Текст книги "Уснут не все"

Я толчком распахнул дверь в гостиную. И увидел Юэна пляшущим. Он пьяно скакал с ноги на ногу, размахивал руками и тряс своей огромной головой так, что пряди мокрых волос развевались и липли к блестящему лицу. Его грязные рваные ботинки мелькали среди валяющихся на полу газет и пустых пивных банок. При виде меня его потрескавшиеся губы растянулись в стороны, и он высунул язык, больше напоминающий бычий. Несмотря на то, что я стоял рядом, он не прекратил свои неуклюжие прыжки, а вместо этого издал низкий стон, совершенно неблагозвучный и дикий. Раскрыв рот еще шире, он стал омерзительно водить языком по своим желтым зубам, после чего хрипло заревел под суровый, несущийся из динамиков грохот.

Юэн гонял свой единственный компакт-диск. Альбом «Аутопсия некрофила», записанный какой-то скандинавской блэк-метал-группой, о которой я никогда до его появления не слышал. Коробка была давно потеряна, и мне казалось странным, что диск еще проигрывался. Вся рабочая поверхность была в царапинах и жирных отпечатках.

Я прошел в комнату и выключил музыку. Я был напуган. Я понятия не имел, кто этот человек. И чем этот неудачник, едва знакомый мне по университету, занимался последние десять лет. Но порицать его не было никакого смысла. Даже разговаривать с этим нетрезвым олухом, живущим исключительно на диете из еды для детских вечеринок и пива, было мало смысла. Он управлял ситуацией. А мне приходилось просто слушать.

Юэн плюхнулся всем весом на кресло так, что каркас хрустнул. Ножки прочертили борозды на половицах. На подлокотнике балансировали две банки экстракрепкого пива. Должно быть, он выходил в какой-то момент, чтобы купить картошку фри, большой батончик «Марс» и полдюжины пакетиков с чипсами, которые также были навалены на кофейном столике.

Пьяный и возбужденный, Юэн пытался соединить невнятные слова в предложения.

– Я гулял, гулял. Прошел несколько миль. Дошел до старого дома Уильяма Блейка. А затем до Пекхам Коммон. Там, где ангелы на деревьях. Они все еще там.

У меня словно резко понизилась температура тела, я задрожал и затянул халат под подбородком.

– Там же, наверное, темно. – Мой голос прозвучал как-то пискляво.

– Есть множество вещей, которые можно видеть без света. – Он вытянул ноги и отхлебнул из банки, затем удовлетворенно выдохнул.

– Не сомневаюсь.

Выражение его лица стало вызывающим, затем полным ненависти. Юэн всегда был уродливым, но в этот момент я подумал, что он выглядит особенно примитивно, как опасный преступник. Несмотря на его бред про то, что в университете он был поэтом, я внезапно понял, что недооценил его. Будучи пьяным, он превращался в хулигана и задиру.

– Даже не думай смеяться надо мной, – сказал он, и подтекст был очевиден. Довольный моей реакцией, он усмехнулся и показал мне свои желтые зубы. Да, Юэн хотел, чтобы его боялись и уважали.

– Я много думал о тебе, – невнятно пробормотал он. – О том, что ты сказал. Ты заблуждался. А я был прав.

Я повернулся, чтобы уйти.

– Мне утром на работу. Над нами живут соседи. Больше никакой музыки.

– Нет, нет, нет, нет, нет. – Юэн рывком поднялся с кресла и метнулся через всю комнату ко мне. Я дернулся в сторону, и он захлопнул дверь. Запер меня с собой в этой мерзкой зале и начал раскачиваться у меня перед лицом.

– У меня есть что-то очень, очень, очень, очень, очень…

Я хотел было обойти его, но он преградил мне путь и оттолкнул назад указательным пальцем. Отшатнувшись скорее от самой мысли, чем от реального прикосновения, я отодвинулся от него подальше.

– Ты никуда не пойдешь. Понимаешь, это очень, очень, очень, очень важно. Я должен кое-что рассказать тебе. Нет… показать. Да, рассказать и показать тебе. Поэтому просто стой, где стоишь. Думаю, ты очень удивишься.

Теперь я считал его надоедливым и грубым. Проснуться посреди ночи, чтобы меня в моем собственном доме загнал в угол и запугивал какой-то пьяный незнакомец. Подвергался ли я когда-либо такому обращению?

– Сомневаюсь, – возразил я ему. – Поэтому давай быстрее. Кому-то из нас утром на работу.

– Ай-ай-ай. Это неправильный настрой.

Моя толерантность по отношению к пьяным с их заносчивой болтовней никогда не доводила до добра.

– Давай завязывай. Я хочу спать. Утром мне нужно на работу.

– Это неважно. Вот увидишь, это не имеет особого значения в порядке вещей.

– В порядке вещей? – У меня не было сил опровергать очередное его нелепое предположение. Я оплачивал из своей зарплаты ипотеку за квартиру, в которой он жил против моей воли. Неужели он не догадывался об этом? Одна мысль о том, чтобы объяснить это, вызвала очередную волну усталости.

– О да. Ты увидишь.

– Что я увижу? – Теперь нетерпение вытеснило страх, сопровождавший меня после сна. – Что ты можешь рассказать или показать мне такого, что имеет отношение к чему-то важному?

Он вскинул свою широкую ладонь вверх, требуя молчания. Затем расстегнул куртку и сунул руку внутрь. Последовала короткая борьба с внутренним карманом, после чего он вытащил грязный рулон бумаги.

– Я хочу, чтобы ты прочитал это.

Края бумаги были коричневыми и мятыми. Я вспомнил про сон, и мне стало не по себе. Вся эта ситуация, стечение обстоятельств, казались нереальными. Как если бы я больше не был частью обычного мира. В голове даже слегка помутнело.

– Сейчас три часа ночи.

– Там все хорошо изложено. – Он подошел к кофейному столику. Смахнул на пол пакеты с чипсами. Один из них был открыт, и содержимое с шумом рассыпалось по половицам. Юэн улыбнулся и воскликнул:

– О боже. – Это прозвучало наигранно и с издевкой. Затем он наклонился и положил рукопись на стол. Развернул ее и распрямил. Но стоило ему убрать руки, как лист снова свернулся в трубочку.

– Так что вот. Если сэр будет так любезен. – Он указал на диван, предлагая мне сесть.

Я сел. Прочитаю по-быстрому, чтобы этот сумасшедший успокоился.

Юэн постучал черными ногтями по рукописи, прочистил горло и произнес:

– Вручаю его сиятельству «Евангелие от Богини».

Затем он снова встал, его глаза расширились от возбуждения, в ожидании, что я разделю его благоговение перед этой грязной бумажкой. Я не хотел касаться ее. Этот человек был безумен. Ему требовался психиатр. Прижатая к немытому телу, запечатанная в любую погоду в жаркую куртку, пока он бесконечно бродил в поисках ангелов на деревьях, бумага была влажной. Я почувствовал это в трех футах от нее и содрогнулся от отвращения. – Она даже не напечатана на машинке.

– Ты все спрашиваешь меня, чем я занимался десять лет. Что ж, вот тебе ответ.

В рукописи было не больше сорока страниц.

– Ты потратил десять лет, чтобы написать это?

– Не просто написать. Потребовалась большая подготовка. И другие вещи. Понимаешь, поэзия просто так не возникает. Может, ты думаешь, что это, это, это…

Великий поэт не мог выразить свою мысль. Я уронил лицо на руки.

Юэн ходил по комнате взад-вперед.

– Ты должен прочитать это, – произнес он, стиснув зубы. И принялся играть на воображаемом инструменте. Затем снял бейсболку и почесал затылок. Я впервые увидел его без головного убора, его волосы все еще сохраняли форму кепки. Он был смешон. Пьян, немыт и смешон.

– Все встанет на свои места, и ты увидишь, почему я прав. – Он нахлобучил на голову кепку и вновь с довольным видом стал наигрывать на невидимой гитаре. Он был счастлив. Это то, чего он хотел. Чтобы кто-то уделил внимание ему и его безумным идеям.

Мне захотелось уничтожить его физически. Разбить ему башку об стальной радиатор, вцепившись руками в его мокрые волосы. Я встал.

– И не мечтай.

Юэн подбежал к двери гостиной и загородил ее.

– Ты должен прочитать это. Это важно.

– Для меня – нет. Отойди в сторону.

– Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, – произнес он нараспев.

Перед глазами у меня все закачалось.

– Ты – эгоцентричный кретин. Я устал. Разве ты не видишь? Ты спишь до двух часов дня. Сидишь смотришь мультики и ешь детский фастфуд. Что ты знаешь об ответственности? Посмотри на себя. Ты же даже одеться не можешь. Когда последний раз ты стирал одежду и принимал душ?

Он поджал свои толстые губы.

– Ммм. Дай подумать. Два года назад? Где-то так.

Я буквально почувствовал, как бледнеет мое лицо.

А затем Юэн снова рассвирепел. Он едва не задыхался от ярости.

– Два года прошло с тех пор, как вода последний раз касалась моего тела. Плоть должна быть подготовлена. Как и разум. Эти вещи требуют времени. Так она говорит. Прочитай мою книгу и увидишь. Ты будешь видеть вещи чуть яснее. Ты упустил суть. Как и все остальные. Вы все упустили свой шанс. – Он постучал себя по голове, продолжая загораживать дверь. – Но я – нет.

* * *

На следующий день в студии одна из моих коллег заметила, что я как будто «на другой планете». Ее замечание было оправданно. Я делал ошибки. Мне слышалось не то, что мне говорили. Не мог сосредоточиться. Я был погружен в себя, вял и обессилен. Другие дизайнеры и знакомая обстановка в компании казались мне неестественно чистыми и абсурдно банальными.

Тем утром я проснулся поздно, проспав не больше двух часов. Гнев не давал мне спать. А еще отвращение от того, что я прочитал на тех липких страницах «Евангелия от Богини». Когда я, наконец, пробудился и выбрался из кровати, времени на душ или завтрак уже не было. Чашек для кофе в шкафу тоже не осталось. Они были все испачканы и заточены в гостиной, где спал Юэн. А спать он будет до обеда, чтобы подготовиться к новым ночным торжествам.

Рукопись была написана в возвышенной церковной манере, как мне показалось, в неуклюжей попытке имитировать архаичный стиль. Также каждая строка была пронумерована, как в Библии, а текст разделен на стихи. В них не было ни размера, ни ритма. Лишь беспрестанный, заносчивый шквал утверждений, якобы переданных Богиней и записанных Юэном, ее земным проводником и представителем.

Можно даже сказать, что пассажи напомнили мне «белую поэзию», написанную человеком, безнадежно застрявшим в развитии. Болезненно инфантильный, напыщенный, извращенный манифест безумца, страдающего манией преследования и обладающего странными духовными убеждениями. Это «Евангелие» напомнило мне о Чарльзе Мэнсоне и «Хелтер Скелтер». Завет жалкого неудачника с комплексом мессии. Только автором был обделенный божьим даром пророк без единого последователя.

Когда я читал, Юэн сидел, устроившись на подлокотнике дивана. Глаза у него светились какой-то эйфорией от того, что кто-то наконец уделил его рукописи внимание, которого, по его мнению, она заслуживала. Даже если потребовался заложник, захваченный посреди ночи и одетый в купальный халат.

Учитывая опьянение Юэна, разве я мог быть с ним честен? Мне было жутко читать его «Евангелие», работу человека, страдающего недиагностируемым расстройством личности. Думая лишь об отдыхе и сне, я солгал Юэну, назвав его работу «интересной». Пообещал ему днем выдать больше критики. Затем я, пятясь, выскользнул из гостиной в ванную, намереваясь вымыть руки, в то время как он путался у меня под ногами, выпрашивая комплименты. Юэн ждал за дверью ванной, а затем не отставал от меня в коридоре. Даже попробовал войти ко мне в спальню, отчаянно пытаясь выжать больше одобрения из своего невольного читателя. В конце концов мне пришлось вытолкнуть его из своей комнаты, уперев уже вымытые руки в его липкую грудь, после чего закрыть дверь у него перед носом.

Вскоре после этого он еще три раза заходил ко мне в комнату и включал свет, пока я не впал в кому усталости. Когда я проснулся в восемь утра, в комнате у меня горел свет, а дверь была настежь раскрыта.

Все двери должны быть отворены перед ним.

И никто не должен насмехаться над ним.

Ибо он есмь царь среди людей.

Богочеловек, которому дано было узреть Ее и вещи, пред святостью которых не способны устоять другие.

И женщина не должна увести его с пути истинного.

Так Я повелеваю, и Я есмь истинная любовь в центре всего сущего.

Я был зол на себя за то, что запомнил этот бред, за то, что позволил причудам Юэна проникнуть в мой мозг. И в студии они вновь заявили о себе. Даже там, в моей офисной кабинке, меня ждали неприятные последствия его вторжения. Перед ланчем я сидел у начальника отдела кадров, и мне было задано несколько вопросов в форме легкого допроса, принятого у руководства, желающего разобраться в личных проблемах сотрудника. Элис Фэирчайлд улыбнулась, когда спросила меня, все ли у меня дома в порядке. Она продолжала улыбаться, когда объясняла, «как трудно всегда обсуждать вопрос личной гигиены» с кем-то, кого она считает «другом и не просто ценным коллегой». Несколько человек в студии пожаловались на меня, и она тоже заметила странный запах, когда проходила мимо меня в коридоре.

Я начал агрессивно хвататься за рубашку и нюхать подмышки и быстро понял причину ее встревоженности. Я попытался объяснить насчет «гостя» у меня в квартире, Но Элис с трудом понимала мой невнятный лепет. Я быстро извинился и пообещал, что в будущем никого не «побеспокою».

– Все мы с головой уходим в работу, – сказала Элис доверительным тоном, – и в такие периоды забываем о простейших, но и важнейших вещах.

42. И станет плоть его крепче с Ее ладаном.

43. Истинно, царь в лохмотьях, ее слуга и самый дорогой возлюбленный, будет облачен в божественность, что ускользает от глаз людских, но сменит другие их чувства на трепет пред ним.

44. И он должен сохранять свою плоть нечистой на протяжении восьми сезонов, пить крепкие напитки и есть обильную пищу в подготовке к переходу в царствие Ее.

45. И он может выбрать спутников, чтоб те следовали за ним, и следовали за Ней, через него, пока им тоже не будет дарован переход.

46. Ибо узрите, все верующие, и Она явится вам во всем своем величии, славе и красоте, и вы тоже будете вскормлены и помазаны ладаном Ее.

* * *

Я ушел с работы пораньше и заехал в супермаркет купить дезодорант и дезинфектант для одежды, после чего поехал на метро к Джули.

– Ты тоже заметила это? – спросил я ее по прибытии.

Джули кивнула.

– В выходные. В кинотеатре.

– О боже!

– Ты должен избавиться от него.

– Думаешь, я не пытался?

– Не кричи на меня!

Соседи Джули по квартире притихли в гостиной.

– Извини. – Остаток ужина мы доедали в молчании. Джули расстроилась, когда я сказал ей, что не останусь на ночь и что мне нужно идти домой и найти чистую одежду, в которой завтра пойду на работу. Если такая вещь, как чистая одежда, вообще существует по моему адресу.

В общем, мы пробили в Гугле мой юридический статус и попытались выяснить, можно ли квалифицировать Юэна как самовольного поселенца. Я не мог даже запереть дверь и не впускать его, как предложила Джули, поскольку у Юэна был ключ. Кроме его монументальной прогулки до Пекхама, пока я спал, он не покидал при мне квартиру. И я уже не считал это случайностью. Если я был дома, сомневаюсь, что Юэн предпринял бы прогулки дальше, чем до круглосуточной лавки через дорогу. Даже если б он выскользнул на улицу, когда я находился в помещении, у меня не хватило бы времени вызвать слесаря и сменить замки. Я мог лишь запереться на задвижку, пока был в квартире. В какой-то момент мне пришлось бы уйти на работу, и это дало б ему достаточно времени, чтобы вернуться в квартиру, и удвоило бы его усилия остаться по этому адресу. Ситуация была абсурдной.

Я пообещал Джули, что утром позвоню в полицию. Она же пообещала переговорить с подругой, практикующей семейное право. Но что меня по-прежнему приводило в недоумение, так это то, как Юэн вообще сумел найти меня. Я был уверен, что «наткнулся» он на меня на улице несколько недель назад не случайно. Юэн разыскивал меня.

В университете он всегда находился на периферии студенческой тусовки. Был немногословным и болезненно застенчивым. Хотя самозваная богема из бара Студенческого союза относилась к нему терпимо. Длинные волосы и борода тоже не изменились. В прошлом я несколько раз из любопытства и сочувствия разговаривал с ним. В то время я обманчиво считал себя экспрессионистом, и помню, что мы разделили увлечение Фрэнсисом Бэконом и Иеронимом Босхом. На самом деле Юэн был единственным из моих сверстников, кто слышал о Гроссе[2]2
  Георг Эренфрид Гросс – немецкий живописец, график и карикатурист.


[Закрыть].

Тогда Юэн тоже крепко пил, мнил себя поэтом и всегда таскал с собой книжку с рассказами Артура Мейчена. Люди относились с непониманием к моему общению с ним. Девушки были особенно с ним суровы. Считали его жутким, и все такое. Он вылетел с первого же курса и куда-то уехал. И это был максимум того, что я знал об Юэне. Так чем же он занимался последние десять лет? Где он жил? Отвергнутый родителями и нетрудоспособный, может, он содержался в каком-нибудь учреждении? И если «Евангелие» было в каком-то смысле автобиографией, он уже два года как не мылся и не стирал одежду.

– Это просто отвратительно, – сказала Джули, когда я рассказал ей.

– Он отвратителен, – сказал я. – Неприятен.

– Мне жаль его. Он болен. Может, мне нужно поговорить с ним. Посмотрим, смогу ли я от него избавиться.

– Ни в коем случае. Ко мне домой ни ногой, пока он не уйдет. Мне стыдно.

– Наверное, ты слишком мягкий. А он умеет ловко тобой манипулировать. Алкоголики, они такие. Он превращает тебя в потакателя.

– Мягкий? Физическое насилие – это единственное, что я не пробовал. И, поверь мне, я уже в шаге от этого.

– Пожалуйста, позволь мне попробовать.

– Зачем? Ты даже ему не нравишься.

– Что ты имеешь в виду?

Я упомянул насчет того, что Юэн жаловался, что я привожу гостей.

– Ублюдок. Какой же ублюдок.

– Теперь и ты это говоришь, но посмотри на нас. Мы только о нем и разговариваем. Я уже не могу спать. Он влияет на мою работу. Он захватывает мою жизнь.

– Вот нахал. – Джули на самом деле не слушала меня. Она продолжала негодовать, потому что Юэн был против ее визитов. Возможно, это подтолкнуло ее сделать именно это следующим вечером. Однако это был последний раз, когда нога Джули ступила в мой дом.

Но в тот вечер мне все же пришлось ехать домой.

* * *

Остановившись через дорогу перед кипрским гастрономом, я поднял глаза и посмотрел на окна своей квартиры – окна гостиной. И сразу же стал гадать, что такого Юэн смотрит по телевизору, что края штор мерцают и вспыхивают голубовато-белым светом так ярко, как магниевый факел. Шторы были тонкими, но я все равно был удивлен столь яркому свету. Разве так было всегда, когда я смотрел телевизор? Наверное, Юэн накрутил контраст.

Медленно, на ватных ногах, я пересек улицу и направился к входной двери. Стоило мне вставить ключ в замок, как она открылась изнутри. Я отступил назад, сердце у меня екнуло. Но это были всего лишь Холли и Майкл, мои соседи, выходившие с двумя кошачьими клетками в руках. В одной сидел Мармалэйд, в другой – Мистер Чиверз.

– О, привет, – сказала Холли. – Боюсь, нам придется отвезти мальчиков к моей сестре на ночевку.

– Здорово, дружище, – сказал Майкл, встав рядом с Холли.

Я вынужден был извиниться.

– Послушайте, мне очень, очень жаль насчет этого. У меня небольшие неприятности с гостем. Временным жильцом. Но он скоро уедет.

– Знаешь, я рад это слышать, – улыбаясь, сказал Майкл. – Тот парень в бейсболке?

Я кивнул, мое лицо было скрыто под маской стыда.

– Эта музыка, – сказал Майкл. – Мы поверить не могли, что такое есть в твоей коллекции. Что он делает, гоняет винил задом наперед? Но коты от этого просто с ума сходят. Извини, дружище. Мне пришлось спуститься и постучать, но мне никто не открыл.

– Мы включили телевизор погромче, – вставила Холли. – Но мальчики все равно слышали тот шум. Мы целый час пытались снять их со шкафа. И посмотри на эти царапины. Раньше они никогда не царапались. – Холли показала мне исполосованную руку. Я снова извинился и поднялся по ступеням к входной двери.

На общей лестнице здания на меня обрушилась музыка. Грохот барабанов и визжание гитар. Зачем Юэн включает одновременно стереопроигрыватель и телевизор? А потом я вспомнил о его инфантильном стремлении к визуальным вещам, сладостям и шуму, его неспособности сосредоточится на чем-либо, требующем усилий, и поэтому отклонил вопрос. Неудивительно, что за десять лет он написал всего сорок страниц.

Когда я подошел к входной двери, мне также вспомнился его стих, его выступление накануне вечером и тот любопытный, неприятный сон, который мне приснился. Я начал уже жалеть, что не остался у Джули. Я все сильнее боялся того, что Юэн может сделать в следующий раз. К тому же он убедил себя, что является богочеловеком на службе у всеведущего божества.

Стараясь не шуметь, я проскользнул в квартиру.

За двенадцать часов моего отсутствия запах стал более сильным. Более острым и едким. Каким-то почти живым. Но несмотря на смрад и поддерживаемую жару, я вскоре осознал, что ситуация изменилась. Свет везде был выключен, хотя коридор то и дело освещался жутким фосфоресцирующим светом, мигающим под дверью гостиной. С некоторым дискомфортом я снова вспомнил свой сон.

Я прокрался по коридору и заглянул на кухню. Как я и подозревал, там царил еще более страшный беспорядок. На мгновенье я даже изумился тому, как один человек может производить столько грязи и отходов.

Я двинулся по коридору в ванную. Закрыл дверь и заткнул уши мокрой туалетной бумагой. Залез в душ и под мощным напором воды принялся тереть и скоблить свое тело. У меня было чувство, что надо мной надругались.

Когда я закончил мыться, саундтрек в гостиной сменился, и я вспомнил, что Майкл сказал на улице. Помимо своей пьяной пляски с нестройным стуком ног по полу, Юэн теперь еще гонял новый компакт-диск. Это была не совсем музыка. Если только не одна из тех индастриэл-нойз-групп вроде «Койл». Я слышал какие-то протяжные звуки, будто записанные задом наперед под треск статичного шума и проигрываемые на медленной скорости. Электрическая какофония со скрежетом вертелась под потолком гостиной, только в обратную сторону. Да, будто пластинку крутили задом наперед.

От этого звука я почувствовал себя каким-то хрупким. Он проникал мне в мозг и вызывал мурашки под кожей, будто по оконному стеклу возле самого уха скоблили куском пенопласта.

Я подошел к двери гостиной и прислушался. Сквозь густой и зловонный воздух я слышал, как Юэн разговаривает с кем-то. Трудно было разобрать слова, но тон его голоса удивил меня. Казалось, он умолял кого-то, с кем был знаком.

Неспособный выдержать очередную конфронтацию или даже вид его красного лица и сальных дредов, я тихо прошел в спальню. Заблокировал дверь, придвинув к ней комод, и сменил постельное белье. Лежа в кровати, с этим безумным, страшным шумом, обрушивающимся на меня сквозь стены, я подумал позвонить в полицию. Но было уже поздно, и у меня не было ни сил, ни присутствия духа в полной мере изложить представителям власти свои ощущения. Я в очередной раз поклялся сделать это утром.

Около трех часов ночи, едва подремав, я проснулся от дурного сна. В моей памяти он сохранился скорее как ощущение чего-то неприятного, чем как четко выраженный сюжет. Я проснулся, почувствовав, будто я крепко связан в неком темном пространстве, где не работает закон гравитации. Ноги у меня были подняты над головой, и возле самых подошв находилось нечто. Отверстие, являвшееся, видимо, огромным раскрытым ртом, двигалось надо мной кругами, в то время как я отчаянно пытался удержать свое тело на матрасе.

Я снова слышал тот жуткий вихрь, водоворот живого тока и статики в гостиной. Но еще он был ужасным образом смешан с чем-то гораздо худшим, чем все, что я слышал ранее. Этот новый звук вырвал меня из сна и длился не более пары минут. Но то были минуты, в которых каждая секунда растягивались до тех пор, пока мои страх и дискомфорт не стали невыносимыми. Я слышал то, что можно было сравнить лишь с низким кваканьем лягушки. Будто этот усиленный звук проигрывался задом наперед и был каким-то до отвращения объемным. Он кружил по гостиной и поднимался к потолку. В этом лае земноводного присутствовал звук, похожий на кашель старухи, страдающей легочной эмфиземой последней стадии, который я однажды слышал в больнице.

Вскоре после того, как лай и кашель смолкли, в тот самый момент, когда невероятно яркая фосфоресцирующая вспышка осветила коридор за дверью моей комнаты и проникла под дверь, я услышал, как из залы вышел Юэн. Последовало торопливое шлепанье его босых ног по коридору в направлении моей комнаты. Каждый волосок у меня на теле стоял дыбом. Уставившись на дверь, я наблюдал, как дергается дверная ручка. Юэн пытался войти.

Я сел в кровати и подтянул колени к груди.

– Чего ты хочешь?

– Впусти меня, – потребовал Юэн. Язык у него заплетался от выпитого, а сам он задыхался от возбуждения.

– Нет!

Но тут дверь начала биться об комод, который сразу же начал раскачиваться. Появилась щель, и Юэн навалился плечом на дверь.

– Вали на хрен! – взревел я, но услышал в ответ лишь его тяжелое дыхание. Он снова и снова кидался на дверь, пока комод не начал отодвигаться все дальше от рамы.

Как только я раскрыл мобильник, чтобы вызвать полицию, комод отъехал от двери и Юэн оказался в комнате.

На нем не было ничего, кроме его зловонных трусов. Красное лицо покрывала пленка маслянистого пота, полные маниакального возбуждения глаза никак не могли сфокусироваться. Он стоял, пошатываясь, на одном месте.

– Она здесь, – объявил Юэн и помахал руками над головой. – Парит, парит повсюду. Она здесь. Она такая красивая, что даже больно на нее смотреть.

Я ничего не сказал. Я был совершенно измотан. Можно даже сказать, что я смирился, сдался перед лицом его безумия. Я больше десяти минут просто сидел и слушал его шумную проповедь, в которой он снова и снова, бахвалясь, повторял про «Пришествие Богини и ее красоту». В конце концов, когда опьянение и усталость взяли верх, Юэн вышел из моей комнаты и, шатаясь, направился обратно к себе в гостиную.

Я сидел неподвижно, пока в полпятого утра он не включил альбом «Аутопсия некрофила», после чего впал в кому изнеможения. Нос у меня был заполнен запахом грязной плоти, осквернившим мою комнату – запахом рыбьего брюха и рвоты.

Это был последний раз, когда я ночевал в квартире.

* * *

Джули встретила меня в восемь вечера, в баре возле Ноттинг-хилл Гейт. В пивном саду мы выпили пару стаканчиков для храбрости. Опускались сумерки, и в нависшем над нами небе цвета индиго появились абрикосовые прожилки. Затем мы направились ко мне домой. Мы полагали, что присутствие женщины внесет нотку цивилизованности и вынудит Юэна покинуть квартиру.

Поднявшись на Москоу-роуд, мы увидели алмазные белые вспышки, прорывающиеся сквозь шторы гостиной. Несколько других пешеходов, направлявшихся к станции «Квинсуэй» или к торговому центру «Уайтлиз», тоже остановились и смотрели на мерцающий фосфоресцирующий свет.

Джули нервно захихикала.

– Что он там делает, запускает фейерверки?

Я сжал ее руку.

Мы вошли в общий коридор, и Джули сказала:

– О боже, ну и запах. Меня сейчас, наверное, стошнит.

Я прижал указательный палец к губам, подавив в себе кашель. Даже на лестнице миазмы липли к нашим лицам и агрессивным, настойчивым образом проникали в рты и носы.

– Что может источать такой запах? – прошептала Джули.

– Тот, кто не мылся два года, – ответил я. Но этот смрад, несомненно, не мог быть вызван только бактериями, расплодившимися на немытом теле и в грязной одежде. Я вновь уловил запах, который мне представлялся зловонием горящих костей, жгучий, сернистый и приторный.

На площадке возле входной двери Джули покачала головой и заткнула от шума уши кончиками пальцев. Болезненно искаженный звук вновь достиг полной мощности. Он будто звучал и в гостиной, и у нас над головами одновременно. Пол, стены и сам воздух в неосвещенном коридоре подрагивали от вибраций. Должно быть, Юэн еще устроил короткое замыкание, потому что свет нигде не работал.

– Электричества нет, – сказал я, пощелкав выключателями в проходе.

– Но как… – Джули не нужно было заканчивать свой вопрос. Я тоже пришел к такому же выводу: ни телевизор, ни стереопроигрыватель, ни любой другой электроприбор не мог издавать звуки и ослепительные вспышки, которые вели нас по коридору вглубь сгущающегося звериного смрада.

Прищурившись и зажав рукой нос и рот, я шел первым к двери гостиной. За мной, зажав уши обеими руками, следовала Джули. Ее бледное, напряженное лицо то и дело освещалось вспышками болезненного света, который почти шипел на влажных оболочках наших глазных яблок. Мы встали у двери, дрожа и глядя друг на друга.

– Входи, – прошептала она. – Входи. Посмотри, какого черта он делает.

Стоя нетвердо на ногах, дезориентированный кружащим шумом, я сказал:

– Стой здесь. – И добавил: – Возможно, он не одет.

Не думаю, что Джули меня услышала. Она просто смотрела на дверь гостиной, на лице у нее была написана решимость, которую я узнал и которую должен был попытаться обуздать. Пропитанный отвращением до кончиков ногтей, я не сумел найти в себе смелости сделать что-либо, кроме как стоять и дрожать. Джули отпихнула меня и открыла дверь гостиной.

– Нет! – воскликнул я, но было слишком поздно. Она перешагнула через дверной проем в водоворот белого стробирующего света и мечущихся теней. Дверь захлопнулась у нее за спиной с такой силой, что я подпрыгнул на месте. Но крик, последовавший за ее проникновением в гостиную, вырвал меня из состояния паралича.

Прежде чем моя рука сумела ухватиться за дверную ручку, нестройный, вращающийся звук не просто прекратился, он схлопнулся, будто его засосало в маленькое отверстие в потолке, по другую сторону двери. Я дернул ручку вниз и ввалился в комнату.

Сперва сцена, представшая передо мной, показалась разочаровывающей. Было темно. Не было никакого освещения, кроме голубоватого остаточного света без определенного источника. Через несколько секунд он померк, оставив лишь желтоватое свечение от уличного фонаря, сочившееся сквозь шторы. Но увидев выражение на лицах двух присутствующих, я понял, что в комнате произошло что-то из ряда вон выходящее.

Стоя неподвижно и держа руки по швам, Джули пристально смотрела в дальний угол, где две стены соединялись с потолком. Выражение ее лица поразило меня. Рот у нее был как-то по-детски разинут, глаза широко раскрыты то ли от шока, то ли от удивления, то ли от смеси того и другого.

Второй фигурой в комнате был Юэн, и он стоял там, где когда-то был кофейный столик. Он был совершенно голый, его борода, волосы и тело сочились влагой, и это придавало его красному перекошенному лицу какой-то уродливый, доисторический вид. Пол тоже был мокрым. Юэн оставался неподвижным, но смотрел на Джули с такой неприязнью и отвращением, что кровь застыла у меня в жилах. Кулаки у него были сжаты, а мышцы на предплечьях вздулись тугими узелками.