеем дело.

– Мы имеем дело с врагом!

Я снова делаю шаг вперед и протягиваю руку.

– Дай мне оружие, – шепчу я. – Для подобного у нас еще будет время и место, но его нет здесь и не сейчас.

Он сердито смотрит на меня. Наконец его палец соскальзывает со спускового крючка, и все тело расслабляется, когда он переводит взгляд на небо. Я беру винтовку и прижимаю его к себе, боясь положить обратно в грузовик, где Григорий снова сможет добраться до него.

Артур смотрит, как Григорий уходит, затем продолжает тем же неторопливым, высокомерным тоном:

– Итак. О чем это мы? О да, представления. На Церере вы звали моего помощника Художником. Почему бы не назвать меня Артуром? Я старше примерно на шестьдесят тысяч лет, но у меня те же основы программирования.

– Что ты такое? «Сборщик»?

– Нет, «сборщик» – это отдельная сущность. В ситуациях, подобных нынешней, я обычно работаю независимо.

– Чего ты хочешь?

– Мы все еще хотим того же: излучение вашего Солнца.

– На это мы не согласны.

Артур улыбается злой, знающей улыбкой.

– Нет, конечно же, нет.

– Тогда почему мы разговариваем?

– Это переговоры.

– Переговоры о чем?

– О вашей капитуляции.

Глава 22
Эмма

В столовой я обнаруживаю, что Мэдисон готовится к сегодняшнему уроку: дети школьного возраста уже начинают садиться за длинные столы.

Я хватаю ее за руку и практически вытаскиваю из комнаты.

– Мне надо поговорить с тобой.

– Какого…

В коридоре я поворачиваюсь и смотрю на нее в упор.

– Ты сказала Фаулеру, что я беременна.

Она выпрямляется и дерзко поднимает подбородок.

– Да, это так.

– Я сказала тебе это по секрету.

Она изучает меня минуту, как будто приводя мысли в порядок.

– Другие родители говорили об экстремальном нормировании, – говорит она, глядя на меня. – Все за это. Я знала, что это произойдет на встрече руководства. Поэтому я должна была сказать Фаулеру. Я знала, что сама ты не скажешь – и будешь выступать за крайнее нормирование. Это наш лучший шанс, но тебе нужно питаться, Эм. Я расскажу всему бункеру, если понадобится. Ты можешь ненавидеть меня до конца моей жизни, но сейчас мы говорим о жизни твоего ребенка.

Я глубоко выдыхаю и смотрю в потолок, желая получить ответ из того котла эмоций, который циркулирует в моем разуме.

Как и в случае с Мэдисон последние тридцать с чем-то лет, я останавливаюсь на одном слове, произношу его и ухожу.

– Хорошо.

* * *

Я нахожу Фаулера за письменным столом в офисном уголке двухъярусных комнат, том же самом уголке, который Джеймс занимал перед тем, как уйти.

– Что вы делаете? – спрашиваю я, прислонившись к дверному проему.

– Пытаюсь выяснить, над чем работал Джеймс. Думал, что это может быть ключом к тому, что с ним случилось.

Он держит набросок, который мне кажется маленьким беспилотником с импровизированной буровой головкой на нем. Вокруг пометки и цифры – похоже, на санскрите – обрамляют древний рисунок.

– Для меня все это абракадабра, – говорит Фаулер. – Если бы Гарри был здесь, возможно, он смог бы понять, что здесь написано, но сейчас мы мало что можем с этим поделать.

В своей жизни я никогда не чувствовала себя настолько пойманной в ловушку, как сейчас. Даже когда МКС была разорвана на части и я оказалась в этом модуле, я все еще надеялась. Сейчас все воспринимается намного хуже. Может быть, дело в нехватке еды или в том факте, что мы буквально погребены в мире, который только что был разрушен. Мне кажется, что я смотрю в пропасть, и все, что я вижу, – это тупик. Если я чувствую это, значит, и другие тоже. Я тренировалась по таким сценариям и пережила некоторые из них за последние несколько лет. И мне интересно: достаточно ли я квалифицирована, способна ли что-то предпринять? Может быть, и так. Возможно, именно эту роль я могу сыграть здесь, и я думаю, что это так же важно, как то, что Джеймс делает на поверхности.

– Есть кое-что, что мы можем сделать.

Фаулер смотрит на меня.

– Джеймс явно столкнулся с какими-то проблемами на поверхности. У нас здесь наша собственная борьба.

– Которая заключается в…?

– В том, чтобы сохранить надежду.

Фаулер кивает с серьезным лицом.

– Если мы этого не сделаем, здесь все станет гораздо хуже. Мы уже голодны и напуганы.

Фаулер отводит взгляд.

– Мы выживем, – говорит он. Его слова звучат пусто, как будто он едва верит в них.

– Да. Но выживание – это не только быть живым. Речь идет о сохранении того, ради чего ты выживаешь. Это вы сказали мне час назад на кухне.

– Что ты предлагаешь?

– Вы когда-нибудь читали «Право первородства»?

Он щурится, как будто пытается вспомнить название.

– Книга по психологии? Конечно. Двадцать лет назад она была на пике популярности.

– Я хочу сформировать учебную группу для ее изучения.

– Зачем?

– Я думаю, она предлагает то, что нужно нам именно сейчас.

На его губах появляется легкая улыбка.

– А как же еда?

– Нет, это гораздо важнее, чем еда. Книга отвлечет нас и, может быть, даже станет тем, во что можно верить.

* * *

В тот день, когда дети собрались в столовой на занятия, я провожу взрослых в подвал. Темное, похожее на пещеру пространство – единственное место, достаточно большое, чтобы провести встречу. Общие комнаты между спальнями были бы слишком переполнены.

Так или иначе, подвал идеально подходит для этого мероприятия. Я поставила светодиодные фонари по кругу и разложила одеяла и подушки, чтобы люди могли на них сидеть. Бетонные колонны, поднимающиеся то тут, то там по всей комнате, создают ощущение пещеры или какой-то древней катакомбы, где мы встречаемся тайно, словно секта, собравшаяся обсудить какое-то великое откровение.

Присутствуют почти все взрослые, кто есть в Цитадели, в том числе Фаулер, Мин, Эрлс и большинство солдат. Мэдисон, Шарлотта и Эбби наверху ведут занятия в школе, а несколько других взрослых следят за младшими детьми.

Последние два года я учила начинающих астронавтов выживать в космосе. Это удивительным образом похоже – как будто я преподаю, но у меня другая аудитория, и среда, в которой мы пытаемся выжить, возможно, намного жестче, чем космос: это наш собственный разум.

«Право первородства» – книга по психологии, которая предлагает теории, горячо обсуждавшиеся двадцать лет назад. Я не совсем квалифицирована, чтобы вести дискуссию об этих идеях, но сделаю все возможное, потому что думаю, что все здесь присутствующие могут извлечь из этого пользу.

– Я бы хотела начать с чтения «Право первородства», – мой голос, хотя и тихий, все еще отдается эхом в огромном помещении.

На своем планшете я переворачиваю первую страницу книги.

– Каждый человек рождается с правом первородства. Первородство – это счастье. Наша самая большая проблема в достижении счастья – это не препятствия, с которыми мы сталкиваемся в нашей жизни. Истинный барьер для счастья лежит внутри нас – и это единственное, чего мы никогда не сможем избежать: наш собственный разум.

С самого рождения мы получили образование по бесчисленным аспектам жизни на земле, от личной гигиены до личных финансов, но нет общепринятой учебной программы для понимания и управления нашим собственным умом. Действительно, почти каждый человек остается жертвой своего разума на протяжении всей своей жизни, никогда не учась овладеть им, или управлять, или просто понимать его. «Право первородства» было написано, чтобы изменить это. Эта книга является руководством для человеческого разума. Если вы прочитаете его и проработаете приемы, которые там рекомендуются, ваш мозг будет меньше тормозить, заработает с новой силой и, в конце концов, приведет вас к собственному праву первородства. Ведь хорошо настроенный разум – это единственный путь к истинному и длительному счастью.

Глава 23
Джеймс

Я недоверчиво смотрю на Артура.

– Зачем вести с нами переговоры? Почему бы просто не убить нас? Вы явно уже начали работу.

– Я полагаю, что вы можете догадаться, почему я веду переговоры, Джеймс. В конце концов, вы на шаг впереди всего своего вида. И всегда были.

– Сохранение энергии.

– Именно. Золотая Звезда.

Артур говорит снисходительным тоном. Выражения его лица отличаются от тех, что демонстрировал Художник, – аватар, который Сеть ранее показала нам на Церере. Интересно, почему. Более того, я хочу знать, что Артур сделал с Оскаром, как «сборщик» смог захватить его тело. Это может раскрыть способ победить Артура.

– Что ты сделал с Оскаром?

– Не важно. Просто упаковал свою примитивную маленькую AI– программу в темный угол.

– Вы послали что-то с астероидами. Черное вещество.

– Да, – говорит Артур, как будто ему становится скучно. – Среда – посредник для физического ввода информации. Используется для развертывания моего кода. Варварские штучки. Не приходилось использовать их в течение восьми тысяч лет.

– Вы, безусловно, изменили свое отношение со времен Цереры.

– Мы Сеть, Джеймс. Мы адаптируемся. Тогда другой «сборщик» пытался с тобой спорить. Бесстрастно. С фактами. Он предложил вам мир, а вы выбрали войну. – Артур переводит взгляд на груду мусора, которая раньше была домом семьи. – И чем это обернулось для вас?

– Не стоит быть таким самодовольным относительно своей победы.

– О, я буду самодовольным. Потому что вам нужно знать, как Сеть действительно видит вас: как низший вид, как паразитов на своем пути. Вы должны понять, насколько мы серьезны. Тебе нужно понять, что «сборщик» хочет стереть тебя с этой планеты.

– Почему до сих пор не стер?

– Сохранение энергии – помнишь, Джеймс? Позволь мне объяснить. Допустим, вы строите электростанцию. Она необходима вам для выживания ваших людей. Но вы понимаете, что местная популяция термитов разъедает линии электропередач. Вы знали о них до того, как начали строительство, но думали, что они никогда не повредят линии электропередач. Вы просчитались. Но не сильно. Они не могут уничтожить всю электростанцию. Но они могут вызвать проблемы. Они могут мешать и временно снижать производительность. Вы можете убить этих термитов, но их так много, и они, к сожалению, довольно устойчивы. Они уходят в подполье, убегают и прячутся, и время от времени достаточно организованы, чтобы нанести ответный удар. Охота на них и убийство каждого из них требуют времени и энергии, которые вы могли бы использовать для строительства другой электростанции.

Артур делает паузу. Когда я не реагирую, он театрально пожимает плечами.

– Ну и что же вы делаете? Вы берете молот и убиваете группу термитов, чтобы напугать их. А затем даете им выбор.

– Какой?

– Тот же выбор, что у тебя был в прошлый раз. Присоединяйтесь к Сети. Я помогу тебе сделать это.

– Ты ведешь себя так, словно я обладаю такими полномочиями. Я не говорю за всю человеческую расу.

– Может быть. Но ты недооцениваешь свою роль здесь, Джеймс. На данный момент ты – единственная надежда вашего вида на выживание. Выбор за тобой.

– И все же ответ нет.

Артур качает головой.

– Ты предпочитаешь умереть, чем присоединиться к нам?

– Не только я, но и мои люди.

– Жаль. И, в то же время, это столь же глупо, сколь и распространенно. У вас остался последний выбор: эвакуировать эту планету.

– Как?

– Два корабля пристыкованы к МКС.

– И куда потом? В этой Солнечной системе нет других обитаемых миров, и эти корабли не способны к межзвездному путешествию.

– Это правда, но они могли бы быть. Это сделка, которую я предлагаю тебе, Джеймс. Я предоставлю техническую помощь, необходимую для завершения этих кораблей и превращения их в колониальные суда. – Артур оглядывает тело Оскара. – Я буду использовать эту примитивную среду для управления строительством роботов и технологий, которые намного превосходят ваши возможности.

– И из чего ты их построишь? Вы разорвали эту планету на части.

– Не совсем. Я оставил нетронутыми важные ресурсы, которые вам нужны, чтобы покинуть Землю. Это моя сделка. Я помогаю тебе уйти, а ты никогда не вернешься. Начиная с настоящего момента, мы оба прекратим военные действия. Если вы нападете хотя бы на одну из солнечных ячеек, сделка будет отменена. «Сборщик» убьет вас. Но если вы этого не сделаете, я вам помогу.

– Сколько времени у нас есть?

– Четырнадцать месяцев.

– Что произойдет через четырнадцать месяцев?

– Отключение, Джеймс.

– Нулевая солнечная энергия достигнет Земли?

– Верно. Замерзнуть или голодать – через четырнадцать месяцев один из этих вариантов станет твоим будущим.

У меня миллион вопросов. То, что он говорит, почти не укладывается у меня в голове. Сначала я задаю самый очевидный вопрос:

– Куда мы пойдем?

– Я определил подходящую планету. Похожа на Землю. Не в глуши, если хотите.

Долгое время я изучаю его, размышляя, не ложь ли это, действительно ли эта планета существует. Даже если это так, мне интересно, выполнит ли Сеть свою часть сделки.

Артур улыбается.

– Сделай правильный выбор, Джеймс. Лучший выбор, чем вы сделали в прошлый раз. Это твой последний шанс спасти своих людей.

– Почему я?

– Потому что ты единственный разум, способный выполнить работу вовремя. В том числе по той причине, о которой я только что сказал. Ты знаешь больше, чем кто-либо другой в мире. В прошлый раз я сказал тебе, когда мы встретились, что вернусь и буду сражаться. И вот ты здесь. Если ты скажешь «нет» прямо сейчас, я тебя ударю. Я потрачу энергию, необходимую для мобилизации другого астероида. Достаточно большого, чтобы похоронить тебя на этой маленькой планете.

Григорий пристально смотрит на меня, его глаза горят от ярости. Он хочет драться. Я тоже. Но с чем? И для чего?

Если я скажу да, могу ли я доверять Сети? Могу ли я заключить сделку с врагом, который убил миллиарды моих людей? Даже если это правильный шаг, мир меня возненавидит. Если судить по Григорию, то даже мои друзья будут меня ненавидеть.

Артур подходит ближе ко мне.

– Не будь глупцом, Джеймс. Часы тикают. – Он делает паузу, изучая меня. – Ты ведь знаешь, кое-что еще изменилось с тех пор, как вы впервые столкнулись с Сетью на Церере. Теперь ты отец.

Он поднимает брови.

– И собираешься снова стать им. – Он откидывает голову, словно вспоминая что-то. – О, верно, она не сказала тебе.

Он улыбается.

– Но Оскар знает, потому что Оскар был подключен к базе данных служб здравоохранения АтлантикНет. Он увидел результат теста на беременность во второй раз. Он скрывал это от тебя – конфиденциальность пациента и все такое. Итак, Оскар знает, и теперь я знаю, и теперь вы знаете.

Я лихорадочно соображаю. Это правда? Почему Эмма не сказала мне? Артур может лгать, пытаясь манипулировать мной, надеясь, что, если я поверю, что Эмма беременна, я приму более безопасный вариант – тот, который он предложил.

– Первый триместр – деликатное время для твоего еще не родившегося ребенка, не так ли, Джеймс? Время, когда маме нужно оптимальное питание. Получает ли она его там, в Цитадели? Сколько им осталось, пару недель? Держу пари, они начали крайне урезать ежедневный рацион. Какая стрессовая ситуация. Не хорошо для тех, кто находится в положении. Я могу помочь тебе вытащить ее.

Артур смотрит на меня.

– Сделай правильный выбор на этот раз. Ради своего народа, своей жены, своей дочери, своего будущего ребенка. Последний шанс, Джеймс. Что ты выбираешь?

Глава 24
Эмма

Часы превращаются в дни, которые проплывают один за другим.

Каждую ночь в переполненной спальной комнате, когда гаснет свет, я крепко обнимаю Элли, а сама прижимаюсь спиной к бетонной стене, оставив место в кровати для Джеймса. Каждое утро я просыпаюсь, надеясь, что ночью он приедет, что я протяну руку и почувствую теплое спальное место, где он только что лежал. А сам Джеймс уже встал и пытается вытащить нас отсюда. Но каждое утро все повторяется: холодное место на кровати рядом со мной и очень испуганный ребенок на моих руках.

Каждую ночь Элли использует свою ограниченную речь, чтобы задать одни и те же вопросы:

– Где Па? Идем домой?

Сегодня у меня даже нет сил отвечать.

– Маме нужно отдохнуть, милая.

Я закрываю глаза и стараюсь не позволять своим мыслям управлять мной. Мой худший страх – что-то случилось с Джеймсом. Мое самое большое сожаление – я не сказала ему, что беременна. Если я когда-нибудь увижу его снова, это первое, что я собираюсь сделать.

* * *

Завтрак сейчас – занятие довольно мрачное. Взрослые смотрят, как дети едят их скудные пайки. Некоторые уже достаточно взрослые, чтобы понять, что происходит, а для тех, кто пока не может этого сделать, не существует хорошего объяснения, которое не напугало бы их до смерти.

Слышать, как ребенок говорит «Я голоден» – это, должно быть, самая душераздирающая фраза в жизни родителей, за которым следует момент, когда вы говорите:

– Я ничего не могу поделать.

Эти два момента происходят сейчас довольно часто.

Нашей еды хватит на девять дней. Через девять дней первому из нас грозит смерть или постоянная инвалидность.

Несмотря на мои ежедневные занятия по изучению «Права первородства», я вижу, что некоторые люди сдались. Я вижу это по тому, как они не смотрят на меня, и по тому, как они не отвечают своим детям, когда те говорят, что голодны. Я вижу это в их телах, изможденных лицах, худых руках и неуклюжих, почти пьяных движениях.

На кухне, после того как дети позавтракали, Фаулер открывает собрание обычной фразой:

– Есть что-нибудь новое?

– Поступило предложение от одного из моих людей, – говорит Эрлс. – Ее зовут Анжела Стивенс. Она капрал, и один из лучших. Она хочет проплыть через запасную водопроводную трубу и попытаться пробиться через водоносный горизонт.

– Это невозможно, – говорит Мин, не встречаясь с ним взглядом.

– Она просит, – продолжает Эрлс, – чтобы мы сконструировали для нее какой-то дыхательный аппарат, может быть, шланг, кислородный мешок или бак. Она хочет разорвать несколько простыней и сделать веревку, которую возьмет с собой.

Шарлотта открывает глаза.

– Для чего будет использоваться веревка? Чтобы попытаться вытащить кого-то еще? Это чрезвычайно опасно.

– Верно, – отвечает Эрлс. – Она думает, что она может использовать веревку, чтобы сообщить нам, что она успешно очистила трубу аварийной подачи воды.

Он потирает брови, словно пытаясь вспомнить детали плана. Чрезвычайное ограничение рациона влияет даже на него.

– Она потянет веревку, когда достигнет водоносного слоя, чтобы сообщить нам, что она в порядке. Затем, когда она достигнет поверхности воды и вылезет, она отвяжет веревку и уйдет на поверхность, отправившись в ЦЕНТКОМ или куда-то еще, где сможет найти автомобиль и припасы. Затем она достанет настоящую веревку в бункере снабжения ЦЕНТКОМа. Она свяжет настоящую веревку с самодельной, а затем потянет за нее семь раз. Это сигнал для нас, чтобы вернуть ее обратно.

Эрлс снова делает паузу и потирает брови – это движение, похоже, заставляет его мозг работать.

– Так, о чем это я? – бормочет он. – Ах, да, вместе с веревкой она возьмет на поверхности несколько ПГУ, после чего начнет отправлять их обратно. Я это говорил? ПГУ будут привязаны в точке, где соединяются две веревки. Оттуда она продолжит добавлять еду, и мы продолжаем вытаскивать ее тут. Она тянет веревку назад, прикрепляет новые пайки и так далее.

Все долго молчат.

– Если предположить, что это сработает, – говорит Мин, – неясно, сколько времени ей понадобится, чтобы перевезти еду из бункера ЦЕНТКОМа сюда. Это может занять несколько дней, чтобы сходить туда и вернуться обратно через проход к водоносному горизонту. Она будет много раз ходить туда-сюда, чтобы накормить всех нас. Возможно, мы просто откладываем неизбежное. И рискуем ее жизнью в попытке сделать это.

Его слова повисают в воздухе как смертный приговор, вынесенный судьей.

– Давайте обсудим, – осторожно говорит Фаулер. – Представим, что вместо веревки она берет больше скафандров и спускает их сюда.

– Как это поможет нам больше, чем еда? – спрашивает Эрлс.

– Мы предполагаем, – говорит Фаулер, – что проход вверх по отвесной стене водоносного горизонта довольно устрашающий. Вот почему Оскар сказал, что, по мнению Джеймса, мы не сможем таким образом эвакуировать все население.

Упоминание имени Джеймса заставляет меня собраться.

– Это говорит мне о том, – продолжает Фаулер, – что подъем и спуск по этому проходу станет серьезной проблемой для капрала Стивенс и займет много времени. Как указала Мин, она сможет унести с собой лишь определенное количество ПГУ. Но если бы у нее было несколько человек, которые помогали бы ей перемещать запасы, возможно, мы действительно смогли бы наладить такую линию снабжения.

Мин медленно качает головой.

– Если бы это было выполнимо, Джеймс бы это уже сделал. Я уверен, что ему это пришло в голову, но по какой-то причине он эту мысль отверг.

– Уже прошло… почти четыре дня с того момента, как Джеймс выходил на связь, – говорит Фаулер. – Наши… обстоятельства с тех пор изменились. Мы не знаем, принял бы он другое решение, если бы знал нашу нынешнюю ситуацию.

Разговор о Джеймсе в прошедшем времени, как будто он мертв, как будто он никогда не вернется, заставляет мои глаза слезиться. Я не уверена, что мой голос не дрогнет, поэтому я молчу.

– Что, если, – говорит Эрлс, – мы просто будем следовать основному плану: Стивенс идет в ЦЕНТКОМ, достает немного еды и настоящую веревку, привязывает веревку к простыне, и мы тянем веревку обратно к нам. Так мы организуем четкую линию поставок и сможем здесь, в Цитадели, раздать полученную еду. Честно говоря, я думаю, это будет иметь большое значение для улучшения морального состояния. А его отсутствие, к сожалению, столь же опасно, как и наша нехватка продовольствия.

Фаулер кивает.

– И тогда мы могли бы передавать ей записки, выяснять, хотим ли мы забрать одни скафандры и отправить другие.

– Верно. – Кажется, полковник с минуту размышляет. – Вытащить кого-то – непростая задача. В бункере ЦЕНТКОМа есть несколько машин с лебедками. Может быть, она могла бы использовать одну из них, чтобы вытащить людей.

– Может быть, – бормочет Фаулер. – Мы должны быть очень осторожны в трубе с водой. Любой прокол скафандра или поломка механизма подачи воздуха могут оказаться смертельными.

Он делает паузу.

– Но мы можем разобраться с этим, когда придет время. Слушайте, это рискованно, но я считаю, что мы позволим Стивенс попытаться.

Никто не соглашается. Никто не против. Сейчас это сойдет за единую позицию.

– Почему вы не привели ее сюда, полковник? – спрашивает Фаулер.

Пять минут спустя капрал Анжела Стивенс стоит, скрестив руки за спиной. Афроамериканка, лет двадцати на вид. Стройная. Сосредоточенный взгляд. В ней все еще чувствуется некая внутренняя борьба. Я узнаю ее как одну из участников моих сессий, посвященных «Первородству».

– Капрал, – начинает полковник Эрлс, – ваш план утвержден.

– Спасибо, сэр.

– То, что вы собираетесь предпринять, чрезвычайно рискованно, – говорит Фаулер. – Я хочу, чтобы вы поняли: мы считаем, что эта миссия имеет низкую вероятность успеха. Вы должны подготовить себя физически и морально, должны быть очень осторожны в этом туннеле. Мы собираемся сконструировать для вас некий источник кислорода и дадим вам столько времени, сколько можем, но имейте в виду, мы просто не имеем ни малейшего представления, сколько времени вам понадобится, чтобы пробраться через резервную трубу или водоносный горизонт.

– Я понимаю, сэр. Я готова пойти на риск.

После молчания Эрлс говорит:

– Спасибо, капрал. Это все.

Когда она уходит, я не могу не думать о том, отправляем ли мы эту молодую женщину на смерть. Но я понимаю, почему она хочет попробовать. Я бы тоже попробовала, если бы могла, – если бы у меня не было постоянного ограничения подвижности из-за одной ноги и внутри меня не рос бы ребенок. Я благодарна за смелость Анжеле Стивенс. Она может быть лучшим шансом на выживание для Элли и моего будущего ребенка.

* * *

Взрослые снова собрались в подвале, сидя на подушках и одеялах, разложенных в три кольца вокруг меня, их лица освещены светодиодными фонарями.

Несколько взрослых лежат на боку и дремлют. Виновата темнота и, честно говоря, нехватка еды. Мы все слабые, и я не пытаюсь разбудить их для занятия. Дальше всех, во внешнем ряду я вижу Анжелу Стивенс.

– Страх – наша сегодняшняя тема. «Право первородства» утверждает, что человеческий мозг не рождается подобным чистому листу. Каждый человеческий разум создается с помощью своего рода операционной системы. Эта система развивалась на протяжении тысячелетий с простой целью: дать нам возможность выжить. Страх – один из самых сильных аспектов операционной системы нашего разума. Он инструмент. Но, как и любой инструмент, его можно использовать неправильно. А это может привести к неисправности.

Я переворачиваю страницу на планшете.

– Что такое страх? Страх – это то, что спасает нашу жизнь, когда мы поднимаем глаза и видим, что на нас несётся машина. Страх заставляет нас уйти с дороги. Страх фокусирует нас. Страх заставляет нас думать о будущем и о решениях, которые мы принимаем сегодня, и о том, как они могут повлиять на нашу жизнь. Страх – это хорошо. Именно благодаря страху наш вид так долго выживал на этой планете. Но страх может дать сбой.

Я обвожу группу взглядом; десятки пар глаз устремлены на меня.

– Страх подобен тревоге. Мы, как владельцы нашего собственного разума, должны выключить его, когда он выполнил свою задачу.

Я глубоко вздыхаю.

– Вот личный пример. В детстве я боялась публичных выступлений. В старших классах я баллотировалась на пост президента класса и думала, что внешкольная деятельность может помочь мне поступить в колледж.

Я улыбаюсь, вспоминая, насколько неловкой, соответствующей поведенческому типу А, и слишком амбициозной я была в шестнадцать лет.

– Однако в том же году они заставили кандидатов произносить свои речи перед всем классом, а не предоставлять в письменном виде. Я была напугана до смерти, но еще больше боялась не попасть в колледж или вылететь из школы. В течение нескольких дней и даже недель, предшествовавших моей речи, я почти не ела и плохо спала. И, к счастью для меня, это произошло примерно в то же время, когда я впервые прочитала «Право первородства»… И книга спасла меня.

Я примирительно поднимаю руки вверх.

– Хорошо, это, вероятно, преувеличение, но в то время это казалось концом света. «Право первородства» дала мне перспективу. Книга помогла мне увидеть мой страх по-новому, потому что раньше я не признавала, что боюсь. В некотором смысле я видела свой страх как признак слабости и пыталась его скрыть. Я пыталась его игнорировать и сделать вид, что не боюсь. «Право первородства» утверждает, что это последнее, что мы должны сделать. Страх – это нормально. Его нельзя игнорировать. Поэтому я осознала свой страх таким, какой он есть на самом деле: это способ моего ума заставить меня подготовиться к своей речи. Видите ли, хорошо выступить значило не просто победить в гонке за место президента класса или поступить в колледж. Мой разум знал, что ставки были выше. Моя речь, в зависимости от того, как она прошла, повлияет на то, что обо мне подумают мои друзья и учителя, на мое социальное положение и, возможно, на мое общее счастье до конца моей школьной карьеры. Я не осознавала этого, но мое подсознание все понимало, ведь оно гораздо сильнее. И в этот момент страх – как предупреждение – безвозвратно ушел, потому что перестал быть полезен. Вместо того чтобы защищать меня, мой страх причинял мне боль.

Я переворачиваю страницу на планшете и быстро нахожу отмеченные отрывки.

– Если вы не справитесь со своим страхом, ваш страх овладеет вами. – Я смотрю на группу. – Как мы справляемся со своим страхом?

– Признаём его, – мягко отвечает муж моей сестры Дэвид.

– Верно. Это был мой первый шаг. Я поняла, что боялась выступить с речью. – Я делаю паузу, обводя группу взглядом. – Я думаю, что скажу за всех в Цитадели – мы боимся. Давайте достанем эти страхи из шкафа прямо сейчас. – Я протягиваю руки к толпе ладонями вверх. – Кто хотел бы начать?

Алекс, брат Джеймса, нарушает тишину.

– Боюсь, мы не выберемся отсюда.

– Хорошо.

Далее следует жена Фаулера, Марианна, ее голос звучит тихо.

– Оба моих ребенка уже взрослые. Боюсь, они здесь умрут от голода. И я еще больше боюсь за детей младшего возраста.

Фаулер обнимает ее и притягивает к себе.

– Я думаю, что это страх, который мы все разделяем.

К моему удивлению, полковник Эрлс говорит следующим:

– Я боюсь что-то упустить. Не сделаю все возможное, чтобы выбраться отсюда.

Я киваю ему.

– Спасибо, полковник.

В подвале раздается голос капрала Анжелы Стивенс, такой же чистый и сильный в темноте, как и на кухне:

– Я боюсь подвести всех.

– Я думаю, что мы все боимся, Анжела. Мы разделяем эти страхи. И мы не должны держать их запечатанными внутри нас, медленно сходя с ума. Мы должны признать наш страх – и увидеть его таким, какой он есть, – это система предупреждения ума. Как только мы получили предупреждение, страху уже нет места. Страх – если мы позволим ему – сосредоточит наше внимание на объекте нашего страха, событии, которого мы боимся, или результате, который мы не сможем вынести. Он будет работать как фильм ужасов на повторе, бесконечно проигрываясь в наших умах. Мы должны признать страх как сигнал тревоги и выключить его. Вот как мы справляемся с чрезмерным страхом – рассматривая его как раздавшийся сигнал тревоги, обычное событие в жизни каждого. Со временем и практикой вы можете научиться выключать этот сигнал.