Текст книги "Человек в коричневом костюме"

6

Я вернулась домой, ликуя. Ведь мне удалось добиться куда большего, чем я предполагала! Лорд Нэсби принял меня очень даже доброжелательно. Теперь дело было за мной. «Дерзайте!» – сказал лорд Нэсби. Запершись в своей комнате, я достала драгоценный клочок бумаги и еще раз впилась в него жадным взором. Это был ключ к разгадке тайны.

Что же все-таки обозначали загадочные цифры? Их было пять, и после первых двух стояла точка.

– Семнадцать. Сто двадцать два, – шепотом произнесла я.

Это меня ни к чему не привело.

Тогда я сложила указанные числа. Так часто делают в приключенческих романах, и результаты бывают поразительными.

Один и семь будет восемь, плюс еще один – девять, плюс два – одиннадцать, а если прибавить еще два, то получится тринадцать.

Тринадцать! Роковое число! Может быть, его предупреждение? Может, мне стоит отказаться от своей затеи? Вполне возможно. Во всяком случае, другого смысла я в цифре «тринадцать» не увидела. Мне не верилось, что какому-нибудь заговорщику придет в голову записать ее столь экстравагантным способом. Если он имел в виду число тринадцать, он бы так и написал: «13».

Между единицей и двойкой был оставлен просвет. Тогда я вычла двадцать два из ста семидесяти одного. Вышло сто сорок девять. Попрактиковаться в устном счете было, конечно, полезно, однако, похоже, к разгадке тайны сии математические экзерсисы никакого отношения не имели. Поэтому я оставила их в покое, даже не дойдя до деления или умножения, и перешла от цифр к словам.

Замок Килморден… Это уже что-то более определенное. Некое место, вероятно родовое гнездо аристократического семейства. (Наверное, записка имеет отношение к претендентам на наследство? Или на потомственный титул?) А может, замок Килморден – это всего лишь живописные развалины? (И тогда речь идет о кладе?)

Да, версия насчет клада показалась мне наиболее подходящей.

Цифры всегда связаны с кладом, шаг направо, семь шагов налево, выкопать яму глубиной в один фут, спуститься на двадцать две ступеньки под землю… «Хорошая идея, – решила я, – но поработать над ней я еще успею. Сейчас важно как можно скорее добраться до замка Килморден». Сделав вылазку из комнаты, я вернулась с добычей: целой кипой книг. Среди них были «Кто есть кто», «История древних шотландских родов» и чьи-то сочинения о жителях Британских островов.

Время шло, я прилежно рылась в справочниках, но лишь все больше раздражалась и, наконец, в сердцах захлопнула последнюю книгу. Никакого замка Килморден мне обнаружить не удалось. На моем пути выросло неожиданное препятствие. Однако такой замок должен существовать, непременно! С чего бы заговорщику придумывать его и указывать название в записке? Ерунда какая-то!

Потом мне пришла в голову другая идея. Что, если какой-нибудь человек построил в пригороде Лондона аляповатое сооружение и окрестил его высокопарно «замком»? Но ежели так, то разыскать нужный дом будет неимоверно трудно… Помрачнев, я села на корточки (это моя излюбленная поза, когда мне нужно принять действительно важное решение) и принялась размышлять, как же теперь быть.

Могу ли я что-нибудь предпринять?

Я долго думала и наконец весело вскочила на ноги. Ну разумеется! Нужно отправиться на место преступления! Хорошие сыщики всегда так делают. И всегда что-нибудь находят. Что-нибудь упущенное полицией. Даже если преступление совершено несколько дней назад! Мои дальнейшие действия были мне совершенно ясны. Я должна отправиться в Марлоу.

Но как попасть в дом? Отвергнув несколько авантюрных способов, я предпочла поступить предельно просто. Раз дом сдавался внаем, то, наверно, он и сейчас еще не занят. И я приду туда как потенциальный квартиросъемщик.

А маклерам я устрою разгон за то, что у них такой скудный набор вариантов!

Но не тут-то было. Симпатичный клерк разложил передо мной карточки с описанием полудюжины подходящих домов. Мне пришлось серьезно напрячься, выискивая в каждом какие-либо недостатки. Наконец я выразила опасение, что визит мой напрасен.

– Неужели у вас нет еще чего-нибудь? – патетически вопрошала я, глядя клерку прямо в глаза. – Я хочу, чтобы дом стоял у реки и чтобы там был большой сад и маленький флигель…

Я постаралась перечислить все основные приметы Милл-Хауза, почерпнутые мной из газет.

– Ну… остается еще, конечно, дом сэра Юстаса Педлера, – нерешительно молвил клерк. – Милл-Хауз… наверно, вы слышали…

– Это… это не там, где… – Я запнулась. (Вообще-то в последнее время я здорово навострилась изображать застенчивость.)

– Да-да! Именно там произошло убийство. Так что, может, вы не захотите…

– О нет, меня это не останавливает, – энергично возразила я и, чтобы еще больше подтвердить свою решимость, добавила: – Вдруг мне удастся уговорить их сбавить цену? В сложившихся обстоятельствах…

Это был, по-моему, мастерский ход.

– Вполне возможно, – откликнулся клерк. – Найти жильцов им теперь, пожалуй, будет нелегко… возникнут трудности с прислугой и много других проблем… Если после осмотра вы решите, что дом вам подходит, мой вам совет: назовите свою цену. Значит, я выписываю направление на осмотр?

– Да, пожалуйста.

Через пятнадцать минут я уже стояла перед флигелем на территории Милл-Хауза. На стук открылась дверь, и вылетела высокая немолодая женщина.

– Я никого не пущу в дом, понятно? Доконали меня журналисты. Сэр Юстас приказал…

– Насколько я понимаю, особняк сдается внаем, – холодно произнесла я, протягивая ей ордер. – Но, конечно, если вы уже нашли жильцов…

– О, простите, ради бога, мисс! Эти ребята из газет буквально не дают мне проходу. Ни минуты покоя!.. А дом еще не сдан и, похоже, так и не будет сдан.

– Что, канализация плохо работает? – обеспокоенно прошептала я.

– Бог с вами, мисс, канализация у нас в полном порядке! А вы… неужели вы не слышали о том, что тут убили одну иностранку?

– Да вроде бы в газетах что-то мелькало… – небрежно проронила я.

Мое безразличие сразило эту славную женщину. Прояви я хоть какой-нибудь интерес, она, скорее всего, спряталась бы как улитка в свою раковину. А тут она просто все готова была мне выложить.

– Да наверняка вы слышали, мисс! Эта история все газеты обошла. «Дейли Баджет» до сих пор надеется поймать убийцу. Если верить им, то наша полиция вообще ни на что не способна… Надеюсь, его все-таки поймают… хотя он с виду такой милый юноша, что верно, то верно. Немного похож на солдата… думаю, его на войне ранило, а ведь после этого у людей порой появляются странности, вот как у сына моей сестры… Видать, та женщина его мучила, иностранки такие противные. Хотя она была очень даже симпатичной. Вот тут стояла, прямо на вашем месте.

– Интересно, она была блондинкой или брюнеткой? – спросила я первое, что мне пришло в голову. – На фотографиях, которые публиковались в газетах, этого не разобрать.

– У нее были темные волосы и очень белая кожа, слишком белая, даже неестественно, подумала я тогда… А губы алые и накрашены слишком ярко. Мне это не нравится, по-моему, женщине достаточно слегка припудрить лицо – и все.

Мы уже разговаривали, как старые друзья. Я задала следующий вопрос:

– Наверно, она нервничала или казалась расстроенной?

– Вовсе нет! Она спокойненько так улыбалась про себя, словно ее что-то забавляло. Поэтому для меня как гром среди ясного неба было, когда на следующий день та парочка примчалась сюда и потребовала вызвать полицию: дескать, совершено убийство. Я, наверное, этого не переживу, а уж после наступления темноты я теперь туда ни ногой, хоть режьте меня! Я и во флигеле больше жить не желала, да вот сэр Юстас буквально на коленях умолял меня остаться.

– А разве сэр Юстас Педлер не в Каннах?

– Он там отдыхал, но когда услышал о случившемся, то вернулся в Англию… Ну, конечно, про колени я так сказала, в переносном смысле… Но секретарь сэра Юстаса, мистер Пейджет, предложил нам вдвое увеличить жалованье: только, мол, оставайтесь… А как говорит мой Джон, «деньги в наше время нужны позарез».

Я охотно согласилась с весьма оригинальным выводом Джона.

– А вот молодой человек, – внезапно вернулась к предыдущей теме разговора миссис Джеймс, – выглядел расстроенным. Его глаза – они у него светлые, я отчетливо помню – блестели ярко-ярко. Я решила, что он взволнован. Но мне и в голову не пришло заподозрить что-то неладное. Даже когда он вернулся сам не свой.

– Сколько он пробыл в доме?

– Да недолго, минут пять, наверное.

– Какого он был роста? Примерно шесть футов?

– Пожалуй.

– Гладко выбрит?

– Да, мисс, даже тоненьких усов щеточкой и тех не было.

– А подбородок у него блестел? – повинуясь внезапному порыву, спросила я.

Миссис Джеймс воззрилась на меня в священном трепете.

– Да, мисс… Теперь, когда вы сказали, я вспомнила, что – да. Но откуда вам это известно?

– Забавно, но у убийц часто блестят подбородки, – высказала я совершенно бредовую мысль.

Но миссис Джеймс охотно мне поверила.

– Что вы говорите, мисс?! Никогда об этом не слышала.

– Вы не обратили внимания на форму его головы?

– А что в ней особенного? Голова как голова, мисс… Так я даю вам ключи?

Взяв ключи от дома, я отправилась в особняк. Проводимое расследование пока удовлетворяло. Существенных различий между человеком, которого описала миссис Джеймс, и «доктором» из подземки я не заметила. Пальто, борода, очки в золотой оправе… «Доктор» показался мне человеком средних лет, но я вспомнила, что, склоняясь над трупом, он двигался как сравнительно молодой мужчина. В его пластике была гибкость, присущая молодости.

Жертва несчастного случая (я дала погибшему прозвище Нафталин) и иностранка миссис де Кастина (не знаю уж, как ее звали в действительности) договорились встретиться в Милл-Хаузе. События, по-моему, разворачивались следующим образом: то ли опасаясь слежки, то ли по какой-то другой причине они избрали довольно оригинальный способ встречи, договорившись взять направление на осмотр одного и того же дома. Это давало им возможность встретиться как бы случайно.

Тот факт, что Нафталин не ожидал увидеть «доктора» и явно встревожился, лишний раз подтверждал мою правоту. Что случилось потом? «Доктор» снял грим и отправился вслед за женщиной в Марлоу. Но поскольку он торопился, то на подбородке вполне могли остаться следы клея. Вот почему я задала миссис Джеймс странный на первый взгляд вопрос.

Я брела, погрузившись в раздумья, и наконец подошла к невысокой, как делали в старину, двери особняка Милл-Хауз. Открыла ее ключом и зашла внутрь. В холле, под низкими сводами, было тепло, пахло запустением и плесенью. Я невольно содрогнулась. «Неужели женщину, что пришла сюда несколько дней назад, «улыбаясь каким-то своим мыслям», не охватило дурное предчувствие, когда она переступила порог этого дома? – подумала я. – Может, губы ее перестали улыбаться, а сердце сжалось от безотчетного страха? Или же она поднялась наверх, по-прежнему улыбаясь и не подозревая о своей скорой гибели?» Сердце у меня учащенно забилось. А вдруг дом на самом деле не пуст? И меня тоже поджидает смерть? Впервые я по-настоящему поняла, что означают слова «там-то и там-то была особая атмосфера». В этом доме царила особая атмосфера, атмосфера жестокости, опасности, зла…

7

Отогнав мрачные мысли, я быстро взбежала по лестнице. Найти комнату, где разыгралась трагедия, оказалось нетрудно. В тот день, когда обнаружили труп, шел проливной дождь, и пол, не застеленный ковром, был весь истоптан грязными ботинками. Интересно, а убийца накануне тоже оставил свои следы? Полиция, конечно, могла об этом умолчать… Однако, поразмыслив, я решила, что мое предположение маловероятно. В тот день стояла хорошая погода и было сухо.

Ничего интересного я в комнате не заметила. Она была почти квадратная, с двумя большими окнами, гладкими белыми стенами и дощатым полом. Я обшарила его весь, но не нашла ничего, кроме булавки. Похоже, талантливому начинающему детективу не суждено отыскать ключ к разгадке тайны…

Я принесла с собой блокнот и карандаш. Записывать было особо нечего, но все же я прилежно начертила план комнаты, дабы хоть как-то восполнить свое разочарование. Но когда я хотела положить карандаш обратно в сумочку, он выскользнул у меня из рук и покатился по полу.

Милл-Хауз был построен давным-давно, и половицы повело. Карандаш катился все быстрее и наконец докатился до окна. Под широким подоконником стоял низенький шкафчик. Он был закрыт, но мне вдруг пришло в голову, что если отворить дверцу, то карандаш закатится вовнутрь. Я так и сделала. Карандаш немедленно закатился и скромненько устроился в самом дальнем углу. Я достала его, отметив про себя, что, поскольку в комнате темно, а низ шкафчика расположен почти вровень с полом, извлекать карандаш приходится вслепую, на ощупь. Кроме карандаша, в шкафчике ничего не оказалось, но, будучи человеком основательным, я решила обследовать и второй шкафчик, стоявший у противоположного окна.

На первый взгляд он тоже вроде бы был пуст, однако я упорно обшаривала его дно дюйм за дюймом, и мое упорство было вознаграждено: я внезапно нащупала твердый картонный цилиндрик, заброшенный или случайно закатившийся в угол. Вытащив находку на свет божий, я сразу поняла, что это такое. Фотопленка фирмы «Кодак»! Вот так находка!

Я, конечно, понимала, что пленка вполне может принадлежать сэру Юстасу Педлеру и ее просто могли не найти, опорожняя шкафчик. Но мне в это не верилось. Слишком уж новый вид был у красной обертки. Да и запылилась она ровно настолько, насколько полагалось запылиться вещи, пролежи она в шкафчике два-три дня, то есть с момента убийства. Если бы она провалялась там дольше, слой пыли оказался бы намного толще.

Кто обронил пленку? Женщина или мужчина? Я вспомнила, что дамская сумочка выглядела нетронутой. Если бы она раскрылась, когда женщина боролась с убийцей, и пленка упала бы на пол, то за ней наверняка выпало бы и несколько монет… Положительно, женщина уронить фотопленку не могла.

Я вдруг подозрительно принюхалась. Неужели запах нафталина теперь преследует меня повсюду? Клянусь, пленка тоже пахнет нафталином. Я поднесла ее к самому носу. От нее исходил собственный, довольно сильный и специфический запах, однако, несмотря на это, я легко различила столь ненавистное мне «амбре». И вскоре поняла, в чем причина. К пленке прилипла нитка, от которой жутко воняло нафталином. Значит, моя находка некогда лежала в кармане мужчины, погибшего в подземке. Мог ли он выронить ее здесь? Маловероятно. Это не укладывалось в схему.

Нет, это был другой человек, «доктор». Он взял пленку вместе с запиской. И уронил ее здесь, когда боролся с женщиной.

Наконец-то найден ключ к разгадке тайны! Я проявлю пленку и решу, что делать дальше.

Окрыленная, я вышла из дома, вернула ключи миссис Джеймс и со всех ног помчалась на станцию. По пути в город я вынула записку и взглянула на нее еще раз. И вдруг цифры обрели новое значение… Что, если это дата? 17. 1. 22. 17 января 1922 года. Ну конечно! Как глупо, что я не подумала об этом раньше! Но в таком случае мне обязательно нужно узнать, где находится замок Килморден, – ведь сегодня четырнадцатое число. До семнадцатого всего три дня, слишком мало… положение практически безнадежное, потому что я понятия не имею, где искать проклятый замок!

Сдать фотопленку в тот день я не успела. Мне нужно было торопиться домой в Кенсингтон, чтобы не опоздать к обеду. Однако я подумала, что выяснить, правильные ли я сделала выводы, очень просто. Я поинтересовалась у мистера Флемминга, не обнаружили ли среди пожитков погибшего фотоаппарат. Мне было известно, что мистер Флемминг живо интересовался случившимся и знал мельчайшие подробности.

К моему удивлению и досаде, он ответил, что никакого фотоаппарата у мужчины не было. Вещи до-смотрели самым тщательным образом, надеясь наткнуться на какую-нибудь мелочь, которая позволила бы понять психологию погибшего. Но мистер Флемминг твердо помнил, что фотоаппарата полиция не обнаружила. Это несколько подрывало мою теорию. Если у мужчины не было фотоаппарата, то зачем он носил с собой фотопленку?

Рано утром я отправилась проявить мою драгоценную находку. Я так волновалась, что буквально бежала бегом всю дорогу по Риджент-стрит до большого магазина фирмы «Кодак». Зайдя, я протянула продавцу пленку и попросила сделать фотокарточки каждого кадра. Мужчина сложил горку из пленок, упакованных в желтые оловянные цилиндрики и предназначенных для съемок в тропиках, и взял мою добычу.

Потом поднял на меня глаза.

– По-моему, вы ошиблись, – улыбаясь, сказал он.

– О нет! – возразила я. – Все правильно.

– Вы дали не ту пленку. Эта еще не отснята!

Стараясь по возможности сохранить чувство собственного достоинства, я вышла из магазина. Смею заметить, что человеку бывает полезно время от времени убедиться в собственной глупости. Хотя удовольствия это еще никому не доставляло.

Ну а затем… затем я поплелась мимо крупных пароходных контор и вдруг остановилась как вкопанная. В витрине красовалась роскошная модель корабля, на котором явственно читалась надпись «Замок Килморден». У меня моментально созрел бредовый план. Распахнув дверь, я вошла в контору, подошла к стойке и прерывающимся голосом (на сей раз совершенно искренне!) пролепетала:

– Когда отплывает «Замок Килморден»?

– Семнадцатого, из Саутгемптона. Конечный пункт – Кейптаун. Вам билет в первом или во втором классе?

– А сколько стоит?

– Первый класс – восемьдесят семь фунтов, второй…

Я не дала клерку договорить – меня сразило неожиданное совпадение. Ведь мое наследство составляло именно восемьдесят семь фунтов! Я решила положить все яйца в одну корзину и произнесла:

– Первый класс, пожалуйста.

Теперь я была просто обречена на приключения…

8
Выдержки из дневника сэра Юстаса Педлера, члена парламента

Удивительно, но мне, видно, не суждено обрести покой. А я так люблю мирную жизнь. Люблю клуб, игру в бридж, хорошо приготовленную еду и вкусное вино. Англия мне нравится летом, Ривьера – зимой. У меня нет никакого желания испытывать острые ощущения. Нет, я, конечно, с удовольствием прочту о чем-нибудь эдаком, устроившись с газеткой у камина. Но не больше того. Для меня главное – полный уют и комфорт. Я приложил немало умственных усилий и потратил довольно много денег, чтобы достичь своей цели. Но не могу сказать, что мне всегда это удавалось. Вокруг меня вечно происходят какие-то необыкновенные события, обычно мне удается остаться в стороне, но нередко я, сам того не желая, оказываюсь втянут в какую-то авантюру. А я ненавижу, когда меня во что-нибудь втягивают.

Пишу это потому, что Гай Пейджет явился сегодня ко мне в спальню с кислой миной. В руке у него была телеграмма.

Гай Пейджет – мой секретарь, очень прилежный, исполнительный, работящий – в общем, достойный всяческого восхищения. Он бесит меня, как никто другой. Я долгое время ломал голову, придумывая, как бы от него избавиться. Но не очень-то просто уволить секретаря, когда он предпочитает работу, а не развлечения, любит вставать ни свет ни заря и безгрешен, точно ангел. Единственное, что я нахожу в нем забавным, так это его лицо. Он похож на отравителя, жившего в четырнадцатом веке, – таким парням семейка Борджиа поручала обстряпывать свои милые делишки.

Я бы относился к нему спокойней, если бы Пейджет не заставлял трудиться и меня. По-моему, работать надо легко и радостно, как бы играючи. Сомневаюсь, чтобы Гай Пейджет вообще когда-нибудь в своей жизни играл. Он все воспринимает всерьез. Поэтому с ним очень трудно.

На прошлой неделе мне пришла в голову блестящая мысль – отправить его во Флоренцию. Он сказал, что мечтает там побывать.

– Мой дорогой друг! – вскричал я. – Вы поедете завтра же! Я оплачу вам все расходы.

Январь не очень-то подходящий месяц для прогулок по Флоренции, но я решил, что для Пейджета сойдет. Я уже предвкушал, как он расхаживает по городу с путеводителем в руках, стараясь не пропустить ни одной картинной галереи. Я был готов заплатить любые деньги, лишь бы получить неделю свободы.

И неделя оказалась действительно чудесной. Я делал то, что мне хотелось, и не делал того, что не хотелось. Но, открыв сегодня в девять утра глаза и увидев Пейджета, стоявшего на фоне окна и застилавшего мне свет, я понял, что свобода кончилась.

– Мой дорогой друг, – сказал я, – вы с похорон или на похороны?

Чувство юмора Пейджету неведомо. Поэтому он серьезно воззрился на меня.

– Как?! Вы уже знаете, сэр Юстас?

– Да ничего я не знаю! – раздраженно поморщился я. – Просто у вас такое выражение лица, будто сегодня утром должны хоронить вашего близкого и горячо любимого родственника.

Пейджет старательно игнорировал мою остроту.

– Я думал, вы уже знаете, – заявил он, теребя телеграмму. – Конечно, вам не по душе, когда вас будят спозаранку, но ведь уже девять!

(Пейджет считает, что девять часов – это практически полдень.)

– И я решил, что в сложившихся обстоятельствах… – Пейджет не договорил и опять принялся теребить телеграмму.

– Что это? – наконец обратил я внимание.

– Телеграмма из полиции. В вашем доме убили женщину.

Тут уж я разозлился не на шутку.

– Ну и наглость! – завопил я. – Почему в моем доме? Кто убил?

– Они не написали. Наверное, нам следует немедленно вернуться в Англию, сэр Юстас.

– Не выдумывайте! С какой стати нам возвращаться?

– Полиция…

– Ах, что мне за дело до полиции?!

– Но ведь убийство совершено в ВАШЕМ доме.

– Это не моя вина, а мое несчастье, – возразил я.

Гай Пейджет уныло покачал головой и мрачно заметил:

– Это произведет очень неблагоприятное впечатление на ваших избирателей.

Я лично не вижу, почему так должно быть… но в подобных вопросах доверяю инстинкту Пейджета. По логике вещей, член парламента вовсе не должен лишаться поддержки избирателей, если в пустой дом, принадлежащий ему, случайно попадает какая-то молодая женщина и ее там убивают… Но английская публика считает иначе.

– Тем более что убитая – иностранка, – сурово продолжал Пейджет. – Это еще хуже.

И опять, думаю, он был прав. Если убийство случайного человека в доме, являющемся вашей собственностью, вас позорит, то позор считается еще более несмываемым, когда жертва оказывается иностранкой.

Тут еще одна мысль поразила меня как гром среди ясного неба.

– Боже праведный! – воскликнул я. – Надеюсь, Каролина не очень расстроена?!

Каролина – моя повариха. И кроме того, жена моего садовника. Впрочем, хорошая она жена или нет, я не знаю, но повар – превосходный. А вот ее муж Джеймс – садовник неважный, но я позволяю ему бездельничать и жить во флигеле, лишь бы Каролина готовила мне еду.

– Не думаю, что она после всего случившегося останется у вас, – заметил Пейджет.

– Вы всегда отличались оптимизмом, – вздохнул я.

Очевидно, мне все-таки следует вернуться в Англию. Пейджет недвусмысленно дал понять, что так будет лучше. И потом, я должен успокоить Каролину!..