Текст книги "Саладин. Победитель крестоносцев"

Взятие Иерусалима

После поражения при Хиттине большинство крепостей крестоносцев сдалось без боя. Так случилось, например, в Наблузе, Хайфе и Назарете, все жители которых ушли в Тир или Иерусалим. Единственный серьезный бой случился в Яффе, где пришедшая из Египта армия под командованием аль-Аделя, брата Саладина, столкнулась с ожесточенным сопротивлением. Когда городом удалось овладеть, аль-Адель увел все население в рабство. Ибн аль-Асир рассказывает, что он сам купил на рынке Алеппо молодую франкскую пленницу, которую привезли из Яффы:

«У нее был годовалый ребенок. Однажды, когда она несла его на руках, он упал и расцарапал лицо. Она разразилась рыданиями. Я попытался утешить ее, говоря, что рана не серьезна и что не стоит плакать из-за такой мелочи. Она ответила мне: "Я плачу не из-за этого, а из-за несчастья, которое обрушилось на нас. У меня было шесть братьев, они все погибли. Что же касается моего мужа и моих сестер, то я не знаю, что с ними стало". Из всех франков, живших на побережье, только люди из Яффы подверглись подобной участи».

Баха ад-Дин так рассказывает о событиях, последовавших за победой при Хиттине и предшествовавших взятию Иерусалима: «В воскресенье, в 25-й день месяца раби' II (4 июля 1187 г.), султан прибыл к Тивериаде, и днем того же дня эта крепость сдалась ему. Он оставался там до вторника, а затем пошел на Акру. Он появился перед ней в среду, в последний день месяца раби' II (8 июля). На следующий день, 1-го жумада, он начал атаку и взял город, освободив более четырех тысяч пленников, удерживавшихся в городе, и завладел всеми его сокровищами, запасами и товарами, которых было великое множество, ибо город этот являлся крупным торговым центром. Отряды войск были направлены на прочесывание Побережья, чтобы овладеть крепостями, замками и оплотами. Они взяли в свои руки Наблус, а также Хайфу, Кайсарийу, Саффурийу и Назарет, ибо все эти населенные пункты остались свободными из-за смерти или взятия в плен бывших там франкских воинов. Султан создал правительство Акры и дал своим солдатам их долю трофеев и пленников. Затем он двинулся в сторону Тибнина и встал перед этим населенным пунктом в воскресенье, в 12-й день месяца жумада I (20 июля). Поскольку это была очень мощная крепость, он установил баллисты и в результате частых атак поставил ее на край гибели. Гарнизон состоял из людей боевых и сильных, очень преданных своей религии, поэтому держался он достаточно твердо; однако Аллах пришел на помощь султану, и в 18-й день месяца крепость была взята штурмом, а остатки гарнизона оказались в плену. Оттуда султан двинулся на Сидон, который был взят на следующий день после подхода к нему. Создав там постоянное правительство, он пошел на Бейрут и в 22-й день того же месяца занял позицию, приготовившись к атаке на этот город. Он установил баллисты, несколько раз предпринимал штурм города и продолжал штурмовать его до тех пор, пока в 29-й день не овладел им. Пока султан воевал под Бейрутом, отряд его армии взял Дубейл. Завершив освобождение этого региона от власти франкских захватчиков, он счел целесообразным пойти на 'Аскалан. Султан сделал было попытку двинуться на Тир, но отказался от нее, поскольку его войско было разбросано по прибрежным территориям, каждый солдат занимался своими интересами, и армия в целом устала от бесконечных сражений и затяжной войны. Кроме того, все франки прибрежных областей сконцентрировались в Тире, поэтому он решил, что лучше всего пойти на 'Аскалан, город, который, как он предполагал, можно будет взять без труда. В 26-й день месяца жумада II (2 сентября) он разбил лагерь под этим городом, по пути взяв в руки несколько населенных пунктов, в частности, ар-Рамлу, Бейну и ад-Дарун. Были приготовлены баллисты, чтобы обрушить стены 'Аскалана, и в результате яростной атаки город удалось взять в последний день того же месяца. Султан оставался в лагере за пределами стен города, пока отряды его войск брали Газу, Бейт-Дибрин и ан-Натрун, покорившиеся без единого удара. Спустя тридцать пять лет после захвата 'Аскалана франками они освободили город в 27-й день месяца жумада II 548 г. (19 сентября 1153 г.)».

После короткого пребывания в Акре, Саладин направился на север. Он подошел к Тиру, но решил не задерживаться у могучих стен этой крепости. 29 июля сдалась без сопротивления Сайда, за которой последовали Бейрут и Джубейль.

Затем султан вернулся к Тиру, где собрались все уцелевшие крестоносцы, но так и не осадил его. Это стало большой ошибкой, так как именно через Тир в дальнейшем прибыли в Палестину участники Третьего крестового похода.

4 сентября капитулировал Аскалон, а потом Газа, оплот тамплиеров. Саладин направил нескольких эмиров своей армии в окрестности Иерусалима, где они овладели Вифлеемом. Султан направил жителям Иерусалима предложение сдаться без боя, причем жители, желающие выехать, смогут покинуть город со всем своим имуществом, культовые места христиан будут пользоваться уважением, и тем, кто захочет в будущем посетить их, не будут чиниться преграды. Но иерусалимцы решили защищаться.

Тогда Саладин обложил Иерусалим. Его оборону возглавил Балеан Ибелинский, правитель Рамлеха. «Этот сеньор, по словам Ибн аль-Асира, имел у франков ранг почти равный королевскому». Он покинул Гиттин незадолго до поражения и потом бежал в Тир. Его жена находилась в Иерусалиме, и летом он попросил у Саладина разрешение отправиться на ее поиски, пообещав ехать без оружия и провести в Святом Граде не более одной ночи. Но в Иерусалиме его уговарили остаться, поскольку только он мог воодушевить горожан на борьбу. Балеан, будучи человеком чести, не мог нарушить договор с султаном. Поэтому он лично встретился с Саладином, чтобы узнать, как ему поступить, и султан освободил его от данного обязательства и даже под охраной доставил его жену в Тир.

М.А. Заборов отмечал: «Победа при Хаттине явилась прелюдией к последовавшим затем главным успехам мусульман. Салах ад-Дин быстро завладел почти всеми прибрежными городами к югу от Триполи: Акрой, Бейрутом, Сайдой, Яффой, Кесарией, Аскалоном. Иерусалим был отрезан от сообщения с Европой. Мусульмане захватили также важнейшие крепости крестоносцев южнее Тивериады, кроме Крака и Крака де Монреаль. Во второй половине сентября 1187 г. войска султана осадили Иерусалим. Его малочисленный гарнизон был не в состоянии отстоять город от натиска 60-тысячной армии противника. Видя бесполезность дальнейшего сопротивления, население после шести дней борьбы решило сдаться на милость победителя. 2 октября 1187 г. были открыты ворота, и мусульмане заняли город. Над ним горделиво реяло теперь желтое знамя султана.

Проявив государственную мудрость, Салах ад-Дин обошелся с Иерусалимом и его жителями – не в пример крестоносным захватчикам, вырвавшим город из-под власти Египта около столетия назад, – гораздо мягче. Не было ни бессмысленных жестокостей, ни разрушений. Правда, за свою “милость” султан назначил довольно высокую цену, но тем не менее жителям-христианам разрешалось в течение 40 дней покинуть Иерусалим, уплатив выкуп: с каждого мужчины – 10 золотых, с каждой женщины – 5, с ребенка – 1 золотой. Около 20 тыс. бедняков не смогли собрать выкупных денег. Тамплиеры и госпитальеры, располагавшие средствами, отказались предоставить их для выкупа бедноты: они-де не вправе распоряжаться переданными им на хранение чужими деньгами. Только угроза возмущения заставила орденских рыцарей раскошелиться – они уплатили 14 тыс. золотых за 7 тыс. бедняков (выкуп за двух женщин или десятерых детей приравнивался к сумме, которую требовалось внести за одного мужчину). Около 15 тыс. человек так и не сумели выкупиться и были проданы в рабство.

Сравнительная мягкость поведения египетского полководца, проявленная им после взятия Иерусалима, послужила, между прочим, причиной того, что впоследствии на Западе история Салах ад-Дина обросла всевозможными легендами, в которых рассказывалось о его необыкновенном благородстве. В действительности умеренность Салах ад-Дина диктовалась соображениями политического порядка: ведь ему предстояло включить территорию государств крестоносцев в состав египетской державы, и свирепость торжествующего победителя могла бы только повредить в этом деле».

Укрепления Иерусалима были мощными, но ряды защитников ограничивались горсткой рыцарей и несколькими сотнями ополченцев. Окружение Иерусалима началось 20 сентября. Через шесть дней Саладин, ставший лагерем на Оливковой горе, приказал готовиться к последнему штурму. 29 сентября удалось пробить брешь в крепостной стене. Видя, что продолжать бой бесполезно, Балеан предложил переговоры о капитуляции. Саладин потребовал немедленной сдачи без всяких условий.

Как сообщает Ибн аль-Асир, «Балеан настаивал на гарантии сохранения жизни жителям, Саладин не обещал ничего. Балеан старался смягчить его позицию, но все было напрасно. Тогда он обратился к нему с такими словами: “О султан, да будет тебе известно, что в этом городе находится множество людей, число которых знает только Бог. Они не спешат участвовать в бою, ибо надеются, что ты сохранишь им жизнь, как ты это сделал для других; они любят жизнь и ненавидят смерть. Но если мы увидим, что смерть неизбежна, тогда, клянусь Богом, мы убьем наших детей и наших жен, мы сожжем все, что имеем, мы не оставим вам в качестве добычи ни одного динара, ни одного дирхема, ни одного мужчины и ни одной женщины, которых вы бы смогли увести в рабство. В заключение мы разрушим святыню Гроба Господня, мечеть аль-Акса и другие места, мы убьем пять тысяч мусульманских узников, находящихся у нас в плену, и потом уничтожим всех верховых и вьючных животных. И, наконец, мы выйдем и будем сражаться с вами не на жизнь, а на смерть. Никто из нас не умрет прежде, чем убьет многих из вас”».

Саладин спросил у своих советников, может ли он отказаться от клятвы взять город мечом, чтобы избежать разрушения исламских святынь. Советники ответили утвердительно, но потребовали выкупа за свободу: десять динаров за мужчину, пять за женщину и один за ребенка. Балеан согласился, но оговорил возможность освободить семь тысяч бедняков, не способных платить выкуп, за 30 тыс. динаров. После этого защитники Иерусалима сложили оружие.

В пятницу 2 октября 1187 года, на 27 день месяца раджаб 583 года хиджры, в день, когда мусульмане празднуют ночное путешествие Пророка в Иерусалим, Саладин торжественно вступил в Святой город. Не было ни убийств, ни грабежей. Несколько фанатиков потребовали разрушить храм Гроба Господня в отместку за злодеяния, совершенные франками, но Саладин запретил это делать и подтвердил, что христиане могут совершать сюда паломничество, когда захотят. Крест, установленный над Храмом в скале, был снят; и мечеть аль-Акса, переделанная в церковь, опять стала мечетью после того, как ее стены были окроплены розовой водой.

Крестоносцы тем временем продавали свое имущество, главным образом православным и яковитам-монофизитам, а также евреям, поселенным в Иерусалиме Саладином.

Аль-Адель, брат Саладина, отпустил без выкупа тысячу иерусалимцев. Затем по просьбе католического патриарха было отпущено еще семьсот, а по просьбе Балеана – пятьсот. Саладин также объявил, что без выкупа могут уйти все пожилые пленники, а также отцы семей, оказавшихся в плену. Вдовам и сиротам крестоносцев он не только дал свободу без выкупа, но и одарил их подарками.

Между тем патриарх Иерусалима выехал из города в сопровождении множества повозок, нагруженных золотом, коврами и всеми видами самого ценного имущества. Имад ад-Дин аль-Асфагани был возмущен: «Я сказал султану: “Этот патриарх везет богатства, которые стоят не меньше двухсот тысяч динаров. Мы разрешили им увозить свое добро, но не сокровища церквей и монастырей. Их нельзя отдавать!” Но Саладин ответил: “Мы должны точно соблюдать подписанные нами соглашения, тогда никто не сможет обвинить правоверных в нарушении договоров. Напротив, христиане будут везде вспоминать о благодеяниях, которыми мы их осыпали”».

Патриарх заплатил десять динаров, как все остальные, и даже воспользовался охраной, чтобы добраться до Тира.

В пятницу 9 октября, через неделю после победы, в мечети аль-Акса кади Дамаска Мохаеддин ибн аль-Заки произнес проповедь: «Слава Аллаху, даровавшему исламу эту победу и вернувшему этот город в лоно веры после векового проклятия! Слава воинству, которое он избрал для этого завоевания! И слава тебе, Салах ад-Дину Юсуфу, сыну Айюба, вернувшему этому народу его поруганное достоинство!»

Секретарь Саладина Имад ад-Дин аль-Исфахани так описал взятие Иерусалима: «В пятницу 20 числа месяца раджаб (25 сентября) султан с севера подошел к городу и разбил лагерь, перекрыв дороги франкам, оставив им открытой лишь дорогу к смерти. Он построил метательное орудие, чтобы излить потоки ужаса на проклятого врага, и вынудил его укрыться за стенами крепости, откуда тот не осмеливался больше выйти. За крепостной стеной его ждала смерть, несчастья и гибель души. Тамплиеры стонали, бароны низвергались в ад, госпитальеры возносили к небу проклятия, «братьев» неминуемо ждала смерть. Ни что не могло защитить от летевших с неба камней; огонь желания обжигал сердца сражающихся, лица воинов были обращены на оружие, пыл боя терзал их сердца, руки сжимали вынутые из ножен мечи, грудь теснило от желания дойти до конца, камни, летевшие из метательных орудий. ударялись в крепостные стены и ломали зубцы бойниц… Огненные смерчи обрушивались с неба. скалы вырастали из земли, все вокруг тонуло в вихре искр! Ничто не могло сравниться с бедствиями, наносимыми метательными орудиями, уничтожающими все на своем пути, со звуком, сопровождающим полет камней, и грохотом, с которым они приземлялись…

Враг был сломлен, его ряды разбиты, ров перейден, и начата атака: победа приветствовала мусульман, а неверных встречала смерть. В обороне была пробита брешь, и сложное стало простым. Были приложены все усилия, и цель была достигнута; те, кто упорно сопротивлялся, был ранен, преграда преодолена, дело закончено. Опасаясь полного разгрома, противник отступил. Город перешел к мусульманам, и защита неверных была сокрушена. Тогда Ибн Барзан пришел к султану и попросил сохранить жизнь его людям. Султан отказался: “Ни гарантий, ни милости вам! Наше единственное желание видеть ваше вечное унижение. Завтра мы силой захватим город, убьем и возьмем вас в плен, мы прольем кровь ваших мужчин, а женщин и детей отправим в рабство”.

Поскольку он не хотел даровать им жизнь, они смиренно умоляли его и заставили страшиться последствий такого поспешного решения: “Если мы утратим надежду сохранить наши жизни, боясь всего по вашей воле, откажемся от всякой надежды, если мы будем убеждены, что более нет выхода, ни мира, ни здравия, ни милости, ни благородства, тогда мы пойдем на смерть и дорого возьмем за наши жизни…

Прежде чем погибнуть, каждый из нас поразит десятерых, рука врага не коснется нас, не получив прежде смертельного удара. Мы сожжем дома, мы разрушим мечеть. И мы навлечем на вас позор за наше рабство. Мы снесем мечеть Омара и заставим вас страдать от этой потери; мы умертвим всех пленных мусульман, а их у нас тысячи, так как всякий знает, что мы не терпим бесчестия и что мы поборники чести. Добро наше мы уничтожим, чтобы оно не попало к вам в руки, детей наших мы убъем, и они сами будут умолять нас о смерти. Какую выгоду извлечете вы от отказа, потеряв всякую выгоду? Сколько разочарований породила надежда на успех, в то время как зло может быть исправлено только миром! Сколькие пустившиеся в путь во мраке сбились с пути в ночи до наступления рассвета!”

Тогда султан созвал совет и пригласил на него военачальников победоносных войск, чтобы посоветоваться и узнать их мнение, открытое или тайное; он пригласил их, чтобы узнать их сокровенные мысли, выяснить самые секретные планы, он хотел знать, что они думают, он просил их высказаться о наиболее подобающем решении, обсуждая с ними условия мира…

Таким образом, после бесчисленного числа молитв, переговоров, встреч, мольбы и ходатайств удалось договориться о сумме, которая в полной мере удовлетворит нас и станет гарантией. Заплатив ее, они выкупят людей и имущество и спасут жизни мужчин, женщин и детей, но с тем условием, что тот, кто в сорокадневный срок не сможет или не захочет выплатить долг, станет нашим рабом. Плата была такова: десять динар за мужчину, пять за женщину, два за ребенка, независимо от того, кто это мальчик или девочка. Ибн Барзан, патриарх и магистры орденов тамплиеров и госпитальеров стали гарантами договора. Ибн Барзан внес 30 000 динар за бедняков, выполнив, таким образом, свое обязательство в полной мере. Заплатившие тотчас же покидали свои дома, сознавая, что уже никогда не вернутся в них.

После установления размера дани, в пятницу 27 числа месяца раджаб (2 октября), они под давлением сдали нам город, как отдают полученное нечестным путем добро, а не дань. В городе было более 100 000 человек, в том числе женщины и дети. Повсюду закрыли ворота, и наместники проходили по домам, собирая дань. У каждых ворот стоял эмир и военачальник. Они вели счет входящих и выходящих: кто платил, тот мог выйти, кто не мог выплатить долг, попадал в тюрьму…

Франки начали продавать свое имущество, извлекая из тайников ценные вещи, которые они продавали на рынках за очень маленькую цену.

Великий патриарх забрал все, что было в храме Гроба Господня: слитки из золота, золотую и серебряную ткань. Также он забрал все ценные металлы и ткани из церкви Воскресения. Тогда я сказал султану: “Это огромные богатства, размер которых, видимо, достигает 200 000 динаров; им дали согласие на вывоз имущества, но не Того, что находится в церквях и монастырях. Нельзя допустить, чтобы они остались в руках этих злодеев”. Но он ответил мне: “Если мы используем договор им во вред, то нас обвинят в нарушении данного нами слова, так как сути дела никто не будет знать: будет лучше в точности выполнить данное им обещание. Таким образом, никто не сможет обвинить верующих в нарушении условий договора. Напротив, христиане объявят о благодеяниях, которыми мы их щедро одарили. Так они оставят все тяжелое и унесут с собой все легкое и ценное, стряхнув пыль со своего наследства и грязь с храма Гроба Господня”.

Когда Иерусалим был очищен от грязи поганых франков и скинул одеяние унижения, вернув себе достоинство, христиане, заплатив условленную сумму, отказались уходить и молили, чтобы им позволили остаться и не обращались с ними грубо. Они не щадили себя в работе и не жалели своих сил, принимая с готовностью любую новую, возложенную на них обязанность…

Они оказались в полной зависимости и обратились за покровительством к мусульманскому государству. Христиан использовали в качестве слуг и служащих, выполнявших ничтожные поручения. И к этому последнему испытанию они относились, как к благу».

Таким образом, милосердие, проявленное Саладином к жителям Иерусалима, было вызвано не прирожденным гуманизмом султана (он и слова-то такого наверняка не знал), а элементарным политическим расчетом. Особо следует подчеркнуть, что защитники города практически вынудили Саладина сохранить им жизнь, угрожая в противном случае, что они все погибнут, предварительно разрушив город, так что армия султана не получит ни добычи, ни святынь.

Бернард казначей так описывает взятие Иерусалима Саладином: «Когда графиня узнала, что король взят и христиане поражены, она сдала Саладину Тивериаду. В тот же день Саладин отправил часть своих рыцарей к Назарету, и город сдался. В среду он пошел к Аккону, и тот сдался; оттуда к Тиру, но Саладин не хотел начинать осады, потому что там заперлись рыцари, ушедшие с поля сражения. При этом случае Балиан Ибелин просил у Саладина охранной грамоты для пути в Иерусалим, чтобы оттуда привести королеву, свою жену и своих детей. Саладин дал ему то охотно, но с условием, чтобы он не оставался в Иерусалиме долее одной ночи и не воевал против него.

Когда Балиан прибыл в Иерусалим, городское население встретило его с радостью, дало по этому случаю праздник и просило его именем Бога взять на себя его защиту и управление. Он отвечал, что не может, ибо дал клятву Саладину, что останется только одну ночь. Патриарх ему отвечал: “Государь, я разрешаю вас от греха и клятвы, данной вами Саладину; знайте, что больше греха сдержать ее, чем нарушить; будет великий стыд и вам, и вашим наследникам, если оставите Иерусалим в настоящем его положении, и никогда на земле не будет вам никакой чести”. Тогда Балиан обещал остаться. Жители города дали ему вассальную присягу (homage) и признали его своим государем. В Иерусалиме оставалась еще королева, жена короля Гвидо, но спасшихся после битвы было всего два рыцаря. Тогда Балиан Ибелин возвел в рыцари 50 сыновей горожан; и знайте, что город был так переполнен женщинами и детьми, убежавшими туда при известии о плене короля и поражении христиан, что по размещении их по домам, сколько то было возможно, другие должны были оставаться на улицах. Тогда патриарх и Балиан открыли памятник Гроба, покрытый серебром, и обратили все это в монету, для раздачи рыцарям и пехоте. И каждый день рыцари и простые воины ходили по стране около города и закупали съестные припасы, предвидя близкую осаду.

Впрочем, остановимся говорить об Иерусалиме и обратимся к Саладину, который стоял подле Тира. Саладин полагал, что пока находятся в Тире те рыцари, ему не удастся ничего сделать. Потому он пошел дальше и осадил город Сайетт (Saida, Sidon), отстоящий на шесть миль от Тира. При этом он взял город Габул, а потом замок Батрий. Из этого-то замка происходила та дама, которую граф Триполя не соглашался выдать за Герара Рошефор, который с досады вступил в Тампль: отсюда произошла та вражда, которая погубила страну. Когда граф Триполи узнал, что Саладин вступил в его землю, он пустился морем вместе с князем Антиохии и со всеми рыцарями и удалился в Триполи; но он не долго жил по своем прибытии туда и, как говорят, умер от печали, оставив свои владения сыну, князю Антиохии, который с того времени сделался графом. Когда Райнольд Сидонский и начальник Тира увидели, что все рыцари удалились и что у них осталось мало людей и мало пищи, они пригласили к себе Саладина и обещали сдать ему Тир. Саладин, услышав о том, пришел в великую радость; он избрал одного рыцаря и отправил с ним свое знамя, чтобы водрузить его на башне; но начальник отвечал, что он не смеет сделать того, опасаясь жителей города, но как только явится Саладин, он водрузит его знамя и удержит. Рыцарь возвратился и донес о том Саладину. Тогда Саладин поспешно отправился к Тиру; но Бог еще до его прибытия послал городу помощь, не желая его погубить; Господу было угодно удержать Тир за христианами, чтобы у них оставалось хоть немного земли».

Тир спасло прибытие Конрада Монферратского, сына маркграфа Монферратского, находившегося в плену у Саладина. Он прибыл в Тир еще до прихода Саладина, отказался сдать ему город и возглавил его оборону.

Бернард Казначей свидетельствовал: «Когда Саладин увидел, что ничего нельзя сделать с Тиром, он удалился, осадил Цезарею и взял ее; оттуда пошел к Яффе и взял ее; потом подошел к Аскалону и осадил его; но город оказался хорошо укрепленным, и Саладин не мог его взять так легко, как он прежде думал. Тогда он пошел в Дамаск, чтобы привести в лагерь иерусалимского короля. После прибытия его Саладин сказал жителям Аскалона, что если они желают сдать ему город, то он даст свободу им и королю. Король переговаривался со своими людьми, находившимися в городе, и объявил им, что он не желает сдачи Аскалона для себя, ибо это было бы жаль сделать для одного человека: но он просил их именем Бога, если они не будут в состоянии держаться и сдадутся, то пусть это устроят так, чтобы и он получил свободу. Тогда граждане собрались, совещались и объявили, что они не видят ниоткуда себе помощи, а потому лучше сдать город для спасения жизни и имущества, нежели умереть от голода или быть взятыми силой. Они и сдали город Саладину на следующих условиях: им и их имуществу обеспечивается независимость, и Саладин обязуется доставить их безопасно на землю христиан. Король был освобожден вместе с другими девятью, которых он выберет в темнице; но король должен был остаться в заключении до конца марта, а Аскалон сдался в конце августа предшествовавшего года.

Овладев Аскалоном, Саладин отправил короля в Наплузу (Naрles) и предложил королеве, его жене, отправиться туда же, потому что он не желал бы видеть ее в Иерусалиме во время осады. Когда королева узнала о том, она отправилась к королю в Наплузу и оставалась там до тех пор, пока Саладин не овладел Иерусалимом. В день взятия Аскалона к Саладину явились посланные из Иерусалима, которых он пригласил для переговора о сдаче города, если то будет возможно. Это происходило в пятницу, и солнце около девятого часа так изменилось, что казалось – наступила ночь. Тогда Саладин сказал гражданам Иерусалима, что они сами видят, что вся Сирия, кроме Тира и Иерусалима, завоевана, а потому, сдав ему город добровольно, они поступят благоразумно. Я забыл вам сказать, что в день взятия Аскалона Саладину сдались и все его окрестные замки. Граждане Иерусалима отвечали ему, что, если то угодно Богу, они никогда не сдадут города. “А я вам говорю, – возразил Саладин, – что вы это сделаете. Я очень верю, что Иерусалим – Божий дом; такова наша вера. Я неохотно приступаю к осаде Божьего дома и не возьму его приступом, если возможно сделать то же по договору и согласию. Я вам дам 30 тысяч византинов (besans), если вы обещаете сдать Иерусалим. Вы можете идти на пять миль в сторону, куда пожелаете, и можете пахать землю в 5 милях от города; я вам доставлю столько съестных припасов, сколько их нигде нет по такой дешевой цене. Предлагаю вам перемирие до Пятидесятницы; и когда это время наступит, защищайтесь, если получите откуда-нибудь помощь; но если никто не придет к вам, сдайте город, и я прикажу отвести вас в целости на христианскую землю со всем имуществом”. Но они отвечали, что, если угодно Богу, они никогда не сдадут города, где Господь претерпел смерть и пролил за нас свою кровь. Когда Саладин увидел, что они не уступают ему города миролюбиво по договору, он поклялся, что возьмет его не иначе как силой.

Пока Саладин стоял перед Аскалоном Балиан Ибелин просил его именем Бога дать охранную грамоту его жене и детям для препровождения их в Триполи; сам же он не может выполнить условий, предписанных Саладином при отъезде его в Иерусалим, ибо за ним так строго наблюдают, что нет возможности уйти. Саладин владел тогда всем королевством, за исключением Иерусалима, Тира и Крака. Крак никогда не был им осаждаем, но после завоевания страны, спустя два года, голод принудил его жителей к сдаче. Прежде, нежели решиться на то, они продали сарацинам своих жен и детей для покупки съестных припасов, и в замке не было ни одного животного, ничего другого, чем они могли бы питаться. Саладин был очень обрадован, когда они сдались, он выкупил жен и детей, проданных ими, и возвратил им все; сверх того, дал им большую награду и приказал отвести их в христианскую землю. Он поступил так потому, что они столь хорошо и честно защищали замок, пока могли, не имея владетеля. В среду вечером Саладин отправился из Аскалона для осады Иерусалима; на следующий день он обложил город от женской больницы прокаженных (maladerie, то есть malum Lazari, болезнь Лазаря) до мужской и ворот Св. Стефана. Но до начала осадных действий он предложил жителям сдать город на условиях, высказанных им под Аскалоном; если же они не согласятся, то пусть знают его клятву в случае приступа овладеть городом не иначе как силой. Жители Иерусалима отвечали, что он может делать, что хочет, но они не уступят города. Тогда Саладин приказал изготовиться к приступу. Жители также вооружились и вступили в битву с сарацинами, но сражение недолго продолжалось, ибо утреннее солнце било прямо им в глаза, и они отступили в ожидании вечера, когда возобновился приступ до самой ночи. Так Саладин действовал 8 дней, и сарацины не могли загнать христиан в город, ибо они целый день оставались за городом, даже два-три раза гнали сарацин до самих палаток. С этой же стороны сарацины не могли поставить ни камнеметательных машин, ни других осадных орудий. Тогда сарацины начали нападать на христиан следующим образом; они не беспокоили их до девятого часа дня, а после того солнце становилось за спиной сарацин и в лицо христианам, также и пыль: тогда только турки шли на приступ, имея в руках лопатки, которыми они подбрасывали на воздух песок и пыль, летевшие в глаза и лицо христианам. Когда сарацины убедились, что они ничего не могут сделать с этой стороны, они переменили место осады и обошли город с другой стороны, от ворот Св. Стефана до ворот Иосафата и аббатства Масличной горы, откуда они могли видеть все, что делается в городе, исключая узких переулков.

Эта перемена произошла в пятницу. Когда осада повелась с этой стороны, христиане были до того стеснены, что не могли делать вылазок, ибо на всем этом пространстве у них не было ни ворот, ни закрытых ходов (рosternes), которыми можно было бы выйти в поле, исключая хода Магдалины, которым сообщались между двух стен. В день перемены плана осады Саладин устроил камнеметательную машину, которая в тот же день пустила семь раз камни в городскую стену; ночью прибавили орудий, так что на следующий день уже было до 12 машин, укрепленных балками. Утром Саладин, вооружив своих рыцарей, повел их тремя отрядами на приступ; они держали перед собой щиты. Стрелки шли позади и пускали стрелы градом, так что в городе не нашлось человека, который осмелился бы показаться на стенах. Турки дошли до рвов и, спустив туда копачей (mineurs), приставили лестницы к стенам. В два дня они подкопали стены на 15 локтей (toises). Подкопав и подперев стену бревнами, они подложили огня, и подкопанная часть стены обрушилась в ров. Христиане не могли вести контрмины (miner encontre), ибо опасались камней и стрел, которых они бы не выдержали. Тогда христиане собрались для совещания, как поступить; они явились к патриарху и к Ибелину и говорили им, что они предпочитают идти ночью для нападения на лагерь и умереть в честном в бою, нежели быть взятыми в городе и постыдно умерщвленными. Они видели, что нет возможности выдерживать долее, что дальнейшая защита не послужит ни к чему и лучше уже умереть там, где Христос претерпевал за нас смерть, нежели сдать город. Граждане, рыцари и простые воины согласились с этим решением, но патриарх предложил противное: “Господа, я вполне одобрил бы это, ежели бы не было ничего другого; но если мы погубим себя и вместе с собой других, которых могли мы бы спасти, то в таком случае тот план нехорош: на каждого человека в городе приходится до 50 женщин и детей; если же мы падем, то сарацины захватят их и не убьют, а обратят в веру Магомета, и они будут потеряны для Бога; если же, с Божьей помощью, кто-нибудь из нас мог бы ходатайствовать перед сарацинами так, чтобы мы могли выйти и скрыться в христианской земле, то такой исход дела казался бы мне лучшим, нежели подверженная случайностям битва”.