Текст книги "Петр II"

Один из вельмож, князь Дмитрий Голицын, стакнулся с Меншиковым и принял его брачный проект: выдать дочь Меншикова Марию за царевича Петра Алексеевича, а сына Меншикова женить на дочери Петра Великого… Меншиков с восторгом ухватился за такую комбинацию, обеспечивавшую ему надолго неограниченную власть. Одновременно великий князь Пётр Алексеевич был объявлен наследником престола. Незадолго до смерти Екатерины I при содействии Меншикова, Остермана и некоторых членов Верховного совета было изготовлено духовное завещание императрицы, в силу которого отрок Пётр II становился по её смерти императором при регентстве из обеих цесаревен, Елизаветы и Анны, мужа последней – герцога Голштинского – и Верховного тайного совета. Меншиков постарался и тут устранить неугодных ему лиц: он заставил Анну Петровну с герцогом Голштинским выехать за границу, и, таким образом, при несовершеннолетии цесаревны Елизаветы и полном подчинении ему членов Верховного совета остался полноправным распорядителем России.

В упоении своим могуществом он перестал считаться со своими противниками, и против него выступили всесильные Долгоруковы и Апраксины и начали интриговать Остермана. Именно последний, как наиболее близкий к юному будущему императору, и сумел повлиять на него так, что тот стал склоняться на сторону Долгоруковых, тяготясь опекою зарвавшегося Меншикова.

В поздний майский вечер в огромном саду, примыкавшем к палатам князя Меншикова, слышен был сдержанный разговор двух влюблённых. Это были князь Фёдор Долгоруков и старшая дочь Меншикова, красавица княжна Мария.

Как в палатах всесильного временщика, так и на его дворе царила ничем не нарушаемая тишина. Меншиков имел обыкновение рано ложиться и так же рано, чуть не с петухами, вставать; притом, когда он ложился в постель, в его огромном доме всё как бы вымирало, застывало. Многочисленные слуги князя ходили на цыпочках, говорили шёпотом, опасаясь, как бы не потревожить княжеского сна.

Княжна Мария, воспользовавшись удобным временем, вышла в сад. Время было условлено; там дожидался княжну красавец офицер Фёдор Долгоруков.

– Наконец-то вы пришли, княжна! А я давно дожидаюсь вас, – радостно воскликнул он, – больше часа…

– Бедный, я заставила вас ждать.

– О, княжна, это ничего не значит в сравнении с тем, что я слышал относительно вас. Ведь говорят… не нынче-завтра вас объявят невестою цесаревича!

– Вам этого не хотелось бы, да?

– Что за вопрос, княжна! Вам хорошо известно моё сердечное отношение к вам! Чтобы назвать вас милой женой, я… я ни пред чем не остановлюсь… я готов на смерть идти, готов муку вытерпеть.

– Этого совсем не надо, милый князь, – с улыбкою проговорила княжна Мария.

– Вам смешно, княжна, а мне горько, очень горько. Ведь вас отнимают у меня! – печально проговорил Долгоруков.

– Отнимают, но не отняли.

– И отнимут.

– За кого же вы, князь, принимаете меня? Я – не ребёнок… у меня есть своя воля. Положим, быть царицей очень заманчиво, но я не в отца, не тщеславна. И советую вам успокоиться. Царицей я никогда не буду, никогда. Все затеи моего отца кончатся ничем, поверьте мне.

– О, если бы так было!..

– Так и будет! Ждите, князь, судьба улыбнётся нам.

– Дорогая, милая княжна, вы дарите меня таким счастьем! – И молодой князь стал с жаром целовать руки у красавицы Марии.

– И это счастье, может быть, близко… Да, да!.. Я знаю, что все затеи отца должны скоро разрушиться: царевич на мне не женится, я уверена в этом, и тогда, князь Фёдор, вы станете просить у моего отца согласия на брак со мною.

– Увы, этого согласия я не получу. Князь Александр Данилович не благоволит ко мне и едва ли решится назвать меня своим зятем, – с глубоким вздохом проговорил Фёдор Долгоруков.

– Мой отец не расположен к вам, это правда, но я сумею поставить на своём: отец любит меня и редко в чём отказывает мне.

Долгоруков и княжна Мария сильно увлеклись своим разговором и не заметили, что за ними давно следила пара чьих-то глаз.

– О, если бы ваши слова сбылись, милая княжна! – пылко воскликнул Долгоруков.

– Они и сбудутся, только надо терпение. Ведь я не нравлюсь цесаревичу, он избегает меня, но я об этом нисколько не сожалею.

– Милая, дорогая княжна! – И Долгоруков стал с жаром целовать руки Марии.

В это время в кустах кто-то зашевелился, и влюблённые быстро оглянулись.

Пред ними стоял сам князь Меншиков, с лицом, искажённым злобою; его высокая, сутуловатая фигура была несколько согнута, одной рукой он опирался на трость, а в другой держал пистолет.

– Князь! – невольно вырвалось у Фёдора Долгорукова.

– Да, князь… Что, господин поручик, не ждал, не гадал? Не в меру же смел ты и дерзок! – задыхаясь от гнева, проговорил Меншиков.

– Я… я в вашей власти, князь, вы вольны делать со мною, что хотите.

– Да, да, я волен убить тебя, но я этого не сделаю, не потому, что жалею тебя, твою молодость, а потому, что не хочу огласки.

– Батюшка, – прерывая отца, проговорила княжна Мария.

– Молчать! – загремел на дочь Меншиков. – Ступай к себе: разговор с тобою у нас будет после.

– Хорошо, но прежде чем уйти отсюда, я должна сказать вам, что люблю князя Фёдора, – оправившись от испуга и неожиданности, смело проговорила молодая девушка.

– Что же, любить его ты вольна, но только женою никогда не будешь… А теперь ступай к себе в горницу и ложись спать… завтра я с тобой поговорю.

– Надеюсь, батюшка, вы ничего дурного не сделаете князю?

– Если ты не уйдёшь, то я позову людей и прикажу вытащить тебя из сада.

Эта угроза подействовала на княжну Марию.

– До свидания, князь! Я не говорю вам «прощайте», так как, надеюсь, мы скоро увидимся. Знайте, любовь к вам сойдёт только со мной в могилу, – и, сказав это, княжна не спеша пошла из сада.

– Ну, ваша светлость, скажите, что вы намерены делать со мною? – спокойно спросил Фёдор Долгоруков у Меншикова.

– Ты это, князёк, сейчас узнаешь; только скажи прежде, как ты попал ко мне в сад? Через забор, что ли?

– За кого вы меня принимаете? Я не вор, чтобы через забор лазить.

– Нет, ты вор, вор…

– Князь! – бешено крикнул молодой Долгоруков, меняясь в лице и быстро выхватив из ножен саблю.

– В ножны саблю, мальчишка! Ты забыл, что я – фельдмаршал российских войск! Забыл, что мне ничего не стоит стереть тебя с лица земли… Сейчас в ножны саблю! – крикнул Меншиков.

– Убейте меня, князь, если вам нужна моя жизнь, но не оскорбляйте постыдным прозвищем, – тихо промолвил Долгоруков, вкладывая свою саблю в ножны.

– А я повторяю, ты – вор девичьей чести.

– Ошибаетесь, князь! Я люблю княжну Марию, люблю сильнее жизни, но на её честь не посягал.

– Довольно! Слушай моё решение: если ты хочешь целым быть, то чтобы завтра же тебя не было в Питере. Не то не миновать тебе Сибири!

– Куда я должен ехать?

– Куда хочешь, только подальше от Питера… Я пошлю тебя на Кавказ.

«Уехать на Кавказ? Расстаться с милой княжной? Нет, я не могу, не могу», – подумал Долгоруков и не совсем твёрдым голосом проговорил:

– На Кавказ я не поеду, ваша светлость!

– На Кавказ не поедешь, так в Сибирь прогуляешься… Выбирай, что ближе и что для тебя лучше! Только жалея твоего отца, князя Василия Лукича[5]5
  В. Л. Долгоруков никогда не был женат, и, по-видимому, описанная в тексте сюжетная линия – плод фантазии автора.


[Закрыть], я на Кавказ тебя отправляю… Помни это!..

– Дайте мне хоть три дня срока! Я должен собраться.

– Ни одного дня!.. Завтра ты выедешь на Кавказ… Я к командующему на Кавказе генералу Митюшину приготовлю письмо, ты свезёшь его и там останешься… Слышишь? А теперь ступай!

Молодой князь направился было из сада.

– Постой, я сам провожу тебя, – проговорил Меншиков и пошёл из сада рядом с Долгоруковым.

Они вышли на двор и подошли к калитке; последняя была несколько приотворена. Меншиков, проводив незваного гостя, подошёл к сторожке и постучал в оконце.

Сторож Никита, дрожа всем телом, шатаясь, вышел из сторожки и упал на колени пред своим господином.

– Сколько, лукавый раб, взял ты с Долгорукова денег за то, что впускал его на двор в неурочное время? – грозно спросил Меншиков у сторожа.

– Князь пожаловал мне целковый, – всхлипывая, ответил тот.

– Подлый холоп, за целковый ты продал своего господина! Эй, дворецкого ко мне!

– Я здесь, ваша светлость, – раболепно изгибаясь, ответил толстый, круглый, с лунообразным лицом дворецкий Никанор Саввич.

– Сторожа со всей семьёй на поселенье! Чтобы завтра же его не было на моём дворе!

– Будет исполнено, ваша светлость!

– Продажному холопу нет пощады! – И, сердито проговорив эти слова, Меншиков направился к своему дворцу.

Дворецкий на почтительном расстоянии следовал за ним.

– Горничную девку Аришку одеть в посконный сарафан, остричь косу и отправить в мою сибирскую вотчину, в скотницы… понял? – в самых дверях дворца обратился Меншиков к своему дворецкому.

– Будет исполнено, ваша светлость!

Это распоряжение князя относительно Арины было вызвано тем обстоятельством, что на неё дворецкий указал как на пособницу свиданий княжны с Долгоруковым. Никанор Саввич ещё накануне выследил, что Арина передала какую-то записку сторожу; это показалось ему подозрительным; он проследил на следующий день за нею и сторожем и, убедившись, что княжна действительно находится на свидании с Долгоруковым, поспешил разбудить князя Меншикова. Тот спустился в сад, удостоверился в справедливости доноса дворецкого и круто распорядился как с обоими влюблёнными, так и с горничной Аришей и со сторожем. Он с таким же удовольствием предпринял бы крайне крутые меры против возлюбленного своей дочери, но здесь пришлось ему несколько сократиться – ведь это был не смерд какой-нибудь, а представитель богатого и властного в то время рода князей Долгоруковых.

Князь Фёдор Долгоруков был сыном известного в то время вельможи Василия Лукича. Получив хорошее образование, он по воле императора Петра Великого был для усовершенствования в науках в числе молодых дворян отправлен «в Неметчину». Пробыв долгое время за границей, он вернулся в Россию развитым, образованным молодым человеком. В то время уже царствовала супруга великого Петра, Екатерина Алексеевна. Князь Василий Лукич советовал сыну Фёдору служить при дворе, но не лежало у того сердце к придворной службе; он выбрал военное поприще и скоро дослужился до офицерского чина.

Как-то на придворном балу князь Фёдор увидел дочерей Меншикова и полюбил старшую, Марию. Он стал часто бывать со своим отцом и один у Меншикова. Княгиня Дарья Михайловна ласково встречала блестящего молодого гвардейца, её дочери тоже. Особенно же Фёдор Долгоруков произвёл впечатление на старшую княжну, Марию, и вскоре они оба полюбили друг друга, но про свою любовь никому не говорили.

Только одна княгиня Меншикова догадывалась и радовалась счастью своей дочери, так как князь Фёдор Долгоруков был женихом завидным: ведь богатый, древний и знатный род Долгоруковых был известен всем.

Князь Фёдор думал было уже посвататься за княжну Марию, как вдруг отношения между Меншиковым и его отцом изменились и стали натянутыми, так как князь Василий Лукич чем-то не угодил всесильному Меншикову. Волей-неволей молодому князю Долгорукову пришлось отложить до времени сватовство.

А тут пошёл слух, что Меншиков задумал выдать свою дочь Марию замуж за цесаревича Петра Алексеевича и что на это последовало согласие самой государыни.

Тяжело отозвалось это известие на влюблённом князе; Фёдоре. Он хотел проверить этот слух, но для этого ему необходимо было увидеть княжну Марию.

Однако прямо идти в дом к Меншиковым теперь Долгоруков не мог – его, пожалуй, и не приняли бы. Но видеть свою возлюбленную, говорить с нею ему надо было во что бы то ни стало. И вот он, подкупив дворового сторожа Меншикова Никиту и горничную Аришу, добился свидания со своей возлюбленной в саду поздним вечером.

Увы! Влюблённые были застигнуты самим князем Меншиковым, и молодому князю Фёдору волей-неволей пришлось проститься с Петербургом и ехать на Кавказ, так как он хорошо знал, что ожидает ослушников воли Меншикова.

Мрачным, с тяжёлым чувством, вернулся молодой человек со свидания в дом своего отца; несмотря на поздний час, он встретил там нескольких гостей, своих родичей. В кабинете Василия Лукича собрались почти все Долгоруковы, а в числе их и князь Василий Владимирович Долгоруков, умнейший человек, честный, правдивый; несмотря на эти редкие качества, он долгое время находился в опале, которую, по наговору злых людей, без всякой его вины наложил на него император Пётр I. Когда великий царь-преобразователь скончался, Василий Лукич попал в милость к императрице Екатерине Алексеевне, стал пользоваться расположением всесильного временщика Меншикова и тотчас же стал ходатайствовать за своего родича – опального князя Василия Владимировича[6]6
  Долгоруков Василий Владимирович (1667—1746) – известный победитель Булавина, генерал-майор, дипломат. Попал в опалу из-за сочувствия к царевичу Алексею. Возвращён из ссылки Екатериной I, сделан генерал-аншефом, фельдмаршалом. С 1731 г. вновь в опале, в ссылке в Ивангороде, на Соловках. Снова восстановлен в правах Елизаветой: стал президентом Военной коллегии.


[Закрыть]. Это ему удалось: с Василия Владимировича была снята опала, часть отписанных в казну имений была возвращена ему, и ему было дозволено жить в Петербурге.

Все Долгоруковы любили и уважали своего умного и правдивого родича и во многих случаях спрашивали его совета.

И теперь Фёдор Долгоруков очень обрадовался, увидев в числе гостей князя Василия Владимировича, и решил посоветоваться с ним. Выбрав удобный момент, он обратился к старику:

– Голубчик, дядя, пойдёмте ко мне в комнату: мне надо многое вам рассказать.

– Пойдём, Фёдор, мы тут лишние.

– Что вы говорите, братец Василий Владимирович? Вы не лишний; мы всегда рады слушать вас, – с лёгким упрёком промолвил князь Василий Лукич, отрываясь от беседы со своими родственниками, посвящённой жгучему для них вопросу о влиянии при императорском дворе – ведь императрица Екатерина I была при смерти, на престол должен был вступить отрок Пётр II, воспитателем которого состоял один из Долгоруковых, князь Алексей Григорьевич, а ближайшим его другом был сын последнего, князь Иван Алексеевич.

Однако старик в ответ на это произнёс: «И, полно!.. Что от меня, человека пришлого, чужого здесь у вас, в Питере, толку для вас?» – а затем обратился к племяннику:

– Ну, Федя, веди меня к себе…

Князь Фёдор, усадив Василия Владимировича в своей комнате в мягкое, покойное кресло, рассказал всё подробно про свою любовь к дочери полновластного Меншикова, а также не умолчал и о том, как Меншиков застал его в саду с Марией и что потом произошло.

Со вниманием выслушал Василий Владимирович рассказ своего влюблённого племянника и затем сказал:

– Плохо дело, Федя, плохо!.. Тебе надо скорее убираться из Питера, а то тебя самого как раз уберут в крепость, а не то и в Сибирь… Меншиков зол, мстителен и не любит, чтобы кто-либо стоял ему поперёк дороги… Сшибёт, раздавит! Теперь его время, его власть, хоть и ненадолго.

– Дядя, вы говорите «ненадолго»? Разве Меншикову что угрожает?..

– Его погибель неизбежна… И знаешь, что погубит Меншикова? Его собственное честолюбие, его ненасытная гордыня. На всё свой предел положен, а Меншиков далеко перешагнул через этот предел. Он высоко поднялся, и поэтому его падение будет великое. Однако не за Меншикова мне больно, Федя, а за твоего отца и за других наших родичей: ведь они, не сознавая, идут по ложному пути… Слава, почести, блеск – вот что прельщает их, и ради этого они оставили истинный путь! Они стремятся достигнуть вершины власти, но боюсь, как бы не сорваться им с этой вершины.

– Так вы, дядя, советуете мне уезжать? – спросил Фёдор Долгоруков.

– Да, и чем скорее, тем лучше!

– Но ведь я люблю, горячо люблю княжну Марию, и она меня тоже любит.

– Оставь скорее эту любовь, Фёдор, иначе она погубит тебя. Ведь ты знаешь, дочь Меншикова не нынче-завтра будет объявлена невестой царевича Петра. Чего же ты ещё ждёшь? Уезжай, пока есть время; не думай сопротивляться Меншикову, помни: он пока ещё – властелин, могущественный, всесильный, и бороться с ним – безумие.

– Милый, добрый дядя, как мне ни больно и ни тяжело, я последую вашему совету. Я уеду, сегодня же уеду.

– Да, да, торопись.

Молодой князь Фёдор Долгоруков в тот же день уехал на Кавказ. Он принуждён был сделать это, иначе ему не миновать бы большой беды.

А спустя несколько дней после этого старшая дочь Меншикова, этого «баловня судьбы», была объявлена наречённою невестой наследника русского престола Петра Алексеевича, двенадцатилетнего отрока.

Весть о том, что дочь Меншикова не нынче-завтра будет царицею русской земли, повергла в ужас врагов и недоброжелателей Меншикова, которых у него было большое изобилие. Против него составился заговор, в который вошли Толстой, Бутурлин, граф Девиер, Скорняков-Писарев, Александр Львович Нарышкин, князь Иван Алексеевич Долгоруков (любимец царевича Петра), генерал Андрей Ушаков и другие; к ним примкнул и герцог Голштинский.

Целью заговора было во что бы то ни стало помешать браку великого князя с дочерью Меншикова. Заговорщики думали под предлогом воспитания спровадить великого князя за границу, а тем временем склонить императрицу Екатерину назначить наследницей престола цесаревну Елизавету[7]7
  Костомаров Н. Русская история.


[Закрыть]. Однако заговор был открыт, и заговорщиков постигло строгое наказание. Девиера, после пытки выдавшего соучастников, и Толстого лишили дворянства и имений и затем сослали: первого – в Сибирь, второго – в Соловки; Скорнякова-Писарева, лишив чинов, дворянства и имущества и наказав кнутом, отправили также в ссылку; Нарышкина и Бутурлина, лишив чинов, сослали на безвыездное житьё в деревню; Долгорукова и Ушакова, как менее виновных, понизили чинами и определили в полевые полки.

Герцогу Голштинскому волей-неволей пришлось сойтись с Меншиковым, который в то время был почти полноправным правителем государства, потому что императрица Екатерина находилась при смерти, а Верховный совет, состоявший из вельмож государства, делал всё, чего хотел Меншиков.

Известие о каре, наложенной на князя Ивана Долгорукова, глубоко поразило цесаревича Петра Алексеевича

Царевичу в то время исполнилось только двенадцать лет, но он казался старше своего возраста. Полный, стройный, высокого роста, с лицом женственно-белым, с прекрасными голубыми глазами, он был очень красив и привлекателен. Обычно это был живой, весёлый мальчик, но в последнее время казался особенно печальным.

– Ты говоришь, Ваня, нам надо расстаться? – с глубоким вздохом произнёс он, обращаясь к князю Долгорукову, посетившему его на его половине во дворце.

– Необходимо, царевич! Меня, по воле фельдмаршала, переводят из Петербурга.

– И всё это князь Меншиков? Он? Да? Эх, злой он, недобрый… Я пойду к нему и стану просить, чтобы тебя оставили со мною.

– И не проси, царевич!.. Ничего не выпросишь, больше только озлобишь его.

– Ваня, придёт же то время, когда я буду приказывать Меншикову, а не просить его? Будет же когда-нибудь конец его властвованию и силе?

– Будет, царевич, будет; только надо выждать время…

– Когда я буду царём, тогда не дам властвовать Меншикову.

– Тише, царевич, тише! У Меншикова везде есть уши и глаза.

– Я наследник престола и Меншикова не боюсь, – с царственным достоинством проговорил Пётр.

– Тебе и не след бояться его, но со мною он всё может сделать…

– Ты и представить себе не можешь, как я не люблю Меншикова и его дочери Марии.

– А княжна Мария объявлена твоей невестой, царевич.

– Какая она моя невеста? Она старше меня. Это Меншиков и государыня-бабушка задумали женить меня на ней. Но жениться на княжне Марии я не могу; ведь я не люблю её. Вот выздоровеет бабушка, я так и ей скажу. Знаю, что государыня неволить меня не будет, она добрая, милая… А ведь у меня есть другая бабушка? – после некоторого раздумья спросил Пётр у Долгорукова.

– Есть, царевич.

– Где же она?

– Далеко, в монастыре… – уклончиво ответил царевичу молодой князь.

– Кажется, звать её Еленой?

– Да, царевич, а прежде звали Евдокией Фёдоровной.

– Как же она в монастыре очутилась? Зачем? Царица – и в монастыре? Всё это как-то странно… А дед мой, покойный император, женился на другой – на теперешней моей бабушке. Всё это для меня непонятно. Я спрашивал у Андрея Ивановича, и вот что он ответил мне: «Когда вырастете побольше, царевич, всё сами узнаете». А я хочу сейчас знать. Что это за таинственность? Ваня, ты не знаешь ли чего-либо относительно моей бабушки Елены?

– Нет, я ничего, ничего не знаю, ничего!.. – уклонился Долгоруков от прямого ответа на такой опасный по тому времени вопрос. – Но прости, царевич!.. Храни тебя Бог, а мне пора. И не поехал бы, да велят.

– Ваня, не езди, голубчик! Я упрошу Меншикова, он тебя оставит, – начал было цесаревич, но в этот момент в комнату быстро вошёл его воспитатель Остерман и дрожащим голосом, со слезами на глазах, проговорил:

– Цесаревич, следуйте за мною. Её императорское величество Екатерина Алексеевна кончается.

При этом известии царственный отрок изменился в лице, и на глазах у него появились слёзы. Он молча в сопровождении Остермана и князя Ивана Долгорукова направился во внутренние апартаменты императрицы, однако уже не застал её в живых: она 6 мая 1727 года тихо скончалась.

В дверях комнаты, где скончалась государыня, цесаревича встретил Меншиков; он был бледен, и его голос дрожал, когда он произнёс:

– Императрица Екатерина Алексеевна в Бозе почила. Согласно воле почившей императрицы, а также членов Верховного тайного совета, вы, ваше императорское величество, займёте престол царей русских. Приветствую императора Петра Второго! – преклоняя колени пред сыном злосчастного царевича Алексея Петровича, громко произнёс князь Меншиков.

Громкое и единодушное «ура» раздалось в царских чертогах.

Меншиков взял императора-отрока за руку и вывел его в большой зал, где собрались высшее духовенство, сенаторы, генералитет и придворные чины, и представил им юного государя.

– Подойди, государь, к окну и покажи себя солдатам и народу, – тихо обратился он затем к Петру, показывая ему на огромное окно.

На площади около дворца стояли войска и множество народа. Император-отрок подошёл к окну и с милой улыбкой стал кланяться солдатам и народу.

Раздалось оглушительное и долго не смолкавшее «ура».

Юный государь был взволнован – эти торжественные минуты, свидетельствовавшие о возведении его на вершину высшей доступной человеку на земле власти, смутили отрока.

– Брат!.. Петруша… милый!.. – раздался позади государя приятный голос его сестры, великой княжны Натальи Алексеевны, которая была на год старше своего венценосного брата.

– Наташа… милая…

Пётр крепко обнял свою сестру; он был взволнован, на его глазах виднелись слёзы.

– Ты, Петруша, теперь – государь над всею Русью. На тебе лежит великая ответственность… Тебе тяжело будет управлять государством.

– Мне Бог поможет, сестрица; у меня будут опытные руководители и помощники.

– Первым вашим руководителем и помощником, государь, буду я, – вслушиваясь в разговор, происходивший между братом и сестрою, самоуверенно проговорил Меншиков.

– Вы, князь? – быстро спросил Пётр, стараясь скрыть своё неудовольствие.

– Да, ваше величество, на то было желание покойнойимператрицы.

– Хорошо, князь… я… я… постараюсь выполнить это желание. Пойдём, сестра, поклониться телу нашей покойной бабушки-императрицы.

Император-отрок, проговорив эти слова, вошёл с сестрой в комнату, где скончалась государыня, и преклонил колени пред её телом. Великая княжна последовала его примеру.

Всё, чего жаждал Меншиков, теперь было достигнуто. Он стал чуть ли не полновластным властелином над всею Русью, регентом государства. Верховный тайный совет не ограничивал его власти. Члены совета беспрекословно делали то, что хотел Меншиков, и горе было тому, кто в чём-либо не соглашался с ним. Его слово, его послание было для всех законом.

Сразу же по кончине императрицы Меншиков показал свою власть, и некоторые родовитые вельможи принуждены были покинуть не только двор, но и Петербург. Прежде всего Меншиков постарался отдалить от императора Петра II Долгоруковых, и для этого из дворца перевёз юного императора в свой новый роскошный дом.

Пётр не любил Меншикова. Да и мог ли он любить человека, который сделал так много зла его покойному отцу, царевичу Алексею? С большой неохотой ехал Пётр в дом временщика.

– Ах, Наташа, как в ссылку иду я в дом Меншикова; ненавистен он мне, да и дом его, и его дочь, моя невеста, также ненавистны, – тихо сказал он, расставаясь с сестрой.

– А ехать тебе, Петя, надо.

– Да, надо… Но я скоро, Наташа, снова вернусь во дворец, только уже не таким, как теперь уезжаю из дворца, – значительно посмотрев на сестру, проговорил император-отрок и крепко обнял её.

– Поедемте, государь, всё готово, – торопил Меншиков Петра, – В моём доме, государь, вам скучно не будет. Я и моя семья постараемся доставить вам всякое удовольствие. Мы все так вас любим, а в особенности моя старшая дочь.

– Вы думаете? – быстро спросил Пётр у Меншикова.

– Я уверен, государь.

Меншиков видел и сознавал, что его дочь Мария не нравится государю; но это не мешало ему надеяться, что он станет тестем императора.

«Тогда я буду на высоте величия. О, тогда все мои враги будут трепетать предо мною, и власть моя будет тогда неотъемлема! Я – тесть императора. И во что бы то ни стало я достигну этого», – так раздумывал Меншиков дорогой, сидя в роскошной карете рядом с императором Петром, которого он вёз в свой дом.

Увы! Его враги, во главе которых стояли Долгоруковы, не дремали и деятельно подготовляли способы к свержению его. Путь для этого у них был – князь Иван Долгоруков, к которому Пётр II был чрезвычайно привязан. Хотя император и был временно разлучён со своим любимцем, но Долгоруковы не теряли надежды на то, что он настоит на возвращении к себе князя Ивана Алексеевича, а тогда вновь явится для них возможность воздействовать на монарха-отрока в желательном для них направлении, и, наконец, добиться низвержения всесильного Александра Даниловича.