Текст книги "К теории охранительных гражданских правоотношений"

Глава II
Охранительные гражданско-правовые нормы

По своей природе правовая норма – это норма социальная. В социологии под социальной нормой понимается «стандарт (правило), регулирующий поведение в социальной обстановке»[101]101
  Джерри Д., Джерри Дж. Большой толковый социологический словарь: в 2 т… М.: ВЕЧЕ, АСТ, 1999. Т. 1 С. 493.


[Закрыть], «правило поведения, которое принято какой-то социальной группой и которое данная группа контролирует санкциями»[102]102
  Эркки Калеви Асп. Введение в социологию. СПб.: Алетейя, 1998. С. 44.


[Закрыть], и признается, что норма «является типовым или эталонным образцом действия, предписывающим отдельному индивиду или группе, что им надлежит делать»[103]103
  Кравченко С. А., Мнацаканян М. О., Покровский Н. Е. Социология: парадигмы и темы: учебник. М.: Анкил, 1997. С. 143.


[Закрыть].

Социальные нормы определяют главные параметры поведения в наиболее важных для общества сферах и, как указывает В. Н. Кудрявцев, во-первых, содержат «модели» социально значимого поведения; во-вторых, дают оценку социальной полезности или вредности такого поведения; в-третьих, указывают на последствия – благоприятные или неблагоприятные, которые могут наступить при соблюдении или нарушении модели[104]104
  Кудрявцев В. Н. Правовое поведение: норма и патология. М.: Наука, 1982. С. 19.


[Закрыть]. При этом правовед подчеркивает, что любая социальная норма подкрепляется силой и авторитетом соответствующей социальной общности – общества, государства или малой группы. Таким образом, социальная норма содержит в себе правило, которое является эталоном, образцом, моделью желательного поведения человека или группы лиц в их взаимодействии. Это правило носит общий характер, оно рассчитано на многократное применение, адресовано неопределенному кругу лиц и предназначено для регламентации поведения.

Понятие социальной нормы служит отправной точкой для определения правовой нормы, в котором наряду с общими признаками социальной нормы фиксируются также и ее особенности.

В числе главных признаков правовой нормы правоведы указывают на: 1) государственно-властный характер; 2) общеобязательность; 3) формальную определенность; 4) обеспеченность принудительной силой государства; 5) регулятивность[105]105
  Алексеев С. С. Проблемы теории права. Основные вопросы общей теории социалистического права… С. 204; Общая теория государства и права: академический курс: в 2 т. / отв. ред. М. Н. Марченко. Т. 2. С. 217; Теория государства и права: учебник / под ред. В. М. Корельского и В. Д. Перевалова. М.: Инфра-М; Норма, 1997. С. 273.


[Закрыть], и на основе перечисленных признаков определяют правовую норму как «исходящее от государства и им охраняемое общеобязательное, формально-определенное предписание, выраженное в виде правила поведения… и являющееся регулятором общественных отношений»[106]106
  Байтин М. И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). М.: Право и государство, 2005. С. 208.


[Закрыть], или (в кратком варианте) как «установленное или санкционированное государством правило поведения, охраняемое от нарушений с помощью мер государственного принуждения»[107]107
  Теория государства и права. Часть 2. Теория права: учебник / под ред. М. Н. Марченко. М.: Изд-во «Зерцало-М», 2011. С. 211.


[Закрыть], либо просто как «установленное или санкционированное государством правило поведения»[108]108
  Раянов Ф. М. Проблемы теории государства и права (Юриспруденции): учебный курс. М.: Право и государство, 2003. С. 258.


[Закрыть]. Приведенные дефиниции относятся к наиболее типичному виду правовых норм – нормам-правилам поведения. Наряду с ними в правовой науке выделяются так называемые специализированные (нетипичные) нормы (нормы-принципы, нормы-дефиниции, коллизионные нормы и др.). В литературе указывается, что такие нормы носят нестандартный характер, поскольку у них «отсутствуют те или иные свойства, признаки, моменты, объективно присущие классической модели нормы права»[109]109
  Горшенев В. М. Нетипичные нормативные предписания в праве // Советское государство и право. 1978. № 3. С. 115. В доктрине высказана и альтернативная точка зрения, согласно которой любая норма представляет собой правило поведения людей. Так, А. В. Мицкевич полагает, что «слово “правило” не имеет смысла, когда не указан объект приложения правила. Для права таким непосредственным объектом может быть только человеческое поведение. Если правовую норму признать только правилом, то тогда надо объяснить, что же еще, кроме поведения, регулирует право» (Мицкевич А. В. Акты высших органов советского государства: юридическая природа нормативных актов высших органов государственной власти и управления СССР // Мицкевич А. В. Избранное. М.: Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, 2010. С. 34). Поясняя свой вывод, А. В. Мицкевич пишет: «Существо всякой нормы состоит в указании правил поведения, но многие нормативные предписания не содержат такого прямого указания, т. е. не излагают диспозиции правовой нормы. В качестве примера можно привести перечни объектов, организаций, документов, на которые распространяются те или иные правила, акты о распространении прав министров на руководителей других органов, прав предприятий – на другие организации и т. п. В чем же состоит юридическое значение этих предписаний? В конечном счете в том, что в соответствие с ними будет строиться поведение граждан или организаций…» (Там же. С. 41). Представляется, что согласиться с таким взглядом и признать любую норму правилом поведения нельзя, поскольку термин «норма» применим не только к поведению людей. Об обосновании необходимости выделения специализированных (нетипичных) норм права см.: Кузнецова О. А. Специализированные нормы российского гражданского права: теоретические проблемы: дис… д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 2007. С. 19–37.


[Закрыть].

Сравнение признаков социальной нормы с признаками правовой нормы позволяет утверждать, что главное различие между ними заключается в государственно-властном характере правовых норм и их обеспеченности государственно-принудительными мерами[110]110
  Такое различие правовых и иных социальных норм признавалось в дореволюционной правовой литературе. Так, Г. Ф. Шершеневич писал: «Если норма права сопровождается неизменно угрозой зла, то это еще не отличает права от иных социальных норм, которым также свойственна подобная угроза. Напр., клуб может установить для своих членов целую лестницу наказаний, в интересах поддержания в своих стенах определенного поведения: штрафы, замечание старшин, запрещение на время посещать клуб, исключение члена. Признавая, что нормы поведения, сопровождаемые угрозой, могут исходить из различных общественных групп, мы присваиваем название правовых только тем нормам, соблюдение которых предписывается под угрозой, исходящей от государства. Не то важно, кто выработал содержание нормы, особые ли органы власти, или отдельные ученые, или само общество, в своем целом или в своей части, – важно, кто требует соблюдения нормы. Если это требование исходит от высшей власти в данном общественном союзе, веления которой неспособна отменить никакая иная, стоящая над ней, власть, то такие нормы мы называем нормами права» (Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. Вып. 1. М.: Издание Бр. Башмаковых, 1910. С. 283)


[Закрыть]. Как подчеркивает С. С. Алексеев, «юридическая норма исходит от государства, поддерживается его принудительной силой, и потому предписывающий характер нормы (присущий, в принципе, любой социальной норме) приобретает качественную специфику – властность. Норма права… – это государственно-властное веление»[111]111
  Алексеев С. С. Общая теория права: в 2 т. Т. 2. С. 34. Как указывает Ю. Е. Пермяков, «юридическая сила правовой нормы… определяется источником правовых норм (легитимностью всего правотворческого процесса), подлежащих государственной защите субъективными правами участников правоотношений, наличием юрисдикционного органа, компетентного принимать в соответствии с нормами материального права решения по конкретному делу с соблюдением правил предусмотренной для этой деятельности процедуры» (Пермяков Ю. Е. Юридическая сила правовых суждений // Юридический аналитический журнал. 2003. № 4 (8). С. 13).


[Закрыть].

В литературе советского периода незыблемым считалось положение о совпадении признаков правовой нормы и объективного права, частью которого и является норма. Так, А. Ф. Шебанов писал: «При определении понятия советской правовой нормы необходимо исходить, разумеется, из того, что каждая правовая норма есть составная часть единого целого – всего советского социалистического права и относится к праву как отдельное к общему, как часть к целому. Следовательно, всякую советскую правовую норму можно охарактеризовать в основном и главном теми же признаками, что и все социалистическое право»[112]112
  Шебанов А. Ф. Некоторые вопросы правовой нормы и нормативных актов в советском общенародном праве // Советское государство и право. 1964. № 7. С. 98.


[Закрыть]. П. Е. Недбайло указывал: «Все, что свойственно праву, свойственно и его нормам… При анализе нормы права, в том числе ее структуры, необходимо исходить из свойства права в целом»[113]113
  Недбайло П. Е. Вопросы структуры советских правовых норм в связи с постепенным перерастанием их в правила коммунистического общежития // Право и коммунизм: сб. статей / под ред. Д. А. Керимова. М.: Юридическая литература, 1965. С. 120. Критикуя позицию П. Е. Недбайло, А. Ф. Черданцев писал: «Однако подобное отождествление свойств части и целого вряд ли правильно, ибо даже простое количественное объединение дает новое качество (переход количества в качество). Что же касается системы права, то она относится к системам функциональным, складывается с самого начала из разнородных норм. Различие этих норм обусловлено их как предметной (отраслевой), так и функциональной специализацией. Объединение норм в единое целое (систему права) придает новые качества как целому, так и его частям. Следовательно, анализируя отдельную норму права, нельзя видеть в ней право в миниатюре, упускать из виду, что это лишь часть целого» (Черданцев А. Ф. Указ. соч. С. 42). Интересными представляются и суждения Н. П. Томашевского по этому поводу. Отмечая, что согласно традиционному представлению на соотношение между целым (системой права) и его составной частью (правовой нормой), каждое свойство, присущее целому, должно быть присуще и его частям, ученый пишет: «Это соображение имело бы под собой достаточное основание, если бы речь шла о природе (сущности) целого или о присущих ему специфических закономерностях (тенденциях). Но в данном случае речь идет только о составе целого, которое может быть различным и отдельные части которого могут более или менее значительно отличаться друг от друга. Например, в системе права (целое) содержатся… диспозитивные нормы (часть). Отсюда, однако, не следует, что свойство этой части целого (диспозитивность) должно быть присуще целому, то есть, что все нормы данной системы права должны иметь диспозитивный характер. И, наоборот, наличие в системе права императивных норм вовсе не означает, что каждая правовая норма в данной системе имеет императивный характер. Точно так же наличие в системе права таких норм, которые снабжены принудительными санкциями <…>, вовсе не означает, что каждая правовая норма должна быть снабжена принудительной санкцией… Наличие видовых различий между разными частями целого (в частности, нормами права) отнюдь не противоречит их принадлежности к целому (в частности, к данной системе права). В то же время наличие видовых признаков, например, принудительных санкций у определенного вида правовых норм свидетельствует лишь о том, что эти признаки не являются общими, то есть в данном случае принудительная санкция, или “государственное принуждение” не является “конститутивным элементом” каждой правовой нормы» (Томашевский Н. П. Указ соч. С. 224).


[Закрыть]. В работах этих авторов четко обозначена логика определения структуры правовой нормы: социальная сущность права обусловливает социальную сущность правовой нормы, а последняя обусловливает структуру содержащегося в норме правила поведения[114]114
  Так, А. Ф. Шебанов, указав, что «социальная сущность всякой правовой нормы тождественна социальной сущности права в целом» (Шебанов А. Ф. Указ. соч. С. 98), заключает: «Сущностью правовой нормы определяются и ее формы, говорящие о том, какова внутренняя организация, структура содержащегося в норме правила поведения и каково внешнее выражение этого правила, в каком конкретном проявлении выступают характерные для этого правила структурные элементы, каково словесное выражение, формулировка нормы в статьях (параграфах) нормативно-правовых актов» (Там же. С. 99).


[Закрыть], следовательно, структура правовой нормы должна отражать сущность права. А поскольку сущность понятия права проявляется в его основных признаках, структура правовой нормы должна иметь аналогичные признаки[115]115
  Так, В. Я. Любашиц, А. Ю. Мордовцев и А. Ю. Мамычев указывают: «…предположение о двухчленном строении правовых норм хотя и отражает структуру ряда статей нормативно-правовых актов, в то же время упускает из виду один из главных признаков нормы права – это обеспечение каждой нормы возможностью государственно-правового принуждения» (Любашиц В. Я., Мордовцев А. Ю., Мамычев А. Ю. Теория государства и права: учебник. Ростов н/Д: Феникс, 2010. С. 454).


[Закрыть]. Между тем в числе признаков советского социалистического права согласно установкам марксистско-ленинской теории государства и права главным признавался признак принудительности, поскольку правовая наука исходила из широко известного изречения В. И. Ленина о том, что «право есть ничто без аппарата способного принуждать к соблюдению норм права»[116]116
  Ленин В. И. Государство и революция: Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции // Ленин В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 33. М.: Изд-во политич. литературы, 1974. С. 99.


[Закрыть]. В соответствии с этой установкой в одном из первых советских учебников по теории государства и права правовая норма определялась как «правило поведения, которое государство как организация классового господства признает необходимым для охраны интересов господствующего класса и соблюдение которого оно обеспечивает всей мощью своей принудительной власти»[117]117
  Голунский С. А., Строгович М. С. Теория государства и права: учебник. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1940. С. 246. Обосновывая эту мысль, П. Е. Недбайло писал: «…правовые нормы издаются для того, чтобы принудить всех и каждого к определенным действиям, чтобы оградить и защитить права и интересы граждан, организаций, учреждений и государства в целом, чтобы закрепить то, в чем массы убеждены» (Недбайло П. Е. Советские социалистические правовые нормы. Львов: Изд-во Львовского ун-та, 1959. С. 36).


[Закрыть]. Именно авторы этого учебника С. А. Голунский и М. С. Строгович обосновали трехэлементную структуру правовой нормы. Указав, что «в правовой норме содержится, прежде всего, указание на условие, при котором норма подлежит применению, затем изложение самого правила поведения и, наконец, указание на последствия невыполнения этого правила»[118]118
  Голунский С. А., Строгович М. С. Указ. соч. С. 251.


[Закрыть], правоведы предложили часть нормы, содержащую указание на условия ее применения, называть гипотезой, изложение самого правила поведения – диспозицией, а указание на последствия несоблюдения нормы – санкцией, и подчеркнули, что «санкция всегда либо имеется, либо предполагается в каждой правовой норме, хотя она может и не быть указана в тексте статьи закона, в которой изложена диспозиция нормы… Санкция – это часть нормы, устанавливающая принудительные меры, обеспечивающие соблюдение правовой нормы, что составляет… существенный признак права»[119]119
  Там же. С. 252. Под санкцией в литературе в большинстве случаев понимается «указание на меры государственного принуждения, применяемые в целях охраны права от нарушений» (Лейст О. Э. Санкции в советском праве. М.: Государственное изд-во юридической литературы, 1962. С. 10. См. также: Лейст О. Э. Санкции и ответственность по советскому праву (теоретические проблемы). М.: Изд-во МГУ, 1981. С. 7, 18 и др.), «определенная мера государственно-принудительного воздействия на правонарушителя» (Грибанов В. П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав // Грибанов В. П. Осуществление и защита гражданских прав. М.: Статут, 2000. С. 89). Поэтому признание возможности существования правовых норм без санкций есть в то же самое время признание возможности существования правовых норм, не обеспеченных принудительной силой государства, т. е. права без аппарата, принуждающего к соблюдению норм права.


[Закрыть].

Эта точка зрения была воспринята доктриной и приобрела статус господствующей. Анализируя данный факт, А. Ф. Черданцев указывает, что многие дореволюционные правоведы исходили из двучленного строения правовой нормы, в связи с чем признавали наличие норм, не обеспеченных санкциями, однако «последнее обстоятельство, противоречащее марксистско-ленинскому пониманию права как системы норм, обеспеченных государственным принуждением, предопределило критический подход к указанной точке зрения. Состояние же советской юридической науки, в том числе степень разработанности вопроса о системе права, было таково, что представлялось единственно верным создать такую логическую структуру правовой нормы, которая обязательно включала бы в свой состав в качестве третьего элемента санкцию. Это было наиболее простым, хотя и несколько поверхностным обоснованием в учении об отдельно взятой норме государственно-принудительного характера права в целом»[120]120
  Черданцев А. Ф. Указ. соч. С. 41.


[Закрыть].

Таким образом, признание трехчленной структуры правовой нормы стало для советской правовой науки традиционным; остается таковым оно и сейчас[121]121
  Так, например, Д. А. Керимов пишет: «Правовая норма… не может быть одноэлементной или двухэлементной, она всегда состоит из трех элементов. Каждая правовая норма логична, если содержит ответы на три обязательных вопроса: какое поведение она предусматривает для субъектов правоотношений; при каких условиях это поведение должно (или может) иметь место и какими будут последствия для лиц, не исполняющих или нарушающих установленное правило. Немыслима вообще какая бы то ни было норма, в особенности правовая, из которой прямо или косвенно, но вполне определенно не вытекали бы ответы на эти вопросы» (Керимов Д. А. Законодательная техника. Научно-методическое и учебное пособие. М.: НОРМА; ИНФРА-М, 1998. С. 40). Аналогичным образом рассуждает А. А. Деревнин: «Норма… представляет собой структурное подразделение права. И состоит она всегда из трех элементов – гипотезы, диспозиции и санкциии. Отсутствие любого из этих элементов сводит содержащееся в ней правило поведения на нет» (Деревнин А. А. К вопросу о норме права // Академический юридический журнал. 2001. № 2. С. 29). Отстаивая трехэлементный состав правовой нормы и определяя значение каждого из трех элементов, Ю. С. Жицинский писал: «…без диспозиции норма немыслима, без гипотезы – бессмысленна, без санкции – бессильна» (Жицинский Ю. С. Санкция нормы советского гражданского права. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1968. С. 44). Критикуя концепцию двухэлементного состава правовой нормы, Ю. С. Жицинский указывал на ее методологическую ошибочность, которую он видел в отрыве «анализа структуры нормы права от тех реальных общественных отношений, идеологическим отражением которых является данная норма», в связи с чем «искусственно разрывается связь между нарушенным гражданским правоотношением и санкцией нормы права как способом его охраны» (Там же. С. 49, 50).


[Закрыть]. Абсолютное большинство отечественных правоведов разделяет мнение, что каждая правовая норма включает в себя три элемента: гипотезу, диспозицию и санкцию, и описывается по формуле: «если – то – иначе…»[122]122
  Перечисление приверженцев этой концепции не представляется возможным в силу весьма великого их числа. Гораздо легче пойти по противоположному пути и перечислить ее противников, как поступает, например, В. А. Белов, который отмечает, что среди авторов современных учебников по теории права, сторонников двухэлементной структуры правовой нормы – буквально единицы, и ссылается на работы трех правоведов (Белов В. А. Гражданско-правовые нормы как предмет научного изучения и практического применения // Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики / под общ. ред. В. А. Белова. М.: Юрайт-Издат, 2007. С. 100). Поэтому мы не будем здесь указывать ни на работы сторонников, ни на работы противников данной концепции, но обозначим их далее в ходе рассмотрения материала.


[Закрыть]. В доктрине признается, что «структура правовой нормы существует объективно как неразрывная связь правила поведения (диспозиция) с условиями и пределами его реализации (гипотеза) и способом охраны от нарушений (санкция)»[123]123
  Теория государства и права. Часть 2. Теория права: учебник / под ред. М. Н. Марченко… С. 217. Ср.: «…Логическая структура нормы права представляет собой объективное системное взаимодействие гипотезы, диспозиции и санкции нормы права. Связи гипотезы, диспозиции и санкции обусловлены содержательными признаками конкретной правовой нормы, отражающей конкретное правило поведения в определенном срезе общественного отношения или комплексе их системного взаимодействия. Структура нормы права во многом предопределяется государственно-властным опосредованием социального отношения, ибо содержание нормы формируется не без участия государства в процессе реализации правовой политики» (Воронин М. В. Структура норм права как проявление системности права // Вестник Пермского университета. 2012. № 4 (18). С. 20).


[Закрыть]. Этим самым признается, что каждая норма права обеспечена принудительной силой государства на случай нарушения, и, следовательно, «каждая норма права имеет как регулятивный характер (поскольку она предназначена регулировать поведение), так и правоохранительный (поскольку она, будучи оснащенной государственной санкцией, охраняет возможность и необходимость определенного поведения)»[124]124
  Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право / отв. ред. Е. А. Лукашева. М.: Юридическая литература, 1973. С. 261–262. Критически анализируя данную точку зрения, Е. А. Орлова и В. А. Носов справедливо указывают, что она основана на поверхностной трактовке правовых функций, в то время как сущность регулятивных и охранительных норм является более глубокой. «Регулятивная норма не просто регулирует общественные отношения, а регулирует нормальные (ненарушенные, бесконфликтные) общественные отношения. Охранительная норма направлена на регулирование юридических последствий правонарушений, спора о праве и т. д. Таким образом, деление норм права… на регулятивные и охранительные вполне оправдано, поскольку оно соответствует делению социально-юридических функций на регулятивные и охранительные. Регулятивные и охранительные нормы… существуют объективно и действуют в соответствии со своим функциональным назначением в пределах, очерченных законодателем. Этот вывод дает все основания для функциональной классификации норм… на регулятивные и охранительные. Названная классификация норм гражданского права, в основу которой положены регулятивная и охранительная функции этой отрасли права, отвечает всем требованиям научной классификации. Она отражает существенные особенности права как регулятора общественных отношений, дает возможность для глубокого и полного его понимания» (Орлова Е. А., Носов В. А. Указ. соч. С. 11–12).


[Закрыть]. Соглашаясь с этим положением, С. Н. Братусь указывал: «…необходимо признать (исходя из трехчленной логической структуры нормы права), что любая норма права является одновременно и регулятивной, и охранительной»[125]125
  Братусь С. Н. Указ. соч. С. 105. Такой подход получил поддержку у целого ряда авторов советского периода. Так, Ю. Г. Ткаченко утверждала, что любой вид воздействия на общественные отношения (правовой, экономический, политический и т. д.) включает в себя и охранительную и регулятивную функцию. «Ведь очевидно, – писала она, – что статическая функция, закрепляющая какие-либо отношения, не может быть осуществлена без охраны, как и динамическая. Охрана является способом, обеспечивающим закрепление и развитие отношений» (Ткаченко Ю. Г. Методологические вопросы теории правоотношений. М.: Юридическая литература, 1980. С. 43). Соглашаясь с данными рассуждениями, В. А. Тархов пишет: «Вряд ли можно согласиться с предлагаемым в литературе делением функций на регулятивную и охранительную, потому что правовая охрана в значительной мере заключается именно в надлежащем правовом регулировании, а регулятивная функция не может быть осуществлена без охраны» (Тархов В. А. Указ. соч. С. 72). Свои взгляды на структурно-функциональные особенности правовой системы В. А. Тархов определяет следующими положениями: 1) «санкционирование, закрепление, вмешательство представляют собою различные проявления правового воздействия, которое находит место как в областях производства и торговли, так и в других областях общественной жизни» и 2) «в юриспруденции определение объективного права все способы его воздействия охватывает словом регулирование» (Там же. С. 101). Таким образом, по мнению правоведа, любое правовое воздействие охватывает в одно и то же время и регулирование, и охрану. Вряд ли можно признать целесообразность подхода, при котором отрицается необходимость функциональной характеристики права, поскольку это приводит к отказу от исследования закономерностей функционирования сложных систем, каковой, несомненно, является правовая система.


[Закрыть]. Современные авторы продолжают поддерживать эту позицию. Так, А. В. Краснов предпринимает попытку обосновать идею о том, что регуляцию и охрану нельзя противопоставлять друг другу, поскольку «невозможна регуляция без охраны и охрана без регуляции»[126]126
  Нормы права: теоретико-правовое исследование / отв. ред. Т. В. Губаева, А. В. Краснов. М.: РАП, 2014. С. 66.


[Закрыть]. Отмечая, что регулятивная функция, как правило, трактуется через понятия «упорядоченность», «организация» и «стабильность» общественных отношений, автор задается вопросом: «разве санкция нормы права не упорядочивает отношения, не организует их, не придает им стабильность?», и отвечает на него утвердительно: «…очевидно, что санкция нормы, как структурный элемент последней, обладает характеристиками, свойственными норме права в целом – нормативностью, формальной определенностью, властной регулятивностью»[127]127
  Нормы права: теоретико-правовое исследование / отв. ред. Т. В. Губаева, А. В. Краснов. М.: РАП, 2014. С. 67.


[Закрыть]. Естественно, что при таком подходе каждая правовая норма должна обладать полным набором приписываемых ей признаков и оснований для разделения норм на регулятивные и охранительные не находится. Более того, такое разделение признается недопустимым, так как, по мнению С. Н. Братуся, «по существу ведет к отрицанию нормативности и связанной с ней принудительности так называемых регулятивных правовых норм и институтов. Устраняется (отсекается) существенный элемент правовой нормы… – санкция, без которой правовая норма лишается принудительной силы и, следовательно, перестает быть юридической нормой»[128]128
  Братусь С. Н. Указ. соч. С. 106.


[Закрыть]. Аналогичный аргумент приводит и А. В. Краснов: «…если мы “разводим” регуляцию и охрану по разным видам норм, по разным ее элементам, то тем самым разрываем целостное понятие нормы: при отсутствии охраны в регулятивной норме теряется ее государственная обеспеченность, а при отсутствии регуляции в охранительной норме исчезает представительно-обязывающий характер и регулятивность»[129]129
  Нормы права: теоретико-правовое исследование… С. 67.


[Закрыть].

Таким образом, для сторонников перенесения свойств права (а именно, – свойства принудительности) на каждую правовую норму признание двучленного строения нормы есть в то же время признание возможности существования правовых норм, не обеспеченных принудительной силой государства, т. е., по сути, признание возможности существования права без аппарата, принуждающего к соблюдению норм права, что противоречит укоренившемуся стереотипу и вызывает неприятие у большинства представителей правовой доктрины. Так, М. И. Абдулаев и С. А. Комаров утверждают, что «трехчленная структура нормы права – объективная реальность, внутренне присущее ей свойство»[130]130
  Абдулаев М. И., Комаров С. А. Проблемы теории государства и права: учебник / под ред. С. А. Комарова. СПб.: Питер, 2003. С. 323.


[Закрыть] и обосновывают существование в каждой правовой норме санкции потребностями упорядочения и стабилизации общественных отношений. «Невыполнение правового требования препятствует нормальному развитию общественных отношений, – пишут авторы. – Норма без санкции перестает быть мерой поведения, поскольку ее нарушение, выход за указанные рамки не повлечет за собой надлежащую реакцию, государственное осуждение и государственное принуждение, обеспечивающее в порядке обратной связи регулирование нарушенных отношений»[131]131
  Там же. С. 508.


[Закрыть].

Изложенная концепция представляется ошибочной. И не потому, что в современных условиях отказа от марксистско-ленинской теории следует отказаться от признания принудительности свойством права, а потому, что данная концепция уводит от сути вещей, нивелирует охранительную функцию права и приводит к неадекватной трактовке не только правовой нормы, но и субъективного права и правоотношения.

В дореволюционной правовой науке признавалась не трехэлементная, а двухэлементная структура правовой нормы, которая представляет собой, по указанию Д. Д. Гримма, «условное веление, которое может быть сведено к форме: если – то. Соответственно с этим в составе каждой юридической нормы надо различать два элемента: гипотезу или предположение и диспозицию или распоряжение. Гипотеза или предположение определяет условия применения данного правила. Диспозиция или распоряжение излагает содержание правила»[132]132
  Гримм Д. Д. Энциклопедия права с приложением краткого очерка истории философии права: лекции. СПб.: Типолитография инженера Гершуна, 1895. С. 121.


[Закрыть].

Такое понимание правовой нормы было присуще многим дореволюционным правоведам, рассуждения которых убедительно демонстрируют его логическую безупречность. «…Все юридические нормы суть условные правила, – писал Н. М. Коркунов. – Поэтому каждая юридическая норма состоит, естественно, из двух элементов: из определения условий применения правила и изложения самого правила. Первый элемент называется гипотезой или предположением; второй – диспозицией или распоряжением. Каждая юридическая норма может быть, следовательно, выражена в такой форме: если – то… Вместо “если – то” может быть употреблена формула: “тот, кто сделает то-то, подвергается тому-то”… Но все такие формулы, очевидно, без труда сводятся к основной, общей формуле: “если – то”. Мы называем ее основной потому, что к ней могут быть сведены все без исключения юридические нормы»[133]133
  Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. СПб.: Юридический центр Пресс, 2003. С. 162.


[Закрыть].

Ф. В. Тарановский указывал: «Всякий человек призывается к исполнению обязанности и наделяется притязанием, смотря по особенностям тех жизненных отношений, в которые он ставится в разное время и при различных обстоятельствах к другим людям. Соответственно этому в логическом строении юридической нормы различаются две части. Одна часть определяет те условия, при наличности которых возникают взаимные обязанности и притязания между двумя лицами, вторая часть устанавливает самые обязанность и притязание. Первая часть юридической нормы называется гипотезой (предположением), вторая – диспозицией (распоряжением)»[134]134
  Тарановский Ф. В. Энциклопедия права. СПб.: Лань, 2001. С. 142.


[Закрыть].

По мнению И. В. Михайловского, «юридическая норма есть общее правило, по которому что-либо должно необходимо происходить в социальной жизни; каждая норма так или иначе регулирует определенные факты. Отсюда содержание нормы мы можем логически расчленить на две части, найти в нем два элемента: 1) описание известного факта (или фактов) и 2) отношение к этому факту данного правопорядка. Оба эти элемента можно найти во всякой юридической норме»[135]135
  Михайловский И. В. Очерки философии права. Т. I. Томск: Издание книжного магазина В. М. Посохина, 1914. С. 256.


[Закрыть].

Логика подобных рассуждений была присуща не только дореволюционным правоведам, но и ученым-юристам советского периода. Как было указано, данную позицию в середине прошлого века последовательно отстаивал С. В. Курылев, утверждавший, что элементами юридической нормы являются только условия и юридические последствия[136]136
  Проследим ход рассуждений С. В. Курылева: «Условия (гипотеза) нормы – это указание на юридические факты, предусматриваемые нормой. Последствия – это указание на права и обязанности, возникающие при наличии данных условий. <…> Все те обстоятельства, которым закон в силу их социальной значимости придает определенное юридическое значение, или рассматривает их в качестве условий, при наличии которых предусматриваемое нормой поведение влечет юридические последствия (вина, вменяемость, правоспособность, дееспособность и т. д.), или в качестве оснований дифференциации юридических последствий (см. ст. 47, 48 УК РСФСР, ст. 406 ГК РСФСР) – все эти условия или включаются, наряду с указанием регулируемого поведения, в гипотезу нормы, или, если они имеют общее значение для нескольких норм, составляют гипотезу отдельной (служебной) нормы, – пишет правовед. – Следовательно, обязательным содержанием гипотезы юридической нормы является указание на юридические факты (поведение, события), с которыми норма связывает определенные юридические последствия, дополнительным – указание на иные юридически значимые обстоятельства, служащие либо условиями наступления предусматриваемых нормой юридических последствий поведения, либо основаниями для дифференциации этих последствий. Второй элемент нормы – это указание на юридические последствия. Юридические последствия неверно было бы отождествлять с санкцией. Термин “санкция” используется в литературе для обозначения не любых, а только одного вида – юридически неблагоприятных последствий. Между тем юридические последствия наступления предусмотренных в норме условий могут быть различными: неблагоприятными в запретительных нормах (наказание, административное взыскание, взыскание убытков) и благоприятными в управомочивающих нормах (возникновение субъективных прав, осуществление которых охраняется принудительной силой государства). Ввиду того что неблагоприятные юридические последствия возникают на основе юридической нормы как результат осуществления соответствующих прав компетентных государственных органов, то в отношении всех норм справедливо сказать, что юридическими последствиями наступления указанных в гипотезе нормы условий в любой норме будет служить возникновение, изменение или прекращение правоотношений» (Курылев С. В. Указ. соч. С. 535–536).


[Закрыть]. Такие последствия являются либо благоприятными (устанавливающими права и обязанности), либо неблагоприятными (влекущими наказание и т. д.). На основе этого следует выделять два вида норм: 1) основную, предоставляющую определенные права, и 2) правоохранительную, защищающую эти субъективные права от нарушений. Отмечая, что объектом правоохранительных норм может быть как весь правопорядок в целом, так и отдельные субъективные права граждан и организаций (например, большинство норм гражданского права), С. В. Курылев указывает, что наличие в объективном праве правоохранительных норм, объектом которых являются субъективные права, привело к ошибочному рассмотрению «правоохранительного правомочия» в качестве составной части субъективного права (или в качестве его особого состояния), что, в свою очередь, повлекло рассмотрение двух норм – основной, предоставляющей определенные права, и правоохранительной, защищающей эти субъективные права от нарушений, «слитно, как бы в виде одной нормы»[137]137
  Однако, подчеркивает правовед, «объединение основной и правоохранительной норм в одну норму… нельзя признать правомерным. Оно столь же неправомерно, как, например, объединение в одну норму правил ст. 42 КЗоБСО РСФСР, обязывающей родителей доставлять содержание своим детям, и ст. 58 УК РСФСР, предусматривающей уголовную ответственность за оставление родителями детей до их совершеннолетия безо всякой поддержки. Способ юридического обеспечения субъективных прав не служит составной частью или особым состоянием этих прав» (Курылев С. В. Указ. соч. С. 543–544).


[Закрыть]. Именно в результате такого слияния доктрина стала выделять три элемента в любой норме. Поэтому, заключает ученый, «и в запретительных нормах теория стала отыскивать несуществующий третий элемент[138]138
  Там же. С. 543.


[Закрыть]. Между тем «та часть юридической нормы, которую в теории принято именовать санкцией и считать, наряду с гипотезой и диспозицией, третьим элементом юридической нормы, в действительности таким элементом не является, а служит разновидностью юридических последствий, образующих элемент не любых, а лишь правоохранительных норм»[139]139
  Там же. С. 544.


[Закрыть]. В другой работе С. В. Курылев пишет: «Санкция является составной частью лишь такого вида норм, которые установлены на случай правонарушения. Назначение санкции – предотвращение поведения, запрещенного правом. Такое предотвращение, очевидно, возможно установлением лишь неблагоприятных последствий определенного поведения. Поэтому под санкцией как элементом правоохранительной нормы следует понимать не любые, а лишь неблагоприятные последствия правонарушения»[140]140
  Курылев С. В. Санкция как элемент правовой нормы // Курылев С. В. Избранные труды. Минск: Редакция журнала «Промышленно-торговое право», 2012. С. 549–550.


[Закрыть]. Говоря иными словами, санкция есть вторая часть таких норм, в гипотезе которых предусмотрены условия, например, в виде нарушения обязательств по договору, причинения вреда и т. д. Эта вторая часть нормы, предусматривающая правовые последствия нарушения права, и обеспечена государственным принуждением. Именно она может быть исполнена в принудительном порядке.

Н. П. Томашевский подверг критике концепцию трехэлементной нормы и ее исходный постулат о неразрывной связи каждой правовой нормы с государственным принуждением, полагая, что такая установка противоречит реальной действительности[141]141
  «Согласно господствующему в нашей юридической литературе учению “правовая норма состоит из трех элементов”, причем “элементами правовой нормы являются: а) гипотеза, б) диспозиция и в) санкция”. Это учение, несмотря на широкое признание его, покоится на существенном заблуждении. В действительности состав правовой нормы независимо от формы ее выражения исчерпывается двумя элементами. Первый из них, именуемый гипотезой, указывает те условия (обстоятельства), при наличии которых данная норма подлежит применению, а второй, именуемый диспозицией, устанавливает то правило, которое должно применяться при наличии этих условий. <…> Вопреки традиционному учению не существует таких норм права, которые состоят из трех элементов. В этом наглядно убеждает правильный анализ по элементам любой нормы, к какой бы отрасли права она ни относилась» (Томашевский Н. П. Указ. соч. С. 202–203).


[Закрыть]. «Мнимое обнаружение третьего элемента в структуре правовой нормы является результатом неправильного анализа законов по нормам и в особенности норм по элементам, в результате чего диспозиция одной нормы принимается за санкцию (“третий элемент”) другой нормы, – писал правовед. – Правильный анализ неизменно обнаруживает в составе каждой нормы только гипотезу и диспозицию (или диспозицию и санкцию[142]142
  Указание в данном случае на диспозицию, а не на гипотезу объясняется особенностями уточненной трактовки Н. П. Томашевским данных элементов, согласно которой «первым элементом правовой нормы, указывающим условия ее применения, является или гипотеза, или диспозиция, а вторым элементом, устанавливающим искомое решение, является или диспозиция, или санкция, в зависимости от того, о какой норме идет речь. Таким образом, понятие диспозиции имеет два разных значения, поскольку в одних нормах она устанавливает искомое решение, а в других – указывает условия его применения. Например, в нормах гражданского права диспозиция имеет первое из этих значений, а в нормах уголовного права – второе. Другими словами, в нормах уголовного права диспозиция имеет такое же значение, какое в нормах гражданского права имеет гипотеза» (Томашевский Н. П. Указ. соч. С. 226).


[Закрыть]), вследствие чего всякая правовая норма может быть выражена в форме условного суждения: в таком-то случае (или при наличии таких-то условий) следует поступать так-то. Вообще структура правовой нормы состоит из предположения (условия) и вывода (решения) по схеме: если – то»[143]143
  Томашевский Н. П. Указ. соч. С. 207.


[Закрыть]. Объясняя «тот факт, что учение о трех элементах каждой правовой нормы, находящееся в явном противоречии с действительностью, так прочно укрепилось в нашей юридической литературе и так долго удерживается в ней», Н. П. Томашевский указывает на наличие «некоторых привычных представлений, которые приобрели характер теоретических аксиом»[144]144
  Там же. С. 215.


[Закрыть].

Позицию С. В. Курылева поддержал О. В. Иванов, который также подверг критике господствующую в доктрине концепцию трехчленной структуры правовой нормы за ее искусственность и игнорирование различного характера и направленности материально-правовых норм. «Вслед за С. В. Курылевым мы считаем, что норма права включает только два элемента: условия действия данной нормы и те юридические последствия, которые возникают при их наступлении, – писал О. В. Иванов. – Если рассматривать нормы любой отрасли права с этой позиции, то одни из них окажутся регулятивными (т. е. регулирующими отношения между субъектами данной отрасли), другие – охранительными (регулирующими отношения по защите предоставленных регулятивными нормами прав или отношения юридической ответственности). Каждый институт материального права включает в себя как ту, так и другую разновидности норм»[145]145
  Иванов О. В. О связи материального и гражданского процессуального права // Правоведение. 1973. № 1. С. 48–49.


[Закрыть].

Положение о неоднородности норм материального права не только привело О. В. Иванова к признанию неоднородности правоотношений, возникающих в результате действия этих норм, но и позволило сделать весьма значимый вывод о субъектах охранительных правоотношений: «Регулятивные нормы регулируют общественные отношения, составляющие, предмет данной отрасли права. Охранительные же нормы регулируют отношения, возникающие в связи с необходимостью защиты субъективных прав и привлечения правонарушителей к ответственности. Вследствие этого охранительные правоотношения складываются не между участниками отношений, а между ними и теми юрисдикционными органами, которые по закону должны обеспечить защиту соответствующих прав»[146]146
  Иванов О. В. Указ. соч. С. 49.


[Закрыть]. К данному выводу мы вернемся далее. Здесь же обращаем внимание читателя на логику рассуждений автора: 1) охранительное правоотношение возникает в целях защиты субъективных прав; 2) обеспечить такую защиту способен только юрисдикционный орган, но никак не правонарушитель; 3) следовательно, охранительные правоотношения складываются не между управомоченным лицом и правонарушителем, а между управомоченным лицом и юрисдикционным органом[147]147
  В этой схеме мы не учитываем особую роль правонарушителя в охранительном правоотношении, поскольку она заслуживает специального рассмотрения, которое будет осуществлено далее.


[Закрыть].

В числе современных сторонников разделения правовых норм на регулятивные и охранительные можно указать на А. С. Пиголкина, который полагает, что две основные задачи, стоящие перед позитивным правом – положительное регулирование отношений (регламентация правомерных поступков) и охрана правовых предписаний от нарушений – предопределяют разделение правовых норм на два основных вида: 1) нормы позитивного регулирования и 2) правоохранительные нормы. Нормы позитивного регулирования направлены на регулирование правомерного поведения и формулируют положительные веления в праве. Правоохранительные нормы предусматривают меры государственного принуждения к правонарушителям, чем обеспечивают исполнение предписаний норм позитивного регулирования[148]148
  Теория государства и права: учебник / под ред. А. С. Пиголкина. М.: Юрайт-Издат, 2006. С. 345.


[Закрыть]. На основе этого автор приходит к выводу, что структура правовой нормы двухчленна, причем, нормы позитивного регулирования включают гипотезу и диспозицию, а охранительные – диспозицию и санкцию.

Аналогичного мнения придерживается также и В. Л. Слесарев: «Поскольку диспозиция и санкция закрепляют отличные друг от друга правила поведения, постольку их следует признать самостоятельными нормами в правовой структуре. При этом, если диспозиция является нормой регулятивной, то санкция – охранительной, моделирующей права и обязанности на случай совершения правонарушения»[149]149
  Слесарев В. Л. Экономические санкции в советском гражданском праве. М.: Экон-Информ, 2011. С. 22.


[Закрыть]. Критикуя концепцию трехэлементного строения правовой нормы, В. Л. Слесарев замечает: ее основой является положение о том, что «отдельная юридическая норма, как клеточка права, аккумулирует в себе все его основные свойства – нормативность, формальную определенность, принудительность, стабильность»[150]150
  Там же. С. 20.


[Закрыть], а это приводит к сомнениям относительно возможности признания нормой права правила, в котором отсутствует какой-либо из указанных компонентов. Между тем, справедливо подчеркивает В. Л. Слесарев, «такая “универсальная” позиция противоречит принципу функциональной специализации правовых норм, их подразделению на регулятивные, охранительные, специализированные»[151]151
  Там же.


[Закрыть]. На «функциональную специализацию» правовых норм указывают и другие правоведы. Так, А. Ф. Черданцев, замечая, что между правовыми нормами существует определенное «разделение труда» – одни нормы осуществляют позитивное регулирование (регулятивные нормы) другие осуществляют охранительное воздействие (охранительные нормы). Между ними существует взаимодействие, при котором «нарушение регулятивной нормы включает действие нормы охранительной»[152]152
  Черданцев А. Ф. Теория государства и права: учебник. М.: Юрайт, 1999. С. 215.


[Закрыть].

Положение о двухэлементной структуре правовой нормы не опровергает постулата об обеспеченности права принудительной силой государства и не должно влечь вывода о неприемлемости разделения правовых норм на регулятивные и охранительные. Сторонники такого разделения не отрицают ни нормативности, ни принудительности правовых предписаний как не отрицают и общепризнанного положения о том, что правило поведения становится юридической нормой только при условии обеспеченности принудительной силой государства, однако эту обеспеченность связывают не с санкцией регулятивной нормы, а с правилом, закрепленным в особой норме. Как отмечает П. Ф. Елисейкин, «эта обеспеченность принудительной силой государства, это неотъемлемое качество юридической нормы может быть выражено не иначе, как путем установления особого правила поведения – охранительной нормы»[153]153
  Елисейкин П. Ф. Указ. соч. С. 29.


[Закрыть]. Аргументируя данный вывод, автор указывает, что охранительные нормы имеют четко определенное место в механизме правового регулирования: каждая охранительная норма предназначена для охраны соответствующей регулятивной нормы, которая «вне связи с охранительной утрачивает свой юридический характер»[154]154
  Там же. С. 28.


[Закрыть]. Е. Я. Мотовиловкер, анализируя вышеприведенные критические высказывания С. Н. Братуся, отмечает, что регулятивная норма принудительно реализована быть не может, поскольку в ее гипотезе нет указания на факт нарушения права, однако это не означает, что регулятивная норма не обеспечена санкцией. В случае нарушения такой нормы в действие вступает охранительная норма[155]155
  Мотовиловкер Е. Я. Теория регулятивного и охранительного права… С. 16.


[Закрыть].

Полагаем, что с этими выводами следует согласиться. Гипотезы правовых норм содержат указания на условия, при которых действуют эти нормы. Диспозиция таких норм указывает на права и обязанности, возникающие при наличии условий, предусмотренных гипотезой. Если в числе условий действия нормы (в гипотезе) отсутствует указание на факт нарушения права, а принуждение, как известно, применяется в случае нарушения права, то в норме не может быть каких-либо правил, касающихся факта нарушения права или возможности применения принуждения. Однако отсутствие таких правил в регулятивной норме не означает, что такая норма перестала быть правилом поведения, поскольку она не утратила ни общеобязательности, ни государственно-властного характера, ни формальной определенности. Не утратила такая норма и обеспеченности принудительной силой государства, хотя эта обеспеченность кроется не в санкции регулятивной нормы (поскольку санкция в регулятивной норме отсутствует), а в охранительной норме. Таким образом, главный аргумент противников концепции двухчленного строения правовой нормы – об утрате такой нормой «нормативности и связанной с ней принудительности» – является несостоятельным.

Развенчать концепцию трехчленного строения правовой нормы способен еще один ее несостоятельный аргумент – признание того, что отдельные элементы нормы могут находиться не только в разных статьях нормативного правового акта, но и в разных нормативных правовых актах и даже в разных отраслях права.

Такое мнение, как отмечалось выше, было высказано С. А. Голунским и М. С. Строговичем в 1940 г. Его поддержал О. Э. Лейст, который в 1962 г. утверждал, что санкция «нередко определяется нормой, относящейся к другой отрасли права, чем диспозиция»[156]156
  Лейст О. Э. Санкции в советском праве… С. 21.


[Закрыть], а в 1981 г. в развитие этого положения указывал: «Во-первых, санкция признается необходимым структурным элементом или атрибутом любой правовой нормы, придающим ей государственно-властный характер. Во-вторых, связь санкций с рядом правовых норм сложна, многозвенна. Санкцию имеет любая норма права, но это вовсе не означает, что санкция включается в состав данной, отдельно взятой нормы»[157]157
  Лейст О. Э. Санкции и ответственность по советскому праву (теоретические проблемы)… С. 18.


[Закрыть]. Впоследствии это мнение было поддержано и другими правоведами. Так, П. Е. Недбайло указывал, что многие статьи закона действуют в сочетании с другими статьями и именно «сочетание статей и составляет норму права во всей ее логической структуре»[158]158
  Недбайло П. Е. Вопросы структуры советских правовых норм в связи с постепенным перерастанием их в правила коммунистического общежития… С. 121.


[Закрыть]. А. В. Мицкевич утверждал: «Под структурой нормы права понимается только логическая обусловленность названных трех элементов независимо от того, где и как они изложены. Не может быть норм права, лишенных правил, условий их применения и не обеспеченных государственной охраной. Только в этом и состоит смысл признания трех элементов у каждой правовой нормы. С позиции логической (а не текстуальной) связи гипотезы, диспозиции и санкции нет надобности искать у каждой нормы свою санкцию или гипотезу. В силу логической взаимосвязи между нормами права гипотеза одной нормы может одновременно служить гипотезой (или даже диспозицией) другой либо других норм»[159]159
  Мицкевич А. В. Указ. соч. С. 40.


[Закрыть]. В итоге такой подход прочно обосновался в учебниках по теории государства и права[160]160
  Основы теории государства и права: учеб. пособие / под общ. ред. Н. Г. Александрова. М.: Госюриздат, 1963. С. 413–424; Теория государства и права: учебник / под ред. А. И. Денисова. М.: Изд-во МГУ, 1967. С. 289–291; Теория государства и права: учебник / отв. ред. А. И. Королев, Л. С. Явич. Л.: Изд-во ЛГУ, 1987. С. 355; Любашиц В. Я., Мордовцев А. Ю., Мамычев А. Ю. Указ. соч. С. 473–476; Сырых В. М. Теория государства и права: учебник. М.: Былина, 1998. С. 110–111; Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. М.: Юристъ, 2001. С. 367.


[Закрыть] и сегодня имеет широкое распространение. Так, В. Н. Бибило пишет: «Право, являясь одним из социальных регуляторов поведения людей, состоит из множества норм, структура которых включает гипотезу, диспозицию и санкцию (если-то-иначе). Однако в законодательстве чрезвычайно редко встречаются нормы, в которых столь выразительно были бы закреплены все три элемента. Как правило, они разбросаны по статьям, разделам нормативно-правовых актов. В связи с этим может сложиться впечатление, что норма права состоит из двух или даже одного элемента. Однако правовая норма будет завершенной, если она трехчленна, иначе такого рода правовой материал будет частью нормы права или вовсе окажется неправовым. Даже если отдельные части правовой нормы распределены по различным нормативным правовым актам, то это не будет препятствовать целостности правовой нормы, а наоборот, будет подчеркивать связи между отраслями права»[161]161
  Бибило В. Н. Нормативное правовое предписание как единство формы и содержания нормы права // Проблемы юриспруденции: избранные труды. Минск: Право и экономика, 2010. С. 90.


[Закрыть]. А. В. Краснов указывает: «Не следует путать норму права и статьи нормативных правовых актов. В норме, регулирующей данное отношение, может быть три элемента, но располагаться они могут в разных статьях, при этом необязательно в одном, а даже в нескольких правовых актах»[162]162
  Нормы права: теоретико-правовое исследование… С. 70.


[Закрыть].

Между тем, как справедливо отмечает А. Ф. Черданцев, данные положения неизбежно влекут следующие выводы: 1) отдельные элементы нормы могут создаваться, изменяться и отменяться в разное время; 2) они могут создаваться, изменяться и отменяться разными органами; 3) различные части правовой нормы могут иметь неодинаковую юридическую силу, поскольку могут содержаться в нормативных правовых актах, обладающих различной юридической силой; 4) одна и та же санкция может быть элементом неопределенного числа правовых норм[163]163
  Черданцев А. Ф. Специализация и структура норм права… С. 42.


[Закрыть]. Эти выводы являются неприемлемыми и не могут быть приняты. «Естественно, что при таком подходе к строению правовых норм последние уже не представляют собой единого целого, а суть нечто неопределенное с точки зрения структуры, – пишет А. Ф. Черданцев. – Сторонники традиционной теории вынуждены неадекватно трактовать связи между правовыми нормами, обусловленные их специализацией»[164]164
  Черданцев А. Ф. Специализация и структура норм права… С. 43.


[Закрыть]. Б. И. Пугинский, возражая против концепции трехчленного строения нормы права, констатирует: «Если считать, что один из элементов правовой нормы находится в одной статье нормативного акта, а остальные элементы – в иных статьях, то норма перестает быть цельным, целостным объектом… При подобном расчленении утрачивается совокупность устойчивых связей правовой нормы, обеспечивающих ее целостность и тождественность самой себе при различных изменениях ее частей»[165]165
  Пугинский Б. И. О норме права // Вестник Московского университета. Сер. 11. Право. 1999. № 5. С. 25.


[Закрыть].

Полагаем, что эти доводы заслуживают самого серьезного внимания, как и сделанный Б. И. Пугинским вывод о том, что концепция трехчленного строения правовой нормы не находит своего подтверждения на практике и не соответствует правовой реальности. А. Ф. Черданцев, обосновав, что в трактовке авторов, придерживающихся рассматриваемого взгляда, отдельные правовые нормы лишаются самостоятельности и превращаются в части (санкции или гипотезы) других норм, заключает: «Вполне закономерно, что созданная a priori трехчленная структура правовой нормы не выдержала натиска “живых” норм права. Практическое значение традиционного учения по сути дела ограничивается им самим»[166]166
  Черданцев А. Ф. Специализация и структура норм права… С. 43.


[Закрыть]. На это же обстоятельство обращает внимание и Е. Я. Мотовиловкер, критикующий О. Э. Лейста за рассуждения о «правовой норме вообще», не применимые к конкретной «живой» норме. «Игнорируя основное разделение норм права, – пишет правовед, – мы создаем “бедную” абстракцию (“норма права вообще”), которая связывает теорию многими логическими противоречиями»[167]167
  Мотовиловкер Е. Я. Теория регулятивного и охранительного права… С. 21.


[Закрыть].