Текст книги "Почему не Эванс?"

Глава 4
ДОЗНАНИЕ

Дознание по делу Алекса Причарда проводилось на другой день. Доктор Томас дал показания относительно обнаружения тела.

– Жизнь еще не покинула его? – спросил судебный следователь.

– Нет, он еще дышал. Не было, однако, никакой надежды на выживание. У него… – Тут доктор перешел на чисто медицинский язык, и судебный врач поспешил на помощь присяжным:

– Попросту говоря, у него был перелом позвоночника?

– Если вам угодно выразиться так, – с грустью сказал доктор Томас. Он поведал, как ушел за подмогой, оставив умиравшего на попечение Бобби.

– Ну а каково ваше мнение о причинах несчастья, доктор?

– Я бы сказал, что, по всей вероятности, он неосторожно шагнул в пропасть. С моря поднимался туман, а именно в этом месте тропинка резко поворачивает в глубь суши. Из-за тумана погибший, видимо, не заметил опасности и пошел прямо, а в этом случае достаточно сделать два шага, чтобы сорваться.

– Не было никаких признаков насилия? Увечий, которые могли быть нанесены кем-то посторонним?

– Я лишь могу сказать, что все имеющиеся повреждения можно объяснить ударом тела о камни внизу. Высота там шестьдесят футов.

– Остается вопрос самоубийства.

– Это, разумеется, вполне возможно. Случайно ли погибший сорвался с утеса или сам бросился вниз, об этом я ничего сказать не могу.

Следующим вызвали Роберта Джонса.

Бобби объяснил, что он играл в гольф с доктором и срезал мяч в сторону моря. В это время поднимался туман, видимость была плохая. Ему показалось, что он услышал крик, и у него на миг мелькнула мысль, что пущенный им мяч мог попасть в человека, идущего по тропинке. Он решил, однако, что так далеко мяч вряд ли залетел бы.

– Вы нашли мяч?

– Да, он не долетел до тропинки ярдов сто.

Затем он рассказал, как они начали играть от следующей метки и как он сам забил мяч в пропасть. Тут судебный следователь прервал Бобби, поскольку его показания лишь повторяли бы рассказ доктора. Он, однако, подробно расспросил его о крике, который Бобби услышал или думал, что услышал.

– Это был обыкновенный крик.

– Зов на помощь?

– О нет. Всего лишь обычный крик, вы знаете. Правду сказать, я даже не был до конца уверен, что слышал его.

– Может быть, кричали от испуга?

– Это уже ближе, – с облегчением ответил Бобби. – Нечто вроде звука, который может издать человек, если в него неожиданно попадет мяч.

– Или если он сделает шаг в никуда, думая, что идет по тропинке?

– Да.

Когда Бобби рассказал, как мужчина умер минут через пять после ухода доктора за помощью, его пытка кончилась. Следователю уже и самому не терпелось закрыть дело как совершенно ясное. Он вызвал миссис Лео Кеймен.

Разочарование было таким глубоким, что Бобби даже ахнул. Куда девалось то лицо с фотографии, нечаянно извлеченной из кармана покойного? Фотографы – худшие из льстецов, с неприязнью подумал Бобби. Тот снимок был, вероятно, сделан много лет назад, но все равно с трудом верилось, что чарующая большеокая красавица могла превратиться в эту вульгарную дамочку с выщипанными бровями и явно крашеными волосами. Время, подумал вдруг Бобби, ужасная штука. Как, например, будет выглядеть Фрэнки через двадцать лет? Он содрогнулся.

Тем временем Амелия Кеймен, проживающая в доме № 17 на Сент-Леонардс-Гарденз в Паддингтоне, давала показания.

Усопший был ее единственным братом, Александром Причардом. В последний раз она видела его за день до трагедии, когда он объявил о своем намерении отправиться в одиночный турпоход по Уэльсу. Ее брат недавно вернулся с Востока.

– Он выглядел нормальным и бодрым?

– О да, Алекс всегда был весел.

– Насколько вам известно, у него не было никаких странных мыслей?

– О! Я уверена, что нет. Ему не терпелось отправиться в этот поход.

– Не было ли у него в последнее время денежных затруднений или каких-либо иных неурядиц?

– Ну, право, не могу сказать, – отвечала миссис Кеймен. – Видите ли, он только что вернулся, а до этого я не видела его десять лет. Писать же он был не любитель. Но он водил меня по театрам и на завтраки в Лондоне и сделал мне два-три подарка, поэтому не думаю, чтобы он нуждался. Он был в таком хорошем настроении, что, по-моему, и другие затруднения маловероятны.

– Чем занимался ваш брат, миссис Кеймен?

Этот вопрос, казалось, несколько озадачил женщину.

– Э… точно не знаю. Геологоразведка, вот как он это называл. Он очень редко бывал в Англии.

– Вы не знаете, была ли причина, по которой он мог бы лишить себя жизни?

– О нет! И я не могу поверить, что он это сделал. Скорее всего, это несчастный случай.

– Как вы объясните, что у вашего брата не было при себе никакого багажа, даже рюкзака?

– Он не любил таскать рюкзак. Он собирался отправлять посылки через день. Одну, с простынями и парой носков, он отослал накануне отъезда, только адресовал ее в Дербишир вместо Денбишира, и она прибыла сюда лишь сегодня.

– Ага! Это проясняет один весьма любопытный момент.

Миссис Кеймен продолжала объяснять, как с ней связались через фотографов, чья фамилия стояла на снимке, который носил при себе ее брат. Она приехала с мужем в Марчболт и сразу же опознала в погибшем своего брата.

С этими словами она громко шмыгнула носом и заревела. Следователь как мог утешил ее и отпустил. Затем он обратился к присяжным. Их задача заключалась в том, чтобы определить, как умер этот человек. К счастью, дело представлялось предельно простым. Ничто не наводило на мысль, что мистер Причард был встревожен или удручен либо пребывал в таком состоянии, что мог лишить себя жизни. Напротив, он был в добром здравии и хорошем расположении духа и с нетерпением ждал отпуска. К несчастью, когда с моря поднимается туман, тропка у вершины утеса становится опасной, и, возможно, они согласятся с ним, если он заявит, что долее с этим мириться нельзя.

Вердикт присяжных не заставил себя ждать.

– Мы находим, что смерть наступила в результате несчастного случая, и желаем вынести частное определение о том, что местному муниципалитету надлежит незамедлительно принять меры и обнести забором или оградой со стороны моря тот отрезок тропинки, где он огибает пропасть…

Следователь кивком головы выразил свое одобрение.

Дознание закончилось.

Глава 5
МИСТЕР И МИССИС КЕЙМЕН

Вернувшись в дом викария примерно полчаса спустя, Бобби обнаружил, что для него история со смертью Алекса Причарда еще не кончилась. Ему сообщили о приходе четы Кейменов, которые ждут его в кабинете отца. Бобби отправился туда и увидел, что викарий без всякого удовольствия мужественно ведет беседу, приличествующую случаю.

– Ага, – с явным облегчением сказал он, – вот и Бобби.

Мистер Кеймен встал и пошел навстречу молодому человеку, протягивая руку. Это был огромный краснолицый мужчина, державшийся внешне дружелюбно. Однако дружелюбие это никак не вязалось с холодным взглядом бегающих глаз. Что касается миссис Кеймен, то, хотя ее, грубо говоря, можно было счесть привлекательной, сейчас в ней почти не было сходства с той ее фотографией, а от задумчивого выражения лица не осталось и следа. По сути дела, размышлял Бобби, вряд ли ее узнал бы кто-то другой.

– Я приехал с женой, – сказал мистер Кеймен, крепко, до боли пожимая Бобби руку. – Просто не мог отпустить ее одну, знаете ли. Амелия, естественно, расстроена.

Миссис Кеймен шмыгнула носом.

– Мы пришли повидать вас, – продолжал мистер Кеймен. – Видите ли, брат моей бедной жены умер, можно сказать, у вас на руках. Естественно, ей хотелось бы знать все, что вы можете рассказать о последних минутах его жизни.

– Ну разумеется, – с несчастным видом сказал Бобби. – Разумеется. – Он нервно улыбнулся и тут же уловил вздох отца – вздох христианского смирения.

– Бедный Алекс, – простонала миссис Кеймен, прикладывая к глазам платок. – Бедный, бедный Алекс.

– Да уж, – сказал Бобби. – Мрак, да и только.

Он неловко заерзал.

– Понимаете, – сказала миссис Кеймен, с надеждой глядя на Бобби, – если он произнес какие-то последние слова или оставил сообщение, я, естественно, хочу об этом знать.

– Ну еще бы, – согласился Бобби. – Только он, собственно, ничего не сказал.

– Вообще ничего? – Миссис Кеймен, казалось, разочарована и не верит ему. Бобби почувствовал себя виноватым.

– Нет, ну… собственно, вообще ничего.

– Так-то оно лучше всего, – мрачно заявил мистер Кеймен. – Отойти в беспамятстве, без боли… Господи, да ты должна смотреть на это как на благо, Амелия.

– Наверное, да, – сказала миссис Кеймен. – Вы думаете, ему не было больно?

– Я в этом уверен, – ответил Бобби.

Миссис Кеймен глубоко вздохнула.

– Что ж, спасибо и на этом. Я-то, правду сказать, надеялась, что он оставил сообщение, но теперь вижу, что так, как есть, даже лучше. Бедный Алекс. Он так любил проводить время на свежем воздухе.

– Правда? – спросил Бобби. Ему вспомнилось бронзовое от загара лицо, темно-синие глаза. Привлекательная личность этот Алекс Причард. Даже на грани смерти. Странно, что он приходится братом миссис Кеймен и свояком мистеру Кеймену. Он был достоин лучшего, считал Бобби.

– Разумеется, мы вам очень признательны, – сказала миссис Кеймен.

– О, ничего, – ответил Бобби. – Я хочу сказать… ну… больше я ничего не мог сделать. – Он беспомощно барахтался в словах.

– Мы этого не забудем, – сказал мистер Кеймен.

Бобби еще раз испытал железное рукопожатие. Миссис Кеймен протянула ему вялую руку. Его отец простился с ними, и Бобби проводил Кейменов до парадной двери.

– А чем вы занимаетесь, молодой человек? – поинтересовался Кеймен. – Приехали домой в отпуск или как?

– В основном я занимаюсь поисками занятия, – промямлил Бобби. – Я служил на флоте.

– Тяжелые времена… тяжелые сейчас времена, – сказал мистер Кеймен, качая головой. – Ну, желаю вам удачи, разумеется.

– Большое вам спасибо, – вежливо ответил Бобби.

Он смотрел, как они уходят по заросшей сорняками подъездной аллее. Парень вконец приуныл. В голове царил кавардак путаных мыслей. Фотография… лицо девушки с широко поставленными глазами и пышными волосами… И вот десять или пятнадцать лет спустя миссис Кеймен, размалеванная, с выщипанными бровями. Широко поставленные глаза утонули в складках кожи и превратились в поросячьи глазки, а волосы были густо покрашены хной. Невинность молодости испарилась без следа. Какая жалость! И все, наверное, из-за того, что она вышла замуж за этого здоровенного прохвоста Кеймена. Выйди она за кого-нибудь другого, может, и не постарела бы так безобразно и скоро. Седина в волосах, а на бледном гладком лице – все те же широко поставленные глаза… А впрочем, какая разница? Бобби вздохнул и покачал головой.

– Это худшее, что приносит брак, – пробормотал он.

– Что ты сказал?

Бобби очнулся от своих дум и увидел тихонько подошедшую Фрэнки.

– Привет, – буркнул он.

– Привет. Почему брак? И чей?

– Я рассуждал отвлеченно, – сказал Бобби.

– То есть?

– О разрушительных последствиях брака.

– И кто же подвергся разрушению?

Бобби все объяснил, но Фрэнки с ним не согласилась:

– Вздор. Эта женщина в точности как на фотографии.

– Когда ты ее видела? Ты была на дознании?

– Разумеется, была. А ты как думал? Тут же почти нечего делать. Дознание – это настоящая манна небесная. Я так волновалась, что аж зубы свело. Конечно, лучше бы это было таинственное отравление, чтобы выступал лаборант-химик и все такое, но нельзя привередничать. Надо довольствоваться нехитрыми развлечениями, выпадающими на нашу долю. Я до самого конца надеялась, что кто-нибудь заподозрит неладное, но все оказалось чуть ли не до прискорбия просто.

– До чего же ты кровожадная, Фрэнки.

– Я знаю. Это, вероятно, атавизм, или как его? А ты как думаешь? Я уверена, что во мне много атавизмов, или как их? В школе меня прозвали Обезьяньей Мордой.

– А обезьянам нравятся убийства? – спросил Бобби.

– Ты спрашиваешь, как корреспондент воскресной газеты.

– Ты знаешь, – сказал Бобби, возвращаясь к первоначальной теме, – я не согласен с тобой относительно миссис Кеймен. На фотографии она славная.

– Подретушировали, только и всего, – отрезала Фрэнки.

– Ну, значит, так подретушировали, что мать родная не узнает.

– Ты слепой, – сказала Фрэнки. – Фотограф сделал все, на что способно искусство светописи, но все равно снимок вышел гадкий.

– Совершенно с тобой не согласен, – холодно возразил Бобби. – Да и вообще, где ты его видела?

– В местной газете «Вечернее эхо».

– Возможно, его некачественно напечатали.

– По-моему, ты совсем спятил, – сердито сказала Фрэнки. – И все из-за какой-то размалеванной затасканной сучки – да, да, я сказала: сучки – вроде этой Кеймен.

– Фрэнки, – сказал Бобби, – ты меня удивляешь. Да еще на подъездной аллее возле дома священнослужителя. Почти святое место, можно сказать.

– Сам виноват, нечего было глупости говорить.

Наступило молчание, потом Фрэнки вдруг остыла, злость ее прошла.

– Что и впрямь смешно, – сказала она, – так это ссориться из-за какой-то чертовой бабы. Я пришла предложить тебе партию в гольф. Ты как?

– Ладно, шеф, – радостно согласился Бобби.

Они пошли рядышком, болтая о том, как подрезать мяч или довести до совершенства «стружащий» удар, которым мяч загоняют на зеленую лужайку вокруг лунки.

Недавняя трагедия совершенно вылетела у Бобби из головы. Но, загнав мяч в одиннадцатую лунку и «поделив» ее с соперницей, он вдруг вскрикнул.

– Что случилось? – встревожилась Фрэнки.

– Ничего. Просто я кое-что вспомнил.

– Что же?

– Ну, эти люди, Кеймены, они приходили и спрашивали, не сказал ли тот парень чего перед смертью, и я ответил, что нет.

– Ну и что?

– А теперь я вспомнил, что сказал.

– Что-то ты сегодня утром не очень сообразителен, право. И что же он сказал? – с любопытством спросила Фрэнки.

– Он сказал: «Почему не Эванс?»

– Странно. И ничего больше?

– Да. Он открыл глаза, сказал это – совершенно неожиданно – и умер, бедняга.

– Ну, – сказала Фрэнки, поразмыслив, – я считаю, что тебе не стоит переживать. Это пустяки.

– Ну разумеется. И все же я жалею, что не упомянул об этом. Понимаешь, я сказал, что он вообще ничего не говорил.

– В принципе, это одно и то же, – сказала Фрэнки. – То есть он не говорил ничего вроде: «Скажите Глэдис, что я всегда любил ее», или: «Завещание лежит в бюро орехового дерева», или каких-нибудь других соответствующих случаю Последних Слов, которые можно встретить в книгах.

– Ты считаешь, не стоит писать им об этом?

– Я бы не стала. Это не суть важно.

– Пожалуй, ты права, – сказал Бобби и с новыми силами занялся игрой.

Но это дело не шло у него из головы. Пустячок, а свербит где-то. Бобби было неуютно. Фрэнки наверняка рассудила все правильно и разумно: все это ерунда. Но совесть продолжала потихоньку грызть его. Ведь он заявил, что усопший ничего не сказал перед смертью, а это была неправда. Может, это банально и глупо, но Бобби испытывал неловкость.

Наконец тем же вечером, поддавшись порыву, он сел и написал мистеру Кеймену:

«Уважаемый мистер Кеймен, я сейчас вспомнил, что ваш свояк действительно сказал кое-что перед смертью. По-моему, точные его слова были: «Почему не Эванс?» Приношу свои извинения за то, что не упомянул об этом утром, но в то время я не придавал значения этим словам, вследствие чего, наверное, они и вылетели у меня из головы. С уважением Роберт Джонс».

Через день он получил ответ.

«Дорогой мистер Джонс, – писал Кеймен. – Ваше письмо от 6-го сего месяца получил. Большое спасибо, что с такой точностью повторили последние слова моего свояка, несмотря на их тривиальный характер. Однако моя жена надеялась, что ее брат, возможно, оставил ей какое-нибудь последнее сообщение. Тем не менее спасибо за вашу совестливость. С уважением Лео Кеймен».

Бобби почувствовал себя оплеванным.

Глава 6
КОНЕЦ ПИКНИКА

На другой день Бобби получил письмо совершенно иного характера: «Все устроено, старина, – писал Бэджер как курица лапой, что нисколько не делало чести той дорогой частной школе, в которой он получил образование. – Вчера за 15 фунтов приобрел пять машин – «Остин», два «Морриса» и пару «Роверов». Сейчас они не на ходу, но, я думаю, мы сумеем их как следует подштопать. Черт побери, машина, в конце концов, она машина и есть. Лишь бы довезла без поломки покупателя до дому, на большее никто и не рассчитывает. Я думал открыть гараж на следующей неделе в понедельник, и я полагаюсь на тебя, так что смотри меня не подведи, ладно? Должен сказать, старая тетушка Кэрри оказалась молодчиной. Я однажды разбил окно ее дряхлому соседу, который грубо обращался с ее кошками, из-за чего она очень переживала. Присылала мне по пятерке на каждое Рождество, а теперь вот это. Мы непременно преуспеем. Это дело – верняк! Я хочу сказать, машина, в конце концов, есть машина. Их можно брать почти задаром. Чуток подкрасить, а дурак, он ведь больше ни на что и не смотрит. Дело пойдет блестяще. Смотри не забудь. В понедельник через неделю. Всегда твой Бэджер».

Бобби сообщил отцу, что в понедельник на следующей неделе едет в Лондон и приступает к работе. Рассказ об этой работе не вызвал у викария ничего похожего на воодушевление. Надо сказать, что в прошлом ему доводилось встречаться с Бэджером Биденом. Он просто прочел Бобби пространное нравоучение о том, что надо избегать опрометчивых обещаний. Поскольку он не был специалистом ни в денежных делах, ни в предпринимательстве, его советы в техническом плане были туманны, но в их смысле нельзя было ошибиться.

В среду на той же неделе Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан каким-то наклонным иностранным почерком, а содержание письма несколько удивило молодого человека. Письмо пришло от фирмы Энрикеса и Далло в Буэнос-Айресе. Коротко говоря, в нем фирма предлагала Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.

Минуту или две молодому человеку казалось, что это сон. Тысяча в год. Он перечитал письмо более внимательно. Там упоминалось, что они предпочитают человека, служившего на флоте. Говорилось, что Бобби порекомендовал один человек (кто именно, неизвестно), что соглашаться надо немедленно и что Бобби должен быть готов отправиться в Буэнос-Айрес в течение недели.

– Ну, черт меня дери, – произнес Бобби, в несколько неудачной форме давая выход своим чувствам.

– Бобби!

– Прости, пап. Я забыл, что ты здесь.

Мистер Джонс прокашлялся.

– Я хотел бы напомнить тебе…

Бобби чувствовал, что этого процесса – обычно долгого – надо избежать любой ценой. Он добился своей цели простым заявлением:

– Кто-то предложил мне тысячу в год.

Викарий так и остался сидеть с раскрытым ртом, лишившись дара речи.

«Слава богу, отвлек его», – с удовлетворением подумал Бобби.

– Дорогой мой Бобби, правильно ли я тебя понял? Кто-то предложил тебе тысячу в год? Тысячу?

– Да, пап, – сказал Бобби. – Вот так вот: одним ударом – и в лунку.

– Этого не может быть, – сказал викарий.

Бобби не обидело это откровенное неверие. Его оценка собственных способностей в деньгах мало расходилась с оценкой отца.

– Они, должно быть, набитые дураки, – чистосердечно сказал он.

– Кто… э… эти люди?

Бобби протянул ему письмо. Викарий, шаря рукой в поисках очков, подозрительно разглядывал его.

– Весьма удивительно, – сказал он наконец. – Весьма удивительно.

– Безумцы, – заметил Бобби.

– Ах, мой мальчик, – сказал викарий, – в конце концов, великое это дело – быть англичанином. Честность – вот наша марка. Флот разнес этот идеал по всему свету. Слово англичанина! Эта южноамериканская фирма ценит молодого человека, честность которого будет непоколебима и в преданности которого его работодатели могут быть уверены. Можно всегда надеяться, что англичанин будет вести честную игру…

– Как в крикете, – вставил Бобби.

Викарий с сомнением посмотрел на сына. У него самого вертелась на языке эта удачная фраза, но в голосе Бобби сквозила этакая неискренность.

Однако внешне молодой человек выглядел совершенно серьезным.

– И все равно, пап, почему я?

– То есть?

– В Англии полно англичан, – пояснил Бобби. – Здоровых и честных парней. Почему же именно я?

– Возможно, тебя рекомендовал твой бывший командир…

– Да, вероятно, так, – с сомнением сказал Бобби. – Впрочем, все равно это не имеет значения, поскольку я не могу согласиться на эту работу.

– Не можешь согласиться? Дорогой мой мальчик, что ты хочешь этим сказать?

– Ну, понимаешь, я ведь уже договорился с Бэджером.

– С Бэджером? Бэджером Биденом? Вздор, мой дорогой мальчик. А это серьезное дело.

– Это нелегко, согласен.

– Любой детский договор с молодым Биденом не имеет значения.

– Для меня имеет.

– Молодой Биден совершенно безответственный. Он уже, насколько я знаю, явился причиной значительных расходов и серьезных тревог для своих родителей.

– Ему страшно не везло. Бэджер чертовски доверчив.

– Везло, не везло. По-моему, этот человек сроду пальцем о палец не ударил.

– Вздор, пап. Господи, да он, бывало, вставал в пять утра, чтобы кормить этих мерзопакостных цыплят. Не его же вина, что на них на всех напал этот руп, или круп, или что там еще.

– Я никогда не одобрял эту затею с гаражом. Заурядная блажь. Ты должен отказаться от нее.

– Не могу, сэр, я обещал. Не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.

Спор продолжался. Викарий, предубежденный против Бэджера, был просто не в состоянии рассматривать любое обещание, данное этому молодому человеку, как обязательство. Он считал Бобби упрямцем, вознамерившимся любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не худшего из всех возможных компаньонов. Бобби, в свою очередь, без особой оригинальности твердил, что он «не может подвести старину Бэджера».

Наконец викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас же сел и написал в фирму Энрикеса и Далло, отклонив их предложение. Сделал он это со вздохом. Тут он упускал шанс, который вряд ли когда-нибудь повторится. Но другого выхода он не видел. В тот же день на поле для гольфа он поделился своими трудностями с Фрэнки. Она внимательно его выслушала.

– Тебе пришлось бы уехать в Южную Америку?

– Да.

– И ты бы радовался этому?

– Да, а почему бы и нет?

Фрэнки вздохнула.

– Во всяком случае, – решительно сказала она, – я считаю, что ты поступил правильно.

– Ты хочешь сказать, по отношению к Бэджеру?

– Да.

– Не мог же я подвести старую птаху, правда?

– Да, но смотри, чтобы эта старая птаха, как ты его называешь, не подвела тебя.

– О, я буду начеку. Во всяком случае, ничего страшного со мной не произойдет: никакого имущества и активов у меня нет.

– Это, должно быть, здорово, – сказала Фрэнки.

– Почему?

– Даже и не знаю. Просто это, по-моему, мило и бесшабашно. Впрочем, если подумать, ведь и у меня не так много имущества и активов. Я хочу сказать, что отец выдает мне содержание и у меня много домов, где я могу жить, масса одежды, служанок, каких-то ужасных фамильных драгоценностей и какой угодно кредит в магазинах. Только, по сути, это все семья. Это не я.

– Нет, и все же… – Бобби умолк.

– О, я знаю, это не одно и то же.

– Да, – сказал Бобби, – это не одно и то же. – Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они молча дошли до следующей метки.

– Я завтра еду в город, – сказала Фрэнки, когда Бобби положил мяч для первого удара.

– Завтра? О-о… А я хотел пригласить тебя на пикник.

– Я бы с удовольствием, но все уже расписано. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.

– Тебе надо ухаживать за ним, – сказал Бобби.

– Он не любит, когда за ним ухаживают, ему это страшно досаждает. Ему больше по душе второй лакей. Тот ему сочувствует и не перечит, когда в него швыряют разные вещи и обзывают чертовым дурнем.

Бобби зацепил мяч поверху, и тот лениво закатился в песчаную канавку.

– Не везет, – сказала Фрэнки, нанесла удар, и ее мяч перелетел через канавку. – Кстати, – заметила она, – мы могли бы кое-что сделать в Лондоне вместе. Ты скоро приедешь?

– В понедельник, но… ну… все это нехорошо, правда?

– Что ты хочешь сказать? Что нехорошо?

– Ну, я имею в виду, что большую часть времени буду работать механиком. Я хочу сказать…

– Даже если это и так, – сказала Фрэнки, – я полагаю, ты все равно в состоянии прийти на вечеринку с коктейлями и надраться, как любой из моих друзей.

Бобби только покачал головой.

– Тогда, если ты предпочитаешь, я устрою вечеринку с пивом и сосисками, – ободряюще сказала Фрэнки.

– Ах, послушай, Фрэнки, какой смысл? Я хочу сказать, что твоя компания не похожа на мою, и нечего мне лезть туда.

– Уверяю тебя, что компания у меня весьма разношерстная.

– Ты делаешь вид, что не понимаешь.

– Можешь привести Бэджера, если хочешь. Вот и будет тебе приятель.

– Ты относишься к Бэджеру с предубеждением.

– Смею сказать, это из-за заикания. Люди, которые заикаются, заражают этим и меня.

– Послушай, Фрэнки, это бесполезно, сама знаешь. Пока мы здесь, все нормально. Делать особенно нечего, и, наверное, со мной тебе лучше, чем одной. То есть ты всегда очень любезна и все такое, и я тебе благодарен. Но что я для тебя? Так, пустое место, вот я о чем.

– Когда закончишь изливать свой комплекс неполноценности, – холодно сказала Фрэнки, – может быть, попробуешь выбить мяч из канавки нибликом, а не короткой клюшкой?

– Я что… о черт! – Он сунул короткую клюшку в сумку и вытащил ниблик. Фрэнки со злорадством наблюдала, как он бил по мячу пять раз кряду. Вокруг них поднялось облако песчаной пыли.

– Лунка твоя, – сказал Бобби, поднимая мяч.

– Пожалуй, да, – согласилась Фрэнки. – А значит, и вся партия.

– Сыграем напоследок?

– Да нет, наверное, у меня много дел.

Они молча добрались до здания клуба.

– Ну, – сказала Фрэнки, – до свидания, мой дорогой. Было восхитительно попользоваться тобой. Как-нибудь снова буду здесь и увижу тебя, если не подвернется ничего лучшего.

– Послушай, Фрэнки…

– Возможно, ты снизойдешь до вечеринки со мной. По-моему, перламутровые запонки можно задешево купить у Вулворта.

– Фрэнки…

Она завела мотор «Бентли», и слова Бобби потонули в шуме. Фрэнки укатила, махнув ему рукой.

– Тьфу, черт! – прочувствованно выругался Бобби. По его мнению, Фрэнки вела себя возмутительно. Может быть, он не очень тактично выразился, но ведь, черт побери, он же сказал истинную правду. Впрочем, возможно, не надо облекать ее в слова.

Следующие три дня показались ему бесконечно долгими. У викария болело горло, поэтому, когда он вообще разговаривал, ему приходилось шептать. Говорил он очень мало и откровенно терпел присутствие своего четвертого сына, как подобает христианину. Раз или два он цитировал Шекспира: что-то о зубе змеи и все такое…

В субботу Бобби почувствовал, что не в силах долее терпеть напряженную атмосферу в доме. Он попросил миссис Робертс, которая вместе с мужем вела хозяйство викария, приготовить ему бутерброды и, приложив к ним бутылку пива, купленную в Марчболте, в одиночку отправился на пикник. Он жутко скучал по Фрэнки эти последние несколько дней. Эти старики были невыносимы, они долдонили одно и то же…

Бобби растянулся на насыпи, поросшей папоротником-орляком, размышляя, что лучше: то ли сначала перекусить, а потом вздремнуть, то ли сначала вздремнуть, а потом перекусить. Пока он раздумывал, дело решилось само собой: он незаметно уснул.

Когда он проснулся, было половина четвертого. Бобби усмехнулся, подумав, что отец не одобрит такого времяпрепровождения. Хорошая прогулка по окрестностям миль эдак на двенадцать – вот дело, достойное молодого человека. Она подводила к хорошо известной формуле: «А теперь, пожалуй, я заработал свой ленч».

«Идиотизм, – подумал Бобби. – Зачем зарабатывать ленч, совершая такую долгую прогулку, если тебе этого не особенно хочется? В чем ее прелесть? Если она доставляет тебе удовольствие, тогда это чистое потворство собственным желаниям, а если нет – так ты дурак, что совершаешь ее!»

После чего он накинулся на свой незаработанный ленч и с аппетитом съел его. Удовлетворенно вздохнув, он откупорил бутылку пива. Необычайно горькое пиво, но определенно освежающее.

Он снова лег, зашвырнув пустую бутылку в куст вереска. Праздно развалясь, он чувствовал себя как Бог. Весь мир у его ног. Это всего лишь фраза, но какая приятная. Он может горы своротить, стоит только захотеть! У него в голове роились великие прожекты и смелые замыслы.

Потом ему опять захотелось спать. Подкралось забытье.

Он уснул… Тяжелым, вызывающим оцепенение сном…