Текст книги "Рефераты для дурёхи. Учебное пособие"

Все мы привыкли к Дон Жуану – бабнику, подлецу, цинику, развратнику. Этот Дон Жуан стал притчей во языцех. Дон Жуану и его похождениям отдали дань почти все великие писатели, в том числе и Пушкин. Кстати, Пушкин даже составлял дон-жуанский список, в котором отметил свои победы над женщинами. То есть он в своей реальной жизни воплотил идеалы Дон Жуана, кроме того что в «Маленьких трагедиях» вывел Дон Туана вместе со слугой Лепорелло на сцену. Жене Наталье Николаевне Пушкин говорил, что она у него, кажется, 113-я.

Мериме – современник Пушкина. Друг Пушкина Сергей Соболевский был приятелем Мериме. Значит, они творили одновременно и вместе с тем какие разные у них получились Дон Жуаны! Пушкинский – благородный, страстный, поэтически вдохновенный. Не зря в фильме «Маленькие трагедии» его играет тоже великий поэт Владимир Высоцкий.

У Мериме Дон Хуан де Маранья – жесткий, бездушный, ненавидящий женщин человек, для которого главное – соревнование с волей женщины, которую следует подавить и присвоить. Душа для этой вариации Дон Жуана в трактовке Мериме – химера, фикция, обман церковников. Души нет как у женщин, которых он соблазняет, так и у него самого, соблазнителя. Правда, это было не совсем так поначалу. Мериме показывает путь и эволюцию своего героя от нормального человека, с душой и чувствами, к моральному чудовищу, место которому – в аду.

Еще одно отличие Дон Хуана де Маранья Мериме от прочих Дон Жуанов в том, что все другие Дон Жуаны имеют пару, то есть комического слугу. Как Дон Кихот имеет непременного Санчо Панса, как Шерлок Холмс имеет обязательного доктора Ватсона, так Дон Жуан должен иметь Сганареля или Лепорелло, комического слугу, который его дополняет или критикует, а иногда то и другое вместе.

Дон Хуан де Маранья совершенно одинок, и это усиливает его эгоизм, так что Мериме как будто сосредоточивается целиком на нравственной цели своей истории. Ему важен Дон Хуан человек в отношении к людям и к Богу. Это главная тема Мериме.

Конечно, Дон Хуан де Маранья у Мериме имеет друга, но об этом друге можно говорить только в кавычках. Он-то, главным образом, испортил душу Дон Хуана, превратив его в нравственного урода.

История падения души – вот тема новеллы Мериме «Души чистилища».

Она по преимуществу посвящена теме истинного гуманизма. Совпадает ли подлинный гуманизм с лицемерными образцами псевдохристианской добродетели? Если зло творится с именем Христа, мадонны и святых на устах, перестает ли зло быть злом? Авторитет церкви не может для Мериме затмить истину, достоинство человека, подлинную любовь, не важно любовь ли это женщины или мужчины. История дона Хуана де Маранья – повод для Мериме понять природу зла, которое нередко рядится в торжественные одежды святости.

Мериме исследует и пародирует христианский сюжет превращения грешника в праведника (подобного истории Андрея Критского – в нашей православной традиции) во всем богатстве традиционных христианских мотивов и штампов жития святого. Благочестивая юность героя, падение в грех в юности под влиянием демона-искусителя, как правило друга будущего святого, а на самом деле дьявола (или его слуги), дальнейшие искушения героя, приводящие к угрозе смерти, раскаяние грешника и остальная праведная жизнь, увековеченная чудесами и чудесными знамениями, – вот канва христианского сюжета, по которому Мериме начинает шить собственную картину, далекую от житийной благостности.

Создавая образ своего оригинального дона Хуана, не похожего ни на героя Мольера, ни на героев Тирсо де Молина или Моцарта, Мериме сталкивает вместе взаимоисключающие повествовательные манеры: одну – пародийную, псевдосерьезную, в духе ханжеского клерикального морализма, другую – скептическую, ироничную, подвергающую вольнодумному осмеянию химеры средневековых суеверий, лживое благочестие и фальшивую святость.

В дополнение к ним Мериме использует еще одну повествовательную маску – кропотливого ученого, зануды, дотошного книжного червя, который докапывается до самых незначительных мелочей, отделяя ложь от истины. С этой литературной маской (а Мериме прославился своими мистификациями: даже Пушкин принял стихотворные создания Мериме за подлинные фольклорные песни западных славян и сделал с них свои оригинальные переводы) Мериме начинает новеллу.

Комизм этой маски заключается прежде всего в предмете изображения: самым научным образом исследуется жизнь и личность развратного и безнравственного Дона Хуана. Для выяснения истины сравниваются источники, испанские прототипы образа, варианты у Моцарта и Мольера. Плоды учености доказываются обширным цитированием из латинских источников, ссылками на Цицерона в том числе, а также цитатами по-испански.

Предметом пародийной стилизации Мериме становится, помимо сюжетные схем житий святых, весь арсенал известных художественных шаблонов, в том числе романтической литературы. Здесь и авантюрная фабула в духе плутовского или рыцарского романа, и сны, и даже видения призраков.

Отложив на время маску академического ученого, Мериме продолжает рассказ о своем герое в традиционной манере житий святых. Здесь, разумеется, присутствуют непременные благочестивые родители. Причем отец дона Хуана, конечно же, христианский воин, борющийся за христианскую веру с мечом и копьем против неверных мусульман.

Ирония Мериме-вольнодумца тщательно скрыта в тексте. Если же вдуматься в его повествование, то отец дона Хуана – простодушный убийца всех тех, кто не исповедует его веры. И так ли уж он далек от грешника?! Действительно ли он соблюдает главнейшую христианскую заповедь: «Не убий!»? Если убивать во имя веры, то это вовсе не значит быть христианином на самом деле. Пускай даже рассказ о христианских подвигах отца сопровождается непременным упоминанием о христианских чудесах. Эти чудеса в сочетание со смертью не имеют с точки зрения Мериме ровно никакого значения. Они не оправдывают убийцу. Христианский убийца нисколько не лучше и не хуже мусульманского. И тот, и другой для Мериме – убийцы.

Благочестивый воин, отец дона Хуана, несмотря на свою благочестивость, тем не менее не гнушается сделать выгодный «бизнес» на мусульманских детях, восполняя свои финансовые потери во время военной кампании: «После падения Альпухарры он возвратился в Севилью со шрамом на лбу и огромным числом захваченных в плен детей неверных, которых он озаботился окрестить и выгодно распродал христианским семьям». [21]21
  Мериме П. Собрание сочинений в шести томах, «Правда», М., 1963, Т. 2, С. 70. В дальнейшем ссылки на это издание в тексте, страницы указаны в скобках.


[Закрыть]

Все это Мериме рассказывает с неподражаемо тонкой иронией.

Борьба отца и матери за душу ребенка – это, в сущности, борьба двух различных типов праведности: монашеской и воинской. В душе дона Хуана, как повествует Мериме, с детства соперничают две противоположные силы: монашеское благочестие и воинская доблесть: «Мать с помощью ласк и лакомств склоняла его к перебиранию четок, заучиванию литаний и всех как обязательных, так и дополнительных молитв (С. 71)»; отец, напротив, «рассказывал ему о восстании морисков и убеждал его упражняться целыми днями в метании копья, стрельбе из арбалета или даже аркебузы (С. 71)». Отправляя сына в Саламанкский университет, мать вручила ему множество четок, ладанок, образков, а отец – шпагу, завещая хранить честь рода (типичные мотивы авантюрного романа – отъезд героя из отчего дома и отцовское наставление – вспомним, например, «Робинзона Крузо» Дефо или «Три мушкетера» Дюма).

В своем повествовании Мериме оригинален и неповторим. Его вариант Дон Жуана вовсе не похож на других Дон Жуанов. Дон Жуан Мольера, Дон Гуан Пушкина, Дон Хуан Тирсо де Молина – все эти Дон Жуаны люди без истории, а значит, нельзя понять, что их привело к дон-жуанизму. Почему они стали без разбора соблазнять женщин? Это как бы остается за рамками сюжетов о Дон Жуане. Мериме последовательно и целенаправленно ведет читателя к пониманию того, почему Дон Хуан стал таким. Здесь и судьба, и собственный выбор. Нравственный выбор в конечном итоге зависит от человека. Он не может все свалить на судьбу, которая управляет им, точно легкой былинкой. Несколько безнравственный выбор, сделок с совесть – и вот готов Дон Жуан, который не гнушается ни изменой, ни убийством, ни предательством.

Каков же путь Дон Хуана де Маранья от нравственного христианского юноши до морального урода, не верящего ни в Бога, ни в чёрта?

В университете у дона Хуана появляется демон-искуситель вроде Мефистофеля – дон Гарсия Наварро, отец которого якобы посвятил сына сатане, ибо тот не исцелялся от прикладывания католических реликвий. Эту страшную, леденящую душу историю о доне Гарсии, будущем друге дона Хуана, поведал герою студент Перико, дрожа от страха:

«– Говорят… заметьте, пожалуйста, что я только передаю то, что слышал от других… говорят, будто у дона Дьего Наварро был сын, в возрасте шести или семи лет заболевший столь тяжелой и необычной болезнью, что врачи не знали, к какому средству прибегнуть. Тогда отец стал жертвовать в разные часовни, прикладывать реликвии к телу больного, но однажды… так меня уверяли… однажды, глядя на образ архангела Михаила, воскликнул: «Раз ты не можешь спасти моего сына, то хотел бы я знать, не сильнее ли тебя тот, кто лежит у тебя под пятой!»

– Какое ужасное кощунство! – вскричал дон Хуан, возмущенный до последних пределов.

– Через некоторое время ребенок выздоровел… и ребенок этот… дон Гарсия (С. 77)».

В церкви (!), во время богослужения, друзья затевают любовное приключение, знакомясь с сестрами доньей Фаустой и доньей Тересой, распевают серенады под их балконом. В случайном поединке дон Хуан убивает любовного соперника дона Кристобаля. Ему грозит тюрьма, так как на месте боя осталась улика – его шпага с фамильным гербом.

Дон Гарсия, как настоящий бес, с виду спасает дона Хуана от правосудия, а на деле вовлекает его во все большие грехи. Дон Гарсиа подкупает ученого монаха и обманом заставляет его стать лжесвидетелем, готовым за деньги подтвердить, будто дон Хуан не убийца.

Впрочем, по-настоящему спасает дон Хуана его будущая возлюбленная Тереса. Она приносит ему потерянную на поле битвы шпагу.

Первое убийство (а значит, и первый настоящий грех) приносит герою репутацию и славу храбреца в глазах студентов Саламанкского университета. Забросив учение, он предается кутежам и распутству. Тереса ему надоедает, и Дон Хуан с доном Гарсией разыгрывают сестер-любовниц за партией в ломбер. («Моя ставка – донья Фауста, а вы поставьте на карту Тересу (С. 95)».) Дон Хуан надевает плащ дона Гарсии и отправляется на встречу с его любовницей вместо него, передает записку дона Гарсии, где тот предписывает ей «отдаться в распоряжение предъявителя записки». Повествователь в угоду добродетельному читателю называет эту записку «гнусной», как бы вместе с читателем возмущаясь безграничной порочностью дона Хуана.

Донья Фауста в гневе зовет на помощь, старик отец дон Алонсо стреляет из аркебузы в Дон Хуана и по ошибке попадает в дочь. Убегая, дон Хуан убивает отца Фаусты и Тересы.

Порочная репутация героя с виду вызвана роковым стечением обстоятельств и развратной средой, однако тщеславие и любовное предательство – истинные причины роковых обстоятельств. И здесь мы видим, как авторская оценка Мериме расходится с мнимым негодованием повествователя, надевшего маску христианского судьи, творящего над доном Хуаном Божественное правосудие.

В большинстве сюжетов о Дон Жуане есть убийство. В сюжете Тирсо де Молина герой убивает отца возлюбленной своего друга. Здесь Мериме почти точно следует за первым Дон Жуаном у Тирсо де Молина. Но из этой сюжетной ситуации у Тирсо де Молина рождается статуя Командора, а у Мериме ее нет. У Мериме вообще нет ситуации с Командором. Он как бы специально уклоняется от этого сюжета, который, скорее всего, для Мериме представляется слишком назидательным, в то время как Мериме действует внутри реалистической системы координат: всё должно быть объяснено и мотивировано. Мериме избегает чудесного, если только это чудесное не нужно ему для пародии. И без чудесного характер Дон Хуана де Маранья складывается в результате его реальных отпадений от добра. Мериме хоть и не поддерживает христианскую мораль, но он остается моралистом. Позиция добра для него непререкаема. Человек, отказавшийся от добра к людям, превращается в того самого ханжеского Дон Хуана в финале, которого явно ненавидит Мериме-писатель.

Далее по сюжету в том же русле христианской традиции Дон Хуан и дон Гарсия бегут от гражданского правосудия города Саламанки на войну с неверными, во Фландрию. Новый виток христианского сюжета – смерть Мануэля Гомаре, их военачальника. Неожиданная смерть от пули заставляет того раскаяться в грешной жизни и опечалиться, что он не может исповедоваться перед священником, который отпустил бы ему грехи перед кончиной:

«В этот момент подошел дон Гарсия и спросил его, не выскажет ли он своей последней воли, которую можно было бы исполнить после его смерти.

– Какая там к черту воля в такую минуту?

Он несколько секунд помолчал, словно раздумывая.

– Я никогда не размышлял о смерти, – заговорил он опять, – и не думал, что она так близка… Я не прочь был бы повидать священника… Только все монахи сейчас в обозе… А все же нелегко умирать без исповеди.

– Вот мой молитвенник, – сказал дон Гарсия, подавая ему флягу с вином.

– Хлебните для бодрости.

Взор храброго вояки быстро тускнел. Он не расслышал шутки дона Гарсии, но старые солдаты, стоявшие поблизости, были ею возмущены (С. 102)».

Кощунство атеиста дона Гарсии возмущает даже дон Хуана, его приятеля. Дон Хуан твердо намерен исполнить последнюю волю Гомаре и отдать деньги в церковь на помин его души, однако он проигрывает все деньги и под давлением дона Гарсии спускает в карты даже последние гроши, которые отложил для мессы по душе Гомаре. После этого клятвопреступления дон Хуан вместе с доном Гарсией видят во время боя труп Гомаре с искаженным страданием лицом, и Дон Хуан испытывает угрызения совести:

«Он вспомнил о последнем желании несчастного полководца, которое он так и не выполнил. Однако черствость, которую он искусственно вызвал в своем сердце, помогла ему заглушить голос совести (С. 105)».

Таким образом, нарастает критическая масса его грехов. Она, следуя логике христианского сюжета жития, должна привести к возмездию и наказанию грешника. Действительно, это и происходит.

Сын дона Алонсо, желая отомстить за отца и сестру, стреляет в дона Хуана, но, промахнувшись, убивает дона Гарсию, так и не раскаявшегося в своих неисчислимых грехах. Смерть последнего не останавливает порочных страстей дона Хуана: он продолжает развращать молодежь, становясь после смерти отца и матери наследником богатств и родового имения в Севилье.

Мериме вводит в сюжет новеллы еще один распространенный христианский мотив – мотив мистических знаков судьбы (видений, снов, явлений святых, чудесных знамений). С их помощью грешник сначала как бы мягко предупреждается Божественными силами, что пора, мол, остановиться, иначе последуют серьезные наказания, а затем и мучительная смерть. В самом названии новеллы Мериме заключен пародийный смысл, и название, конечно, тоже иронично и полемично к христианским верованиям, которые Мериме явно отвергает, хотя и делает это в тексте очень тонко, никогда напрямую не выражая своих атеистических воззрений. Только полный анализ и цельное восприятие текста в конечном итоге может дать понять читателю, что автор скептик в отношении веры и католических ценностей.

Когда дон Хуан после долгих лет отсутствия появляется в родовом замке, он видит ту самую картину «Души чистилища», которая так глубоко волновала его в раннем детстве:

«Все виды пыток, какие только пришли на ум художнику, были представлены на ней с такой точностью, что даже палач инквизиции не мог бы указать в ней ошибку. Души чистилища были помещены в какой-то огромной пещере, в верхней части которой виднелась отдушина. Ангел, стоявший около этого отверстия, протягивал руку душе, выходившей из обители скорби, между тем как нарисованной рядом с ним пожилой человек с четками в сложенных руках, видимо, с большим жаром молился (…) Обыкновенно маленький Хуан, всякий раз как заходил к матери, подолгу простаивал перед этой картиной, пугавшей и в то же время пленявшей его. В особенности не мог он оторвать глаз от человека, которому змея грызла внутренности, в то время как он был подвешен над пылающей жаровней с помощью железных крючков, вонзившихся ему в бока (С. 71–72)».

То, что в детстве его так пугало, теперь, в зрелом возрасте, после совершения стольких грехов, вновь заставило его мучиться бессонницей: «Невольно взгляд его остановился на человеке, внутренности которого грызла змея, и, хотя этот образ показался ему еще более ужасным, чем прежде, он не мог от него оторваться. В ту же минуту он вспомнил лицо Гомаре и страшный отпечаток, который смерть наложила на его черты. Эта мысль заставила дона Хуана содрогнуться, и он почувствовал, что волосы его встали дыбом (С. 116–117)». Впрочем, на следующую ночь он не спал в этой комнате и сразу избавился от досаждавших ему целую ночь мук совести.

Кстати, перед тем как дон Хуан впервые бросился в пучину греха, ему приснился пророческий сон, который Мериме явно пародирует, насыщая образность этого сна типичными «страшилками» христианских видений. Этот сон снится дону Хуану еще в Саламанке, сразу после знакомства с демоном-искусителем доном Гарсиа, заставляя героя как бы сделать выбор между добром и злом, разместившимся на двух противоположных берегах. Лодка с доном Хуаном без руля и весел символизирует его жизнь. Добро воплощает суровый праведник с окровавленным телом. (Это добро малопривлекательно и, по существу, безобразно.) К злу сон традиционно относит манящую к себе, прекрасную женщину, то есть смертный грех прелюбодеяния.

Последние слова «видения» дона Хуана о сравнении «прелестницы» с доном Гарсиа особенно отчетливо показывают иронию Мериме.

Дон Хуан, как водится в житии, не внял предупреждениям свыше, этим знамениям с неба, и потому расплата откладывается, но от этого она будет еще страшнее и беспощаднее.

Наконец, дон Хуан составляет «список всех соблазненных им женщин и обманутых мужей (С. 110)». По его словам, все сословия, начиная с папы (дон Хуан соблазнил его любовницу), король, герцоги, маркизы, вплоть до ремесленников, «уплатили ему подати (С. 110)». Его приятель, просмотрев этот дон-жуанский список обманутых мужей, насмешливо замечает, что в списке недостает одного только Бога.

Тогда Дон Хуан решает соблазнить самую благочестивую монахиню – сестру Агату. (Ею оказывается постригшаяся в монахини Тереса.) Он почти преуспел в своем кощунстве, как вдруг от этого проступка его удерживает видение: похоронная процессия направляется в церковь отпевать умершего. Дон Хуан, подобно отрекшемуся Петру, трижды спрашивает у монахов, кого хоронят, и трижды получает ответ: «Графа дона Хуана де Маранья (С. 119)». Оказывается, за погибшую душу дона Хуана молятся спасенные молитвами его матери души чистилища. И это, по их словам, последняя молитва. Окровавленные призраки ада – дон Гарсиа и Гомаре с перекошенными судорогой дьявольскими лицами сбрасывают крышку гроба дон Хуана со словами: «Он наш! (С. 119)», чтобы забрать его тело и душу в преисподнюю. В ужасе дон Хуан падает в обморок.

Описание загробного видения дона Хуана, или, другими словами, чудесного знамения, посланного матерью дона Хуана заблудшему сыну, чтобы удержать его в последний момент перед совершением кощунственного преступления – совращения монахини Агаты с целью победить в любовном поединке самого Бога, – это видение описано Мериме в лучших традициях жития. Вся сцена пронизана назиданием и страхом, между тем сквозь словесную ткань, изображающую ужасные картины, все-таки просвечивает убийственная ирония Мериме и его пародия на все эти средневековые видения. Нисколько не страшно, а наоборот, забавно читать, как монахи хоронят самого Дона Хуана, который как будто раздваивается: один лежит в гробу, другой благополучно опирается спиной о колонну храма и наблюдает, как хоронят его умершего двойника под торжественные звуки заупокойного пения, сопровождаемого органом.

После этого ужасающего видения дон Хуан раздает свои богатства, строит госпиталь и часовню, постригается в монахи, становясь образцом благочестия.

Мериме мистифицирует читателя: на первый взгляд история поучительно-религиозна и должна продемонстрировать победу Божественного провидения над греховной природой человека. Конфликт между богобоязнью и богохульством, аскетизмом и эпикурейством, казалось бы, благополучно разрешен в пользу праведности. Однако смысл образа дона Хуана из религиозной переводится Мериме в иную плоскость – нравственногуманистическую.

В доне Хуане, согласно трактовке Мериме, нет ничего выдающегося или замечательного. На безнравственные поступки и преступления его толкает одно лишь тщеславие, которому он продолжал служить в рясе монаха. Как не без иронии замечает автор, «теперь он являлся примером для благочестивой общины, как некогда был примером для своих распутных сверстников (С. 122)».

Подлинным нравственным судией дона Хуана становится не Бог, а его возлюбленная Тереса. Герой не выдерживает испытания истинной любовной страстью (репутация сердцееда – очередная мнимость). Тереса, выслушавшая ханжескую проповедь монаха-доминиканца, когда он «попытался изобразить ей раскаяние и поздравить ее со спасением от ужасного несчастья, которое постигло бы их обоих, если бы их план не был пресечен явным вмешательством провидения», восклицает в отчаянии: «Он никогда меня не любил! (С. 122)» – сваливается в горячке и умирает.

Мериме пародирует притворную святость, предпочитая искреннюю человеческую страсть. Дон Педро де Охеда, брат Фаусты и Тересы, вынуждает Дона Хуана драться на дуэли. Ставший братом Амбросио, герой на коленях молит снять с него проклятие. Но когда дон Педро дает ему пощечину, в нем пробуждается «гордость и пылкость его юности (С. 125)», и Дон Хуан убивает обидчика.

В гневном поступке героя, по Мериме, больше подлинной жизни, чем в лицемерном ханжестве настоятеля монастыря, иронически названного «рассудительным», который скрывает преступление («Он сразу понял, какую тень бросит на монастырь это происшествие, если оно получит огласку (С. 126)». Настоятель налагает на дон Хуана епитимью «каждое утро являться к монастырскому повару, чтобы получить от него пощечину. Приняв ее, он неизменно затем подставлял другую щеку, благодаря повара за такое унижение (С. 127)». Чувство дворянской чести, слабый отголосок прежнего героя, не испорченного развратом, теперь навсегда заглушается показным смирением оборотной стороной гордыни.