Текст книги "Тебя, одну тебя люблю я и желаю!"

Новая любовь – новая жизнь
Из Гете

 
Сердце, сердце, что такое?
Что смутило жизнь твою?
Что-то странное, чужое;
Я тебя не узнаю!
Всё прошло, что ты любило,
Всё, о чем ты так грустило,
Труд и отдых – всё прошло, —
До чего уже дошло!
 
 
Иль тебя цветком росистым
Эта девственность чела,
Взором кротким, нежно-чистым
Своевольно увлекла?
Вдруг хочу от ней укрыться,
Встрепенуться, удалиться,
Но мой путь еще скорей
Вновь, увы, приводит к ней!
 
 
И меня на нити тонкой,
Безнаказанно шутя,
Своенравною ручонкой
Держит девочка-дитя;
Красоты волшебной сила
Круг заветный очертила.
Что за странность – как во сне!
О любовь, дай волю мне!
 

Прекрасная ночь
Из Гете

 
Вот с избушкой я прощаюсь,
Где любовь моя живет,
И бесшумно пробираюсь
Под лесной полночный свод.
Лунный луч, дробясь, мерцает
Меж дубами по кустам,
И береза воссылает
К небу сладкий фимиам.
 
 
Как живительна прохлада
Этой ночи здесь, в тиши!
Как целебна тут отрада
Человеческой души!
Эта ночь томит, врачуя,
Но и тысяч равных ей
Не сменяю на одну я
Милой девушки моей.
 

«Если ты меня разлюбишь…»
Из Рюккерта

 
Если ты меня разлюбишь,
Не могу я разлюбить;
Хоть другого ты полюбишь,
Буду всё тебя любить;
Не в моей лишь будет власти,
За взаимность вашей страсти,
И его мне полюбить.
 

«Как мне решить, о друг прелестный…»
Из Рюккерта

 
Как мне решить, о друг прелестный,
Кто властью больше: я иль ты?
Свободных песен круг небесный
Не больше царства красоты.
 
 
Два рая: ты – в моем царица,
А мне – в твоем царить дано.
Один другому лишь граница,
И оба вместе лишь одно.
 
 
Там, где любовь твоя невластна,
Восходит песни блеск моей;
Куда душа ни взглянет страстно,
Разверсто небо перед ней.
 

«У моей возлюбленной есть украшенье…»
Из Рюккерта

 
У моей возлюбленной есть украшенье,
В нем она блаженна в каждое мгновенье,
Всем другим на зависть, мне на загляденье.
 
 
У моей возлюбленной есть украшенье,
В нем связали страсть моя и вдохновенье
С золотом и самоцветные каменья.
 
 
У моей возлюбленной есть украшенье,
В нем она должна, ее такое мненье,
И восторг встречать и даже огорченье.
 
 
У моей возлюбленной есть украшенье,
В нем она предстать желает в погребенье
Так же, как была в нем в обрученье.
 

«И улыбки, и угрозы…»
Из Рюккерта

 
И улыбки, и угрозы
Мне твои – всё образ розы;
Улыбнешься ли сквозь слезы,
Ранний цвет я вижу розы,
А пойдут твои угрозы,
Вспомню розы я занозы;
И улыбки, и угрозы
Мне твои – всё образ розы.
 

«Как красив на утренней заре…»
Из Мерике

 
Как красив на утренней заре
Птичий след по снегу на горе!
Но красивей милая рука
Мне чертит письмо издалека.
 
 
В небеса высок у цапли взлет:
Ни стрела, ни пуля не доймет;
Во сто раз и выше, и быстрей
Мысль летит к избраннице своей.
 

«Из слез моих много родится…»
Из Гейне

 
Из слез моих много родится
Роскошных и пестрых цветов,
И вздохи мои обратятся
В полуночный хор соловьев.
 
 
Дитя, если ты меня любишь,
Цветы все тебе подарю,
И песнь соловьиная встретит
Под милым окошком зарю.
 

«Лилею, розой, голубкой, денницей…»
Из Гейне

 
Лилею, розой, голубкой, денницей
Когда-то и я восторгался сторицей.
Теперь я забыл их, пленяся одною
Младою, родною, живою душою.
Она, всей любви и желаний царица,
Мне роза, лилея, голубка, денница.
 

«Ланитой к ланите моей прикоснись…»
Из Гейне

 
Ланитой к ланите моей прикоснись, —
Тогда наши слезы сольются,
И сердцем теснее мне к сердцу прижмись, —
Огнем они общим зажгутся.
 
 
И если в тот пламень прольются рекой
Те общие слезы мученья, —
Я, крепко тебя охвативши рукой,
Умру от тоски наслажденья.
 

«Дитя, мои песни далеко…»
Из Гейне

 
Дитя, мои песни далеко
На крыльях тебя унесут,
К долинам Гангесова тока:
Я знаю там лучший приют.
 
 
Там, светом луны обливаясь,
В саду всё зардевшись цветет,
И лотоса цвет, преклоняясь,
Сестрицу заветную ждет.
 
 
Смясь, незабудкины глазки
На дальние звезды глядят,
И розы душистые сказки
Друг другу в ушко говорят.
 
 
Припрянув, внимания полны,
Там смирно газели стоят,
А там, в отдалении, волны
Священного тока шумят.
 
 
И там мы под пальмою младою,
Любви и покоя полны,
Склонившись, уснем – и с тобою
Увидим блаженные сны.
 

«Как из пены вод рожденная…»
Из Гейне

 
Как из пены вод рожденная,
Друг мой прелести полна:
Ведь, другому обрученная,
Ты пред ним сиять должна.
 
 
Сердце, ты, многострадальное,
На измену не ропщи,
И безумие печальное
Ты оправдывать ищи.
 

«Я не ропщу, пусть сердце и в огне…»
Из Гейне

 
Я не ропщу, пусть сердце и в огне;
Навек погибшая, роптать – не мне;
Как ни сияй в алмазах для очей,
А ни луча во мгле души твоей.
 
 
Я это знал. Ведь ты же снилась мне;
Я видел ночь души твоей на дне,
И видел змей в груди твоей больной,
И видел, как несчастна ты, друг мой.
 

«Да, ты несчастна – и мой гнев угас…»
Из Гейне

 
Да, ты несчастна – и мой гнев угас.
Мой друг, обоим нам судьба – страдать.
Пока больное сердце бьется в нас,
Мой друг, обоим нам судьба – страдать.
 
 
Пусть явный вызов на устах твоих,
И взор горит, насмешки не тая,
Пусть гордо грудь трепещет в этот миг, —
Ты всё несчастна, как несчастен я.
 
 
Улыбка горем озарится вдруг,
Огонь очей слеза зальет опять,
В груди надменной – язва тайных мук,
Мой друг, обоим нам судьба – страдать.
 

«Слышу ли песенки звуки…»
Из Гейне

 
Слышу ли песенки звуки,
Той, что певала она, —
Снова томительной муки
Грудь, как бывало, полна.
 
 
Так и потянет невольно
В горы да к темным лесам, —
Всё, что и горько, и больно,
Может быть, выплачу там.
 

«Твои пылают щечки…»
Из Гейне

 
Твои пылают щечки
Румянцем вешних роз,
А в крошечном сердечке
По-прежнему мороз.
 
 
Изменится всё это,
Увидишь ты сама:
На сердце будет лето
И на щеках зима.
 

«Я плакал во сне; мне приснилось…»
Из Гейне

 
Я плакал во сне; мне приснилось,
Что друг мой во гробе лежит, —
И я проснулся – и долго
Катилися слезы с ланит.
 
 
Я плакал во сне; мне приснилось,
Что ты расстаешься со мной, —
И я проснулся – и долго
Катилися слезы рекой.
 
 
Я плакал во сне; мне приснилось,
Что ты меня любишь опять, —
И я проснулся – и долго
Не в силах я слез был унять.
 

«Красавица-рыбачка…»
Из Гейне

 
Красавица-рыбачка,
Причаль свою ладью,
Пойди и сядь со мною,
Дай руку мне свою.
 
 
Доверчиво головкой
На грудь склонись ко мне;
Ведь ты ж себя вверяешь
Беспечно глубине.
 
 
С приливом и отливом,
Что море, грудь моя,
И много чудных перлов
Во глубине ея.
 

«Как луна, светя во мраке…»
Из Гейне

 
Как луна, светя во мраке,
Прорезает пар густой,
Так из темных лет всплывает
Ясный образ предо мной.
 
 
Все на палубе сидели,
Гордо Рейн судно качал,
Поздний луч младую зелень
Берегов озолочал.
 
 
И у ног прекрасной дамы
Я задумчиво сидел;
Бледный лик ее на солнце
Ярким пламенем горел.
 
 
Струн томленье, хоров пенье,
Жизнь как праздник хороша! —
Небо тихо голубело,
Расширялася душа.
 
 
Чудной сказкою тянулись
Замки, горы мимо нас
И светились мне навстречу
В паре ясных женских глаз.
 

«Как цвет, ты чиста и прекрасна…»
Из Гейне

 
Как цвет, ты чиста и прекрасна,
Нежна, как цветок по весне;
Взгляну на тебя – и тревога
Прокрадется в сердце ко мне.
 
 
И кажется, будто б я руки
Тебе на чело возложил,
Молясь, чтобы бог тебя нежной,
Прекрасной и чистой хранил.
 

«Хотел я с тобою остаться…»
Из Гейне

 
Хотел я с тобою остаться,
Забыться, моя красота;
Но было нам дожно расстаться,
Ты чем-то была занята.
 
 
Тебе я сказал, что связала
Нам души незримая связь,
Но ты от души хохотала,
И ты мне присела, смеясь.
 
 
Страданья прибавить сумела
Ты чувсвам влюбленным моим
И даже польстить не хотела
Прощальным лобзаньем своим.
 
 
Не думай, что я застрелюся,
Как мне и ни горек отказ;
Всё это, мой друг, признаюся,
Со мною бывало не раз.
 

«Ах, опять всё те же глазки…»
Из Гейне

 
Ах, опять всё те же глазки,
Что так нежно улыбались,
И опять всё те же губки,
Что так сладко целовались!
 
 
Этот голос, мне когда-то
Дорогой, не изменился;
Только сам уже не тот я,
Измененным воротился.
 
 
Вновь меня объемлют страстно
Бледно-розовые руки,
Но лежу у ней на сердце,
Полон холода и скуки.
 

«По бульварам Саламанки…»
Из Гейне

 
По бульварам Саламанки
Воздух благорастворенный.
Там, в прохладный летний вечер,
Я гуляю с милой донной.
 
 
Я рукой нетерпеливой
Обнял стройное созданье
И блаженным пальцем слышу
Гордой груди колыханье.
 
 
Но по липам слышен шорох,
Полный чем-то невеселым,
И ручей в низу плотины
Злобно грезит сном тяжелым.
 
 
Ах, сеньора, чует сердце:
Скоро буду я в изгнаньи;
По бульварам Саламанки
Не ходить нам на гуляньи.
 

«Ты вся в жемчугах и в алмазах…»
Из Гейне

 
Ты вся в жемчугах и в алмазах,
Вся жизнь для тебя – благодать,
И очи твои так прелестны, —
Чего ж тебе, друг мой, желать?
 
 
К твоим очам прелестным
Я создал целую рать
Бессмертием дышащих песен,
Чего ж тебе, друг мой, желать?
 
 
Очам твоим прелестным
Дано меня было терзать,
И ты меня ими сгубила, —
Чего ж тебе, друг мой, желать?
 

Подражание XVI идиллии Биона
Из Шенье

 
Прекрасная звезда Венеры светлоокой!
Пока свое чело за рощею далекой
Диана нежная скрывает, освети
Кустарник тот и холм для моего пути.
Я оставляю кров не для ночных хищений,
На путников в душе не крою покушений.
Нет, я люблю и жду возмездия забот
От нимфы молодой, красы между красот, —
Как в мириаде звезд, Дианой предводимой,
Краса ночных небес, горит твой луч любимый.
 

Лида
Из Шенье

 
«Ланиты у меня на солнце загорели,
И ноги белые от терний покраснели.
День целый я прошла долиною; влекли
Меня со всех сторон блеяния вдали.
Бегу, – но, верно, ты скрываешься, враждуя;
Всё пастухи не те! О, где же, где найду я
Тебя, красавец мой? Скажи, поведай мне,
Где ты пасешь стада? В которой стороне?
 
 
О нежный отрок, ты краснеешь предо мною!
Взгляни, как я бледна, – истомлена тобою:
Люблю твое чело невинное и нрав.
Пойдем. – Не всё ж искать ребяческих забав.
О нежный отрок мой, узнай, как я страдаю:
Хочу забыть тебя – и всё не забываю.
Прекрасное дитя, к тебе влекут мечты:
Как дева робкая, склоняешь взоры ты.
Грудь белая твоя, полуприкрыта тканью,
Еще не отдалась любовному желанью.
Пойдем. Узнаешь всё. Тебя я научу.
С душою девственной беседовать хочу.
Пока, преодолев невольное смущенье,
Как я, познаешь ты и взохи и томленье,
А детских щек твоих вот этот пышный цвет —
Единственно моих лобзаний будет след.
 
 
О, если б наконец ты раннею зарею
Пришел на грудь ко мне приникнуть головою!
Я, сон лелея твой, боялась бы дохнуть,
Чтоб не будить тебя, дышала бы чуть-чуть,
И, складки тонкого раскинув покрывала,
Я б от ланит твоих горячих отгоняла
И дерзких комаров и беспокойных пчел».
…………………………………………………
И Нимфа, отрока сыскав, стоит, вздыхает,
Трепещет и его с собою увлекает.
Садится на траву. Ей уступает он,
И горд, и втайне рад, и явно пристыжен.
Уж прикоснулася неверными перстами
Она к нему. Одна рука ее кудрями
Играет отрока, другая же рука
Ласкает шелк ланит младенческих слегка.
«Дитя, – зовет она, – приди на зов мой
                                                   страстный,
Прекрасен, юн, ко мне, и юной, и прекрасной,
Ко мне, прелестный друг, ты на колени сядь.
Скажи, как много лет успел ты сосчитать?
Бывал ли первым ты борцом между друзьями?
Им нынче, говорят, скользящими руками,
Счастливцам, жать пришлось тебя к груди
                                                           своей.
И на тебе сиял струящийся елей.
Ты потупляешь взор? О, как должна гордиться
Та, у которой мог, красавец, ты родиться!
Богинею рожден ты, верно. Что с тобой?
Ты весь дрожишь. Дитя, коснись вот здесь рукой:
Грудь у меня пышней, чем у тебя, скруглилась.
 
 
Но это – знаешь ли? – быть может, опустилась
Одежда женская перед тобой хоть раз? —
Но это не одно различие у нас.
Ты улыбаешься, краснея? Как сияет
Огонь твоих очей! Как твой румянец тает!
Не Гиацинт ли ты, любимый сын небес?
Иль тот, за кем орла ниспосылал Зевес?
Иль тот, кто, зарожден богинь пленять собою,
Из лона Мирры шел, одетого корою?
Дитя, кто б ни был ты, хочу тебя обнять!
Дитя, люби меня! Как часто отвергать
Умела юношей я пыл неукротимый;
Но ты, ты будь моим, хочу я быть любимой!
…………………………………………………
И возвестит векам мой камень гробовой,
Что Гименеем был развязан пояс мой».
 

«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво…»
Песни кавказских горцев

 
«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво:
Из-под снега травка проросла красиво.
Влезь-ко, мать, на крышу, глянь-ко на восток:
Из-под льда ущелья вешний вон цветок».
 
 
– «Не пробиться травке из-под груды снежной,
Изо льда ущелья цвет не виден нежный;
Никакого дива: влюблена то ты,
Так тебе на снеге чудятся цветы».
 

Дозор
Из Мицкевича

 
От садового входа впопыхах воевода
В дом вбежал, – еле дух переводит;
Дернул занавес, – что же? глядь на женино
                                                         ложе —
Задрожал, – никого не находит.
 
 
Он поник головою и дрожащей рукой
Сивый ус покрутил он угрюмо;
Взором ложе окинул, рукава в тыл закинул,
И позвал казака он Наума.
 
 
«Гей, ты, хамово племя! Отчего в это время
У ворот ни собаки, ни дворни?
Снимешь сумку барсучью и винтовку гайдучью
Да с крюка карабин мой проворней».
 
 
Взяли ружья, помчались, до ограды подкрались,
Где беседка стоит садовая.
На скамейке из дерна что-то бело и черно:
То сидела жена молодая.
 
 
Белой ручки перстами, скрывши очи кудрями,
Грудь сорочкой она прикрывала,
А другою рукою от колен пред собою
Плечи юноши прочь отклоняла.
 
 
Тот, к ногам преклоненный, говорит ей,
                                                   смущенный,
«Так конец и любви, и надежде!
Так за эти объятья, за твои рукожатья
Заплатил воевода уж прежде!
 
 
Сколько лет я вздыхаю, той же страстью
                                                      сгораю, —
И удел мой страдать бесконечно!
Не любил, не страдал он, лишь казной
                                               побряцал он, —
И ты всё ему предала вечно.
 
 
Он – что ночь – властелином, на пуху
                                                    лебедином
Старый лоб к этим персям склоняет
И с ланит воспаленных и с кудрей
                                                благовонных
Мне запретную сладость впивает.
 
 
Я ж, коня оседлавши, чуть луну увидавши,
Тороплюся по хладу ненастья,
Чтоб встречаться стенаньем и прощаться
                                                     желаньем
Доброй ночи и долгого счастья».
 
 
Не пленивши ей слуха, верно, шепчет ей в ухо
Он иные мольбы и заклятья,
Что она без движенья и полна упоенья
Пала к милому тихо в объятья.
 
 
С казаком воевода ладят с первого взвода
И патроны из сумки достали,
И скусили зубами, и в стволы шомполами
Порох с пулями плотно загнали.
 
 
«Пан, – казак замечает, – бес какой-то
                                                        мешает:
Не бывать в этом выстреле толку.
Я, курок нажимавши, сыпал мимо, дрожавши,
И слеза покатилась на полку».
 
 
– «Ты, гайдук, стал калякать? Научу тебя
                                                          плакать,
Только слово промолвить осмелься!
Всыпь на полку, да живо! сдерни ногтем огниво,
И той женщине в лоб ты прицелься.
 
 
Выше, враправо, до разу, моего жди приказу!
Молодца-то при первом наводе…»
Но казак не дождался, громко выстрел раздался
И прямехонько в лоб – воеводе.
 

«О милая дева, к чему нам, к чему говорить?…»
Из Мицкевича

 
О милая дева, к чему нам, к чему говорить?
Зачем, при желании чувством с тобой поделиться,
Не в силах я прямо душой в твою душу
                                                       пролиться?
Зачем это чувство я должен на звуки дробить?
Пока они в слух твой и в сердце твое
                                                     проникают, —
На воздухе вянут, в устах у меня застывают.
 
 
Люблю, ах, люблю! – я взываю сто раз день
                                                              и ночь,
А ты же смеешься и гневна бываешь порою,
Зачем я не в силах горячей любви превозмочь
Иль выразить, высказать, в песни излить
                                                         пред тобою.
Но, как в летаргии, не вижу возможности я
Подняться из гроба и признак подать бытия.
 
 
Давно утрудил я уста бесполезным стараньем,
Теперь я с твоими устами хочу их спаять
И лишь объясняться с тобою сердец трепетаньем,
Да лишь в поцелуях и вздохах любовь выражать.
И так говорил бы с тобою часы, дни и годы,
До смерти природы и после кончины природы.