Текст книги "Каникулы в Лимстоке"

Джоанна сказала весьма нейтральным тоном:

– Мы подумали – а вдруг это как-то поможет?

– О, конечно, если она согласится. Я имею в виду, что мне надо смотреть за мальчиками (они сейчас с кухаркой) и за бедным мистером Симмингтоном – он нуждается в присмотре, как никто, – и столько всего нужно сделать и за стольким присмотреть! У меня действительно нет времени, чтобы уделить его Меган. Я думаю, она наверху, в старой детской. Она, похоже, никого не хочет видеть. Я не знаю, как…

Я быстро выскользнул из столовой и пошел по лестнице.

Старая детская была на верхнем этаже. Я открыл дверь и вошел. В комнатах нижнего этажа, выходящих окнами в сад за домом, шторы никогда не задергивали. Но в этой комнате, выходящей окнами на дорогу, шторы были благопристойным образом закрыты.

В тусклом сером полумраке я увидел Меган. Она скорчилась на диване, стоявшем у дальней стены, и я сразу вспомнил прячущихся испуганных зверюшек. Меган окаменела от страха.

– Меган! – окликнул ее я.

Я шагнул вперед, и совершенно бессознательно мой голос приобрел тот тон, которым говорят, желая успокоить напуганное животное. И я всерьез удивился тому, что у меня в руках нет морковки или кусочка сахара. Мои чувства требовали чего-то в этом роде.

Она пристально взглянула на меня, но не шевельнулась, и выражение ее лица не изменилось.

– Меган! – повторил я. – Джоанна и я интересуемся, не хотите ли вы побыть у нас немного.

Ее голос прозвучал глухо в мутных сумерках.

– Побыть у вас? В вашем доме?

– Да.

– Вы хотите сказать, что заберете меня отсюда?

– Да, моя дорогая.

Внезапно она задрожала. Это выглядело пугающе и очень трогательно.

– О, заберите меня отсюда! Пожалуйста, заберите! Это так ужасно – быть здесь и чувствовать себя злой!

Я подошел к ней, и ее руки вцепились в рукав моего плаща.

– Я трусиха. Я и не знала, что я такая трусиха.

– Все в порядке, малышка, – сказал я. – Такие события расшатывают нервы. Пойдемте.

– Мы можем уйти сейчас же? Немедленно?

– Конечно, только вы должны взять кое-какие вещи, я полагаю.

– Какие вещи? Почему?

– Дорогая девочка, – сказал я, – мы можем предоставить вам кровать, и ванну, и отдых ото всех этих дел, но будь я проклят, если я одолжу вам свою зубную щетку!

Она робко, чуть слышно хихикнула, будто всхлипнула.

– Я поняла. Я думаю, я очень глупая сегодня. Вы не должны обращать на это внимания. Я пойду и соберу вещи. Вы… вы не уйдете? Подождете меня?

– Я получу хорошую трепку, если не дождусь вас.

– Спасибо. Огромное вам спасибо! Извините, что я такая дурочка. Но это так страшно, когда мама умирает…

– Я знаю, – сказал я.

Я ласково похлопал ее по плечу, она одарила меня благодарным взглядом и исчезла в спальне. Я спустился вниз.

– Я нашел Меган, – сказал я. – Она собирается.

– О, как это хорошо! – воскликнула Элси Холланд. – Это отвлечет ее. Она действительно нервная девочка, вы знаете. Трудная. Для меня большое облегчение – знать, что нет необходимости помнить еще и о ней, как обо всем прочем. Вы очень добры, мисс Бартон, я надеюсь, она не доставит вам неприятностей. О боже, телефон! Я должна ответить. Мистер Симмингтон не в состоянии…

Она торопливо вышла из комнаты.

Джоанна сказала:

– Какой заботливый ангел!

– Ты говоришь слишком зло, – заметил я. – Она хорошая, добрая девушка и, конечно, очень чувствительная.

– Очень. И сама это знает.

– Это недостойно тебя, Джоанна, – сказал я.

– Хочешь сказать: почему бы ей не делать свое дело?

– Именно так.

– Я никогда не могла спокойно смотреть на самодовольных людей, – сказала Джоанна. – Они пробуждают во мне самые худшие инстинкты. Как тебе показалась Меган?

– Сжалась в комок в темной комнате и была похожа на побитую газель.

– Бедное дитя. Она сразу согласилась перебраться к нам?

– Она подпрыгнула от радости.

Глухие удары тяжелого предмета об пол и о стену донеслись из холла, возвещая о приближении Меган и ее чемодана. Я пошел навстречу девушке и забрал ее ношу.

Джоанна настойчиво произнесла мне в спину:

– Уходим! Я не в состоянии дважды отказываться от хорошей чашки горячего чая.

Мы вышли наружу. Меня раздражало то, что чемодан к машине вытащила Джоанна. Я уже мог передвигаться с помощью лишь одного костыля, но еще не был способен к атлетическим подвигам.

– Садитесь, – сказал я Меган.

Она забралась в машину, я – следом за ней. Джоанна завела мотор, и мы уехали.

Мы прибыли в «Литтл Фюрц» и вошли в гостиную.

Меган упала на стул и залилась слезами. Она плакала, как ребенок, – всхлипывала и ревела во весь голос. Я вышел из комнаты в поисках лекарства. Когда дело касается чувствительных сцен, подумал я, от Джоанны проку больше, чем от меня.

Вскоре я услышал хриплый, задыхающийся голос Меган:

– Извините меня. Это выглядит по-идиотски.

Джоанна мягко успокаивала ее:

– Ничуть. Возьмите другой носовой платок.

Я пришел к выводу, что Меган нуждается совсем в иной поддержке. Я вернулся в комнату и протянул девушке наполненный до краев стакан.

– Что это?

– Коктейль.

– Коктейль? В самом деле? – Слезы Меган мгновенно высохли. – Я никогда не пила коктейлей.

– Всем нам приходится когда-то начинать, – сказал я.

Меган очень осторожно, маленькими глоточками попробовала напиток, потом лучезарная улыбка озарила ее лицо, она запрокинула голову и одним глотком проглотила все.

– Мне это нравится, – сказала она. – А можно мне еще?

– Нельзя, – ответил я.

– Почему?

– Минут через десять поймете.

– О!

Меган перенесла внимание на Джоанну:

– Я виновата, устроила тут такой рев. Я даже не понимаю почему. Это выглядит ужасно глупо, потому что я так рада очутиться здесь!

– Все в порядке, – сказала Джоанна. – И мы тоже очень рады, что вы у нас.

– Вам-то чему радоваться? Вы просто очень добры и участливы. Но я вам благодарна.

– Пожалуйста, не надо благодарности, – сказала Джоанна. – Это меня весьма стесняет. Вы наш друг, и мы рады, что вы здесь. Все, что вам нужно…

И она повела Меган наверх – устраиваться.

Вошла Патридж – с весьма кислым выражением лица – и сообщила, что она приготовила только две чашки заварного крема к обеду, и что ей теперь прикажете делать?

Дознание провели тремя днями позже.

Время смерти миссис Симмингтон было установлено: между тремя и четырьмя часами. Она была в доме одна; Симмингтон находился в конторе, у обеих служанок был выходной, Элси Холланд гуляла с детьми, а Меган где-то каталась на велосипеде.

Письмо должно было прийти с дневной почтой. Миссис Симмингтон, видимо, забрала его из почтового ящика, прочла и затем, в состоянии сильного возбуждения, взяла глиняный флакон, в котором держали цианид для уничтожения осиных гнезд, растворила таблетку в воде и выпила, написав лишь несколько взволнованных слов: «Я не смогу…»

Оуэн Гриффитс дал медицинское заключение и отстаивал то мнение, которое уже излагал нам, – о состоянии нервов миссис Симмингтон и о ее психической неустойчивости. Коронер был учтив и осмотрителен. Он говорил с горечью, осуждая людей, которые пишут такие подлости в анонимных письмах. Кто бы их ни написал, это безнравственно, и отправивший письмо несет моральную ответственность за убийство, сказал коронер. Он выразил надежду, что полиция скоро отыщет преступника и примет против него или нее меры. Подобный трусливый и подлый поступок заслуживает наказания по всей строгости закона.

Под руководством коронера присяжные вынесли неизбежный вердикт: самоубийство в результате временного умопомешательства.

Коронер сделал все, что мог, и Оуэн Гриффитс тоже, но чуть позже я, зажатый в толпе возбужденных деревенских женщин, услышал свистящий шепот, с ненавистью произносящий уже хорошо знакомые мне слова: «Не бывает дыма без огня, вот что я говорю!» и «Что-то в этом непременно есть. Иначе она ни за что бы не сделала этого…»

На какой-то момент я возненавидел весь Лимсток и всех этих сплетничающих женщин.

Когда мы вышли наружу, Айми Гриффитс сказала значительно:

– Ну вот и все. Не везет Дику Симмингтону, трудно все это вынести. Хотела бы я знать, есть ли у него какие-нибудь подозрения.

Я был поражен.

– Но вы же слышали, как он говорил, и очень горячо, что в этом лживом письме нет ни слова правды?

– Конечно, он сказал так. Совершенно верно. Мужчина должен защищать свою жену. И Дик будет защищать. – Она помолчала и затем объяснила: – Видите ли, я знаю Дика Симмингтона очень давно.

– В самом деле? – удивился я. – Я понял из слов вашего брата, что он лишь несколько лет назад купил здесь практику.

– Да, но Дик Симмингтон бывал в наших краях, на севере. Я знаю его много лет.

Я взглянул на Айми с удивлением. Она продолжала, тон ее стал мягким:

– Я знаю Дика очень хорошо… Он гордый человек и очень сдержанный. Но он из тех, кто может быть очень ревнивым.

– Это объясняет, – сказал я осторожно, – почему миссис Симмингтон побоялась показать ему письмо или рассказать о нем. Она испугалась, что он, будучи ревнивцем, не поверит ее объяснениям.

Мисс Гриффитс взглянула на меня сердито и презрительно.

– Великий боже! – воскликнула она. – Вы что же, думаете, есть такие женщины, которые пойдут и наглотаются цианистого калия из-за лживого обвинения?

– Коронер, похоже, решил, что это возможно. Ваш брат – тоже…

Айми перебила меня:

– Мужчины все одинаковы: все сделают для того, чтобы соблюсти приличия. Но вам не удастся заставить меня поверить в эту чушь. Когда невиновная женщина получает подобное письмо, она только смеется и выбрасывает его. Именно это я и… – Она неожиданно запнулась и потом закончила: – Сделала бы.

Но я заметил паузу. Я был уверен, что она чуть не сказала: «Я сделала», без всяких там «бы».

И я решил, что объявлю войну враждебной деревне.

– Я понимаю, – сказал я вежливо. – Значит, вы тоже получили письмо?

Айми Гриффитс принадлежала к тем женщинам, которые презирают ложь. Она помолчала немного, порозовела – и сказала:

– Да. Но я не позволила себе обеспокоиться.

– Такое же грязное? – Я спрашивал сочувствующе, как сострадающий друг.

– Естественно. Письма такого рода всегда грязные. Бред сумасшедшего! Я прочла несколько слов, поняла, что это такое, и тут же бросила письмо в корзинку для мусора.

– А вы не подумали о том, чтобы отнести его в полицию?

– Тогда – нет. Чем меньше слухов, тем лучше, подумала я тогда.

Что-то внутри меня подмывало сказать: «Нет дыма без огня!» – но я сдержался.

Я спросил Айми, не знает ли она, как смерть матери отразится на финансовых делах Меган. Не окажется ли девушка вынуждена зарабатывать на жизнь?

– По-моему, ей кое-что оставила бабушка, и уж конечно, Дик не выгонит ее из дома. Но для нее было бы гораздо лучше чем-нибудь заняться, а не вести растительную жизнь, как сейчас.

– Ну, я бы сказал, что Меган сейчас в таком возрасте, когда девушкам хочется радоваться жизни, а не работать.

Айми покраснела и резко сказала:

– Вы – как все мужчины: вам противна мысль о работающих женщинах. Вам кажется невозможным, чтобы женщине хотелось заняться делом. Это казалось невозможным и моим родителям. Я так хотела выучиться на врача! Они отказались платить за мое учение. Но они с готовностью платили за Оуэна. А еще неизвестно – может быть, я стала бы лучшим врачом, чем брат…

– Простите, – сказал я. – Все зависело от вашего упорства. Когда кто-то хочет добиться чего-то…

Она быстро перебила меня:

– О, я всем довольна сейчас. У меня масса возможностей приложить силы. Моя жизнь полна дел. Я одна из самых счастливых в Лимстоке. Есть чем заняться. Но я сражаюсь с глупым старомодным предрассудком, что место женщины – в доме.

– Простите, если я вас чем-то обидел, – сказал я. Я и не предполагал в Айми Гриффитс подобного неистовства.

Глава 3

Симмингтона я встретил в городке в тот же день, позже.

– Ничего, если Меган побудет у нас немного? – спросил я. – Джоанне нужна компания – ей очень одиноко иной раз без всех ее старых друзей.

– О… э… Меган? О да, это очень мило с вашей стороны.

Я почувствовал к Симмингтону отвращение, которое потом не мог уже преодолеть. Совершенно очевидно было, что он начисто забыл о Меган. Я бы еще мог понять, если бы он не любил девушку, – мужчины частенько ревниво относятся к детям своих жен от предыдущих браков, – но этого не было; он просто с трудом замечал ее. Он думал о ней даже меньше, чем обычно думают о собаке, живущей в доме. То есть собаку замечают хотя бы тогда, когда о нее спотыкаются, и тут же принимаются ругать ее и проклинать или же погладят ее – когда она окажется достаточно близко для этого. Меня очень раздражало полное равнодушие Симмингтона к приемной дочери.

Я спросил:

– Какие у вас планы относительно Меган?

– Меган? – Он выглядел весьма озадаченным. – Ну, она будет жить дома. Я хочу сказать – естественно, это же ее дом.

Моя бабушка, очень меня любившая, частенько напевала под гитару старомодные песенки. Одна из них, как я помнил, заканчивалась так:

 
Девица моя, не забудь меня,
Без дома и доли я,
Нет места мне и в краю родном,
Живу лишь в сердце твоем.
 

Я пошел домой, напевая эту песню.

Эмили Бэртон пришла сразу после того, как стол прибрали после чая. Она хотела поговорить о саде. Мы гуляли в саду с полчаса. Затем вернулись в дом.

Войдя, она спросила, понизив голос:

– Я надеюсь, что это дитя… что она не слишком потрясена всем этим?

– Смертью ее матери, вы хотите сказать?

– Да, конечно. Но я скорее имела в виду то… то нехорошее, что произошло прежде.

Я был озадачен. Мне хотелось понять чувства мисс Бэртон.

– Что вы думаете обо всем этом? Что это – правда?

– О, нет, нет, безусловно, нет. Я совершенно уверена, что миссис Симмингтон никогда… что она не могла… – Маленькая Эмили Бэртон порозовела и сконфузилась. – Совершеннейшая неправда – хотя, конечно, это может быть карой.

– Карой? – изумленно переспросил я.

Эмили Бэртон была такая розовая, так похожа на дрезденскую пастушку…

– Я не могу избавиться от чувства, что все эти страшные письма, все горе и страдание, которые они приносят, могут быть посланы с определенной целью.

– Конечно, их посылают с определенной целью, – мрачно сказал я.

– Нет-нет, мистер Бартон, вы меня неправильно поняли. Я говорю не о том заблуждающемся создании, которое их пишет, – это, должно быть, кто-то ужасно одинокий. Я имею в виду, что это допущено Провидением! Чтобы пробудить в нас ощущение нашего несовершенства.

– Наверное, – сказал я, – Всемогущий мог бы выбрать более привлекательное орудие.

Мисс Эмили прошептала, что пути Господни неисповедимы.

– Нет, – сказал я. – Слишком уж сильна в нас склонность приписывать Господу то зло, которое человек творит по своей воле. Я могу еще допустить, что это дьявол. Богу нет необходимости наказывать нас, мисс Бэртон. Мы так часто наказываем себя сами.

– Я не в состоянии понять: почему люди хотят совершать подобные поступки?

Я пожал плечами:

– Уродливый склад ума.

– Это кажется весьма печальным.

– Это не кажется мне печальным. Это кажется мне истинным проклятьем. И я не намерен извиняться за это слово. Я хотел сказать именно это.

Краска отлила от щек мисс Бэртон. Они побелели.

– Но почему, мистер Бартон, почему? Что за удовольствие может кто бы то ни было получить от такого?

– Ни вам, ни мне тут ничего не понять, и слава богу.

Эмили Бэртон понизила голос:

– Ничего подобного здесь никогда прежде не случалось – никогда на моей памяти. Здесь всегда было такое счастливое маленькое селение. Что бы сказала моя дорогая матушка? Да, следует быть благодарной богу, что она избежала всего этого.

Я подумал, что, судя по тому, что я слышал, старая миссис Бэртон была достаточно крепкой и вполне способной наслаждаться подобной сенсацией.

Эмили продолжала:

– Все это глубоко огорчает меня.

– А вы не… э-э… вы сами не получали писем?

Она густо покраснела.

– О нет… о нет, конечно. О! Это было бы ужасно!

Я поспешно извинился, но все же она ушла очень расстроенной.

Я проводил ее и вернулся в дом. Джоанна стояла в столовой, возле камина, который только что разожгли, поскольку вечера были все еще холодноваты. Она держала в руках вскрытое письмо.

Когда я вошел, сестра быстро обернулась.

– Джерри! Я нашла это в почтовом ящике – его кто-то принес, не почтальон. Оно начинается так: «Ты, раскрашенная проститутка…»

– И что там еще говорится?

Джоанна состроила гримасу.

– Все те же старые мерзости.

Она бросила письмо в огонь. Быстро, хотя это могло повредить моей спине, я выхватил бумагу из камина, прежде чем она успела загореться.

– Не надо, – сказал я. – Нам оно пригодится.

– Пригодится?

– Для полиции.

…Лейтенант Нэш прочел письмо от начала до конца. Затем поднял глаза и спросил:

– Оно выглядит так же, как предыдущее?

– Думаю, да… насколько я помню.

– Те же различия между надписью на конверте и собственно текстом?

– Да, – сказал я. – Адрес был отпечатан на машинке. А само письмо составлено из типографских слов, наклеенных на лист бумаги.

Нэш кивнул и сунул письмо в карман. Затем сказал:

– Я надеюсь, мистер Бартон, вы не откажетесь пойти со мной в полицейский участок? Мы могли бы устроить небольшое совещание, а в результате сэкономить довольно много времени.

– Конечно, – сказал я. – Вы хотите, чтобы я пошел прямо сейчас?

– Если не возражаете.

Полицейский автомобиль стоял у дверей. Мы поехали на нем.

Я спросил:

– Вы полагаете, вам удастся отыскать автора?

Нэш кивнул со спокойной уверенностью:

– О да, мы найдем автора. Это вопрос времени и техники. Такие дела расследуются медленно, но почти наверняка. Весь смысл в том, чтобы сузить круг подозреваемых.

– Отсекая их одного за другим?

– Да. Шаблонное занятие.

– И наблюдение за почтовыми ящиками, да? И проверка пишущих машинок и отпечатков пальцев, и все такое?

Он улыбнулся.

– Все так, как вы говорите.

В полицейском участке я обнаружил Симмингтона и Гриффитса. Меня представили высокому человеку с худым лицом, в штатском костюме – инспектору Грэйвсу.

– Инспектор Грэйвс, – объяснил Нэш, – прибыл из Лондона к нам на помощь. Он специалист по делам с анонимными письмами.

Инспектор печально улыбнулся. Я пришел к выводу, что жизнь, посвященная поиску авторов анонимных писем, должна быть своеобразной и унылой. Тем не менее инспектор Грэйвс проявлял признаки меланхолического энтузиазма.

– Они все похожи, эти дела, – сказал он низким, мрачным голосом, похожим на ворчание грустной ищейки. – Вы бы не поверили. И слова этих писем, и то, о чем в них говорится.

– У нас был подобный случай около двух лет назад, – сказал Нэш. – Инспектор Грэйвс нам тогда очень помог.

Я заметил, что на столе перед Грэйвсом лежат несколько писем. Похоже, он исследовал их.

– Трудность в том, – сказал Нэш, – чтобы раздобыть эти письма. Люди или сжигают их, или не признаются в том, что получали нечто в этом роде. Видите ли, они боятся связываться с полицией. Люди здесь очень отсталые.

– Однако мы собрали вполне достаточно, – сказал Грэйвс.

Нэш достал из кармана то письмо, которое отдал ему я, и бросил его на стол перед Грэйвсом.

Письмо было внимательно осмотрено и присоединено к остальным. Действие сопровождалось замечанием:

– Очень хорошо… в самом деле, очень хорошо…

Я вряд ли выбрал бы такие слова для определения подобного послания, но у специалиста, я полагаю, особый взгляд на вещи. И я был рад, что эти многословные непристойные ругательства и оскорбления хоть кому-то могут доставить удовольствие.

– Я думаю, этого достаточно для работы, – сказал инспектор Грэйвс, – но я хотел бы попросить вас, господа, если вы получите еще письма, принести их сюда сразу же. И если вы услышите, что кто-либо получил такое письмо (в особенности вы, доктор, вы можете это узнать у пациентов), прошу вас приложить все усилия, чтобы убедить человека прийти к нам. Я имею, – он проворно перебрал вещественные доказательства, – одно к мистеру Симмингтону, полученное около двух месяцев назад, одно адресованное миссис Мьюг, жене мясника, одно к мисс Гинч, одно – Дженнифер Кларк, официантке из «Трех корон», еще одно – полученное миссис Симмингтон, и теперь вот – письмо мисс Бартон. Ах да, еще одно – директору банка.

– Весьма представительная коллекция, – заметил я.

– И ни одного не похожего на какой-либо из предыдущих случаев в моей практике! Вот это, например, невероятно похоже на письмо, написанное той модисткой. Вот это – точная копия тех писем, что вдруг начали приходить в Нортумберленде, их писала школьница. Я должен вам сказать, господа, мне нравится иной раз обнаруживать что-то новенькое вместо одних и тех же знакомых мотивов.

– Нет ничего нового под луной, – пробормотал я.

– Совершенно верно, сэр. Вы бы это знали особенно хорошо, занимайся вы нашим делом.

Нэш вздохнул и сказал:

– Да, действительно.

Симмингтон спросил:

– У вас уже есть определенное мнение об авторе?

Грэйвс откашлялся и прочел небольшую лекцию:

– Во всех письмах есть нечто общее. Я сообщу вам, господа, на какие соображения они наводят. Текст писем составлен из слов, вырезанных из частной переписки, опубликованной в книге. Это старая книга, изданная, как я предполагаю, около 1830 года. Совершенно очевидно, что автор таким образом стремился избежать риска быть узнанным, что неизбежно, когда письмо пишется от руки, – всем нынче известно, что это очень легко… так называемый измененный почерк не может обмануть, если есть образец для сравнения. На письмах и конвертах нет четких отпечатков пальцев. Нужно сказать, что письма побывали во многих руках – у почтовых работников, у тех, кто получал эти конверты, – и случайных отпечатков на них довольно много, но все они нечеткие, смазанные… и это говорит о том, что человек, отправлявший письма, надевал перчатки.

Адреса на конвертах отпечатаны на машинке «Виндзор-7», неновой, буквы «а» и «т» отпечатываются плохо. Большинство писем отправлены местной почтой, а некоторые просто брошены самим автором в почтовые ящики. Это также доказывает, что мы имеем дело с местным жителем. Письма написаны женщиной, и я уверен, что это женщина средних лет или даже старше, и, возможно, хотя и необязательно, – незамужняя.

Мы хранили почтительное молчание минуту или две. Потом я сказал:

– Пишущая машинка – ваша главная ставка, не так ли? Ее нетрудно, должно быть, найти в таком маленьком поселке, как этот.

Инспектор Грэйвс печально покачал головой и сказал:

– Вы ошибаетесь, сэр.

– Машинку, – сказал лейтенант Нэш, – к несчастью, мы нашли слишком легко. Это старая машинка из конторы мистера Симмингтона, которую он передал Женскому институту; и я могу сказать, что она более чем доступна любому. А местные дамы очень часто бывают в институте.

– Но разве вы не можете сказать что-то более определенное по… э-э… стилю, манере работы, кажется, это так называется?

Снова Грэйвс кивнул.

– Да, такое возможно – но адреса отпечатаны кем-то, кто пользовался для работы только одним пальцем.

– Следовательно, это кто-то, не умеющий печатать?

– Нет, я бы так не сказал. Скорее некто, кто умеет печатать, но не хочет, чтобы мы об этом знали.

– Кем бы она ни была, она достаточно хитра, – медленно произнес я.

– Да, сэр, да, – подтвердил Грэйвс. – Она знает все профессиональные штучки.

– Никогда бы не подумал, что у какой-то из этих буколических дам в здешних краях могли оказаться мозги, – сказал я.

Грэйвс кашлянул.

– Похоже, я высказался недостаточно ясно. Эти письма написаны образованной женщиной.

– Что?! Она – леди?!

Это выскочило у меня непроизвольно. Я не произносил слова «леди» уже много лет. Но сейчас оно само собой сорвалось с моих губ, откликнувшись эхом давних дней, и в глубине сознания чуть слышно прозвучал голос бабушки, высокомерно говорящей: «Уж конечно, она не леди, дорогой мой».

Нэш мгновенно понял меня. Для него слово «леди» до сих пор значило многое.

– Не обязательно леди, – сказал он. – Но, безусловно, и не сельская работница. Они здесь в общем-то малограмотны, не могут толком написать что-либо, и, уж безусловно, неспособны к связному выражению мыслей.

Я промолчал, поскольку был потрясен. Городок такой крохотный. Бессознательно я представлял автора писем кем-то вроде миссис Клит, местной колдуньи и знахарки, – человеком злобным, хитрым и полоумным.

Симмингтон выразил мою мысль в словах. Он резко сказал:

– Но это сокращает область поисков до полудюжины или дюжины человек во всем городишке! Я не могу в это поверить.

Потом, глядя прямо перед собой, с некоторым усилием – словно бы звуки собственных слов были ему противны, – он добавил:

– Вы слышали, что я говорил на дознании. Возможно, вы подумали, что я говорил так, защищая честь супруги. Я бы хотел повторить сейчас: я твердо убежден, что все, что говорилось в письме, полученном моей женой, – абсолютная ложь. Я знаю, что это ложь. Моя жена была очень чувствительной женщиной, и… э-э… ну, вы назвали бы ее в каком-то смысле жеманной. Подобное письмо стало для нее огромным потрясением, да еще у нее было слабое здоровье.

Грэйвс немедленно отозвался:

– Это очень похоже на правду, сэр. Ни одно из писем не показывает действительного знания каких-то интимных подробностей. Это всё слепые обвинения. Это и не попытки шантажа. И не похоже на религиозный фанатизм, как это иной раз бывает. Здесь только секс и злоба! И это дает нам хорошую отправную точку для поисков автора.

Симмингтон поднялся. Хотя он заговорил сухо и холодно, его губы дрожали:

– Я надеюсь, вы скоро найдете дьяволицу, писавшую эти письма. Она убила мою жену, точно так же, как если бы ударила ее ножом. – Он помолчал. – Хотел бы я знать, как она чувствует себя теперь.

И вышел, не дождавшись ответа.

– Как она себя теперь чувствует, Гриффитс? – спросил я. Мне показалось, что ответ на такой вопрос – в его компетенции.

– Бог знает. Может быть, испытывает угрызения совести. С другой стороны, вполне может наслаждаться своей силой. Смерть миссис Симмингтон могла дать новую пищу ее мании.

– Надеюсь, что нет, – сказал я с некоторым содроганием. – Потому что, если это так, она…

Я замолчал, и Нэш закончил за меня:

– Она возьмется за свое снова? Это, мистер Бартон, было бы так плохо, что хуже некуда. Повадился кувшин по воду ходить.

– Она может оказаться достаточно сумасшедшей для этого! – воскликнул я.

– Она будет продолжать, – сказал Грэйвс. – Они всегда продолжают. Это, знаете ли, такой порок, от которого они уже не способны отказаться.

Я с ужасом встряхнул головой. Я спросил, нужен ли я здесь еще; мне хотелось выйти на воздух. Атмосфера казалась пропитанной злом.

– Нет, мистер Бартон, – сказал Нэш. – Только смотрите вокруг повнимательнее и сделайте все возможное, убеждая всех приносить к нам письма, если их кто-либо получит.

Я кивнул.

– Я полагаю, что уже каждый в городке получил подобное грязное послание, – сказал я.

– Хотел бы я быть уверенным в том, – пробормотал Грэйвс. Он немного склонил набок свою печальную голову и спросил: – Не знаете ли вы кого-нибудь, кто наверняка не получал письма?

– Что за странный вопрос! Местные жители не посвящают меня в свои тайны.

– Нет-нет, мистер Бартон, я не это имел в виду. Я только хотел спросить, не знаете ли вы кого-нибудь одного, конкретного, кто, по вашему убеждению, анонимок не получал?

– А в самом деле. – Я колебался. – Я знаю, в некотором смысле.

И я пересказал свой разговор с Эмили Бэртон и все, что она говорила мне.

Грэйвс выслушал информацию с каменным лицом и сказал:

– Да, это может пригодиться. Я это учту.

Мы с Гриффитсом вышли наружу, под полуденное солнце. Очутившись на улице, я негромко чертыхнулся:

– Какое прелестное местечко для человека, приехавшего поваляться на солнышке и подлечить свои раны! Оно полно отравы, это местечко, – а выглядит мирным и невинным, как Эдемский сад!

– Даже там, – сухо сказал Оуэн, – нашлась одна змея.

– Послушайте, Гриффитс, они что-нибудь знают? У них есть уже какие-то идеи?

– Понятия не имею. Полицейские всегда выглядят такими искренними и при этом ничего вам не говорят.

– Да. Нэш – хороший человек.

– И очень способный.

– Если тут в городке есть кто-то совершенно спятивший, вы-то должны знать, – сказал я обвиняющим тоном.

Гриффитс покачал головой. Он выглядел обескураженным. И хуже того – он казался очень обеспокоенным. Хотел бы я знать, подозревает ли он кого-то.

– Я полагаю, второй взнос арендной платы я должен сделать авансом. Но мне очень хочется, заплатив, тут же уехать отсюда вместе с Джоанной. Избавиться от отдыха в арендованных владениях.

– Не уезжайте, – сказал Оуэн.

– Почему бы это?

Он не ответил. Помедлив минуту-другую, он сказал:

– Конечно, после всего… осмелюсь сказать, вы правы. Лимсток нынче нездоров. Это… это может повредить вам… или вашей сестре.

– Ничто не может повредить Джоанне, – возразил я. – Она крепкая. Это я слабак. Когда-нибудь штучки с письмами доведут меня до болезни.

– Они меня доведут до болезни, – сказал Оуэн.

Я приоткрыл дверь агентства.

– Но я не уеду, – заявил я. – Вульгарное любопытство сильнее малодушия. Я хочу знать, чем все это кончится.

Я вошел в агентство.

Женщина, печатавшая на машинке, встала и шагнула навстречу мне. У нее были завитые волосы и фальшивая улыбка, но я нашел ее куда более интеллигентной, чем те очкастые девицы, которые обычно распоряжаются в провинциальных конторах.

Секундой позже я осознал, что уже встречался с ней. Это была мисс Гинч, бывшая служащая Симмингтона.

Я отметил этот факт.

– Вы работали у «Гэлбрайта, Гэлбрайта и Симмингтона», не так ли? – спросил я.

– Да. Да, конечно. Но я решила, что лучше уйти оттуда. Здесь вполне хорошее место, хотя и меньше платят. Но есть вещи, которые не измерить деньгами, вам не кажется?

– Несомненно, – подтвердил я.

– Эти жуткие письма, – произнесла мисс Гинч свистящим шепотом. – Я получила одно такое. Обо мне и мистере Симмингтоне. О, это было ужасно, там говорились такие кошмарные вещи! Я знаю свои обязанности, и я отнесла его в полицию, хотя, уж конечно, не слишком-то это для меня приятно, а?

– Да-да, это очень неприятно.

– Они поблагодарили меня и сказали, что я поступила правильно. Но я подумала потом: раз уж люди говорят такое – а ясно, они должны были говорить, иначе откуда бы этот «писатель» подцепил такую идею? – я обязана уйти подальше даже от намеков на что-либо в этом роде, потому что ничего никогда не было между мной и мистером Симмингтоном.

Я был более чем смущен.

– О, конечно, конечно, нет…

– Но люди так несправедливы! Да, увы, так несправедливы!

Я, несколько нервно пытаясь обойти мисс Гинч, тем не менее успел взглянуть в ее глаза и сделал при этом весьма неприятное открытие. Мисс Гинч искренне наслаждалась собой. Однажды в этот день я уже встретился с человеком, который получал удовольствие от анонимных писем. Но энтузиазм инспектора Грэйвса был профессиональным. А наслаждение мисс Гинч показалось мне просто подозрительным и внушающим отвращение.