Текст книги "План Б: Как пережить несчастье, собраться с силами и снова ощутить радость жизни"

4. Сочувствие к себе и уверенность в себе Как примириться с собой

Когда Кэтрин Хоук было двадцать пять, они с мужем отправились в Румынию в поездку по линии церкви, чтобы помогать детям-сиротам с ВИЧ. Домой в Нью-Йорк она вернулась с горячим желанием делать для нуждающихся еще больше. Потом подруга пригласила ее присоединиться к христианской группе для посещения тюрьмы в Техасе. Кэтрин, работавшая тогда в сфере венчурного капитала, обратила внимание на то, что многие заключенные обладают теми же навыками и драйвом, что и успешные предприниматели. Она начала каждые выходные летать в Техас и вести там курсы бизнеса для заключенных. Со временем Кэтрин узнала, что почти каждый четвертый американец имеет криминальное прошлое, а каждый двадцатый сидит в тюрьме. Хотя большинство после освобождения готовы честно трудиться, их прошлое мешает им найти работу. Кэтрин была убеждена, что эти люди заслуживают второго шанса.

Она ушла с работы и вложила все сбережения в создание благотворительной программы предпринимательства для заключенных (Prison Entrepreneurship Program), которая была направлена на то, чтобы готовить их к трудоустройству и созданию собственного бизнеса. За пять лет программа расширилась до масштабов страны, ее выпускниками стали шестьсот человек, и с ее помощью было основано шестьдесят новых предприятий. Губернатор Техаса вручил Кэтрин награду за общественную деятельность.

А потом в одночасье рухнула личная жизнь Кэтрин. После девяти лет брака ее муж неожиданно потребовал развода и ушел, не простившись. «Это был самый мрачный период в моей жизни, – рассказывала нам она. – В моем окружении развод нередко воспринимается как грех. Люди говорили: "Господь не одобряет разводы"». Она боялась обсуждать с кем-либо свою ситуацию. Но была группа людей, которые, она точно знала, не будут ее винить, – выпускники программы. Зная, что им прекрасно известно, что такое предубеждения, она обратилась за поддержкой к ним. Они помогли ей переехать и стали самыми близкими доверенными лицами. В это тяжелое для нее время она потеряла понятие о границах и в конце концов вступила в интимные отношения с несколькими своими бывшими учениками. Эти мужчины уже освободились из мест заключения, так что Кэтрин не нарушала никаких законов, но Техасское управление уголовной юстиции сочло ее поведение недопустимым. Ей запретили появляться в техасских тюрьмах и работать по программе. Так Кэтрин стала героиней статей под заголовками вроде «Тюремный секс-скандал».

Многие годы она убеждала работодателей и жертвователей быть сознательными, просила их представить, что было бы, если бы всю их жизнь определяли по одной совершенной ошибке. И вдруг это случилось в ее жизни. «Я надругалась над собственными духовными ценностями. Мне казалось, что меня окружает непробиваемая стена стыда, – говорила она нам. – Я потеряла свою идентичность как лидер. Я была в финансовой пропасти. Мне не хотелось жить, потому что я считала, что разрушила свое жизненное призвание, данное мне Господом». Она пыталась покончить с собой.

Кэтрин посвятила себя тому, чтобы помогать людям получить второй шанс. Она пыталась внушить обществу сочувствие к бывшим преступникам. Но теперь ей нужно было найти сочувствие для себя. О сочувствии к себе говорят незаслуженно мало, возможно, потому, что часто путают с его менее приятными родственниками – жалостью к себе и потворством своим слабостям. Психолог Кристин Нефф описывает сочувствие к себе как отношение к себе с такой же добротой, с какой мы относились бы к другу. Оно позволяет нам реагировать на собственные ошибки с вниманием и пониманием, а не критиковать и не стыдить себя.

Ошибки совершают все. Какие-то из них могут быть незначительными, но иметь серьезные последствия. Мы на долю секунды отводим взгляд от детской площадки, и именно в этот момент ребенок падает. Мы перестраиваемся на дороге и врезаемся в машину, попавшую в слепую зону. Но мы совершаем и большие ошибки – выносим неверные суждения, не исполняем свой долг, поступаем с кем-то нечестно. Никто не в силах изменить уже сделанного.

Сочувствие к себе порождается осознанием того, что наши несовершенства – это неотъемлемая часть человеческой природы. Те, кто действительно проникается этим осознанием, быстрее восстанавливаются после пережитых трудностей. В ходе исследования, посвященного людям, которые пережили развод, было установлено, что стойкость не зависит от их самооценки, уровня оптимизма или депрессии до развода, а также от продолжительности завершившихся отношений. Справиться с трудностями и двигаться дальше больше всего помогает сочувствие к себе. Среди военных, вернувшихся с войны в Афганистане и Ираке, у тех, кто был добр к самим себе, симптомы посттравматического расстройства были гораздо менее выражены. Сочувствие к себе связано с ощущением счастья и удовлетворенности жизнью, со снижением количества эмоциональных проблем и тревожности. Оно помогает как мужчинам, так и женщинам, но, поскольку женщины обычно более строги к себе, зачастую они получают от него больше преимуществ. По наблюдениям психолога Марка Лири, сочувствие к себе «может стать противоядием от жестокости, с которой мы порой относимся сами к себе».

Часто сочувствие к себе сосуществует с раскаянием. Это не означает уклонения от ответственности за свое прошлое. Главное – не казнить себя настолько сильно, чтобы это могло отрицательно повлиять на будущее. Сочувствие к себе помогает понять, что, даже если вы сделали что-то плохое, это еще не делает вас плохим человеком. Не думайте: «Если бы я не был таким…» Думайте: «Если бы я не сделал этого…» Именно поэтому исповедь в католической религии начинается со слов «Прости меня, отче, ибо я согрешил», а не: «Прости меня, отче, ибо я грешник».

Виня себя за действия, а не за личные качества, мы можем испытывать вину, но не стыд. Юмористка Эрма Бомбек как-то пошутила: «Вина – это такой подарок, который постоянно дарит вам сам себя». Стряхнуть ее груз бывает тяжело, но в то же время чувство вины помогает стремиться к тому, чтобы стать лучше. Оно подталкивает нас исправить зло, причиненное в прошлом, и делать более разумный выбор в будущем.

Стыд оказывает совсем другое воздействие: он заставляет людей чувствовать себя мелкими и бесполезными, что приводит либо к агрессивности, либо к самоуничижению. По данным исследования, проведенного среди студентов колледжей, те, кто был более склонен не к чувству вины, а к стыду, оказались и более подвержены алкогольной или наркотической зависимости. Заключенные, испытывающие стыд, на 30 % чаще совершают повторные преступления, чем те, кто чувствует себя виноватыми. Склонные к стыду ученики младших и средних классов более жестоки и агрессивны, а те, кому свойственно чувство вины, лучше умеют разрешать конфликты мирным путем.

Правозащитник Брайан Стивенсон, возглавляющий Инициативу за равное правосудие, говорит: «Все мы чем-то надломлены. Все мы когда-то кому-то причиняли боль». Он глубоко убежден, что «каждый человек – это нечто большее, чем худшая вещь, которую он сделал в жизни». К пониманию этого пришла и Кэтрин Хоук. Первым человеком, к которому она обратилась за помощью, был ее пастор, который убеждал ее простить себя и исправить содеянное. «Я смогла начать сочувствовать себе только тогда, когда приняла и признала собственные ошибки», – рассказывала она. Она написала откровенное письмо раскаяния всем семи с половиной тысячам волонтеров ее программы и тем, кто ее поддерживал, и призналась в том, что она сделала. Ей пришло больше тысячи ответов от людей, которые благодарили ее за честность и говорили, что верят в нее. Многие спрашивали, что она будет делать дальше. Сама Кэтрин не видела для себя никакого будущего, но другие увидели. «Любовь этих людей вернула меня к жизни», – говорит она и признает, что научилась сочувствовать себе.

Для Кэтрин ключом к возвращению к жизни стали письма, которые она писала людям, и ее собственный дневник. Она вела его, сколько себя помнила. «Ведение дневника – это не совсем медитация, – рассказывала она нам, – но это помогает мне успокоиться и поразмышлять. Я смогла найти слова, чтобы выразить свои чувства».

Ведение дневника очень помогает научиться сочувствовать себе. В одном эксперименте людей просили вспомнить случаи неудач или унижений, которые заставляли их плохо относиться к себе, – например, провал на экзамене, нелепое падение на соревнованиях или забытые слова в пьесе. Они должны были писать сами себе письма с выражением понимания, которое могли бы продемонстрировать другу, попавшему в такую же ситуацию. По сравнению с контрольной группой, в которой участники писали только о своих положительных качествах, у тех, кто проявил доброту к себе, показатели уровня счастья оказались на 40 % выше, а уровня злости – на 24 % ниже.

Преобразование чувств в слова помогает и в анализе и преодолении тяжелых обстоятельств. Уже несколько десятилетий назад специалист в области психологии здоровья Джейми Пеннбэйкер собрал две группы студентов и попросил их по пятнадцать минут каждый день делать записи в дневнике. Одни должны были писать на темы, не затрагивающие глубоких чувств, а другие, наоборот, о наиболее травматических событиях своей жизни – изнасилованиях, попытках самоубийства, жестоком обращении в детстве и т. п. После первого дня ведения записей участники из второй группы чувствовали себя более несчастными, и у них поднималось артериальное давление. Это вполне объяснимо, так как обращение к травмам прошлого всегда болезненно. Но когда Пеннбэйкер собрал данные спустя полгода, эффект оказался противоположным: те, кто писал о травмах и трагедиях, стали чувствовать себя гораздо лучше как эмоционально, так и физически.

С тех пор терапевтический эффект дневниковых записей был подтвержден более чем сотней экспериментов. Они помогают студентам-медикам, пациентам с хроническими болями, жертвам преступлений, заключенным в тюрьмах строгого режима и женщинам после родов. Этот эффект можно наблюдать у представителей разных культур и в разных странах – от Бельгии до Мексики и Новой Зеландии. Рассуждения на бумаге о травмирующих переживаниях снижают тревожность и злость, повышают успеваемость, помогают реже пропускать работу и смягчают удар в случае ее потери. Среди преимуществ для физического здоровья можно назвать увеличение числа Т-лимфоцитов, лучшее функционирование печени и повышение иммунитета. Даже если сделать записи всего несколько раз, уделив этому несколько минут, это может иметь значение. «Вы не обязаны вести дневник всю оставшуюся жизнь, – говорит Пеннбэйкер. – Вы можете начать, когда чувствуете в этом потребность, а потом перестать».

Называние негативных эмоций облегчает их переживание, и чем конкретнее название, тем лучше. «Мне одиноко» работает лучше, чем расплывчатое «Мне плохо». Выражая чувства в словах, мы обретаем больше власти над ними. В одном исследовании людям, которые боялись пауков, сообщали, что сейчас им покажут объект их страхов. А потом всем участникам дали разные инструкции. Одним советовали отвлечься, другим – подумать о том, что пауки не опасны, третьим – ничего не делать, а четвертым – назвать чувства, которые они испытывают по отношению к паукам. Когда испытуемым действительно показывали паука, у тех, кто идентифицировал свои чувства, физиологическое возбуждение оказывалось существенно ниже, и они с гораздо большей готовностью приближались к нему.

Здесь нужно сделать оговорку. Сразу после трагедии или кризиса ведение дневника может дать отрицательный эффект: для некоторых людей в это время рана еще слишком свежа, чтобы анализировать свои переживания. Дневник помогает преодолеть острое чувство одиночества и способен поднять настроение, но далеко не всегда может избавить от скорби или симптомов депрессии. Тем не менее он помогает осмыслению. Тем, кто не любит писать, можно посоветовать делать записи на диктофон – это работает так же хорошо. По всей видимости, выражение чувств после перенесенной травмы невербальными способами – через живопись, музыку или танец – дает меньший положительный эффект (зато по крайней мере ничьи чувства не пострадают, если ваше злобное абстрактное полотно попадет не в те руки).

Кэтрин ведение дневника помогло идентифицировать мысли, которые не давали ей двигаться вперед, например: «Люди будут любить меня, только если я смогу им что-то предложить» или «Если я полагаюсь на других, значит, я слабая и убогая». Психологи называют это самоограничивающими убеждениями, и Кэтрин решила заменить их на убеждения, которые назвала самоосвобождающими. Она написала: «Моя ценность не связана намертво с моими действиями» и «Я могу позволить другим людям заботиться обо мне – и я сама должна заботиться о себе».

Через год терапии Кэтрин была готова вернуться к своему делу: помогать людям бросать вызов обстоятельствам и собственному прошлому. Начав заново в Нью-Йорке, она основала Defy Ventures – программу обучения бизнесу для нынешних и бывших заключенных. В одном из курсов, которые она разработала, ученики узнают, как определить свои самоограничивающие убеждения и заменить их самоосвобождающими. Недавно мне довелось побывать в тюрьме вместе с Кэтрин. Я увидела, как она помогает заключенным, «будущим предпринимателям», как она их называет, характеризуя по их будущим целям, а не по прошлым травмам и ошибкам. За шесть лет работы Defy Ventures помогла более чем 1700 выпускникам программы и участвовала в основании и финансировании 160 новых предприятий. Уровень занятости среди этих выпускников составляет 95 %, а количество рецидивов – всего 3 %!

Кэтрин вновь обрела уверенность в себе не только в профессиональной, но и в личной жизни. В 2013 году она вышла замуж за Чарльза Хоука, который настолько проникся целями программы, что оставил работу финансиста и присоединился к Кэтрин. «Я получила второй шанс как жена, – говорит Кэтрин. – Я получила второй шанс в жизни. И я получила второй шанс на то, чтобы дать второй шанс другим».

Уверенность в себе необходима для счастья и успеха в жизни. Когда ее не хватает, мы зацикливаемся на своих ошибках. Мы не в состоянии принимать новое и обучаться новому. Мы боимся пойти даже на маленький риск, который сулит огромные возможности. Мы решаем не претендовать на новую должность, и несостоявшееся повышение ставит точку в нашей карьере. Мы не находим в себе смелости пригласить кого-то на свидание и лишаем себя возможности найти любовь всей своей жизни.

Я, как и многие, всю жизнь боролась с сомнениями в себе. В колледже на каждом экзамене я боялась провалиться. И каждый раз, когда мне удавалось не опозориться или даже ответить действительно хорошо, я считала, что просто смогла обмануть профессоров. Потом я узнала, что это явление называется синдромом самозванца и, хотя он свойственен и мужчинам, и женщинам, женщины обычно больше ему подвержены. Спустя почти двадцать лет, видя, как те же самые сомнения в себе мешают многим женщинам в работе, я прочитала лекцию на TED, в которой убеждала женщин «сесть за стол». Эта лекция послужила основой для моей книги «Не бойся действовать»[2]2
  Сэндберг Ш. Не бойся действовать: Женщина, работа и воля к лидерству. – М.: Альпина Паблишер, 2017.


[Закрыть]. Исследования и открытый разговор о том, как я боролась с собственной неуверенностью, помогли мне найти пути укрепления уверенности в себе. Убеждая других женщин верить в себя и делать то, что они делали бы, если бы страх не мешал им, я усваивала эти уроки сама.

А потом я потеряла Дэйва. Когда умирает любимый человек, мы ожидаем, что будем горевать. Мы ожидаем, что будем злиться. Чего мы не предполагаем – по крайней мере я не предполагала, – так это того, что утрата также может породить сомнения в себе во всех сферах жизни. Эта потеря уверенности – еще один симптом повсеместности: мы сталкиваемся с трудностями в одной области и неожиданно перестаем верить в свои способности и во всех остальных. Первичная потеря ведет к вторичным. Моя уверенность в себе рухнула мгновенно. Это напоминало виденную мной когда-то картину, как дом по соседству, который строился не один год, был разрушен за несколько минут. Бум! Был дом – и нет дома.

В мой первый день на работе после смерти Дэйва мы с Марком были на совещании с командой рекламщиков Facebook. Чтобы проиллюстрировать какой-то момент, я повернулась к Бозу, нашему главе инженерно-производственного отдела, и сказала: «Ты должен это помнить по нашей совместной работе в Google». Все бы ничего… только Боз никогда не работал со мной в Google. Он начал свою карьеру в Microsoft, которая тогда была конкурентом Google.

На следующем совещании я очень хотела хоть чем-то быть полезной. Чем угодно. Кто-то спросил о чем-то коллегу, но я, перебив, начала отвечать сама… и никак не могла замолчать. Где-то посередине я поняла, что слишком увлеклась и говорю уже не о том, но все равно продолжала говорить, не в силах остановиться. Вечером я позвонила Марку, чтобы сказать, что знаю, что выставила себя полной дурочкой. Дважды. Что я все помню. «Не переживай, – ответил Марк. – Ты и раньше могла что-нибудь перепутать и сказать, что Боз работал в Google». Утешил, нечего сказать.

На самом деле он действительно меня утешил. Но даже если я и раньше могла совершать такие ошибки, теперь это было все, на чем я могла сосредоточиться. Потом Марк напомнил мне о нескольких моих высказываниях на совещании, которые были очень к месту, – но ни одного из них я не помнила. Дальше он сказал, что никто, и он в том числе, и не ждет от меня, что я сейчас смогу постоянно держать все под контролем. Это замечание помогло мне установить для себя более разумные ожидания и перестать быть слишком строгой к себе. Сочувствие Марка подтолкнуло меня к тому, чтобы учиться самой относиться к себе с сочувствием. Я была очень благодарна за то, что у меня такой понимающий босс, я знаю, что не всем так везет. Во многих местах люди даже не могут получить отпуск в случае потери кого-то из близких. Сочувствие на рабочем месте не должно быть роскошью; очень важно выработать такую политику, которая обеспечивала бы людям необходимое освобождение от работы и прочую поддержку, чтобы им не приходилось надеяться только на доброту руководства.

Ободренная словами Марка и разговором с отцом, состоявшимся в тот же вечер, я на следующий день снова пришла на работу. И на следующий. И в последующие дни. Но во все эти дни мое горе часто не давало мне мыслить ясно. В середине совещания образ тела Дэйва, лежащего на полу в том спортзале, возникал у меня перед глазами. Это была словно еще одна реальность – я знала, что нахожусь в переговорной Facebook, но в то же время мне казалось, что его тело тоже здесь. И даже когда я не видела этого образа, я постоянно плакала. Не бойся действовать? Да я на ногах-то едва держалась.

Ведение дневника сыграло ключевую роль в моем возвращении к жизни. Я начала делать записи утром в день похорон Дэйва, через четыре дня после его смерти. Первой строчкой, которую я написала, было: «Сегодня я хороню своего мужа». «Это немыслимо, – продолжала я. – Понятия не имею, зачем мне все это записывать – как будто я могу что-то забыть».

Я пыталась вести дневник с самого детства. Каждые пару лет я начинала заново, только чтобы через несколько дней бросить. Но за пять месяцев после смерти Дэйва я написала целых 106 338 слов. Мне казалось, что я не смогу вздохнуть, пока не запишу все – от самых мелких подробностей своего утра до неразрешимых вопросов бытия. Если я прерывалась всего на несколько дней, внутри меня скапливалось столько эмоций, что я чувствовала себя дамбой, которую вот-вот прорвет поток. Тогда я не понимала, почему написание текста на бездушном компьютере так важно. Разве не лучше выговориться родным и друзьям, которые могут что-то ответить? Разве не лучше постараться отстраниться от гнева и боли, чем использовать то немногое время, которое я могла уделить себе, на то, чтобы копаться во всем этом?

Теперь мне совершенно ясно, что моя тяга к записям вела меня в нужном направлении. Они помогали разобраться в захлестнувших меня чувствах и сожалениях. Я постоянно думала о том, что, если бы я знала, что нам с Дэйвом отведено лишь одиннадцать лет, я обязательно проводила бы с ним больше времени. Мне бы так хотелось, чтобы в сложные моменты нашего брака мы меньше ссорились и лучше понимали друг друга. Я так жалела о том, что в день, который, как оказалось, был нашей последней годовщиной, я не осталась дома, а полетела с детьми на бар-мицву, куда их пригласили. И я так хотела, чтобы в наше последнее утро в Мексике, когда мы отправились на прогулку, я шла с Дэйвом и держала его за руку, – но почему-то я тогда шла рядом с Марне, а Дэйв с Филом. Когда я писала обо всем этом, мои сожаления и гнев постепенно стихали.

Философ Сёрен Кьеркегор сказал, что понять жизнь можно, только оглянувшись назад, но проживать ее – только глядя вперед. Записи помогали мне осмыслить прошлое и укрепить уверенность в себе, чтобы выбрать правильный путь в настоящем и будущем. Потом Адам предложил мне каждый день записывать также, что я сделала хорошо – три пункта. Вначале я отнеслась к этому скептически, потому что толком вообще ничего не делала. Какие успешные моменты я могу найти? Сегодня я оделась. Приз в студию! Но есть доказательства того, что подобные записи полезны: они помогают нам осознать то, что психологи называют маленькими победами. В одном эксперименте люди в течение недели каждый день записывали по три вещи, которые им удались, и почему это случилось. Спустя полгода они чувствовали себя более счастливыми, чем люди из группы, которых попросили писать о воспоминаниях из детства. В другом, более позднем исследовании испытуемые по пять – десять минут в день писали о том, что получилось у них «действительно хорошо» и почему; за три недели у них понизился уровень стресса, они стали меньше жаловаться на физическое здоровье и душевное состояние.

На протяжении полугода, почти каждый вечер перед отходом ко сну я составляла свой список. Так как даже самые простые дела давались мне с трудом, я начала с них. Заварила чай. Просмотрела всю почту. Пошла на работу и была сосредоточена большую часть одного совещания. Это не были героические достижения, но маленький блокнот у кровати сыграл важную роль. Он заставил меня осознать, что всю жизнь я ложилась в постель, думая о том, что сделала не так, где ошиблась, что не сработало. То, что я стала напоминать себе обо всем, что удалось, уже было переменой к лучшему.

В прошлом мне помогало составление списков благодарностей, но этот список выполнял другую функцию. Адам и его коллега Джейн Даттон выяснили, что, ведя счет полученным благам, мы не укрепляем уверенность в себе и это не стимулирует деятельность, а перечисление своих достижений может производить такой эффект. По мнению Адама и Джейн, это объясняется тем, что благодарность пассивна: мы говорим «спасибо» за то, что получаем. Собственные действия активны: они укрепляют нашу уверенность, напоминая нам о том, что мы сами способны что-то изменить. Теперь я сама советую своим друзьям и коллегам писать о том, что у них получается делать хорошо. Все, кто послушал меня и попробовал, говорят потом одно и то же: «Жаль, что я не начал делать это раньше».

Постепенно моя профессиональная уверенность в себе стала восстанавливаться. Я говорила себе то же, что раньше говорила другим людям, которые сомневались в себе: я не должна стремиться к совершенству. Мне не нужно было поддерживать веру в себя постоянно. Мне нужно было только верить, что я могу сделать хотя бы что-то, пусть маленькое, а потом – еще что-то, и так далее. Что такое это постепенное, но неуклонное движение вперед, я узнала, когда в шестнадцатилетнем возрасте впервые встала на лыжи. Я, мягко говоря, не слишком спортивна от природы. На четвертый мой день на лыжах мы с мамой свернули не туда и оказались на сложной трассе. Я посмотрела с горы вниз, запаниковала и рухнула в снег, уверенная, что ни за что не смогу спуститься с этой горы живой. Мама посоветовала мне не смотреть вниз, а просто сделать десять поворотов. Она уговорила меня встать и помогала вслух считать повороты. Когда мы проехали первые десять, я стала отсчитывать следующие. Потом еще… В конце концов я оказалась внизу. Я всегда вспоминала об этом уроке, когда чувствовала, что не могу ничего сделать. Что бы ты делала, если бы не боялась? Я бы проехала один поворот. А потом следующий.

Когда люди видели, как я мучаюсь на работе, некоторые из них пытались помочь мне, сняв с меня груз ответственности. Когда я ошибалась или не могла сделать ничего полезного, они просто махали рукой, говоря: «Да разве ты можешь держать все в голове, когда у тебя такое происходит в жизни?!» Раньше я сама говорила нечто подобное коллегам, переживавшим тяжелые моменты. Но когда люди начали говорить это мне, оказалось, что такое выражение сочувствия лишь еще больше подрывает мою уверенность в себе. Мне скорее помогало, когда я слышала: «Правда? А мне показалось, что ты сказала умную вещь на этом совещании и помогла нам принять верное решение». Благослови вас Бог. Эмпатия – это хорошо, но поощрение – лучше.

Сомнения в себе возникают даже у тех, кто ожидает их приближения. У подруги и коллеги Адама психолога Дженессы Шапиро, когда ей было за тридцать, обнаружили рак груди с метастазами. Сначала она испугалась, что умрет, но потом появился другой страх – потерять работу. Едва у нее возникли затруднения с написанием статьи, она тут же задумалась: «Неужели химиотерапия и рак разрушают мои мыслительные способности?» Когда продуктивность ее работы снизилась, она забеспокоилась, что потеряет место. Кроме того, она переживала из-за того, как воспринимают ее люди. Будучи специалистом по психологическим ярлыкам, она подозревала, что тот факт, что у нее рак, заставит окружающих сомневаться в ее способностях. Дженесса с несколькими коллегами решили проверить эту гипотезу, и выяснилось, что тех, кто перенес рак, действительно реже приглашают на собеседования. Когда ее не позвали делать презентацию, она подумала: «Возможно, люди знают, что я больна, и не хотят меня беспокоить? Или они просто считают, что я не справлюсь?»

Муж Дженессы помог ей взглянуть на ситуацию, в которой она оказалась, с большим самосостраданием, напомнив ей: «Когда у тебя не было рака, ты тоже не могла писать по статье в день». Коллеги также помогали ей. Как сказала нам Дженесса, «все относились ко мне так, будто я полезна, как к человеку, который может вносить ценный вклад. Конечно, если бы они рассчитывали на то, что я буду делать все в том же объеме, что и раньше, мне было бы тяжело, поэтому, вероятно, они очень старались выработать правильное отношение – ждать от меня не слишком мало, но и не слишком много». История Дженессы и мой собственный опыт заставили меня изменить стиль общения с коллегами, столкнувшимися с трудными жизненными ситуациями. Я и теперь начинаю с того, что предлагаю им отпуск. Но также понимаю, как важно относиться к ним как к обычным членам команды и хвалить их за проделанную работу.

Дженесса была благодарна, когда получила постоянную должность в университете, но страх безработицы – широко распространенное явление. В 2017 году в России безработными были почти четыре миллиона людей. Каждый, кого когда-нибудь увольняли, понижали в должности или заставляли уйти с работы, знает, каким ударом это может стать. И дело не только в финансовых проблемах; потеря работы может привести к депрессии, тревожности и другим нарушениям здоровья. Это удар по самооценке и ощущению собственной значимости, подрывающий веру в себя. Лишившись постоянного дохода, человек теряет и чувство контроля над жизнью, и это может снижать даже способность выносить физическую боль. Кроме того, стресс нередко влияет на личные отношения, приводит к конфликтам и напряженности в семье.

Чтобы помочь людям, страдающим от депрессии после потери работы, психологи из Мичиганского университета проводили недельные семинары в церквях, школах, библиотеках и муниципалитетах. В течение четырех часов каждое утро сотни безработных проходили программу, направленную на повышение их уверенности в себе в поисках работы. Они определяли ценные для рынка навыки и учились находить вакансии. Они репетировали собеседования. Они составляли списки трудностей, с которыми могли столкнуться, и вырабатывали стратегии поддержания мотивации. Они добивались маленьких побед. Шансы найти работу в следующие два месяца у людей, прошедших программу, повышались на 20 %. А в течение следующих двух лет они проявляли больше уверенности в себе и чаще сохраняли рабочие места. Конечно, никто не говорит, что уверенность в себе – это лекарство от безработицы; мы должны предоставлять возможность обучения и поддержку людям, желающим найти работу, и преимущества социального страхования в том случае, если это им не удалось. И все же такие программы очень важны.

Уверенность в себе на рабочем месте имеет большое значение и часто становится предметом обсуждения, но уверенность в себе дома не менее значима, хотя о ней часто забывают. Для меня роль одинокой матери оказалась нова. Мы с Дэйвом всегда совместно обсуждали даже самые незначительные решения, касающиеся детей; я много раз вспоминала, как тем вечером, когда Дэйв умер, не хотела в одиночку принимать решение о порванных кроссовках сына. И внезапно наш разговор о воспитании детей, продолжавшийся целое десятилетие, оборвался.

Когда я написала «Не бойся действовать», кое-кто говорил, что я уделила недостаточно внимания трудностям, с которыми сталкиваются женщины, оставшиеся без партнера. Эти критики были правы. Я тогда просто не понимала этого. Я не понимала, как трудно быть успешной в профессии, когда дома ты совершенно подавлена и растерянна. В моей книге была глава о том, как важно делить домашние обязанности и заботу о детях между родителями поровну, пятьдесят на пятьдесят. Теперь я вижу, насколько бестактно это было по отношению ко множеству одиноких матерей, которые живут в ситуации «сто на ноль», и насколько бесполезно для них. Сейчас мое понимание и взгляд на то, какой должна быть семья, изменились, став ближе к реальности. С начала 1970-х количество матерей-одиночек в Соединенных Штатах почти удвоилось. Во всем мире 15 % детей живут в неполных семьях, и примерно в 85 % случаев их воспитывают одинокие матери. В России более четверти детей живут в неполных семьях, в подавляющем большинстве которых главой семьи является мать-одиночка.