Текст книги "Грани Лунного камня. Серия «Тайны великих детективов»"

И еще в одном источнике, посвященном подвигам Бабура, говорится о его алмазе: «Ни один человек никогда не видел такого [огромного] алмаза и не слышал о нем, а также он не упоминается ни в каких книгах».

Спустя четыре года после своего появления в Индии Захир-ад-дин Мухаммад Бабур скончался. Его преемником стал сын Хумаюн, который не имел военной доблести и удачи отца, зато унаследовал поэтический дар Бабура. Историки характеризуют Хумаюна как не просто мечтательного поэта, но еще и очень рассеянного человека. Он не смог удержать отцовские завоевания и вынужден был бежать, оставив в Агре своих жен и маленького сына. Однако, несмотря на рассеянность, кое-какое имущество горе-правитель с собой прихватил – мешочек с драгоценными камнями.

Хумаюн отказывался продавать драгоценные камни различным раджам и шахам, через земли которых проходил его путь. На любые предложения он отвечал очень поэтично: «У них нет цены». Но, скорее всего, это был непродуманный ответ, а указание на небрежность и отсутствие смекалки в деловых вопросах. Об этом свидетельствует случай, когда Хумаюн забыл мешочек с камнями после молитвы на земле. Мешочек подобрал мальчик-слуга и вернул господину. Растроганный Хумаюн доверил мальчишке присматривать за сокровищами. Невероятное легкомыслие и небрежность обернулись удачей для сына Бабура и помогли ему выжить в непростое время.

Один из своих крупных алмазов сбежавший падишах подарил шиитскому шаху Тахмаспу за то, что тот выделил ему конное войско, с которым Хумаюн и вернулся в Агру.

После этих происшествий алмаз Бабура исчезает из поля зрения историков, очевидно, запертый в сундуке с другими сокровищами у какого-нибудь правителя или торговца. Но огромный алмаз не мог в итоге не вернуться в столицу, пусть бы для этого и надо было ждать несколько поколений.

Когда доверенный биограф величайшего из могольских императоров Акбара в 1596 году описывает сокровищницу, вес самого крупного камня у него составляет 180 рати, то есть примерно около половины веса алмаза Бабура. А вот схожий по размеру массивный самоцвет вернется в сокровищницу намного позже.

Но поскольку ни полного описания этого легендарного алмаза, ни истории его появления в сокровищнице Моголов не существует, то версия кажется чересчур неправдоподобной.

В ходе работы над романом Коллинз черпал информацию из Британской энциклопедии. Здесь следует оговориться, что составители справочного пособия довольно скрупулезно подошли к изучению прошлого «Кохинура», который должен был стать украшением британской короны. В отличие от него история «Орлова», изложенная в том же источнике, представляет собой почти буквальный пересказ байки, сочиненной Георгом Адольфом Вильгельмом фон Гельбигом – секретарем саксонского посольства при дворе Екатерины II. В начале 1809 года чиновник написал на немецком языке книгу «Русские избранники», содержащую немало выдумок о российских самодержцах – например, что Екатерина II была ярой противницей всего русского. В свою очередь Екатерина характеризовала Гельбига как «истого врага русского имени» и добавляла, что он «говорит и пишет о моем царствовании все дурное, что только можно себе представить».

Эта книга на какое-то время стала основным источником истории появления алмаза «Орлов». Гельбиг делится правдивой информацией, тем не менее, преувеличивает сексуальный подтекст сделки, представляя императрицу похотливой проституткой, готовой затащить в постель любого, кто ей приглянется, а Орлова – проштрафившимся любовником. Среди эротических описаний мелькает горстка достоверных сведений, что в Северную столицу драгоценный камень попал благодаря посредничеству «мелкого армянского купца» Ивана Лазаревича Лазарева: «…при участии этого же Лазарева (Lasarew) был привезен в Петербург огромный бриллиант. Он стоял во главе этого дела и извлек из него наибольшую выгоду, так как выговорил себе условие, по которому получал ежегодно, пока был жив, пенсию в 4000 рублей. С его стороны было очень умно поставить такое условие, но с другой стороны было очень дурно, что на такое условие согласились».

Эту информацию, присовокупляя к ней большое количество подробностей, пересказывают российские историки. Они также не упускают случая пустить в ход воображение, повествуя о судьбе алмаза:

Есть известия, – пишет русский писатель Евгений Петрович Карнович, автор книги «Замечательные богатства частных лиц в России», – будто бы бриллиант, привезенный Лазаревым, заменял глаз золотого льва у трона Великого Могола, и что другой глаз этого льва, под названием «ко-и-нур» (гора света), находится ныне у английской королевы. По другим известиям, лазаревский бриллиант был глазом индийского идола в храме Серенгама33
  Шрирангапатнам – город индуистских храмов на юге Индии.


[Закрыть]; бриллиант этот будто бы украл какой-то французский солдат, бывший в Индии в испанской службе, и убежал с этой драгоценностью на Малабар. Там этот камень был куплен капитаном корабля, продавшим его за 2000 гиней еврею, у которого и перекупил его Лазарев. Персидский шах, узнав об этом, принуждал Лазарева выдать купленный им бриллиант, но Лазарев, сделав разрез в ляжке, спрятал туда бриллиант, и так как бриллиант у него не был найден, то его, наконец, выпустили на свободу. Он приехал в Петербург, где по просьбе его, сделали ему операцию для изъятия бриллианта, но Лазарев запросил за него такую цену, что Екатерина II отказалась от покупки. Тогда Лазарев отправился в Амстердам, и здесь граф Алексей Орлов купил бриллиант за 450 000 рублей, и кроме того выдал Лазареву обязательство на получение пожизненной ренты в 2000 рублей. Бриллиант этот находится теперь в скипетре русских государей. Он весил до полировки 1943/4 карата, а теперь имеет весу 185 карат, и считался самым лучшим и самым крупным бриллиантом в свете44
  Карнович Е. П. Замечательные богатства частных лиц в России. – СПб., 1874, стр. 364—365.


[Закрыть].

Если вы сравните этот рассказ с первыми главами «Лунного камня», обнаружите, что, вероятно, его детали и использовал Уилки Коллинз в качестве исторической основы, когда работал над романом: алмаз – глаз божества, происходящий из Индии, украденный солдатом. Но, как показывают изыскания советских ученых, большинство преданий об «Орлове» являлись выдумками. Для меня же остается важным тот факт, что данный самоцвет был одним глазом льва, «заменяющего трон», тогда как «Кохинур» – другим. Об этом говорит сходство драгоценных камней и их путь: смена владельцев с восточных на европейских.

Другие исследователи судьбы «Орлова» рассказывают, что алмаз был куплен за бесценок у британского солдата (или у некоего кавказца), спрятавшего его в ноге и дошедшего пешком с ним из Индии (или из Астрахани) в Санкт-Петербург.

На самом деле подлинная история появления «Орлова» в Российской империи куда более прозаичная. Лазарев был придворным ювелиром во время царствования Екатерины II – большой любительницы поиграть на бриллианты в карты. Родился он в семье сотрудника российского дипломатического ведомства в Персии. Его предки по происхождению армяне, а сам Ованес после переезда родителей в Россию не только получил российское имя – Иван, но и обрусел. Поскольку отец с матерью, очевидно, находились в постоянных разъездах по делам службы, молодой Иван был оставлен на попечении тетки – сестры отца, супруги астраханского купца Григория Сафрасовича Ходжеминасова, который воспитывал племянника, словно родного сына, поскольку не имел собственных детей. Григорий Сафрасович (по другим данным: Сафрас Григорий, Григорий Сафразович, Саврас Григорий) дал племяннику отличное образование и научил его основным приемам и секретам международной торговли.

Будучи очень предприимчивым и общительным молодым человеком, Лазарев легко сходится с виднейшими российскими аристократами, получает статус «придворного ювелира» и ведет собственную торговлю. Наступает год, когда в его жизни случается неожиданный поворот. Иван Лазаревич в один момент превращается из поставщика императорского двора, вынужденного искать благорасположения многих влиятельных особ, в успешного арендатора Пермского имения, включающего в себя несколько металлургических и других комбинатов: Новоусольские соляные промыслы, Билимбаевский чугуноплавильный, Домрянский (Добрянский) медеплавильный и железоделательный и Очерский железоделательный заводы. Отныне Лазарев становится не просто известным ювелиром, но и одним из самых богатых промышленников России (часть арендованного имения впоследствии будет им выкуплена).

Алмаз «Орлов»

Невероятная по размаху сделка совпадает по времени с приобретением Екатериной II алмаза. Документальная история «Орлова» начинается в 1767 году, когда дядя Ивана Лазарева Григорий Ходжеминасов положил на хранение в амстердамский банк бриллиант невероятного размера. Где и когда он приобрел эту невероятную драгоценность остается загадкой.

Например, есть и такой рассказ, как Ходжеминасов делал свое состояние:

Как-то раз в персидский порт Энзели прибыл корабль с сахаром, который вез на продажу Григорий Сафрас. Здесь он застал три английских корабля с тем же товаром из африканских колоний. Проведав, что англичане торгуют сахаром по 10 туманов за центнер, Сафрас начал продавать свой сахар по 9 туманов. В ответ английские торговцы также снизили цену на 1 туман. Затем ситуация повторилась, и когда англичане установили цену на свой товар в 6 туманов, предприимчивый армянин через подставных лиц скупил у англичан весь их товар, на следующий день вернув на него цену в 11 туманов за центнер. Получив огромную прибыль, он «…купил у шаха, нуждавшегося в наличных деньгах для увеличения армии и подавления восставших племен» указанный бриллиант».

По другой же версии Сафрас купил самоцвет у персидского воина, который украл его и убил своего шаха.

Своими душеприказчиками Ходжеминасов назначил Ивана и Якова Лазаревых, поэтому они могли требовать выдать им алмаз в случае смерти дяди, как и случилось позднее. Далее модель камня, изготовленная в натуральную величину, была представлена императрице Екатерине II, после чего на счет Лазаревых поступили деньги первого транша.

Торжественное вручение драгоценного подарка было приурочено ко дню именин (тезоименитства) августейшей особы. Екатерина, подобно западным монархам, стремилась подчеркнуть важность момента и пригласила на праздник, словно невзначай, многих иностранных послов. Для церемонии был выбран подходящий кандидат, граф Орлов, который, как думали иностранцы, хотел загладить свою вину перед государыней. Спектакль разыграли великолепно, даже искушенные дипломаты поверили в эту историю.

Третьего дня праздновали в Царском Селе день тезоименитства императрицы. /…/ Тот знаменитый большой бриллиант, который был доставлен несколько лет тому назад из Персии в Европу и хранился долгое время в амстердамском банке, и который, наконец, был привезен сюда для продажи русскому двору, но не был продан потому, что не могли сойтись в цене, бриллиант этот был поднесен в этот же день. Граф Орлов, купив его за 400 тысяч рублей у армянского купца, которому было доверено это драгоценное сокровище, поднес его Ея Величеству Государыне как букет ко дню Ее тезоименитства (фр. comme un bouquet pour sa fête), и Монархиня удостоила принять его55
  Донесения графа Сольмса Фридриху II и ответы короля, 1772 по 1774 г. // Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 72. – СПб., 1891, стр. 397—398 (№727).


[Закрыть].

Тот факт, что «ювелир» Лазарев, хоть и имел титул барона, по закону не мог быть посредником сделки, лишний раз подтверждает версию советских исследователей, что Екатерина II сама купила алмаз.

Один из самых крупнейших бриллиантов в мире, сегодня он является достоянием Алмазного фонда России. Драгоценный камень с большим количеством мелких граней в виде «индийской розы», вес которого по примерным оценкам от 189,62 до 194 карат, украшает скипетр российских монархов.

Единственное, чего недостает в этом рассказе – проклятия, о котором не перестает напоминать читателям Коллинз. «Орлов» имеет сравнительно короткую историю, юридически чистую не только перед индийскими, но и перед официальными владельцами.

В отличие от российского бриллианта, история «Кохинура» намного длиннее, и вся она, словно толченым стеклом, усыпана бесконечными преступлениями, которые совершались ради этого камня. Путь «Горы света» до появления на британской земле и после этого сопровождают бесконечные смерти, убийства и ограбления.

Глава третья, о загадочной жизни Уилки Коллинза и его первой любви

Если вы думаете, что употребление лаунданума была единственной «тайной» писателя, о которой судачил весь Лондон, вы ошибаетесь. Вся жизнь Уильяма Уилки Коллинза представляет собой одну сплошную загадку.

Долгое время любые попытки прояснить детали личной жизни писателя и подоплеку его романов регулярно заканчивались пересказом невероятных историй, которые, очевидно, распространял сам автор, слывший в дружеском кругу хорошим рассказчиком и балагуром. Коллинз всегда умел скрасить любое застолье увлекательной историей и регулярно проверял «сенсационность» своих сюжетов на друзьях. Между тем реальные детали, вдохновившие беллетриста на создание того или иного произведения, тщательно им замалчивались. Убедиться в том, какой Уилки скрытный человек, можно на примере его личной жизни и «брака» с двумя женщинами.

С легкой руки Мэри Энн Эванс, известной миру как Джордж Элиот, Коллинз был провозглашен «отцом детективного романа» и «романистом, который изобрел сенсационность», но среди множества исследовательских работ не оказалось ни одной, посвященной жизни сочинителя. Первую полную биографию опубликовали больше чем через полвека после его кончины66
  Robinson K. Wilkie Collins. London, 1951.


[Закрыть].

Нельзя сказать, что в этом направлении ничего не делалось. Например, Дороти Сэйерс, более чем известная детективщица Золотого века, попыталась написать биографию своего литературного кумира, но потерпела фиаско. Фрагмент ее труда был издан после смерти писательницы, а сама она фактически признает поражение из-за: «неясностей, которые окружают всю личную жизнь Коллинза»77
  Sayers D. Wilkie Collins: A Critical and Biographical Study, edited by E.R. Gregory, Toledo, Ohio, 1977


[Закрыть].

Ей вторят многие литературные критики, пытавшиеся проникнуть в эту тайну. Одна из самых проницательных ученых Сью Лонофф в своем исследовании прямо признается: «Мы слишком мало знаем о его взаимоотношениях с двумя самыми важными женщинами в его жизни, Кэролайн Грейвс и Мартой Радд» и продолжает: «Мы совсем ничего не знаем о том, что стало с его незаконнорожденными детьми»88
  Lonoff S. Wilkie Collins and his Victorian Readers. New York, 1982. Стр. 7.


[Закрыть]. И это признание было сделано в 1992 году, то есть спустя сто лет после смерти Коллинза!

Возможно, тайна оставалась тайной столь долгое время, поскольку сформировавшаяся система традиционных семейных ценностей англичан не допускала принятия неортодоксальной жизни их кумира. Например, известен случай, когда общественное движение выступило с предложением к столетнему юбилею увековечить память Уильяма Уилки Коллинза и воздвигнуть в его честь мемориал. Но после того как поклонники и ценители творчества мастера сенсационных романов собрали необходимую сумму, они неожиданно натолкнулись на непреодолимое препятствие. Сопротивление этой идее оказал один из ведущих журналистов «Дейли телеграф», а по совместительству декан собора Святого Павла, который озвучил в статье тот факт, что Коллинз в завещании официально разделил имущество между двумя своими любовницами, после чего критик-священнослужитель недвусмысленно намекнул на нежелательность возвеличивания такого человека «ради потомков». А все сторонники и почитатели таланта последнего предпочли промолчать в ответ.

Но благодаря усилиям нескольких человек, проследивших судьбы наследников романиста и обнародовавших шокирующие факты из его личной жизни, сегодня мы более ясно можем представить события, случившиеся в жизни Коллинза на момент создания знаменитых произведений, несомненно, оказавших влиявших на него самого и нашедших отражение в творчестве.

Если я вас в достаточной мере заинтриговал, позвольте мне начать рассказ о нашем герое с 1851 года, когда Уилки Коллинз был еще подающим надежды романистом, которого приметил мэтр английской литературы Чарльз Диккенс и предложил помочь в работе над пьесой.

Уилки Коллинз, портрет кисти Джона Эверетта Милле (1850)

Лето этого года омрачилось яростными нападками «Таймс» на сообщество молодых художников, прозвавших себя «Братство прерафаэлитов», в число которых входил младший брат Уилки – Чарльз Олстон Коллинз. Под этим названием объединились молодые художники и поэты, движимые общей идеей противостоять условностям эпохи – слепому подражанию академическим образцам и заимствованию классических форм.

Газета откровенно упрекала живописцев в том, что они своими работами «опозорили стены» Королевской академии художеств.

Выставку прерафаэлитов яростно раскритиковали не только журналисты из «Таймс», но и ряд известных общественных деятелей, например, Чарльз Диккенс, на протяжении двух лет регулярно нападавший на братство со всей мощью присущего таланта и опираясь на значимость своего положения в обществе. Сегодня не совсем ясно, в чем заключалась подлинная причина нападок знаменитого литератора, поскольку в творчестве он фактически разделял идеалы этого художественного направления – стремление к реализму и попытку описать человеческое состояние без преувеличенного и надуманного благородства.

Насколько яростно Диккенс критиковал модное течение, настолько же увлеченно и с большим вниманием заманивал в свой круг молодого писателя, автора нескольких романов, пьес и рассказов.

Одним из основателей «Братства прерафаэлитов» являлся Данте Гэбриел Россетти, сын итальянского карбонария, сбежавшего от итальянского правосудия в Англию. У Данте Гэбриела были две сестры и брат, которые поддерживали идеологию Братства, а потому встали на защиту модного направления.

Семейство Россетти представляло собой удивительное сочетание просвещенного интеллектуализма и набожности. Четверо детей Россетти оказались сверстниками Чарльза Коллинза, отчего молодой художник предпочитал делиться с ними своими мыслями и сомнениями. И, кроме того, Чарли влюбился в Марию Россетти, самую набожную из семьи итальянцев. Возможно, на написание картины «Размышления о монастыре» автора вдохновили размышления девушки, впоследствии постригшейся в монахини. По свидетельству современников, в образе невесты Христовой нетрудно было узнать возлюбленную живописца. Мужчина рассчитывал на взаимность со стороны Марии, но та приняла неожиданное решение. Испуганная скандальной славой, она объявила родным, что уходит от мирской жизни, и ответила отказом на предложение Чарльза. И тогда же Братство прерафаэлитов отказалось признать Чарли членом общества. Два этих события, случившиеся почти одновременно, стали ударом для молодого художника и преследовали его до конца дней.

Уилки также поспешил вступиться за брата, которого большинство окружающих по-прежнему ассоциировало с прерафаэлитами. Статья, в которой сочинитель защищает главным образом картину Чарльза, а заодно и его бывших сподвижников, безусловно апологетическая, но при этом Коллинз задает вопросы, ответы на которые он будет искать на протяжении всей жизни, а именно: о браке, о положении женщины в викторианском обществе.

Писатель отказывается от очевидного объяснения картины «Размышление о монастыре» и предлагает неожиданную интерпретацию: монастырь оказывается форпостом феминизма, а женщина – не смиренной монашкой, отказавшейся от своей воли, а сильной личностью, способной без помощи мужчины решать свою судьбу. Подобное видение «женской судьбы» было далеко от того, которое предлагала викторианская эпоха.

Между тем у Коллинза заканчивался пятилетний срок обучения в адвокатской коллегии. Уилки предстояло сделать нелегкий выбор между обеспеченной карьерой адвоката и нестабильной судьбой литератора. И хотя к тому моменту Коллинз приобрел известность как автор нескольких романов, а Диккенс хвалил его за публицистические статьи и художественные рассказы, сочинительство не приносило тех денег, которые могли бы обеспечить будущее. Уилки жил на небольшие средства, выплачиваемые ему из отцовского наследства – безбедное, но весьма скромное существование.

Чарли, подобно брату, ненавидел смиренное христианство, которое исповедовал их родитель. Но, в отличие от Уилки, он не выступал против ее институционной части, предпочитал «критику на кухне». Старший сын в письмах к матери делился своим беспокойством относительно «строгого самоотречения Чарли в вопросах поста и соблюдением дисциплины согласно церковному календарю… тогда как он все еще пытается сбросить остатки убеждений, доставшихся ему от отца». Эта неуверенность в религиозных вопросах и двойственность взглядов отразилась в творчестве Чарльза. На картине «Размышления о монастыре», представленной на скандальной выставке, автор изобразил молодую монахиню в саду с необыкновенно изысканными и фантастически гипертрофированными цветами. Монахиня была написана в традиции прерафаэлитов, а Чарли мечтал стать одним из членов этого братства поэтов и художников.

Чарльз Олстон Коллинз на ступеньках дома Диккенсов

Нельзя сказать, что нам сегодня хорошо понятны взгляды на христианство и религию в целом самого Уилки Коллинза, который в своих сочинениях удивительно мало говорил об этом, явно недостаточно, чтобы можно было сделать однозначный вывод. Вместе с тем, ряд биографических и литературных исследований не позволяют заявить, что писатель не был агностиком99
  См. подробнее у Lonoff S. Wilkie Collins and his Victorian Readers. New York, 1982.


[Закрыть]. Да, он не верил в загробную жизнь, крайне редко посещал церковь и вел образ жизни, который не одобряли христиане, но при этом в «Лунном камне» мы постоянно встречаем краткие оценки состояния религии в Англии, а в более позднем романе «Опавшие листья» содержится следующий пассаж:

«Мы находим наше христианство в духе Нового Завета, а не в букве. <…> Почитать Бога и любить своего ближнего как самого себя: если бы у нас были только эти две заповеди, чтобы руководить нами, этого должно быть достаточно. Весь сборник учений (как их называют) мы отвергаем сразу, даже не останавливаясь, чтобы обсудить их. Мы применяем к ним критерий, предложенный самим Христом: по плодам их узнаете их. Плодами Доктрин в прошлом были испанская инквизиция, резня в ночь святого Варфоломея и Тридцатилетняя война, а в настоящее время плоды раздора, фанатизма и противостояния полезным реформам. Долой Доктрины! В интересах христианства покончим с ними! Мы должны любить своих врагов: мы должны прощать раны; мы должны помогать нуждающимся; мы должны быть сострадательными и вежливыми, не торопиться судить других, стыдиться себя. Это учение не ведет к пыткам, убийствам и войнам, зависти, ненависти и злобе…» Сегодня подобное воззвание напоминает образчик проповеди пастора. А вспомните, как Коллинз высмеивал доморощенных проповедников, идеологов христианства вроде Мисс Клэк.

Еще более откровенные признания относительно религии можно встретить в письмах беллетриста к его другу Эдварду Ф. С. Пиготту, который в 1851 году стал владельцем свободомыслящей газеты «Лидер». В посланиях, датированных февралем 1852 года, Уилки довольно пространно выражает согласие с позицией «Лидера» в вопросах литературы и политики, «и в целом социальных вопросах», но высказывает опасения относительно резких публикаций на религиозные темы. Писатель полагает, что в данном случае не может быть «равной свободы высказываний». Во втором письме он поясняет свою мысль, возражая против смешения светских и духовных практик, школ, институций и всего прочего. Как вы видите, взгляды Коллинза на религию были скорее запутанными, а представленные им «доктрины» находились где-то посредине между христианством и агностицизмом. Уилки с трудом формулировал свою позицию, а его личная жизнь никак не отвечала собственным религиозным взглядам. Очевидно, что Чарли был ведомым человеком, большая часть представлений которого оказалась заимствованной из религиозных доктрин отца – английского живописца-пейзажиста Уильяма Коллинза, хотя и подверглась некоторому переосмыслению под влиянием старшего брата.

Беспокойство за родных, невероятный энтузиазм после регулярных хвалебных отзывов Диккенса и желание во что бы то ни стало сделаться писателем явились причиной нервного срыва. Осенью 1851 года с Коллинзом случился первый приступ. Врачи озвучивали разные диагнозы: нервное истощение, болезнь от тревожных переживаний. В дальнейшем приступы повторялись все чаще и не только в связи с внутренним состоянием, но и с погодными условиями, нежеланием делать гимнастику или вообще какие-либо физические упражнения, но главным образом в связи с несдержанностью в вопросах питания. От этих приступов Уилки «лечился» весьма своеобразно, но вполне в духе времени.

А пока беллетрист проходил лечение и решал проблемы своих родственников, на Камминг стрит, проходившей рядом со строящейся железнодорожной станцией Кингс-Кросс, в семье Грейвсов родилась девочка Элизабет. Отец – Джордж Грейвс – отлично владел стенографией и работал в адвокатской конторе. Неизвестно, по наследству ли передалось дочери умение стенографировать, но позднее Элизабет станет самым преданным секретарем Коллинза, а еще – приемной дочерью родоначальника английского детектива.

Мать – Кэролайн Грейвс, бывшая гувернантка, которая предпочитала выполнять любую поденную работу, лишь бы не попасть на панель. Спустя годы Кэролайн назовут «первой женой» Уилки, а знакомство с ней он опишет в одном из своих самых знаменитых романов.

***

Трое взрослых мужчин неспешно шли прогулочным шагом с Ганновер террас на Гауэр стрит. Время было позднее, но улица хорошо освещалась светом луны. Внезапно из-за забора, окружавшего сад одного из домов, раздался отчаянный женский крик.

Мужчины стремительно рванулись к железной калитке, распахнули ее и, войдя внутрь, остановились, захваченные необычайным зрелищем. По дорожке от дома к калитке бежала женщина в белом платье, которое, благодаря лунному сиянию, казалось, само излучало волшебный свет. Фемина, не снижая скорости, пронеслась мимо трех обомлевших мужчин, окинув их мимолетным взглядом, и, вылетев в калитку, скрылась на улице.

Первым опомнился Уилки и, крикнув спутникам, что хочет помочь, так же стремительно выбежал через калитку на улицу.

Дома он появился только утром и, кипя от ярости, рассказал друзьям, что догнал женщину и проводил до дома. Прелестная незнакомка по пути поведала «спасителю» о злодее с виллы в Риджентс-парке, который на протяжении нескольких месяцев держал ее в плену и пытался подчинить своей воле с помощью спиритических сеансов, а вчера вечером угрожал убийством, после чего она сбежала.

Романтическую историю о необычайном происшествии, вдохновившем Уилки на создание одного из самых известных романов английской литературы, поведал своему сыну Джон Милле, художник-прерафаэлит и друг Чарльза Коллинза. Об этом мы знаем со слов сына Милле. Джон также утверждал, что был среди тех трех мужчин, кто видел появление незнакомки в белом платье. Третьим свидетелем оказался брат писателя – Чарли. Отчасти этот рассказ подтверждает жена художника, дочь Чарльза Диккенса, Кэти. От нее мы узнаем чуть больше информации, а именно, что прототипом «Женщины в белом» стала одна из будущих любовниц сочинителя – Кэролайн.

Сам Уилки нигде, кроме произведения, не упоминает об этой встрече. И вообще, Коллинз не принадлежал к числу людей, которые любят распространяться о тайнах своей личной жизни. Зато среди его многочисленных писем сохранился совсем другой намек на историю появления знаменитого романа, более приземленный и оттого, как мне кажется, более реалистичный:

Как-то я был в Париже, бродил с Чарльзом Диккенсом по улицам, <…> мы развлекались, заглядывая в магазины. Как-то мы набрели на старый книжный киоск размером с полмагазина. Здесь я нашел несколько обветшалых томов записей о французских преступлениях, своего рода французский Ньюгейтский календарь. Я повернулся к Чарльзу и сказал: «А вот вам и награда». Именно здесь, в этих обветшалых томах, я нашел несколько своих сюжетов, один из них стал «Женщиной в Белом».

Судя по тому, как разные люди слово в слово пересказывают историю возникновения «Женщины в белом», нетрудно догадаться, что автор «обкатывал» на своих друзьях этот сюжет, повествуя им за обедом о появлении прекрасной незнакомки в обрамлении лунного света. Также очевидно, что рассказы Коллинза были настолько увлекательными и захватывающими, что спустя годы многие верили, будто все поведанное им произошло на самом деле.

На первый взгляд в подобное развитие событий невозможно поверить, если не знать о судьбе литератора, его привычках, талантах и любви к рассказыванию историй. Многое в жизни самого Уилки кажется выдумками биографов, наделенных недюжинным воображением – начиная с детства и юности, первого сексуального опыта (о котором писатель так откровенно поведал своему другу Чарльзу Диккенсу), продолжая сообщениями о любовницах, внебрачных детях, сенсационных успехах романов и постоянной борьбе за гонорары с издателями. Да, поверить в это трудно – если не понять, какое место занимала в его жизни вдова из Глостершира и другие женщины.

Она родилась в конце 1829 года, и первые двадцать лет жизни ее звали Элизабет. Затем молодая особа решила сменить имя на более благородное – Кэролайн. Будущая миссис Грейвс всегда старательно скрывала год рождения, а если приходилось отвечать на этот вопрос, то называла 1834 год, чтобы казаться на пять лет моложе. Не менее тщательно женщина скрывала тайну своего происхождения. Кэролайн-Элизабет восторженно рассказывала, что ее отцом был джентльмен с очень аристократическим именем – Джон Кортни, а иногда она называла его капитаном (армейский чин).

На самом деле своим появлением на свет она обязана Джону Комптону, плотнику из Тоддингтона (небольшого пригородного поселка близ Котсуолдса, недалеко от Челтнэма, в Глостершире), который приехал из деревни Коум Хей (графство Сомерсет).

Эти легкомысленные попытки скрыть возраст и происхождение на самом деле скрывали более мрачную тайну, которую исследователи обнаружили лишь недавно, тщательно изучая архивы крещений в приходе Тоддингтона. Согласно записи от 8 ноября 1829 года, Элизабет Комптон, крещенная викарием Джоном Эдди, являлась внебрачной дочерью Сары Пулли из Гровелеса. Если судить по этой записи, Элизабет родилась за неделю до этой даты у женщины, которая даже не была повенчана с плотником Комптоном.

Согласно данным того же прихода, в мае 1832 года Сара произвела на свет еще одну девочку – Терезу. На этот раз графа «Родители» оказалась заполненной и новорожденная признавалась дочерью Джона и Сары Комптонов. Но все попытки найти запись о заключении брака между Джоном и Сарой, что в этом приходе, что в каком-либо другом, пока не дали результатов. Возможно, имелись причины скрывать официальную церемонию венчания, либо же она была неофициальной. Согласно все той же церковной книге, у Комптонов после Терезы родилось еще четыре мальчика.