Текст книги "Рокот"

Глава 5
Обезвредить врага

Времени оставалось немного.

После встречи с Марьяной, встречи неприятной и опустошающей, Стас четыре часа просидел в машине у своего дома. Сначала искал на онлайн-карте указанный в записке новосибирский адрес, пытался понять, кто там может жить, перебирал даже самых дальних родственников, но так ни к чему и не пришел.

Несколько раз звонила Жанна, но он не ответил. Сейчас он бы даже не смог поддержать разговора банальными «да», «нет», «давай попробуем».

Он вынул из бардачка «Электронику».

Долго вертел в руках, ощупывал корпус, вытаскивал и вставлял обратно аудиокассету. Пару раз его пальцы касались кнопок и тут же собирались в кулак. Рука возвращалась на руль.

Нет, он не был готов слушать информацию из потустороннего мира. Да и сам порой сомневался в том, что вчерашним вечером видел что-то сверхъестественное. Сознание искало выход из тупика и спасалось сумбурным объяснением: магнитофон оказался в руках Стаса случайно, кто-то оставил его на полу кинотеатра – вот и все.

Выдумки, конечно.

Ясно как день, что магнитофон дала ему умершая тридцать лет назад девочка. И на кассете что-то важное, настолько важное, что мертвые попросили живого ее послушать. Когда он наконец решился это сделать, часы на приборной панели показывали уже 22:10.

Теплый воскресный день восьмого сентября подходил к концу, перетекал в прохладные сумерки и ночь. Мимо «Камри» Стаса сновали люди, поодаль парковали машины, подъездная дверь открывалась и закрывалась. Кто-то возвращался домой с прогулки или дачи, кто-то, наоборот, выходил прогуляться перед сном. Двор жил своей жизнью.

В такие тихие безветренные дни дед обычно любил говорить: «Штиль – предвестник бури, Еж. Но ни одна буря, какой бы свирепой она ни была, не должна менять курс корабля». Его глаза оставались серьезными, даже чуть трагичными, хотя он улыбался. А его жесты все повторяли: «Все мы – корабли, Еж. Все мы – корабли».

– Все мы – корабли, – прошептал Стас, непонятно к кому обращаясь, нажал на кнопку воспроизведения и выкрутил тумблер звука «Электроники» на максимум.

Магнитофон ожил.

Лента пришла в движение, заработала магнитная головка.

Сначала Стас не услышал ничего, кроме шуршания и щелчков, но потом из динамиков послышалось дыхание, неровное и мучительное. Было в нем что-то неестественное. Будто дышала не юная хозяйка магнитофона, а кто-то, страдающий лишним весом.

Прозвучал щелчок, а следом – приятный женский голос.

– Бутерброд с сыром или маслом? – уточнила женщина. Ее переполняли забота и нежность. – И с тем и с другим? Неплохой выбор. Так куда ты у нас собралась? В красивое место? И что это за красивое место? В парк Орешина? Нет? Обещай, что потом покажешь.

Голос сменился тем же тягучим дыханием. И снова заговорила женщина.

– Правда?.. Это замечательно, дорогая. Но я не могу, ты же знаешь. Каникулы сейчас у тебя, а не у меня. У меня работа. Меня ждут пациенты. Езжай с Костиком…

Резкий дробный звук оборвал разговор: звон разбитого стекла или шум от упавших на пол столовых приборов – не разобрать.

– Игорь! – возмутилась женщина. – Куда ты? Подними сейчас же. Нет, Полина, не надо, пусть он сам… да… сам разбил, сам за собой и убирает. Все справедливо. Все должно быть справедливо. Виновен – отвечай, разбил – собирай. Игорь! А ну, убери за собой! – Она устало добавила: – Ну почему же все так сложно?

Тишина. Продолжительный треск, следом – щелчок.

И натужный детский плач.

– Уйди от меня! Не трогай! Уйди! – потребовал кто-то через слезы. То ли мальчик, то ли девочка. Не разобрать: голос слишком тонкий, детский, пульсирующий эмоциональный маятник от тихой затаенной обиды до неприкрытой ненависти. – Уйди! Это несправедливо! Почему мне вечно достается, а тебе – нет? Если ты больная, это не значит, что ты лучше меня! Вечно из-за тебя страдаю… – Последовал обвиняющий всхлип и тут же новая вспышка: – Почему ты такая? У всех сестры как сестры, а ты – больная! Вечно из-за тебя дразнят! Уйди, не маячь тут руками! Уйди, уйди! Хочу, чтобы тебя не стало! Не стало!

Крик сменился щелчком и тишиной.

А потом динамики выдали новую порцию дыхания, поначалу мерного, ровного, но все больше становящегося прерывистым. Дыхание перешло в неприятный дробный звук, то ли хрип, то ли глухой кашель. Длилось это несколько бесконечных минут.

Хык-хык-хык. Хр-р-р-р. Хык-хык-хык. Хр-р-р-р.

Странный, вгрызающийся в сознание шум перекрыл отчетливый стук.

Стас вздрогнул, его бросило в нервный жар: стук прозвучал в реальности, а не из динамиков. От неожиданности звук показался столь громким и объемным, будто кто-то колотил молотком по крыше машины.

Стас не сразу и понял, что постучали в стекло с водительской стороны.

Он нажал на тугую кнопку «Стоп» и глянул в окно. На него с улыбкой-оскалом смотрел сосед по этажу дядя Женя, по прозвищу Шутник, любитель выносить мусор по вечерам и досаждать другим жильцам навязчивым любопытством.

Стас опустил стекло.

– Привет, молодежь. – Дядя Женя наклонился, обдавая лицо Стаса кисло-терпким ароматом сигарет. – Ты чего сидишь? Из дома, что ли, выгнали? Переселился в тачку? – Сосед загоготал, довольный собственной шуткой.

Стас, будто очнувшийся от жуткого галлюциногенного марева, коротко улыбнулся.

– Здрасте, дядь Жень. Да так… сижу, музыку слушаю.

– А-а, у вас теперь мода на старые магнитофоны? Возвращаетесь к истокам, молодежь? Или деградируете? Скоро будете каменные орудия труда создавать? – И опять хохоток.

Прослушивать глупые шуточки соседа Стас не собирался. Он выдернул ключи из замка зажигания, сжал «Электронику» в руке и вылез из машины.

– Ладно, дядь Жень, я пойду. Пока действительно не деградировал.

– О, это правильно, правильно, – закивал сосед. – А то, не ровен час, забудешь, что такое Интернет.

Под раскатистый смех шутника Стас поспешил домой.

* * *

У двери квартиры он замешкался.

Стоял и перебирал влажные от пота ключи в руке, те глухо бренчали. Минутная стрелка на наручных часах неумолимо приближала его к одиннадцати.

Приближала время Гула смерти.

Что это будет? Еще одно наводнение или хуже? И будет ли что-то?

На месте призрака пропавшей девочки Стас бы обратился к следователю из уголовного розыска, а не к студенту с сомнительным прошлым и боязнью воды. Да и сам Леногорск никогда не располагал к честным расследованиям и поиску справедливости.

Двести пятьдесят километров от столицы, не больше двухсот тысяч населения и такая атмосфера, что можно умереть c тоски, не прилагая усилий. Здесь каждая трещина в асфальте, каждая человеческая морщина забиты пылью калийной соли, а каждая семья связана с химическими заводами и производством минеральных удобрений.

Неказистый угрюмый город, грязный и равнодушный. Странно, что после окончания школы Стас не уехал отсюда в Москву.

Мать предлагала продать отцовскую машину, чтобы на первое время хватило на проживание в столице, но Стас наотрез отказался, остался в Леногорске и демонстративно готовился к поступлению в местный технологический университет на юридический факультет.

Читал книги по криминологии, судебной медицине, оперативно-разыскной работе и даже психиатрии. Успешно сдал экзамены и прошел отбор. В отличие от школы, в вузе он имел репутацию сильного в академическом плане студента.

Мать гордилась старшим сыном, внезапно взявшимся за голову, и с детским восторгом рассказывала коллегам, «какой у меня Стасик умный и целеустремленный, не сын, а золото», а на любые возражения отвечала: «У него был просто переходный возраст, понимаете?»

Она работала воспитателем в детском саду и сама походила на ребенка. Веселая, взбалмошная и легкомысленная. Ее хотелось прижимать к плечу и защищать, чтобы она не менялась под гнетом проблем, а оставалась такой же по-детски импульсивной и прекрасной, чтобы она не старела.

Но она постарела разом, как только узнала о диагнозе отца. После его смерти совсем осунулась, из глаз исчезли веселые искры, померк и румянец. Стасу было тогда четырнадцать, его брату Юрке – всего год.

Стас и без того не отличался покладистым характером, ну а после семейной трагедии и вовсе будто сошел с ума. Он пропадал по ночам, связался с хулиганами со двора, устраивал матери скандалы. С каждой выходкой он все больше отдалялся от нее, а она все больше старела.

Смерть отца стала вторым ударом в жизни Стаса.

Первая трагедия случилась шестью годами ранее, когда ему исполнилось восемь. С дедом Леней – Леонидом Васильевичем Платовым – Стас был дружен, как ни с кем другим. Его гибель оказалась для него не просто испытанием: в одно мгновение устойчивый и надежный мир Стаса накренился, словно из-под ног ушла земля.

И теперь у него остались только мать, окунувшаяся в работу и нашедшая отдушину в своих дошколятах, и Юрка, которому недавно исполнилось семь. Не проходило и дня, чтобы Стас не думал о том, что когда-нибудь потеряет и их.

Он стоял у квартиры уже минут десять и никак не мог заставить себя войти. Но тут щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Высунулся Юрка.

На его щеке зеленела клякса от акварели, светлые волосы лежали точно так же, как у Стаса в детстве: буйным беспорядком. В руках он держал трехгодовалого сиамского кота Абрама. Животное с безразличием взирало на окружающий мир.

– Не мучай кота, – поморщился Стас.

– Я твои шаги давно услышал, жду тебя, стою, – заявил Юрка, демонстративно недовольный. – А ты все не заходишь и не заходишь. Ты мне кое-что обещал, вообще-то.

Из квартиры пахнуло жареным – кажется, мать приготовила любимые диетические оладьи. Для Стаса понятия «жареное» и «диетическое» не сочетались, но мать это не волновало. Рецепт был рекомендован подругой, а значит, не подвергался критике.

Стас шагнул в прихожую.

– Ну что, Краб, – обратился он к брату, – как твое горло?

Юрка передернул костлявыми плечами.

– Мама говорит: «Полощи», вот я и полощу. Не сильно весело.

Каждый раз, когда Стас видел брата, ему казалось, что он выглядит все более исхудавшим. Юрка часто болел, а его припухшее личико имело не по-детски мрачный вид, как у сказочного гнома, страдающего похмельем.

– Я тебе леденцы купил, погоди. – Стас полез в карман пиджака. Вынул ярко-красную упаковку лекарства от боли в горле. – С малиновым вкусом. На.

Юрка радости не испытал. Покосился на коробку со вздохом уставшего от жизни человека.

– Мама говорит, что леденцы мне не помогают, – ровно, без эмоций сказал он.

Стас улыбнулся.

– Значит, будем мазать йодом.

– Что – йодом? Горло? – Огромные голубые глаза брата распахнулись от ужаса.

Стас положил «Электронику» на тумбочку в прихожей, стянул туфли и пиджак.

– А это что? – Юркины глаза вспыхнули интересом, даже пятно на щеке стало ярче.

Он бросил кота, руки потянулись к магнитофону.

– Электробритва, новая модель, – серьезно ответил Стас. – Тебе еще рано. Вот как вырастет борода, так и будешь пользоваться.

– Электробритва?

Стас поймал взгляд брата, и внутри будто что-то истончилось и оборвалось, что-то важное. В лучших традициях кино ему бы хотелось сейчас выдать монолог: «Слушай, Краб, я уже не жилец. Рано или поздно меня убьет эта мертвая девочка. Так что хочу дать напутствие старшего брата: помогай маме, не будь козлом, как я, не обижай слабых, не ври себе, не угождай другим, будь счастлив. Знай: ты мне очень дорог».

Но он сказал:

– Половина одиннадцатого. Тебе спать не пора? Завтра в школу.

– Какое «спать»? Зубы мне не заговаривай. – Юрка сложил руки на груди и преградил Стасу путь.

– Давай, ты не будешь меня доставать, – попросил тот. – И не трогай электробритву, пальцы отрежет.

Он отодвинул брата с дороги и направился в кухню, но настырный Юрка прицепился следом, захныкал.

– Ты мне обеща-ал. Я же жду-у.

Стас не ответил, точнее, его ответ вылетел из головы, потому что на кухне он обнаружил не только мать.

Пристроившись на угловом диванчике, там сидела еще и Марьяна Михайлова.

Бледная и напряженная, она держала кружку с чаем обеими руками, будто грелась. Мелькнула мысль, что ее голливудские локоны и кофточка с белыми пуговицами распространяют по всему дому невидимые нервно-паралитические вещества и вибрации тревоги.

Мать не забыла выставить на стол тарелку с оладьями, вазу конфет и пиалу с консервированными абрикосами.

Изучив обстановку, Стас замер на пороге кухни и прижался плечом к дверному косяку. По глазам матери он догадался, что она удивлена появлением поздней гостьи не меньше сына.

– Марьяна тебя уже полчаса ждет, – сказала она. – Мы тут чай пьем… болтаем.

Голос у нее был взволнованный, но при этом воодушевленный.

Наверняка она предположила, что Марьяна и Стас снова начали встречаться. Она даже принарядилась для такого случая – сменила привычный халат на брюки и просторную темную блузку, чтобы скрыть полноту, собрала белокурые волосы в шишку и даже подкрасила губы.

Стас еще в школе понял: Марьяна Михайлова нравилась его матери, хотя бы потому, что положительно влияла на ее безалаберного сына. Любая мать втайне мечтает сдать ребенка-раздолбая в хорошие руки, чтобы эти руки по мере сил исправляли огрехи предыдущего воспитателя.

Девушка отставила кружку, взяла сумочку с колен и поднялась.

– Диана Леонидовна, спасибо за чай, была очень рада вас увидеть, – мягким, совсем не свойственным ей голосом поблагодарила она. – Еще раз простите, что я так поздно, но… это важно. И срочно.

Мать одарила Марьяну теплой улыбкой, весь ее вид демонстрировал понимание и готовность проявить заботу.

Тут в бедро Стаса прилетел удар маленького кулака – Юрка не вынес ожидания.

– Ты мне покажешь, как пройти седьмой уровень или нет?

Все засмеялись (кроме Юрки, конечно, тот замер в выжидающей и грозной позе). Смех снял всеобщее напряжение.

– Покажу, – пообещал Стас с вымученной улыбкой. – Вот переживу сегодняшний вечер и покажу.

– Тоже мне, отмазка. – Юрка явно надулся.

Стас вышел из кухни. За ним неслышно проследовала Марьяна.

* * *

На пороге комнаты девушка приостановилась, но все же заставила себя войти. Прикрыла дверь, прижалась к ней спиной и щелкнула замком.

– Почти ничего не изменилось, – выдавила она.

Стас отошел к шкафу, что стоял в углу, – специально подальше, чтобы не провоцировать Марьяну на новый приступ тревоги, страха, гнева, или что там она может испытывать в его комнате.

Если она помнит тот неприятный инцидент, произошедший пять лет назад, то наверняка сейчас не на шутку волнуется.

А вот сам Стас не считал себя виноватым.

Да, он переборщил с нажимом, да, напугал ее, да, хо– тел близости. Но ведь он остановился, почувствовав, что переступает ту грань, когда заканчивается детская дружба и начинаются взрослые отношения.

По большому счету вся эта ситуация была спровоцирована Егором Сенчиным, который потребовал, чтобы Стас «сделал это» в первый раз именно с Марьяной.

Да, Егор так и сказал тогда:

– Сделай это, Стасик. Неужели ты не способен? Я ведь знаю, что ты еще девственник, братишка. А Михайлова – горячая штучка, все отличницы такие. Они в лепешку разобьются, чтобы всем понравиться, и этот их страх можно круто использовать. Михайлова даст, будь уверен. Я таких насквозь вижу.

Егор твердил еще много чего, приводил доводы, намекал на свой опыт, хотя никто его об этом не просил. Но он действительно видел людей насквозь – этого у него не отнять.

Слава богу, ничего не случилось.

Стас был благодарен себе пятнадцатилетнему за стойкость перед провокацией и искру благоразумия, хоть и не сразу, но все же блеснувшую в его хулиганском подростковом мозгу в тот день.

Тогда он еще не знал, что первый сексуальный опыт получит только через три года, на первом курсе института, со студенткой-заочницей из гуманитарного колледжа, и, конечно, не с Марьяной Михайловой. Забавно, зато в школе о нем ходили бог весть какие слухи.

Сейчас, глядя на Марьяну, Стас понимал, насколько ей неприятно находиться в его комнате, возле той самой двери.

Конечно, понимал.

Но все равно не испытывал чувства вины.

Девушка оглядела стул у кровати с наваленными на нем вещами из гардероба Стаса – джинсами, футболками, кофтами. Потом сгребла это все в охапку и перекинула на кровать, а сама уселась на стул.

– Все время забываю прибраться, – без особых угрызений совести бросил Стас.

На письменном столе тоже царил бардак: вокруг компьютерного монитора и клавиатуры грудой лежали тетради, учебники, альбомы с чертежами и схемами, ручки, карандаши и линейки, спутавшиеся с проводами наушников.

Марьяна бросила взгляд на стол, и в ее глазах мелькнуло удивление.

Стас мгновенно сообразил, что заметила девушка, и поспешил прикрыть блокнот с карандашными набросками. Возникло внезапное желание оправдать свою странность, но Стас заставил себя смолчать – он рисует что хочет, и Марьяна не может этому помешать.

– Мне показалось или ты снова рисуешь воду? – будто специально уточнила она. – Я думала, у тебя прошло это странное увлечение.

– Прошло, это старые рисунки, – быстро ответил Стас.

Слишком быстро.

Для правдоподобия надо было ответить медленнее и равнодушнее. К своему ужасу, он почувствовал, как прежнее смущение за свои художества вернулось.

В одном из учебников по психиатрии он читал, что когда рисуешь то, чего боишься, страхи проходят, но терапия Стасу никогда не помогала.

– Хочешь стать маринистом? – В тоне Марьяны прозвучала насмешка. – Почему тогда вода у тебя такая черная? А жуткие глаза и волосатые пальцы тоже входят в ее состав? Это, кажется, то озеро, что за городом, да? У тебя тут написано «Рокот».

– Будем рисунки мои обсуждать? – вопросом на вопрос ответил Стас и посмотрел на часы (до одиннадцати оставалось двадцать минут). – Итак, что ты хотела?

Девушка посерьезнела.

– Ты правда видел Полину?

– Вряд ли я смогу это доказать. В следующий раз я сниму ее на камеру и заверю сведения нотариально. – Он произнес это без тени улыбки.

– Я позвонила папе, спросила насчет Полины. Он удивился, но рассказал мне о ней немного. Полина пропала в восемьдесят девятом, летом, в июле. Ее искали долго, но не нашли ни тела, ни каких-то зацепок, где она может быть. Папа сказал, она смирная была, прилежная, из дома никогда не сбегала. Ей было тогда четырнадцать, а папе – десять. Он говорит, что она была странная, ну и к тому же не слышала и не говорила. Но хорошо читала по губам, правда, не все об этом знали, обзывали ее, а она все понимала, терпела. Папа сказал, что ему порой казалось, что она читает мысли… Сейчас бы Полине исполнилось сорок четыре.

Вероятно, Марьяна ждала, что Стас разразится речью, но он молчал.

– Ты упомянул подробности, о которых не мог знать. Скажи, ты где-то раскопал архивы о пропавших без вести? Зачем тебе это? Ты знаешь, кто к этому причастен? Ты что-то выяснил, да?

Стас наконец решил ответить:

– Тут только один вариант: дождаться одиннадцати и проверить. Есть магнитофонная запись с голосами. Хочешь – верь, хочешь – нет, но ее передала мне Полина. Я успел прослушать только первые минут десять. Есть еще записка.

Марьяна нахмурилась.

– Покажи мне записку.

Стас вынул из кармана джинсов рекламный листок, сложенный вчетверо, и подал Марьяне. Она развернула бумагу и побледнела, увидев красные потекшие строки. На коже ее рук проступили мурашки.

– О господи… Это то, о чем я думаю?

Стас кивнул.

– Можно показать это твоему отцу, – предложил он. – Мало ли, вдруг он вспомнит почерк своей сестры? Чтобы уж точно убедить тебя, что эту записку она сама написала.

Марьяна прочитала послание.

– Это мой адрес, Пролетариата, восемь. А что за новосибирский адрес?

– Сам не понимаю… Ну так что? Теперь ты мне веришь?

– Не знаю. – Марьяна отдала листок. – Я хочу кое-что проверить. И у меня есть один способ.

– Способ? – Кажется, улыбка непонимания возникла на лице Стаса сама собой.

Он сложил листок и сунул в карман.

Марьяна пронзительно посмотрела на Стаса, и что-то в ее взгляде его встревожило.

– Я подготовилась, если что. – Она скомкала на коленях сумочку. – Как могла, так и подготовилась.

С этими словами девушка расстегнула молнию на сумочке, вынула миниатюрное электрошоковое устройство и добавила с угрозой:

– Если это твоя очередная тупая выходка, Платов, я тебе устрою судный день, понял?

Несколько секунд Стас разглядывал устройство, потом – тонкие пальцы девушки, ее розовые ноготки и наконец перевел взгляд на лицо Марьяны.

– Это что, для меня? – Он не мог в это поверить. – Ты шутишь?

Марьяна не была настроена шутить.

– Я тебя поджарю, если ты хоть пальцем меня тронешь. – Она покрутила устройство в руке. – Я его теперь всегда с собой ношу. Купила сразу после дружбы с тобой.

– Мари, ты стукнулась обо что-то, да?

Ему вдруг захотелось сбежать отсюда, чтобы не участвовать в этой нелепой сцене. Через пять лет Марьяна Михайлова явилась, чтобы обезвредить Стаса Платова. У нее точно не все в порядке с головой.

Девушка поднялась и направилась к нему.

Стас замер.

«Да не может быть, чтобы она пустила в дело свое устройство, – подумал он. – Нет. Конечно же, нет. Она просто пугает».

Но внутри все напряглось.

Не дожидаясь от Марьяны действий, он обогнул ее и двинулся к двери. И тут до него дошло, что не стоило бы так опрометчиво подпускать затаившую ненависть девушку, да еще и с электрошоковым устройством, к себе со спины.

Только он об этом подумал, как почувствовал: два электрода легко проткнули ткань рубашки и впились ему меж лопаток, следом наступила трехсекундная прожарка его организма током. Ощущение такое, будто в тело одновременно вбили сотни ледяных сосулек.

Мышцы мгновенно парализовало, и Стас, дезориентированный, онемевший и ошарашенный, повалился на пол собственной комнаты, приложившись о паркет подбородком, грудью и коленями.

Сознание он не потерял, но двигаться был не в состоянии, зато Марьяна засуетилась вокруг него. Завела его безвольные руки за спину и со сноровкой оперативника обвязала запястья скотчем, который тоже принесла с собой (черт, что еще лежит в ее паршивой сумочке?). Затем несколько слоев липкой ленты легли на его щиколотки.

В итоге на обезвреживание врага у Марьяны ушло не больше пяти минут.

«Да она тренировалась, что ли?» – билась мысль в висках обездвиженного Стаса.

– Ну вот, – сказала девушка и ногой перевалила его с живота на спину. Оглядела результат работы. – Теперь я готова подождать одиннадцати. – В ее голосе Стас уловил нотки торжества и облегчения. – Платов, ты правда надеялся, что я тебе поверю? Ты за кого меня принимаешь? Ну, раздобыл ты где-то фотографию моей тети, накалякал красками записку, и что? Я должна тебе сразу поверить? Признайся, чья была идея: твоя или твоего двоюродного братца-садиста Егора? Или вы вместе решили надо мной поиздеваться?

Он кое-как ей ответил, заставляя горло, язык и губы себе подчиниться:

– Чокнутая… дура…

– Не мешало бы тебе еще и рот заклеить. – Она улыбнулась. Нервно, натянуто, но все же улыбнулась.

Вид поверженного врага очень ее порадовал.

Зато Стас со злостью уставился в потолок. Мышцы быстро отходили от шока, но место ожога еще сохраняло тепло.

– Думаешь, я наврал? – Он повернул голову до боли в шее, чтобы поймать Марьянин взгляд. – А? Ты же понимаешь, что мне незачем врать, понимаешь же, да? Зачем мне врать? Какой смысл?

Вежливый стук в дверь избавил Марьяну от необходимости отвечать на вопрос.

Послышался глухой голос матери:

– Вы там… э… вы там в порядке? Мне показалось, будто что-то упало.

Стас представил, как мать произносит эту фразу: с напряженным лицом и с надеждой на то, что не помешала воссоединению давно и навсегда распавшейся пары.

– Все в порядке! – громко ответил Стас, надеясь, что она не войдет и не увидит всю эту картину.

– Я заперла дверь, не беспокойся, – прошептала Марьяна. – Мама у тебя добрая и деликатная. Хорошо, что она не знает о том, что ее сын – с отклонениями.

Девушка уселась на пол рядом со Стасом, обхватила руками колени.

– Это ты с отклонениями, Мари, – пробурчал он. – И слишком преувеличиваешь угрозу, которую я представляю.

Марьяна посмотрела на него пристально, внимательно, с тревожным ожиданием чего-то из ряда вон выходящего – наверняка точно так же ученые изучают комету, угрожающую планете.

– Это ты преуменьшаешь.

– Ты током меня поджарила у меня же дома. – По телу Стаса прокатился жар досады. – Ты чем думала, когда это делала?

Ему, конечно, доводилось слышать в свой адрес много паршивых слов, терпеть удары кулаками, но электродами в него никогда не тыкали. И за что? За совершенную в юности ошибку, по его мнению, не слишком ужасную, чтобы породить столько страха и ненависти. По крайней мере, для человека в здравом уме.

Стас посмотрел на девушку с опаской. А она спросила:

– Платов, ты когда-нибудь слышал о таких понятиях, как «права человека», «неприкосновенность», «принуждение», «абьюз» и «преступление против личности»? Мне кажется, тебе совершенно не знакомы эти понятия.

– Тебе, видимо, тоже, – огрызнулся Стас. – Правозащитница хренова.

– Ладно, проверим, что будет. Если ровно в одиннадцать сюда зайдет Егор, то увидит картину твоего поражения. Стас Платов валяется на полу, связанный скотчем и униженный. Красота. А потом вы с Егором отстаете от меня, понял? И лучше вам меня больше не трогать.

Стас тяжело вздохнул и на всякий случай дернул руками, но Марьяна связала их крепко. На него накатили злость и паника: в таком виде встретить Гул смерти – это билет на тот свет.

– Нет, ну что за хрень ты вытворяешь? Развяжи меня!

– Тс-с, – шикнула Марьяна, вскочила с пола легко, пружинисто, как кошка. – Одиннадцать. Ждем Егора. Кажется, я уже слышу его мерзкие шаги.

Вместо шагов Стас услышал далекий рокот, а потом дом содрогнулся от серии подземных толчков.