Текст книги "Скажи мне, кто я"

Я не повышаю голоса.

– Я просто хотела сказать, что еще не все здесь понимаю. И да, я действительно задаю слишком много вопросов. Но я постараюсь не отставать. Я понимаю, почему ты сочла меня безрассудной. И… я верна тебе. На сто процентов. – Внутренне вздрагиваю, вспомнив о том, что Эш говорил насчет моей импульсивной лояльности. Но такова уж я. Не предаю друзей, даже совсем новых.

Лейла смотрит на меня, и, клянусь, я замечаю тень уязвимости в ее каменном лице.

– Я просто хочу, чтобы ты знала: я тебя слушаю, – продолжаю я. – И благодарна за то, что ты тратишь свое время, чтобы все в подробностях мне объяснить.

Она быстро кивает, и я вижу, что ее лицо немного смягчилось.

Мы молча идем к обеденному залу. И тут Лейла небрежно произносит:

– Эш рассказал мне про Феликса и вилку, – она мельком глядит на меня.

Я улыбаюсь, распознав по ее словам, что она приняла мои извинения. Делаю шаг поближе к ней и шепчу:

– Какова вероятность, что Феликс знал об обыске вчера ночью?

– Хотелось бы сказать, что знал, – отвечает она. – Потому что это подозрительное совпадение, а если у нас тут чего не бывает, так это совпадений. Но узнать об обыске он мог, только если ему об этом рассказал кто-то из персонала, а это запрещено. Разве что он подслушал то, чего не должен был слышать. Даже не знаю…

Я киваю.

– А что с Инес? Какое отношение она имеет к Аарье и Феликсу?

– Инес – соседка Аарьи по комнате, – говорит Лейла, останавливаясь перед дверью в обеденный зал. – А еще она – одна из лучших тактиков среди учеников этой школы, но она не разговаривает ни с кем, кроме Аарьи и Феликса. В основном с Аарьей. Скорее всего, это правильно.

Хочу спросить, что она имеет в виду, но Лейла открывает дверь, и я следую за ней. Обеденный зал во время завтрака совсем не похож на обеденный зал во время обеда или ужина. Здесь почти оживленно. Ученики собрались группами, и местами даже слышен тихий смех. Объясняю это тем, что учительский стол пуст.

Проходя между столами, замечаю, как за нами наблюдают два парня – один высокий и широкоплечий, другой длинноволосый. Они обмениваются парой слов, и мне ясно, что предмет разговора – я.

Когда мы проходим мимо широкоплечего парня, его стул двигается назад и ударяет меня по ноге. Его длинноволосый приятель, который сидит напротив, усмехается.

– Ой! Осторожнее, – говорю я, потирая ногу.

Широкоплечий встает. Он выше меня на добрых шесть дюймов.

– Я ж не виноват, что у тебя плохие рефлексы.

У него такой же итальянский акцент, как у моей тети Джо, а в тоне слышится скрытая угроза.

Очевидно, Лейла это тоже услышала, потому что она переводит взгляд с меня на него, как будто пытается в чем-то разобраться.

– А она не виновата, что ты такой огромный, что не умещаешься на стуле, Маттео, – спокойно говорит она.

От удивления у меня глаза на лоб лезут. Лейла ни слова не сказала ни Аарье, ни Брендану с Шарлем, но готова ввязаться в спор с этим гигантом? «Маттео, – думаю я. – В переводе с итальянского – дар божий или, как ни странно, сборщик налогов».

Он игриво изгибает бровь, глядя на Лейлу, но, когда снова поворачивается ко мне, его взгляд делается жестким. Такое ощущение, что он знает что-то, чего не знаю я, и ему это не нравится. Тот еще дар божий. Этот парень уж точно сборщик налогов.

– Тебе повезло, что ты с Лейлой.

– Я знаю, – непринужденно соглашаюсь я, и на лице Лейлы проскальзывает одобрение.

Парень проходит мимо, задевая меня плечом с такой силой, что я отшатываюсь.

– Он много грозит, да мало вредит.

– Понятно, – говорю я, глядя Маттео вслед и делая вид, что меня это мало беспокоит. – Но откуда такая враждебность?

Поворачиваюсь назад к Лейле, но она идет дальше, и мне приходится прибавить шагу, чтобы поспеть за ней.

– Тебя все проверяют, – говорит Лейла. – Подожди пару месяцев.

Она останавливается возле стула напротив ее брата. Мне, как всегда, трудно встречаться с ним взглядом. Шумно выдыхаю. Месяцев? Ни за что! В голове снова звучит разговор с Эшем о том, что никто не уезжает домой на праздники, и моя тревога усиливается. Мне немедленно нужно подышать воздухом и немного подумать там, где меня никто не побеспокоит.

– Здесь есть туалет? – спрашиваю я у Лейлы.

– Через дверь направо.

Иду назад между столами, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, чтобы не спровоцировать очередной всплеск агрессии. Никогда себя так не чувствовала. В моем родном городе все очень приветливые. У меня в школе все дружелюбные. Наверное, я знаю имя и адрес каждого человека в Пембруке, а также в курсе, какую пиццу любит каждый из них.

Открываю дверь и тихо выскальзываю в коридор, отдаляясь от охранника, который стоит возле входа в обеденный зал. На секунду прислоняюсь к каменной стене и закрываю глаза. Впервые в жизни я не испытываю восторга по поводу знакомства с новыми людьми, впервые хочу быть подальше от толпы, а не в самой ее гуще. Может, выйти на улицу, посидеть немного в саду? Качаю головой. Это займет слишком много времени, а Лейла наверняка психанет, что я нарушаю ее расписание.

Скрипит дверь, и я поспешно открываю глаза, услышав этот звук.

– Черт, – выдыхаю я.

Из туалета (судя по всему) выходит Маттео. Увидев меня, он прищуривается. Наверное, думает, что я пошла за ним специально, но, если стану это отрицать, он лишь укрепится во мнении, что это так.

– Ты на нее похожа, – с отвращением говорит он намеренно тихим голосом, чтобы охранник перед входом в обеденный зал не услышал.

У меня колотится сердце. Вообразить не могу, на кого из его знакомых я могу быть похожа. Единственный человек, с которым меня когда-либо сравнивали, это моя мама. По словам папы, я ее точная копия. Но откуда Маттео об этом знать?

– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. – Подражая Лейле, говорю я твердым нейтральным тоном и мысленно повторяю ее слова: он тебя просто испытывает.

Маттео разглядывает мое лицо, как будто что-то ищет. Может, опровержение?

– Ты поступила глупо, приехав сюда. А идти за мной в этот коридор было еще глупее.

Стискиваю кулаки.

– Я не…

Но не успеваю ничего возразить, потому что вижу, как огромный кулак размером с грейпфрут приближается к моему лицу. От мощного удара по скуле у меня как будто содрогается весь череп. Врезаюсь в стену и сползаю на пол.

Сразу поднимаю руки к лицу. Левая щека горит огнем. Слышу, как по каменному полу стучат сапоги приближающегося охранника. Нос у меня пока не кровоточит, так что думаю, он не сломан, но боль невыносимая, и по левой щеке непроизвольно катятся слезы.

Здоровым глазом смотрю на Маттео. Его сдерживает охранник, заведя ему руки за спину, а в коридоре уже собирается толпа выбежавших из обеденного зала учеников. Охранник оттаскивает Маттео от меня. Тот не сопротивляется.

Поддерживая меня за руку, Лейла помогает мне подняться. По ее глазам вижу, что она обеспокоена и хочет что-то сказать, но не произносит ни слова. Я опираюсь о стену. Голова пульсирует от боли, как будто ее используют вместо барабана. Хочу накричать на Маттео, но в горле комок, и боюсь, что если открою рот, то разревусь от злости.

Толпа расступается, пропуская директора Блэквуд. Она переводит взгляд с меня на Маттео, как будто пытается что-то вычислить по языку наших тел.

– На колени, – велит Блэквуд, и охранник толкает Маттео вниз. – Ну, давай! – обращается ко мне она.

Никаких там «С тобой все в порядке?» или «Вижу, тебе врезал парень вдвое больше тебя – наверное, нужно отвести тебя к врачу».

Я в ужасе таращусь на нее.

– Давай? – переспрашиваю я.

– Око за око, я же предупреждала, – поясняет Блэквуд, выжидающе глядя на меня. – Хотя я не ожидала, что это будет буквально или случится так скоро.

Это не просто странная школа с жутковатыми правилами. Здешние люди жестоки, даже те, кто обязан регулировать закон и порядок.

– Вы хотите, чтобы я ударила его по лицу? – От изумления у меня срывается голос.

– Давай! – кричит Аарья откуда-то из толпы.

Я замечаю светлые волосы Брендана. Они с Шарлем с интересом наблюдают за ходом событий.

Меня мутит. Блэквуд поднимает руку, и Аарья затыкается. Смотрю на Маттео. Тот выглядит спокойным, как будто сделал именно то, что ему было нужно.

– Э… ну… – заикаюсь я. Я все еще в шоке.

– Ну же, поскорее, – торопит меня Блэквуд, и я поверить не могу, как снисходительно она себя ведет.

– Я… Я не буду его бить, – мямлю я и чувствую всеобщее удивление.

Никогда в жизни я никого не била по лицу и уж точно не собираюсь начинать с парня, чье лицо, по-моему, причинит больший вред моей руке, чем наоборот.

– Ты считаешь, что правила на тебя не распространяются? – спрашивает Блэквуд.

– Я этого не говорила. Просто… Что это докажет, если я его ударю? – Задумавшись об этом, я сама нахожу ответ. – Настоящая проблема в том, что он первый ударил меня, а не в том, что я не хочу бить его в ответ.

Я хотела бы прямо сказать ей, что думаю обо всех этих учениках и их «испытаниях», а также о ее устаревшей системе наказаний, но меня переполняют эмоции, и я не могу достаточно ясно мыслить, чтобы высказать все это, не показав, насколько я испугана.

Блэквуд поднимает голову и повышает голос:

– Очевидно, Новембер считает, что возмездие ниже ее достоинства. Так что если кому-то из вас хочется выпустить пар, она легкая мишень. Она не даст сдачи.

В ошеломлении раскрываю рот. На мгновение мне кажется, что у меня слуховые галлюцинации. Она что, действительно только что объявила всем ученикам, что меня можно бить? Грудь сдавливает отчаяние, а к горлу подступает ком. Теперь я понимаю, что имел в виду Коннер, говоря, что я могу здесь не выжить. Встречаюсь взглядом с Лейлой в толпе, и она хмурится.

Все это время Маттео не сводит с меня глаз. Сейчас он шепчет:

– Я же говорил, что ты дура…

Мне и без того тяжело дышать, а в груди закипает ярость. Я злюсь, что меня ударили, что я не понимаю ничего с тех пор, как переступила порог этой школы, что я вообще здесь. Это самая безумная школа в мире.

– Это твой единственный шанс, Новембер, – говорит Блэквуд, как будто я, возможно, не поняла, что она мне предлагает.

Делаю шаг вперед. Нельзя допустить, чтобы окружающие думали, что могут колотить меня, когда им заблагорассудится. Уверена, человек шесть уже готовы использовать этот шанс. Но я также не могу поверить, что оказалась в ситуации, когда меня побуждают ударить другого ученика, а делает это директор школы. Единственное, чего мне сейчас хочется, это уйти и улететь прямиком в Пембрук.

Отвожу руку назад, кулак у меня дрожит.

Маттео смеется, и этот звук задевает мой последний нерв. Единственное, что хуже незаслуженного избиения, это когда над тобой смеются на глазах у всей школы.

«К черту!» Делаю шаг вперед левой ногой, правую отвожу назад и со всей силы бью его по яйцам.

Выпучив глаза, Маттео хрипит и падает на пол. Блэквуд изгибает бровь.

– Я поскользнулась, – резко говорю я.

– Что ж, теперь вы свели счеты. Больше никакого ответного возмездия. Повторяю: никакого. На этом все. Вы квиты.

– Ясно, – говорю я, хотя мне ничего не ясно.

Все сразу приходят в движение, как будто нажали на кнопку выключателя.

– Это была твоя третья метка, Маттео. После занятий зайди ко мне в кабинет, – приказывает Блэквуд.

Он встает, и я инстинктивно отступаю.

– Давай-ка сходим к врачу, – предлагает Лейла.

Маттео проходит мимо, и Эш что-то говорит ему, но я не слышу слов.

Глава восьмая

Поздно вечером сижу возле камина у нас в гостиной на древнем по виду ковре с растительным орнаментом. Смотрю, как огонь с треском лижет поленья, и, подняв руку, осторожно прикасаюсь к ушибленному глазу. Примочка с резким запахом, которую медсестра целый день продержала у меня на лице, сняла отек, но я уверена, что синяк будет украшать мою физиономию еще недели две. Если раньше люди не перешептывались у меня за спиной, то теперь точно начнут.

Я решила завтра поговорить с Блэквуд. Может, здесь и нет телефона, но должен же быть какой-то способ связаться с папой. Он ни за что не захочет, чтобы я оставалась в школе, где ученики нападают на меня посреди коридора, а учителя ждут, что я дам им сдачи.

Бросаю взгляд на часы из темного дерева на каминной полке. Они напоминают часы с кукушкой, но кукушки я не вижу. Сейчас одиннадцать пятьдесят четыре. Я уверена, что тайком выбираться из комнаты сейчас – не самая лучшая идея, но я также уверена, что меня ударили по какой-то таинственной причине, и, если я не встречусь с Эшем, то, наверное, никогда не узнаю правду об этом кошмарном месте.

Дверь в комнату Лейлы приоткрывается впервые за весь вечер. Похоже, она избегала встреч со мной, остается только надеяться, что она не решила, будто от меня одни неприятности.

– Я не знала, что он так поступит, – тихо говорит она.

– Ты о чем? – спрашиваю я, поворачиваясь к ней.

Она держит дверь открытой, но в гостиную не выходит.

– Я просто хочу, чтобы ты знала: когда я сказала, что Маттео много грозит, я понятия не имела, что он тебя ударит.

Хмурю брови, отчего разбитое лицо болит еще сильнее.

– Я и не думала, что ты знала.

– Я не знала, – решительно повторяет она и выдыхает.

– А ты знаешь, почему он это сделал? – осторожно спрашиваю я.

Она качает головой. Ее волосы мерцают в свете огня.

– Ладно… спокойной ночи, – говорит она и скрывается у себя в спальне, прежде чем я успеваю вставить хоть слово.

Несколько секунд смотрю на закрытую дверь ее комнаты. Хотя я знакома с Лейлой недолго, но уже могу сказать, что это вся информация, которую она готова дать мне, а может, даже вся информация, которой она располагает.

На часах одиннадцать пятьдесят девять. С сомнением стучу пальцами по ковру, потом резко вскакиваю с пола. Не буду я просто сидеть и ждать, пока меня еще кто-нибудь изобьет. Я должна получить ответы на кое-какие вопросы.

Натягиваю сапоги и накидываю на плечи мантию. Она тяжелая, но зато черная и поможет мне оставаться незаметной при неярком освещении. Как можно тише приподнимаю дверную щеколду и отворяю дверь. В коридоре пусто. Тишина. Выскальзываю наружу, осторожно прикрывая за собой дверь, и иду по коридору. Останавливаюсь у лестницы и смотрю вниз. Повсюду темно, не слышно ни малейшего движения. Хотелось бы еще, чтобы мое сердце заткнулось и его бешеные удары не мешали мне лучше слышать.

Быстро шагаю, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к движениям охранников. Пробираюсь вдоль стены к входу на первом этаже. Хватаюсь за холодный камень и беспокойно выглядываю через арку. Перед дверью в сад с лианами стоит охранник. У них вообще была смена караула?

Когда отдаляюсь от арки, задеваю что-то плечом. Открываю рот, но не успеваю издать ни звука, как вдруг кто-то зажимает мне рот и разворачивает меня. На мгновение меня охватывает паника, но потом я вижу Эша, который смотрит на меня в почти непроглядной тьме. Он так близко, что я чувствую запах камина, исходящий от его мантии. Он прижимает палец к губам и указывает в сторону выхода. Мы оба поворачиваемся как раз в тот момент, когда охранник открывает дверь, ведущую в тот самый двор, где мы условились встретиться.

Эш поднимает руку и поочередно сгибает по одному пальцу. Пять, четыре, три, два, один. Быстрыми шагами он молча идет прямо к двери. Ох, все-таки это была ужасная идея! Поверить не могу, что я это делаю. Эш останавливается посреди вестибюля и требовательно глядит на меня. Наверху, кажется, в следующем пролете кто-то откашливается.

«Черт, еще один охранник!»

Выбегаю с лестничной клетки и несусь к двери с такой скоростью, как будто на мне вспыхнула одежда. Эш осторожно приподнимает щеколду, и мы выскальзываем наружу. Дверь во двор закрывается как раз в тот момент, когда другой охранник выходит с той самой лестничной клетки, где мы только что были.

Эш хватает меня за плечи и останавливает, прежде чем я успеваю сделать очередной шаг. Я совсем ничего не вижу и не смею пошевелиться.

Эш берет меня за руку и поднимает ее. Касаюсь пальцами ткани, напоминающей материал светомаскировочных штор, которые висят здесь на каждом окне. Видимо, по ночам их натягивают и на дверные проемы, чтобы скрыть свет, который может быть заметен, когда охранники ходят туда-сюда.

Несколько долгих секунд мы стоим на месте, пока Эш наконец не отодвигает ткань. Сквозь ветви деревьев струится тусклый свет луны, и я немного расслабляю напряженные плечи. На улице холодно, но запах деревьев кажется ободряюще знакомым.

Мне приходится бежать, чтобы угнаться за Эшем, который лавирует между низко висящими лианами. Он останавливается перед неимоверно огромным стволом на противоположной стороне двора и начинает карабкаться по лиане. Наблюдаю за тем, как он подтягивается, забираясь на ветку футах в двадцати у меня над головой. Надо признать, выглядит впечатляюще. Лезу за ним наверх. Он подает мне руку, но я качаю головой и забираюсь на ветку рядом с ним. Он внимательно осматривает окружающие деревья, переводит взгляд обратно на меня, и мы снова карабкаемся вверх – все выше и выше.

Почти на самом верху он останавливается возле двух толстых веток, образующих подобие скамьи в небе. Нижняя достаточно широка, чтобы сидеть на ней, скрестив ноги. Усаживаюсь и прислоняюсь к стволу. Эш свешивает ноги вниз и болтает ими, как будто это самое удобное положение, в котором он когда-либо сидел. Если бы я встретила в Пембруке парня, который умел бы лазить по деревьям и стрелять из лука так, как Эш, не говоря уж о его красоте и элегантности, я бы не задумываясь сделала ему предложение. И почему все самые классные парни оказываются жутковатыми наемными убийцами-аналитиками из Старого Света? Это одна из тех тайн, которые, наверное, не поддаются разгадке.

– Здесь повсюду очень хорошая акустика, – тихо говорит Эш. – Но сейчас мы находимся в самом центре трех внутренних дворов, далеко от всех комнат и достаточно далеко от земли, так что если говорить тихо, нас невозможно услышать. Иногда я думаю, что это единственное по-настоящему уединенное место на кампусе.

Я улыбаюсь. Сердце все еще радостно колотится от того, что удалось полазать по деревьям.

– Ты был прав. Это весело.

Изо рта у меня вырывается белое облачко пара, и я осознаю, как мне не хватало такого маленького приключения именно сейчас.

Эш наблюдает за мной.

– Ты выросла возле леса?

Меня одолевают сомнения. Лунный свет достаточно хорошо все освещает, так что, если я совру, он поймет это по выражению моего лица. Кроме того, вряд ли я что-то выдам, если расскажу ему про лес около моего дома. По всему миру полно лесов.

– Да. Он упирался прямо в наш задний двор.

Эш кивает.

– Лейла говорила, что единственное, чем ты заинтересовалась во время осмотра школы, были эти дворы.

Я так и думала, что она ему об этом расскажет.

– Да, но то, что я выросла возле леса, вовсе не означает, что я умею лазать по деревьям. Почему ты решил, что мне это по силам?

Он изгибает бровь и наклоняет голову, как будто ответ очевиден.

– Начнем с того, что ты учишься в этой школе. Спортивные навыки – это обязательное условие. А еще я слышал, как ты обыграла Никту.

Значит, Лейла и правда ему все рассказывает.

– Хорошо, – говорю я. – Раз ты уже столько знаешь обо мне, почему бы не рассказать кое-что и о себе?

Он лениво опирается о ветку и поворачивается ко мне.

– Что ты хочешь знать?

Я улыбаюсь и думаю, как бы задать все накопившиеся у меня вопросы, не выдав при этом, насколько мало я знаю. Не нужно быть гением, чтобы понять простую вещь: в этой Академии оставаться в неведении значит быть уязвимым.

– Расскажи мне о Семьях.

Вопрос его, кажется, позабавил, но я с облегчением замечаю, что хотя бы не показался ему глупым.

– Что ж, это обширная тема.

– Тогда расскажи мне, как Семьи образовались две с половиной тысячи лет назад, – прошу я, вспоминая разрозненные данные, полученные в ходе беседы с Коннером.

Он смеется.

– Ты пробираешься сюда ночью, рискуя получить метку, ради того, чтобы попросить меня рассказать тебе историю их происхождения? Тебе не кажется, что можно было бы более мудро использовать свое время?

Пожимаю плечами, как будто в этом нет ничего особенного.

– Слушай, я знаю… У меня много других вопросов. Много. Но когда я была у Коннера, он заставил меня почувствовать, что я далеко не так хорошо знаю историю, как большинство здешних ребят. А я не хочу отставать на уроках. Так что пойди мне навстречу, – говорю я тем убедительным голосом, которым обычно пытаюсь уговорить Эмили сделать что-то, чего ей делать совсем не хочется.

Эш некоторое время смотрит на меня. У него в глазах светится вопрос.

– Что ж, сделка есть сделка, – говорит он и со вздохом откидывается назад, заложив руки за голову. – Первоначальные три Семьи образовались в ту эпоху, когда власть и завоевания новых территорий играли первостепенную роль. Сначала это были просто важные советники и близкие друзья, к мнению которых прислушивались царь Персии, – он касается своей груди, – император Рима, – указывает на меня, – и царь Греции. Эти советники оказывали огромное влияние на решения правителей. Но постепенно слух о бесценных советниках распространился, и главы других государств решили избавиться от них. Как проще всего ослабить императора? Конечно же, устранить его мудрейшего советника. – Эш улыбается, как будто убийства в древности – хорошее решение вопроса. – И тогда правители Древней Греции, Римской империи и Державы Ахеменидов начали прятать этих мужчин и женщин. И вскоре секретность этих советников превратилась в их главное оружие. – Эш замолкает и смотрит на меня.

– Продолжай, – говорю я, еще не решив, как следует относиться к тому – если, конечно, Эш говорит правду, – что здешние ученики могут проследить свои корни вплоть до Древней Греции.

– На протяжении нескольких следующих столетий этих тайных советников становилось все больше, они приобретали и оттачивали новые навыки. Они не только давали советы, но также собирали информацию, использовали яды против врагов правителей и помогали внедряться в другие империи. В качестве благодарности они получали земли, богатство, собственные гербы – разумеется, с изображением животных. Единственное, чего эти советники не получали, так это настоящих титулов, но за закрытыми дверями их, как правило, называли Семьей правителя.

«Семьи с гербами с изображением животных. Если я больше ничего не узнаю из этого разговора, то хотя бы начну понимать, откуда взялись Шакалы».

– Со временем Семьи стали меньше зависеть от древних правителей и начали служить самим себе, – продолжает Эш. – Они строили тайные дома, выбирали собственный управляющий совет и даже сотрудничали с Семьями из других империй, чтобы направлять историю по выгодному им пути.

Меня завораживает энтузиазм в голосе Эша – как будто он всю жизнь рассказывал увлекательные истории. Замечаю, что непроизвольно наклонилась вперед, к нему, и выпрямляюсь.

– Хочешь сказать, они меньше зависели от правителей или решили, что стратегически превосходят их?

Эш широко улыбается.

– Ну, наверное, в какой-то степени и то, и другое. Правители, вероятно, полагали, что все еще стоят у кормила власти, но будем реалистами. Vincit qui se vincit.

– «Красавица и чудовище», – говорю я.

– Что, прости? – переспрашивает Эш и опускает руки.

– Vincit qui se vincit – «Побеждает тот, кто побеждает себя». Это написано на витражном стекле в замке Чудовища.

– Серьезно? Ты говоришь про сказку?

– Мультфильм, – поправляю я, и он озадаченно глядит на меня, как будто я прилетела с другой планеты. – Но я не хотела тебя перебивать, – поспешно добавляю я. – Пожалуйста, расскажи до конца.

Эш слегка привстает, и я вижу, что он пытается прийти к какому-то заключению насчет меня. Несколько секунд он молчит, затем откашливается.

– Итак, насколько тебе известно, постепенно древние империи стали слишком огромными, а их политика слишком запутанной. Одна за другой они потерпели крах. Но к этому времени Стратеги эволюционировали, и когда великие цивилизации рухнули, Стратеги увидели в этом шанс на реальную независимость. Со временем Европа разделилась на более мелкие королевства, а греческие, персидские и римские Стратеги раскололись на другие группы: британцы стали Львами на территории современного Соединенного Королевства, франки превратились в Оленей во Франции и Германии, а испанцы – в Лис в Испании и Португалии. Хотя в настоящее время члены Семей, конечно, встречаются повсюду. Ничего не поделаешь, глобализация. – Он улыбается.

Я так сильно концентрируюсь на том, что он мне рассказывает, что не удивлюсь, если напряжение отражается у меня на лице. Значит, существовало три первоначальных Семьи, а еще есть три новых, но он ни разу не упомянул герб Аарьи.

– А Шакалы? – перебиваю я.

Эш вскидывает брови.

– Думала, я что-то упустил, да? – На его лице появляется лукавое выражение. – Никто точно не знает, где и когда образовалась Семья Шакалов. Они, своего рода, Стратеги-бунтари. У них нет какой-либо определенной страны, в которой они бы сформировались, но считается, что они пришли отовсюду и образовали собственную коалицию независимо от родословных. Как и животные, которых они решили поместить на свой герб, они предпочитают жить небольшими группами. Они с гордостью пренебрегают организованностью, которой придерживаются остальные Семьи. Конечно, на то, чтобы установить централизованное управление и сформировать Совет Семей, если угодно, их собственную ООН, у Стратегов ушло много столетий. Впервые члены всех Семей встретились около пятисотого года нашей эры. Члены Совета довольно быстро договорились, что делиться накопленной за эти столетия информацией нельзя ни одним из обычных методов. Что приводит нас к этой великолепной Академии, в которую ты только что поступила, – говорит он, разводя руки в стороны и указывая на двор.

Я нервно покусываю щеку изнутри. Потрясающе! Значит, моя догадка насчет наемных убийц и шпионов не была неверной. Но и верной она тоже не была. Эти Семьи представляют собой нечто куда более запутанное. Это настоящее древнее тайное общество, методично управляющее событиями во всем мире из-за кулис. Не могу понять лишь одного: почему моя семья отправила меня сюда, ко всем этим ребятам из тайного общества. Я обычная девчонка из города Пембрук в штате Коннектикут. Я езжу за рулем старого грузовичка с потертой наклейкой на бампере, на которой написано: «Превышаю скорость только потому, что очень хочу в сортир». Господи, да самое загадочное во мне – это притащу ли я обед с собой в школу или заскочу в пиццерию.

– Ну? – говорит Эш, и я замечаю, что, нахмурившись, мрачно уставилась на темные ветки.

– Ясно… спасибо. Это помогло. Я просто… Этот придурок Коннер пытался заставить меня усомниться в себе, – я насильно расслабляю лицо и прижимаю большой палец к ладони.

– Хочешь еще о чем-нибудь спросить? – Эш внимательно смотрит на мои руки.

Я перестаю нервно тыкать пальцем в ладонь и небрежно потираю руки.

– Расскажи мне о том, что, на твой взгляд, защитит меня от дальнейших побоев.

Выражение его лица становится серьезным, и он кивает, как будто я наконец-то начинаю задавать вопросы по делу.

– Понимаешь, в том-то и проблема. Мы с Лейлой и сами недоумеваем, почему это произошло. Вы, итальянцы, всегда грызлись между собой. Должен признать, иногда дело доходит до драм, но, в конце концов, вы всегда приглядываете друг за другом. Я пытался спросить Маттео, но он не сказал ни слова. Я только понял, что это что-то личное и очень для него важное.

– Но я никогда даже не говорила с ним! – с раздражением восклицаю я.

Опять все эти негласные правила. Что может быть личного, если мы с Маттео вообще не знакомы?

– Да, но это, в общем-то, не имеет значения. Все члены Семьи связаны друг с другом, хотят они того или нет, – говорит Эш. – Особенно Медведи.

Чем дольше я смотрю на него, тем яснее мне становится, что он говорит серьезно. Я поняла, что он имеет в виду: римляне – это Медведи, но никак не могу взять в толк, почему он намекает, что я член этой Семьи. Ну да, медведи были любимцами моей мамы в той игре с плюшевыми животными, в которую мы с ней играли, но разве это прямое доказательство того, что все это имеет какое-то отношение ко мне? Ведь нет же? У меня учащается сердцебиение.

Поскольку я не отвечаю, Эш продолжает:

– Я знаю лишь, что Маттео прямо-таки излучал ярость и негодование. Все то время, что Блэквуд говорила с ним, он не разжимал кулаков. – Эш замолкает и мгновение смотрит на деревья. – Однако интересно то, что, как мне показалось, он испытал к тебе уважение.

Делаю вдох, пытаясь успокоиться.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что он поднял подбородок, – отвечает Эш. – Классический признак признания победы врага на поле боя.

Очень аккуратно подбираю следующие слова. Если Эш подумает, что я волнуюсь, то может начать допрашивать меня, а не наоборот.

– Не считая Маттео, каких еще Семей мне следует избегать?

Эш выгибает бровь, как будто я сказала что-то странное.

– Ты сама должна выбрать себе союзников. Но, как тебе уже говорила Лейла, Шакалам в целом не стоит доверять, особенно если ты из влиятельной Семьи, такой как Медведи. Здесь мало Шакалов, но они всегда умеют заявить о себе. И они заключают непредсказуемые союзы.

Внимательно слежу за своим голосом, чтобы скрыть нарастающее беспокойство. Хуже сногсшибательного ощущения, что я, возможно, член смертоносного тайного общества, о котором ничего не знаю, только вероятность того, что эти юные наемные убийцы поймут, какая я на самом деле невежественная.

– А что можешь сказать о Феликсе?

– Ах, Лев. Насколько я знаю, его родственники были довольно влиятельны, но несколько лет назад лишились своего высокого положения, поэтому он и заключил союз с Аарьей и этой Лисой.

– Инес?

Эш поднимает руку и пристраивает ее у себя над головой.

– Верно. Эти трое – исключение из правил. Сложно сказать, какова долгосрочная цель их союза. Но, на мой взгляд, Феликс уже давно влюблен в Аарью, хотя это ни к чему не приведет. А Инес использует Аарью как посредника, чтобы не иметь дел с остальными.

– Понятно, – киваю я, хотя ровным счетом ничего не понимаю.

Мне нужно время, чтобы обдумать игру, в которую я играла с мамой, и понять, что еще, сама того не подозревая, я могу знать. Я прекрасно помню описания Семей в той игре, но не тонкости их сложных взаимоотношений.

– А твоя Семья? – спрашиваю я.

Он бросает на меня беглый взгляд, как будто ответ очевиден.

– Ты знаешь, что я Волк. Но послушай, я думаю, все можно упростить. Вместо того чтобы по одному перебирать каждого из сотни учеников, почему бы тебе просто не обозначить собственную позицию? – Он говорит небрежно, но я нутром чую, что это важно.

– Позицию?