Текст книги "Не завидуй себе"

Алёна слушала внимательно. В душе поднимались приятные теплые чувства: радость за человека, окунувшегося в мир симпатичных эмоций.

– Вообще-то он живёт в Пушкине.

– В Пушкине, под Москвой? – догадалась Алёна.

– Да нет. В Пушкине. Это там, где Царское Село, под Питером. Вернее, там он живет с женой и детьми. У них отличная квартира.

При упоминании о семье теплое чувство Алёны сразу понизило градус.

– А в Ленинграде у него только комната, – продолжала Вика возбужденно. – В коммуналке, но зато в центре. Не так шикарно, как хотелось бы… – она замолкла на несколько секунд, словно вообразив любовь в лучших условиях, чем старая многокомнатная ленинградская квартира. – Я теперь мотаюсь к нему почти каждую неделю. Представляешь, приезжаю на Московский вокзал, две остановки на метро – и я в его пещере. Он всегда ждет меня там, и обязательно с цветами.

– А почему он не встречает тебя на вокзале с тем же букетом? – удивилась Алёна.

– Ты что, музыкантов не знаешь? Мы все болтаемся между Москвой и Ленинградом. Запросто можно с кем-нибудь столкнуться нос к носу у вагона. Нет, нет, это исключено. Знаешь, я другого понять не могу, – она сменила тему. – Каждый раз, когда я уезжаю в Питер, мой Тёмка заболевает.

– Это как? – Алёна и Вика дошли до поля и остановились.

– У него всегда за несколько часов до моего отъезда непременно поднимается температура: то 38, то 39. Один раз почти 40 было. Мистика какая-то.

– И что, ты оставляешь больного ребенка и уезжаешь?

– Мама за ним присматривает. А что я могу сделать? У меня уже билет куплен.

– (Я бы ни за что к любовнику не уехала, оставив Афоньку с температурой. А, что обо мне говорить. Я вообще ненормальная мать). Викуль, ты знаешь, в этом определенно что-то есть. Возлюбленный в северной столице! Музеи, парки, дворцы. А театры! К тому же Финляндия под боком. Полное романтики приключение между Москвой и Ленинградом. Мне это нравится. (Я тоже так хочу, только без измен, так просто, для возвышенных развлечений, чтобы не всё время дом – работа, дом – работа).

– Нет, ради романтики я бы туда не потащилась. Только ради глубокого чувства и ошеломляющего секса! – пафосно изрекла Вика, и обе рассмеялись.

Этот мимолетный обмен мнениями затронул что-то в Алёниной душе и запомнился. Желая вмешаться в разговор, громко трещали цикады.

* * *

Свой день рождения Урбанова перелистнула, как откидной календарь. Собравшиеся в саду соседи по даче и шапочные знакомые только и говорили, что о политике, поднимая тосты за победу демократии. Алёне не было обидно, что про нее забыли. Нахимов про нее помнил и, несмотря на полный московский переполох, умудрился заскочить в кулинарию при ресторане «Прага» и привезти ее любимый торт «Птичье молоко». Все дружно пили чай. Политических разногласий пока не появлялось.

* * *

Трагедии не случилось, и 21 августа они вернулись в Москву. На Можайском шоссе им навстречу ползли танки, покидающие столицу. Алёна нервничала и всё время просила мужа не приближаться к железным монстрам. Малоопытные солдатики, не имеющие достаточного обзора в кабинах, то и дело сбивались с оси своего движения, норовя придавить незадачливую легковушку.

На улицах Москвы царил праздник. От Кутузовского проспекта через мост пришлось идти пешком. Машину оставили во дворе гостиницы «Украина», так как все подходы к их дому были забаррикадированы. Алёна эмоционально включилась в коллективную эйфорию и радостно раздавала цветы из своего праздничного букета людям около Белого дома.

* * *

– Я с Афоней одна не останусь. Вы должны лететь в Англию вместе, – сказала спокойным голосом мама Алёны, входя в квартиру и расставляя в прихожей сумки.

– Мам, ты что, с ума сошла? Мы же послезавтра улетаем! – крикнула дочь из кухни, а сама призадумалась.

– Лёнушка, я же не знаю, что завтра эти политиканы нам устроят. Ребенок должен быть с родителями.

Алёна тут же нарисовала себе жуткую картину. Власть опять переменилась. Войска вернулись в город. Летают самолеты, сбрасывая на жилые кварталы бомбы… Мама с перепуганным маленьким Афоней прячутся в подвале, а они с Нахимовым не могут выбраться из Лондона, так как все полеты прерваны на неопределенное время.

Алёна бросила разбирать дачные коробки, схватила сумку и со всех ног помчалась в кассы Аэрофлота на Ленинском проспекте.

* * *

Через час ее очередь подошла к стойке.

– Здравствуйте, – мило улыбаясь, она попыталась наладить контакт с кассиршей. – Мне нужен один билет в Лондон, вот на этот же рейс, детский, если можно, – и протянула свои билеты.

– Я вас хорошо понимаю, тут такое творится, сама бы улетела, куда глаза глядят, – кассирша постучала по клавишам терминала. – Детских нет. Вообще в эконом и в бизнес всё распродано, остался только первый класс. Брать будете, пока эти еще есть?

– А сколько стоит?

Милая кассирша назвала цену.

Алёна поняла, что с собой у нее таких денег нет:

– (Нужно мчаться в сберкассу. Наскребем).

Она несколько лет копила себе на стильную норковую шубу с капюшоном.

– (Эх…, прощай шубейка). Мне надо позвонить мужу, чтобы он подвез деньги, – промямлила она в окно кассы.

– Но я не могу держать этот билет. Видите, что в кассе творится?

– Тогда начинайте, пожалуйста, оформлять, я мигом обернусь. Где тут у вас телефон-автомат?

– Эй, эй девушка, постойте! Я так не могу.

– Почему?

– А вдруг вы не вернетесь?

– Вот задаток, – Урбанова вытащила из кошелька всё до копейки.

* * *

Алёна стоически держала оборону около кассы. Татьяна Васильевна, кассирша, с которой она уже познакомилась и почти подружилась, невероятно медленно оформляла билет для Афони. Народ в очереди недовольно роптал. И вдруг в толпе наметилось возбуждение. Кто-то протискивался между людьми, пробираясь к кассе.

– Извините, простите, ох, это нечаянно, я опаздываю, мне срочно, – и так далее.

Алёна оглянулась, встретившись взглядом с очень знакомым лицом.

– (Так это же Ярмольник! – мелькнула у нее догадка. – Он и будет моим спасителем).

– Девушка, ради бога, извините меня, пожалуйста, – Леонид обаятельно улыбнулся. – Мне нужно срочно поменять билет на самолет. Он улетает через шесть часов.

– Татьяна Васильевна, посмотрите, какие у вас клиенты, – обратилась Алёна к кассирше.

Та оторвалась от заполнения бланков и ахнула:

– Ой, товарищ Ярмольник, неужели это вы! Чем могу помочь? – она отложила в сторону билет Афони и занялась знаменитым актером.

Алёна облегченно вздохнула:

– (Вот и дополнительное время появилось, чтобы дождаться Нахимова).

* * *

Они вышли из касс Аэрофлота довольные, с билетами на всю семью в руках. У них ни разу даже мысли не возникло о том, чтобы пожалеть об истраченных деньгах.

– Афоня полетит с нами. Мама права, кто знает, что может произойти за время нашей командировки.

Глава 5. Прием по-английски

Еще несколько лет тому назад аэропорт Шереметьево-2, всегда вылизанный до зеркального блеска гранитных полов, тихий и неправдоподобно вежливый, был предназначен только для «своих»: приближенных к власти, избранных и обласканных, а также для приглашенных ими иностранных гостей. Теперь же, под нажимом демократии, всё стремительно менялось. По залам бродили, спешили, опаздывали новые персонажи, не всегда укладывающиеся в клише мидовских или внешнеторговых работников и их жен. Мимо могло тучно проползти нечто сошедшее с гор, в спортивном костюме «три полоски» и с орлиным взглядом из-под густых низко нависших бровей. «Оно» не могло оторвать глаз от феи на 15-сантиметровой шпильке в феерическом вечернем наряде и при полной боевой раскраске прямо с утра. Всё смешалось в международном аэропорту.

Пока семейство выгружало из такси скромный чемодан и кофры с электроникой, Урбанова издалека заметила знакомого министерского чиновника. Шел он к входным дверям от служебной машины, как и подобает бюрократу высокого ранга: голову держал прямо, взгляд парил над предотлетной суетой. Идеально сидевший темно-серый летний пиджак сигнализировал окружающим, что он здесь «свой», а «новенькие» должны посторониться.

– (Только этого мне не хватало, – всполошилась Урбанова. – Сейчас увидит, что я лечу со всей семьей, и будут у меня потом неприятности… А, плевать, потом разберусь. Может, он вообще в другое место направляется), – и стала пересчитывать багаж.

Далее всё: таможня, любопытствующая, что везем в кофрах, паспортный контроль с пустым взглядом через стекло, сверяющим подставленные физиономии с карточками на паспортах, нудное выяснение, чей это ребенок здесь стоит и вписан ли он в документы родителей, – прошло подозрительно гладко, без единой наждачной крошки.

* * *

– Доброе утро, Алёна Владимировна, – услышала искательница приключений за своей спиной в очереди на посадку.

От неожиданности она забыла имя работника аппарата.

– (Застукал). Доброе утро… Александр Евгеньевич, – вовремя вспомнила Урбанова. – (Надо же, как память срабатывает).

– В Лондон? – с улыбкой поинтересовался тот.

– Да нет, в Лондон проездом. Дальше мы едем в Йорк, то есть я еду в Йорк на конференцию, – запнулась Алёна.

Очередь практически не двигалась. Муж оказался на высоте. Он сообразил, что не следует афишировать родство. Даже в 91-м заграничная поездка в сопровождении семьи считалась недопустимой, если, конечно, ты не работаешь в посольстве или торгпредстве или, в крайнем случае, военным атташе.

– (Авось, проскочим незамеченными, тем более что наши с Афонькой салоны первого и бизнес-класса находятся по правую руку от входа, а эконом-класс – по левую, знаю еще по Интуристу. Разбежимся в разные стороны, как интеллигентные люди после развода, не подводя Мышку), – подумал Алексей.

Афоня хотел что-то спросить у мамы, но Нахимов вовремя отвлек его внимание.

Место у чиновника оказалась в самом хвосте, а у Алёны около входа в самолет. Разместились они на почтительном расстоянии друг от друга, что избавило ее от необходимости общаться во время полета, да к тому же врать и сочинять на ходу.

* * *

Как только самолет набрал высоту и таблички «Пристегните ремни» погасли, Урбанова направилась к мужу и сыну. Стюардесса преградила ей путь:

– Туда нельзя. Там первый и бизнес-класс.

Выручил Нахимов, возникший, как всегда, вовремя, на сей раз из-за перегородки:

– Это к нам.

Жену безоговорочно пропустили. Полет прошел превосходно. Маленький Афоня сидел в огромном мягком кожаном кресле первого класса, похожем на диван. За ним, в следующем ряду, Алексей и Алёна – в бизнесовой роскоши. Рядом с мужем оказалось свободное место, и, узнав, что семейство летит на научную конференцию, стюардессы благосклонно разрешили Алёне остаться в элитном салоне до конца рейса.

* * *

Удивляя пассажиров и задерживая опаздывающих на пересадку, бортпроводники при выходе из самолета почему-то стали проверять документы.

– У вас есть виза на ребёнка? – поинтересовалась вышколенная стюардесса модельного вида, листая их паспорта.

Алёна опешила:

– Он вписан в оба наших паспорта.

– Этого недостаточно. Удивляюсь, как вам продали билет. У вас могут быть проблемы, – с налетом язвительности сказала девушка. – Ну, попробуйте. Если что, милости просим нашим рейсом обратно в Москву.

В первую секунду Алёна оцепенела и крепко схватила сына за руку, так что он даже ойкнул. Ее мозг встревоженно запульсировал, принимая решение:

– (Прорвемся), – и решила идти напролом.

Из самолета к пропускному пункту вели два коридора: один для чопорно-демократичных граждан Великобритании, другой для всяких прочих и остальных. Семья оказалась в одной очереди то ли с индусами, то ли с пакистанцами с предыдущего рейса. От серьезных мужчин в длинных белых льняных пиджаках с тюрбанами на головах и по-индусски модных женщин в многоцветных сари или стильных чуридар-курта шел сшибающий с ног запах восточных благовоний, еды, пересынащенной специями, и масел. Алёна чуть не задохнулась в густом облаке непривычных ароматов, вырваться из которого не было никакой возможности.

Для Урбановой с присущим москвичам чувством собственного превосходства, которое она старалась, но преодолеть не могла, это соседство показалось несколько оскорбительным:

– (Быть вперемежку с остальными?)

Да и вообще, советские люди не привыкли находиться рядом с людьми с очень темным цветом кожи, их просто не было в стране, разве что студенты из Африки и дипломаты. Огорчаться она не стала, сейчас главным было преодолеть границу Соединенного Королевства, не имея визы на ребенка.

– (Что будем делать?) – спросил Нахимов, подав знак бровями.

– (Спокойно, не волнуемся. Всё будет в порядке).

Очередь двигалась очень медленно. Это позволило Алёне с пристрастием рассмотреть служащих, проверяющих документы. Она прикинула и поняла, что нужно выбрать правильного пограничника, а «правильным», по ее мнению, должен быть легкий и веселый человек. Каждый из обитателей застекленных будочек был подвергнут внимательному «осмотру».

– (Кажется, вот этот средних лет толстячок нам подойдет), – нацелилась она. Он то и дело улыбался пассажирам, балагурил и смеялся.

Подошла их очередь к стойке, но к другому персонажу: злобного вида иссушенной жизнью женщине, в обвисшей форме цвета застиранного синего чулка. Алёна поспешно притворилась, что ищет документы в сумке, и любезным жестом предложила стоящему за ней в очереди человеку пройти вперед. Расчет оказался верен: через пару минут их пригласил толстячок.

– Как дела? – поприветствовал он.

– Отлично. Прилетели на международную конференцию по приглашению Королевского общества, – ответил за всех Нахимов по-английски.

– Ваши паспорта, пожалуйста.

Алёна протянула документы, спокойно глядя в глаза пограничнику. Тот взял, полистал, увидел фотографию Афони в каждом из паспортов, просканировал взглядом визы Алёны и Алексея и вновь принялся листать страницы.

– А где виза на ребенка? – он посмотрел сначала на отца, потом на мать.

– Как где? Всё должно быть в паспорте, – невозмутимо ответили родители.

Пограничник еще с полминуты перелистывал паспорта и, сказав миролюбиво:

– Подождите, пожалуйста, – встал и удалился за дверь.

Вспомнив фильм «Семнадцать мгновений весны», Алексей извлек из дорожной сумки цветной буклет конференции и протянул его жене. Та поняла, что выглядит или слишком напряженно, или слишком взволнованно, и стала рассматривать брошюру, дабы не выдать своей нервозности. Беззаботный вид ей не удавался, подбородок подрагивал.

Страж границы Королевства вернулся с огромной амбарной книгой, бухнул ее на стойку и залистал замусоленными страницами, весело посвистывая. Мельком взглянул на буклет в руках Алёны.

– О, Королевское общество? – то ли спросил, то ли подтвердил увиденное.

– Да, вот видите, тут наш доклад, – Алёна с гордостью выставила нужную страницу, сжав до синевы пальцы, чтобы тот не заметил легкого тремора в руках.

Пограничник продолжал терпеливо рассматривать записи в журнале регистрации виз. Внутренняя наэлектризованность родителей возрастала. Любознательного Афоню ситуация с визами не беспокоила. Он с интересом разглядывал индусов в чалмах. До этого он видел нечто подобное только на старике Хоттабыче в фильме про мальчика Вольку.

– Мам, пап, смотрите, – он глазами указал на причудливые одеяния, слегка разрядив обстановку.

Мальчик не знал и не понимал, что минут через несколько его могут запросто посадить в самолет и, с родителями или без, отправить обратно в Москву.

Непонятный импульс извне подсказывал Алёне, что не следует отпускать ситуацию на самотек, надо подключить мозг и думать, настойчиво думать о положительном развитии событий.

– (Обратно не отправят, пропустят), – уверенно повторяла она, направляя свой внутренний взгляд на преодоление возникшего недоразумения.

Мышцы вокруг грудной клетки напряглись, сдавливая то, что называют душой, и импульсы желаемого посыла полетели в ближайшее информационное пространство.

Толстячок изучил все хоть как-то относящиеся к делу страницы и известил:

– Очень сожалею, но я не нашел визы ребенка. Ваши, родительские, есть, всё в порядке, а на сына – нет.

Алёна молча смотрела на него, как кобра смотрит на желанную жертву, маскируясь под доброго ужонка.

Видимо, под силой гипноза толстячок лучисто улыбнулся.

– Наверное, у наших там, в посольстве в Москве, от вашей революции крыша совсем съехала. Всё путают, всё время ошибаются, в штаны от испуга наложили! – он поднял печать и смачно шлепнул ею в оба паспорта, весело обронив:

– Добро пожаловать в Великобританию!

* * *

После того как миновали пограничный рубеж и покинули коридор, Алёну всю затрясло от пережитого.

Нахимов сгреб ее за плечи, прижал к себе, подхватил за руку Афоню и быстрым шагом направился к выходу из аэропорта Хитроу.

– А мы подавали на визу для Афони?

– Нет. Я даже не знала, что это надо делать. Мы же раньше с ним никогда не летали за границу.

– Ты у меня просто Джеймс Бонд в юбке.

– Мне бы еще его нервы, – отозвалась Алёна дрожащим голосом и запустила руку в сумку в поисках драже валерьяны.

* * *

Алёна с Афоней ждали Алексея посреди холла лондонского вокзала Кингс-Кросс. Муж вернулся с растерянным видом:

– Ну и цены у них на билеты. Так мы все твои командировочные истратим, не добравшись до места. Представляешь, взрослые почти по сто фунтов.

– В одну сторону? – удивилась жена.

– К счастью, в обе.

– А детские? – с надеждой посмотрела она на него.

– Детский до определенного возраста бесплатный, а потом как взрослый.

– Ну и как, Афоня проходит на детский?

– Да как тебе сказать, – замялся муж. – Если присядет, то пройдет. Пошли скорее на платформу. Наш поезд отходит через семь минут.

– Я что-то не поняла, ты билеты купил?

– Вроде того. (Для нас).

Нахимов подхватил чемоданы и заспешил на платформу. От Лондона до Йорка было около двух часов езды, примерно как от Москвы до Дубны на электричке. Но цена!

И вагоны не были похожи на наши пригородные поезда. Мягкие диваны с подголовниками для любителей поболтать и отдохнуть с комфортом прятались за раздвигающимися стеклянными дверями, отгораживающими их от коридора.

Едва они сели на свои места, как Алёна забеспокоилась:

– Так я не поняла, ты купил билет Афоне или нет?

– По дороге разберемся, – отмахнулся муж. – Кончай мышить, так нельзя, впереди еще конференция и доклад, а ты подрываешься в дороге по пустякам.

– Ладно, не буду. (Ничего себе пустяки, ребенка чуть обратно в Москву не отправили).

Поскрипев и настороженно вздрогнув, вагон тронулся. Мимо проплыл вокзал, внутри чем-то напоминающий Киевский в Москве. Из города рельсы напролом тянулись между дворами домов. За окном, как в кино, мелькали то люди, накрывающие к ужину столы прямо во дворе, то женщина, развешивающая белье на раскладных натяжках, то дети, играющие в футбол у себя в крошечном садике. Опять замелькали тюрбаны индусов, будто поезд шел не по Лондону, а по Бомбею.

Выскочив из столицы великой империи, покачивающие боками вагоны помчались по лугам. Низкие, неестественно зеленые для близкой осени холмы радовали глаз покоем и размеренностью, особенно после московской «революционной неразберихи». Не покидало ощущение нереальности происходящего.

Примерно через час размеренного постукивания колес в вагоне появился контролер. Народ зашуршал билетами, доставая их для проверки.

Алёну охватил ужас. Она, честная такая, первый раз в жизни нарушала закон, и не где-нибудь, а за границей, в капиталистической стране.

– Афонечка, – тихо сказал она сыну. – Сползи, пожалуйста, немножко с кресла вниз.

Афоня тут же понял, в чем дело. Он согнул ноги, затолкал их под сидение и спустился как можно ниже, чтобы не выдавать свой возраст.

Оставшееся было на перроне волнение опять встряхнуло Урбанову. Даже не помогла принятая на станции горсть валерьяны. Мать вся сжалась, беспокоясь теперь и за сына, и за себя:

– (А вдруг арестуют, высадят из вагона? Позор какой! Всё экономим, экономим, да не на том. Но информационное поле уже напрягать не хочется – замучила я его. Пронесет, так пронесет).

Контролер в униформе British Rail подошел к ним с глубоко безразличным взглядом. Нахимов протянул два билета, и британец проделал в них фигурные дырочки с помощью чуднóго инструмента, отдаленно напоминающего дырокол. Не обращая внимания на Афоню, кивнул родителям и, с трудом сохраняя равновесие при повороте поезда, пошел дальше по вагону.

– Из этой поездки я или приеду заикой, или вообще не вернусь, – выдохнула Урбанова.

– Хочешь стать невозвращенцем? – засмеялся Алексей.

– Я хочу остаться живой и более или менее здоровой. Будь добр, дорогой, давай договоримся, пожалуйста: с этого момента больше никакого мухлежа, – тихо произнесла жена, чеканя каждое слово.

* * *

Как и было обещано в буклете конференции, у вокзала их встречали микроавтобусы и доставляли на кампус. Всё было отлажено и работало без сбоев.

На регистрации сидели аспиранты и проворно выдавали участникам сумки с папками, конверты с купонами на питание и ключи от номеров. С семейством Нахимовых – Агапэ-Урбановых возникла заминка: было заявлено два человека, а приехали трое.

Пригласили главного распорядителя – типичного британца средних лет, как на бутылке скотча «Johnnie Walker».

– Мадам Агапэ-Урбанова! Я очень хотел с вами познакомиться, – он дружелюбно протянул руку. – Вы русские? Перестройка, Горбачёв! Здравствуйте, Алёна. Здравствуйте, Алекс, пожалуйста, пожалуйста, проходите сюда ко мне в кабинет. Сейчас всё уладим. Меня зовут Уильям, – он был в приподнятом настроении и взволнован.

– (Надо же, а я думала, что горячие английские парни всегда сдержаны), – подумала Алёна. – Очень приятно познакомиться, Уильям. Это наш сын Афанасий, или просто Афоня.

– (Ну и имена у этих русских, не выговоришь), – вздохнул распорядитель.

Он был в предвкушении их предстоящего доклада и не скрывал этого:

– Представляете, как только я получил вашу заявку, сразу пришел в восхищение. Надо же придумать такое название: «От химии запоминания к химии понимания»! Это именно то, чего мы все с нетерпением ждем! К сожалению, ваши документы пришли поздновато. Программа конференции была уже практически готова, но, – тут он ласково-торжественно улыбнулся, – я всё же выкроил хорошее время для вашего выступления. Вы делаете презентацию на второй день после открытия, так что народ в аудитории обеспечен.

Продолжая улыбаться, он сел за свой стол, порылся в стопках бумаг, вытащил конверт и сказал:

– Будем считать, что Нахимов и Агапэ-Урбанова – три человека. Поскольку вас трое, сделаем исключение. Я поселю вас в профессорской гостевой квартире, как раз есть одна свободная. Надеюсь, вам будет удобно.

– Сколько мы должны доплатить? – настороженно поинтересовалась Алёна.

– Ну что вы, за номер – ничего.

– Спасибо.

– Да не за что. Вообще-то я в восторге не только от вашего доклада, но и от вашей фамилии. У вас родственники греки?

– Почему греки?

– Потому что Агапэ – это по-гречески высшая форма любви: возвышенная, преданная, бескорыстная и самоотверженная.

– (Надо же, а я и не знала, думала, фамилия от имени Агап. Темна украинская ночь!) Спасибо за комплимент.

– Ну что вы, это не комплимент, это констатация факта. А вторая часть вашей фамилии? Потрясающее дополнение к первой?

– Урбанизированная, городская?

– Мне нравится ваш юмор, – Уильям рассмеялся. – Это слишком просто. Я предпочитаю другую интерпретацию. Люди с этим именем – творческие, с богатой фантазией, интуицией, высоким интеллектуальным потенциалом, с обостренным чувством юмора и тонким вкусом. Они общительны, оптимистичны, жизнерадостны, харизматичны. Я провел целое исследование. Вообще люблю копаться в именах. На первый взгляд всё это вам подходит.

– Уильям, давайте не будем спешить и посмотрим, что вы обнаружите на второй взгляд.

* * *

На научных конференциях пленарную лекцию назначают обычно на вечер накануне официального открытия. Чести выступить с трибуны международного форума, как правило, удостаивается знаменитость или лауреат Нобелевской премии, или, как минимум, всем известный ученый, которому надлежит искрометно и желательно с юмором, под дружный смех зала рассказать о наиболее ярком открытии года. После «завораживающего» доклада всегда бывает банкет – что-то вроде торжественного ужина.

Урбанова и Нахимов первый раз попали в подобную обстановку и не знали, разрешается ли детям находиться в конференц-зале. Пришлось срочно решать, что делать с отпрыском.

Афоня хотел остаться в гостинице и открыть пару коробок с новыми игрушками, привезенными из Москвы. Алёна же металась по номеру, не зная, как поступить: оставить одного или взять с собой. Сошлись на том, что он собирает конструктор, дверь никому не открывает и никуда не выходит. Афоня поклялся на коробке с LEGO, что не покинет эту комнату ни при каких обстоятельствах, однако уточнил:

– А если пожар?

Родители застыли с остекленевшим взглядом.

Шестилетний ребёнок побегал по просторному двухкомнатному апартаменту, отыскал в платяном шкафу складную лестницу для покидания помещения через окно в случае непредвиденных обстоятельств и занялся ее изучением.

– (Только не это), – мысленно взмолилась мать. – Афонечка, нам пора идти. Пожара не будет. Всё будет в прядке. Мы можем на тебя положиться? Ты ведь уже взрослый. Может, всё-таки пойдешь с нами?

– Мышь, не мыши. Ты что, хочешь, чтобы я сидел на этой вашей научной нудятине? Гуляйте, работайте спокойно. Я справлюсь, только узнайте, как куда звонить, если что, здесь же есть телефон! Вы что, не заметили?! Ну, родители, вы и даете! Пока, – и занялся конструктором.

– Тут на телефоне написано, – вмешался отец. – «Ноль» соединяет с вахтером, т. е. с ресепшн, это так, кажется, у них называется. А на каком языке ты будешь разговаривать?

– На немецком, – не задумываясь, ответил Афоня.

Он уже два года осваивал иностранный. Алёна после бесконечных консультаций со специалистами установила, что изучение европейских языков лучше начинать именно с немецкого, он якобы закладывает основу для изучения всех остальных.

– В случае чего, кричи в трубку…

– Help! – подхватил смышленый ребенок.

– Правильно, напиши ему по-английски номер квартиры, – не унималась Урбанова.

Вытащив из чемодана еще парочку замысловатых игрушек, родители отправились в конференц-зал. Алёна изображала спокойствие, хотя слабо представляла, как просидит пару часов вдали от своего чада.

* * *

Аудитория, где проходила пленарная лекция, выглядела, как античная арена, если включить воображение, или как огромный спортзал, окруженный амфитеатром рядов. Места в основном были уже заняты. Им пришлось забраться на галерку. Для «посадки под куполом» была и другая причина. Алёна не знала английского, поэтому Нахимов должен был переводить. Народ вокруг не понимал, почему долговязый иностранец всё время мешает слушать лектора и громко шепчет что-то на ухо своей спутнице. В конце концов пришлось ему замолчать, и Алёна стала разглядывать сидящих вокруг, прикидывая, кто во что одет и в чем ей появляться на разных мероприятиях. Это было для нее важно, даже важнее, чем собственный доклад. Ведь правильно выбранный наряд определяет не только внешность, но и внутренний настрой, провоцирует уверенность в себе, помогает сделать шаг к успеху.

Пару раз она всё-таки выбегала позвонить, чтобы проверить, как там Афоня.

* * *

– Что будем делать с ужином, то есть с официальным приемом? – спросила Алёна мужа, когда они вернулись в номер и застали ребенка на финальном этапе сборки модели катера.

– Как, что делать? Переодеваемся – и на званый ужин. В котором часу начало? Идем все вместе, сын уже оголодал, – недолго думая, ответил Нахимов.

– Нет, я этого не перенесу. Все эти акробатические этюды с визами и железнодорожными билетами меня уже доконали. Давайте переодевайтесь и идите вдвоем. У нас всего два пригласительных на банкет, – мать семейства открыла папку с документами конференции, нашла и протянула им две цветные карточки, похожие на открытки.

– А ты? – хором спросили мужчины.

– А я здесь пожую колбасу, копченую. Кажется, мама сунула пару батончиков, чай и кипятильник.

– А хлеб? – заботливо поинтересовался Афоня.

– По-моему, у нас есть галеты. Ну, давайте, давайте. Собирайтесь быстрее, а то опоздаете к началу, потом мне всё расскажете. Идите же, иначе там всё съедят до вашего прихода, и вы голодными останетесь.

Алёна выпроводила своих за дверь, устало опустилась в кресло, вытянула ноги, откинула голову назад и закрыла глаза. Она пыталась представить себе, как выглядит банкетный зал, куда только что отправилось семейство. Это была их первая заграничная поездка в капиталистическую страну, и русская революция спутала им все карты.

* * *

Как и предполагала Урбанова, при входе на банкет билеты всё-таки проверяли. Парадный дресс-код, продуманный Алёной для отца и сына, подошел к обстановке торжественного приема. Алекс был в белом костюме, но без галстука, с небрежно расстегнутой верхней пуговицей на черной рубашке. Афоня под стать отцу в светлых со стрелками брючках и темной рубашке в едва заметную клетку.

Такого шика в Союзе они еще не видели, даже по телевизору. В старинном зале необъятных размеров к приходу гостей были расставлены большие круглые столы, покрытые хрустящими скатертями. Влияние королевского правления в стране проявлялось во всем, включая утонченную сервировку. Посуда и множество как знакомых, так и впервые увиденных столовых приборов удивили.

Отец и сын походили между столов, пытаясь найти два свободных места рядом, но таких уже не осталось. Пришлось сесть за одним столом, но порознь. Нахимов рядом с симпатичным седовласым профессором, Афоня напротив. Между столами мелькали официанты, разнося и меняя блюда одно за другим. Таков стиль проведения научных конференций за рубежом. Ученые не чувствуют себя людьми второго сорта по сравнению с бизнесменами или политиками, наоборот, вроде как обеспечивают «денежным мешкам» прогресс и долголетие, а те выказывают уважение уплатой больших налогов и добровольными взносами на развитие науки.

Только Алексей подумал:

– (Надо бы Мышке что-нибудь натырить), – как его заботливая мысль была прервана человеком, сидевшим по правую руку. Он располагал к себе как умным взглядом карих глаз, так и смешным ежиком на голове. Даже непропорционально длинный нос не портил впечатления.

– Добрый вечер, вы вдвоем с сыном? Откуда? – поинтересовался он.

– Да, это мой сын Афоня. Я Алекс. Мы из Москвы.

– Из Москвы? О, это интересно. Революция, перестройка, Горбачев!

– (И этот туда же). Именно так, – подтвердил Нахимов и принялся за первую тарелку с закусками из свежих овощей.

Но поесть удавалось с трудом, окружающие набросились с расспросами. Он только и успевал, что отстреливаться. Тут в беседу включился Афоня, решив дать отцу перерыв «на обед». Он с важным видом стал рассказывать про танки вокруг Белого дома, баррикады из мусорных контейнеров с их двора, про митинг и про Ельцина на танке. Говорил он по-немецки, понимали не все. Положение спасла приятного вида дама из Германии, помогая с переводом на английский.