Текст книги "Стрекот цикад"

После еды сразу отправился спать. И ему приснилось, будто он находится в старой, не видавшей ремонта с прошлого века квартире, которую они вместе с бывшей женой снимают где-то на окраине. Квартира выглядела не только запущенной, но и на редкость убогой. Посередине гадкой комнаты с драными обоями помещался обшарпанный обеденный стол, сидя возле которого он пытался работать за компьютером; жена шумно возилась на кухне. Ему долго не удавалось сосредоточиться, но едва он вошел в ритм и углубился в работу над новым текстом, как из кухни в комнату ворвалась разъяренная, словно фурия, жена и набросилась на него с какими-то надуманными упреками. Даже во сне он отчетливо понимал, что упреки ее совершенно беспочвенны, и раз за разом пытался это ей объяснить. Однако женщина была в бешенстве, достучаться до ее разума было невозможно. С большим трудом он понял, что она приревновала его к какой-то Дашке, за которой он якобы ухлестывал на дне рождения у подруги жены. Затем она переключилась на мифическую Ксанку из соседнего магазина, которую он в глаза не видел. На все его увещевания успокоиться и здраво обсудить эти обвинения следовала очередная вспышка ярости.

В конце концов, он не выдержал, тоже взорвался и наговорил ей кучу гадостей. Самым безобидным из его высказываний оказалась сентенция относительно умственных способностей всех женщин вообще и его супруги в частности. После чего он обозвал ее «ревнивой дурой» и с чувством отправил к черту. «Вот, значит, ты так, – зловеще произнесла супруга, моментально успокоившись, – ну, теперь пеняй на себя…» – и выскочила из комнаты. Он с шумом выдохнул воздух и попытался взять себя в руки, заученно повторяя: я спокоен… я совершенно спокоен… внутри меня царят гармония и покой… И скоро действительно успокоился.

Переполнявшая его злоба растворилась без следа, словно несколько минут назад он не был в гневе от необоснованных нападок жены, которая своими упреками могла вывести из себя кого угодно, даже индийского йога. Предположение относительно йога его рассмешило. Он потряс головой, отбрасывая налипший негатив, перечитал последний абзац своего текста и снова погрузился в работу. Пальцы быстро и весело стучали по клавишам, исполняя одному ему известную мелодию, слова легко складывались в предложения, предложения в абзацы.

Очнулся он почему-то на полу. Голова была неестественно повернута и сильно болела. Он пощупал рукой затылок – волосы отчего-то намокли, и когда он поднес ладонь к глазам, то с удивлением обнаружил на ней кровь, свою кровь. В тот же момент он осознал, что лежит на полу со связанными ногами, а во рту у него торчит кляп.

«Очухался наконец?» – поинтересовалась жена, приблизив к нему лицо, искаженное ненавистью и какой-то тихой радостью, и ловко стянула ему руки ремнем. Как я раньше не замечал, что она похожа на Мегеру? С удивлением подумал он. Мегера, вылитая мегера. Но какого черта ей надо? Что она задумала?.. «Вижу, совсем очухался… – констатировала жена, стоя возле него на коленях. – А теперь я буду тебя убивать, медленно и с удовольствием. Как ты убивал меня все последние годы». Он с изумлением вытаращился на нее и попытался возмущенно крикнуть, что это не он над ней, а она над ним измывалась все последние годы, но вместо крика издал хриплое мычание – мешал кляп во рту.

Тем временем, женщина, бывшая несколько лет его женой, с которой он делил постель и которую поначалу даже любил, вышла из комнаты и вернулась уже с пилой-ножовкой в руках. Подойдя вплотную к обездвиженному мужу, наклонилась над ним и с садистской усмешкой принялась отпиливать ему правую руку. «Я же сказала, что буду медленно тебя убивать, а ты почему-то мне не поверил», – почти ласково бормотала она, производя свое страшное действо и явно испытывая от этого изуверское наслаждение. Брызнула яркая горячая кровь. Он извивался на полу, стараясь увернуться от безжалостной пилы, однако жена придавила ему грудь коленом и интенсивность ее движений возросла. Руку его пронзила нестерпимая боль. В ужасе он закрыл глаза и… очнулся весь в холодном поту. Правая рука, которую во сне пыталась отпилить его бывшая, затекла и занемела. Он помассировал ее ладонью, подвигал пальцами. Мышцы покалывали сотни крохотных иголочек – в занемевшей руке постепенно восстанавливалось кровообращение.

Тогда он сел на постели и принялся энергично растирать руку, потом покачал головой и с чувством произнес: «Приснится же такое – нарочно не придумаешь. – И прибавил назидательным тоном: – Делайте выводы, господин писатель! Никогда больше, ни единого раза не смейте на сон грядущий читать и, тем паче, писать о расчленении трупов или подобной мерзости, включая некрофилию. Ну, как теперь заснешь?» Он со вздохом поднялся с дивана, сунул ноги в растоптанные тапки и прошлепал на кухню, налил из-под крана холодной воды в кружку, сделал несколько больших глотков, потом смочил лицо. Ффу! – потряс головой. Потом прошлепал обратно в комнату и снова завалился на диван. «Хоть бы что-нибудь приятное приснилось…» – мелькнула мысль перед тем, как он провалился в сон.

Проснулся поздно и с улыбкой на лице. Перед самым пробуждением ему снилось, будто он катается на виндсерфе по Критскому морю. Синее-синее небо, над водой кружатся и кричат чайки, солнечные лучи отражаются от поверхности воды и слепят глаза. Его серф скользит по невысокой волне, а ему кажется, что летит, легко и быстро, как большая белая птица – и его переполняет радостное чувство полета. Чуть впереди несется другой виндсерфер, ловко ловя парусом ветер, и он изо всех сил пытается нагнать его, потому что во сне это очень важно: догнать летящую впереди над волнами фигурку женщины. Он постепенно приближается к ней. Она оборачивается, и он видит перед собой прелестную незнакомку, с которой познакомился на вернисаже. Она улыбается ему. Он тоже улыбается в ответ и ощущает прилив радости и счастья – и просыпается с улыбкой на лице. Ему не хочется расставаться с приятным сном, и он снова пытается заснуть. Увы, люди пока не властны над снами, и прекрасное видение быстро растворяется в кислотной среде реального бытия, махнув на прощание белоснежным парусом и оставив в душе глубокое сожаление.

Какой чудесный сон – век бы не просыпался, мечтательно подумал он. Но тут ему в деталях припомнился чудовищный кошмар с попыткой расчленения его тела бывшей супругой. «Тьфу, ты, дьяволщина! – воскликнул он в сердцах и даже плюнул. – Привидится же такое». А что, она могла бы, пришла в голову сакраментальная мыслишка, однако он тотчас пресек подобные предположения – жена цезаря вне подозрений, пусть даже бывшая. Пора возвращаться в реальность, сказал он себе. Сейчас восстану, выпью кофе, немного приду в себя и схожу в магазин. Нет, сначала покормлю кота, потом выпью кофе и только потом в магазин. Начинался новый день. Один из отпущенных ему в этом прекрасном и жестоком мире 36525 дней, конечно, если он доживет до ста лет.

Почти до самого вечера он жил размеренной жизнью обывателя. Принес из супермаркета продукты и полуфабрикаты. На обед разогрел в микроволновке котлеты с картошкой – не сказать, чтоб очень вкусно, но вполне съедобно. Салат оливье из магазина, аккуратно упакованный в контейнер, показался ему едва ли не домашним. Дневная суета отнимала время и занимала мысли. Он позвонил в издательство и поговорил со своим постоянным редактором Анфисой. Великолепной Анфисой, как он ее мысленно называл. Беседовали долго и не совсем по делу: делились последними новостями. В течение дня ему несколько раз звонили какие-то необязательные люди, без общения с которыми можно было вполне обойтись, однако грубо отшить их не позволяла элементарная вежливость, чем беспардонно пользовались эти завзятые хронофаги.

Это постоянное мельтешение занимало время и создавало иллюзию полезной деятельности, однако на краю сознания настойчиво крутилась мысль, что надо бы глубже разобраться в истории со зверским расчленением молодого рэпера. Как могли эти две внешне нормальные женщины так поступить с мужем, зятем и отцом малолетнего сына, которому было сказано, что папа на несколько дней уехал в командировку. Неужели у них не возникло ни малейшего раскаяния?! То, что сотворила Марьяна, дело без сомнения дьявольское. Она не только убила своего мужа, но и погубила свою бессмертную душу. К сожалению, мало кто в наше время задумывается о своей драгоценной душе, еще меньше – о существовании неприкрытого зла, овеществленного и вполне реального.

Собственные размышления о высших материях показались ему несколько поверхностными и тривиальными. Хотелось нырнуть глубже и докопаться до истинных мотивов поступков обеих женщин, тем более, подобная возможность имелась, хотя он все откладывал ее на потом, как прячущий вкусную конфетку ребенок, готовый насладиться ею в одиночестве. Решено, сказал он себе, сегодня же напрошусь в гости к Эзопу, мудрейшему другу, личному психиатру и пр., и пр. Прозвищем Эзоп во времена незрелой юности он наградил своего школьного приятеля Юлика за излишнюю хитромудрость.

Внеплановому звонку старого друга вечно занятой Юлий Карлович не слишком обрадовался, просто воспринял как необходимое зло. Догадывался, что приятель звонит с задней мыслью, вот только какой – пока неясно. Весь день у него был расписан буквально по минутам; он попытался заикнуться, что сегодня очень занят и вообще, лучше бы встретиться в выходной день, однако Александр не дал ему возможности выкрутиться, и Эзопу пришлось согласиться. Договорились увидеться вечером. «Подъезжай часам к семи ко мне в кабинет, – со вздохом сказал Юлий Карлович, – посидим, выпьем кофе, пообщаемся… Короче, до вечера», – и повесил трубку. «До вечера…» – вдогонку коротким гудам произнес Александр и нехорошо улыбнулся.

Наученный предыдущим опытом Эзоп сразу заподозрил, что друг-писатель собирается беззастенчиво эксплуатировать его интеллект и начнет приставать с заковыристыми вопросами на предмет человеческой психики, причем, психики извращенной и странной, – в которой, честно признаться, сам черт ногу сломит, не говоря уже о современных психологах и психоаналитиках, пусть даже дипломированных. Одновременно ему было любопытно, с чем на сей раз пожалует приятель, размышления которого порой интересовали его не только как специалиста, но и как философа-любителя. Дело в том, что озвучиваемые Александром вопросы относительно человеческой натуры часто бывали не только парадоксальными, но и весьма настораживающими с точки зрения традиционной психиатрии. И хотя он считал приятеля вполне адекватным, в слове «писатель» присутствовало для него нечто шизофреническое и оттого привлекательное. Как психолога и психиатра, интересующегося проблемами творческого воображения, именно это более всего и занимало Эзопа. В общем, интерес был обоюдный, быть может, поэтому они и «не раззнакомились» после окончания школы, когда у каждого наметился свой путь.

Осенняя погода продолжала радовать несвоевременным теплом и отсутствием дождя, так что до кабинета известного психоаналитика и по совместительству друга Александр решил прогуляться пешком; кстати, по дороге и бутылочку хорошего коньяка взять можно.

Выйдя из дома в районе пяти, он миновал арку и тотчас оказался в людском водовороте Невского проспекта. Солнышко ощутимо пригревало, однако легкие перистые облака раскинулись во все небо и предвещали скорую перемену погоды, что было неудивительно. Удивляло другое: теплая и солнечная погода на протяжении нескольких дней подряд, не свойственная осеннему Петербургу. Отвечал за эту природную аномалию Скандинавский антициклон, застрявший на Северо-Западе и очень медленно смещавшийся к Уралу.

Перекинув через плечо сумку, Александр нацепил на нос солнечные очки и неторопливо зашагал в сторону Аничкова моста, наслаждаясь суетой обожаемого города. По тротуару в противоположных направлениях сновали толпы людей, некоторые ехали на гироскутерах и самокатах, причем на немалой скорости, каким-то почти мистическим образом избегая столкновений с обычными пешеходами. Пребывание в толпе вызывало у него особое чувство сопричастности к этому городу и горожанам. Он ощущал себя крохотной частицей целого, муравьем в сонме других таких же муравьев, создающих и поддерживающих жизнь этого гигантского человейника.

На Аничковом мосту он задержался и, облокотившись о перила, стал смотреть на серо-свинцовую воду, в которой отражалось небо и гигантские перья облаков. Впрочем, продлилось это недолго, скоро он встрепенулся и не без сожаления вернулся в реальность шумного Невского, что не помешало ему в тысячный раз с восторгом подивиться на коней Клодта.

От площади Восстания с ее вечной толчеей возле Московского вокзала он по Лиговскому проспекту направился к Некрасовскому саду. По дороге заглянул в винный магазин и купил бутылку Метаксы. Задумался о чем-то и сам не заметил, как очутился на Греческом проспекте, где его всегда искушал один магазинчик, торгующий всевозможными сладостями. Приближаясь к нему, всячески убеждал себя, что должен вести здоровый образ жизни, не забывать о сахаре крови, давлении и прочих вещах – следовательно, исключить из рациона сладости, к которым с детства питал слабость. С гордо поднятой головой миновав привлекательный магазинчик, он постоял на светофоре, пережидая красный свет и, когда загорелся зеленый, вдруг резко развернулся на 180 градусов и твердым шагом направился к заветной вывеске «Сладкоежка».

Внутри магазинчика царил приятный полумрак и восхитительно пахло свежесваренным кофе. Он подошел к прилавку и долго изучал выставленные на витрине торты и пирожные, потом осмотрел сорта печенья и конфет. Сила воли куда-то испарилась, он заказал солидный кусок абрикосового торта, черный кофе без сахара и миндаль в шоколаде, не удержался и добавил к заказу земелах, который при прошлом посещении магазинчика буквально таял во рту. Насладившись изысканными яствами, купил яблочной пастилы и огромную коробку шоколадного ассорти, к которому был неравнодушен Эзоп. После чего покинул это гнездо гастрономического разврата и твердым шагом направился в сторону 9-ой Советской улицы.

В огромном сооружении, построенном в пятидесятые годы прошлого века, базировался когда-то крупный издательский комплекс, весьма успешный в советское время, однако быстро ушедший в небытие с началом рыночных реформ. На освободившихся от груза издательской деятельности площадях тотчас обосновались различные бизнес-центры, фирмы, фирмочки и индивидуальные предприниматели, к коим как раз и относился Эзоп, арендовавший здесь помещение под личный кабинет.

По широкой, почти эрмитажной лестнице Александр взбежал на площадку, где его тут же притормозил сидевший за столом грозный страж лет семидесяти, который, надев очки, долго искал его фамилию в списке посетителей с заранее заказанными пропусками. Наконец нашел и лишь тогда позволил Александру двинуться дальше. Неизвестный зодчий, трудившийся над проектом этого архитектурного монстра, явно вдохновлялся Кносским дворцом: в бесчисленных коридорах здания, пересекавших друг друга под разными углами, легко было заблудиться, как в лабиринте. Именно это неоднократно происходило с Александром, пока он досконально не изучил маршрут на четвертый этаж, вплоть до кабинета приятеля. Главная хитрость заключалась в том, чтобы подняться по лестнице на второй этаж, дойти до конца коридора и выйти на черную лестницу, затем подняться на пару этажей выше – и с лестничной площадки свернуть в нужный коридор, где и находилась искомая комната 413.

Эзоп поджидал его, развалившись на кушетке, предназначенной для клиентов. Весь вид его показывал, насколько он устал, замучен чертовыми пациентами, но все же согласился на незапланированную встречу с приятелем.

– Привет, – сказал Александр, усаживаясь в кресло возле журнального столика, и водрузил сумку на стеклянную столешницу.

– Ну, привет, – безо всякого энтузиазма отозвался Эзоп, продолжая изображать крайнюю усталость, однако соизволил сесть.

Тогда Александр открыл сумку и, ощущая себя волхвом, дары приносящим, достал сначала пастилу, затем коробку дорогого шоколадного ассорти и наконец бутылку Метаксы. Все это картинно расположил на столе и вопросительно посмотрел на Эзопа, лицо которого, по мере появления волшебных даров, прояснялось и светлело, а после водруженной посредине стола Метаксы и вовсе приняло гостеприимное выражение.

– Что смотришь – бокалы давай, – скомандовал гость.

Воспрянувший духом Эзоп резво спрыгнул с кушетки, достал с полки бокалы, спрятанные в шкафу за умными книгами, потом извлек из холодильника ржаной хлеб, сырокопченую колбасу, сыр с голубой плесенью и все это шустро нарезал. Александр тем временем открыл коньяк и разлил по бокалам. Эзоп взял свой бокал, повертел с видом знатока, понюхал содержимое, почему-то вздохнул и сделал глоток. Зажмурился, пробуя напиток, сделал еще глоток, крякнул от удовольствия, уселся в кресло и изрек:

– Умеешь, ты Сашка, подкатиться! Плохо иметь старинного друга, который знает все твои слабости. Перед тобой я фактически беззащитен.

– Ладно тебе ныть, – миролюбиво отозвался приятель. – Раз навязался сегодня на твою голову, стало быть, очень нужно.

– Догадываюсь, – кивнул Эзоп. – Так что у тебя приключилось?

И сам не зная почему, Александр вдруг поведал ему про певчих цикад, рассказал историю знакомства на вернисаже с femme fatale, произведшей на него неизгладимое впечатление и купившей альбом Ци Байши, и даже свой сон про жену, отпиливающую ему руку, подробно пересказал.

– Мдаа… – задумчиво произнес Эзоп. Взъерошил свои кудрявые и без того пышные волосы, поднялся и извлек из шкафа коробку дорогих сигар. Снова сел в кресло и в молчании раскурил сигару.

Глядя на него, Александр допил свой коньяк и закурил сигарету.

– Мдаа… – снова со значением повторил Эзоп.

– Да что «мдаа…»? – забеспокоился Александр. – По-твоему я спятил – и пора лечиться?

– Не городи ерунды, – прервал его Эзоп. – Просто то, что ты говоришь, чрезвычайно любопытно.

– Значит, со мной все в порядке?

– «В порядке» – я бы не сказал. Творческий человек всегда отклонение от нормы, это аксиома. Впрочем, не бери в голову, я с тобой как-нибудь поработаю. Ты за этим ко мне пришел – исповедоваться?

– Вовсе нет, – с досадой отозвался Александр. – Просто ты заморочил мне голову своим замученным видом. На данный момент меня занимает не собственное психическое здоровье, а психология двух женщин-убийц, матери и дочери.

– Хмм, любопытно. Но зачем тебе все это? Они твои знакомые? – проявил интерес Эзоп.

– Почему сразу знакомые? – с раздражением сказал Александр. – Это для моей книги.

– Ну, если так, тогда понятно, – кивнул психиатр. – Налей-ка еще коньячку и можешь задавать свои вопросы.

– Ты слышал про убийство рэпера Эндрю его женой?

– Разумеется. Случай презанятный, впрочем, не такой уж и редкий. Обычно жены убивают мужей из ревности. Как правило, травят чем-нибудь, или ножом в порыве ссоры пырнут. Хотя данная история из общего ряда выбивается, потому что труп молодого человека женщины расчленили и держали дома в холодильнике.

– В холодильнике и в комнате.

– Да, в комнате тоже. От меня ты о чем хочешь услышать?

– От тебя… как бы сформулировать точнее? – задумался Александр. – Хочу, чтобы ты проанализировал это убийство с точки зрения глубинной психологии. По Фрейду или Юнгу – не знаю… Кто там у вас самый умный?

– Ну, ты и хитрюга… – протянул Эзоп, откидываясь в кресле. – Желаешь за просто так моими драгоценными мозгами воспользоваться. А где гонорар?

– Будет тебе гонорар, – отозвался Александр и ловко извлек из сумки вторую бутылку Метаксы. – Только подрежь еще закуски.

Снова выпили по бокалу и закусили брауншвейгской колбасой. Эзоп закатил глаза, изображая гастрономическое удовольствие, потом вздохнул и принялся разглагольствовать.

– Для начала давай разберемся. Если взглянуть непредвзято на историю человечества, то она представляет собой череду убийств. Коронованные особы и окружающая их свита то и дело травили, резали, пристреливали, взрывали друг друга ради власти. Последнее – это уже наше время. Так вот, Фрейд исходил из того, что психика современного человека не слишком отличается от психики человека первобытного. Более того, у нас нет инстинктивного отвращения перед пролитием крови, так как мы потомки бесконечной цепи поколений убийц, и страсть к убийству у нас в крови. Это почти точная цитата.

– Минуточку. Остановись. Он на самом деле думал, будто все мы потенциальные убийцы?

– Практически – да. Фрейд исходил из того, что биологически мы не слишком изменились с древних времен и, следовательно, наша глубинная психика, то есть подсознание, все еще остается примитивным. Первородный грех, который является одним из постулатов христианства, он объяснял генетической памятью.

– Библейский первородный грех – это когда Ева сорвала яблоко с Древа познания добра и зла, угостила Адама, а потом Господь изгнал их из рая?

– Именно. Учитывая то, что первородный грех был совершен перед Богом-отцом, можно предположить, что это было наидревнейшее преступление человечества. И состояло оно в том, что в незапамятные времена был умерщвлен прародитель древнего племени, образ которого позднее трансформировался в божество. Отсюда и неизбывное чувство вины, которое преследует все человечество. Сын Божий принес свою жизнь в жертву, потому что по закону талиона предписывалось воздавать мерой за меру. То есть если свершилось убийство, умерщвление, то в качестве возмездия требовалась кровавая жертва – иначе вину никак не искупить.

– Круто берешь, – покачал головой Александр.

– Не я, Зигмунд. Давай-ка за него выпьем!

И они с удовольствием пригубили Метаксу.

– Извини, я хочу уточнить, – заговорил Александр, ставя на стеклянный столик бокал. – Упомянутый тобой «талион» относится к так называемому «принципу талиона» из законов вавилонского царя Хаммурапи – я правильно понял?

– Совершенно верно, о мой начитанный друг, – усмехнулся Эзоп. Тоже поставил опустевший бокал на столик и опять раскурил сигару.

– Если не ошибаюсь, в законах Хаммурапи присутствовали три вида наказаний. Наказание по типичному талиону – принцип «око за око». По символическому правилу – сыну, который ударил отца, отсекали руку, врачу за неудачную хирургическую операцию отрезали палец. И, так называемое, зеркальное правило – если крыша дома обвалилась и убила кого-то из членов семьи хозяина, то смерти предавали родственника строителя.

Эзоп согласно наклонил голову. В данную минуту он явно кайфовал. Умная беседа под коньячок – что может с этим сравниться?

– Чрезвычайно любопытно… – протянул Александр, тоже откидываясь на спинку кресла, и надолго задумался.

Оба молчали, и это обоюдное молчание доставляло им истинное удовольствие.

– И что же тогда получается, если следовать твоему психоанализу? – снова заговорил Александр. – Получается, что эти две женщины принесли в жертву мужа-зятя, чтобы искупить извечное чувство вины, присутствующее у них в подсознании. Ерунда какая-то. Хотя если исходить из талиона – они его казнили за измену жене, реальную или мнимую. Ведь, с точки зрения Марьяны, он совершил убийство их любви. А закон Хаммурапи гласит: «око за око».

– В твоих рассуждениях есть доля истины, – согласился Эзоп. – Но чаще всего преступления совершаются из-за весьма прозаических вещей: деньги, квартиры, слава, зависть и прочие атрибуты современной цивилизации.

– Когда я думаю об этом преступлении, – после паузы снова заговорил Александр, – меня не покидает чувство смятения. Сидящие в нашем подсознании темные и необузданные порывы: ревность, отчаяние, желание отомстить, – все это я понимаю. До меня не доходит другое: как можно сначала хладнокровно отравить собственного мужа, от которого у тебя ребенок – маленький ангелочек, – затем разделать тело кухонным ножом, сложить окровавленные останки в пакеты и упрятать в холодильник, чтобы мясо не испортилось. Причем, часть пакетов не вошла и осталась разлагаться в его комнате. И целых четыре дня. Четыре!!! Жить обычной жизнью, изображая безутешную супругу, в то время как в квартире находился расчлененный труп мужа. Дьявольщина какая-то.

– Ты даже представить себе не можешь, какие непостижимые поступки совершают люди. Был у меня один клиент, который жаловался на выпадения памяти. Во время этих провалов он такое творил!.. Один раз утащил из морга тело девочки и принес к своим знакомым. Другой раз гроб на кладбище откопал и тоже к знакомым притащил. Потом крест на кладбище украл. Но самое любопытное: он всегда приходил в себя внезапно и ничего не помнил. Иду, говорит, по улице и чувствую – что-то натворил, а что – убей, не помню. Во-от, дорогой друг, какие фортели психика порой выкидывает.

– Просто запредел какой-то, – выдохнул, слушавший затаив дыхание, Александр.

– Если следовать Юнгу, то это манифестации бессознательного. Когда в психике человека доминирует Персона, то противоположный ей архетип – Тень – может проявлять себя подобным драйвом. Понимаешь, человек сознательно желает быть хорошим и правильным и держит себя в ежовых рукавицах, а в подсознании накапливается энергия отрицания этой напускной «хорошести», а потом неожиданно бац! – и взрыв. И тогда из подсознания такое выскакивает – не приведи господи.

– И ты его лечил?

– Само собой, – пожал плечами Эзоп, – методики современного психоанализа довольно разнообразны. А теперь вернемся к Марьяне и ее матери. Вот ты с пафосом восклицаешь: как можно совершить такое?! Но неужели у тебя никогда не возникало желания убить человека?.. Наверняка было, и неоднократно. Потому что в желании убить врага, чужака, просто обидевшего нас человека, мы нисколько не отличаемся от наших первобытных предков. Хотя имеется и существенная разница: мы не убиваем их реально, а только желаем им смерти. Процитирую Фрейда, чтобы ты понял мою мысль. «В нашем бессознательном все мы и поныне банда убийц. В тайных наших мыслях мы устраняем всех, кто стоит у нас на пути, всех, кто нас огорчает или обижает. Пожелание «Черт бы его побрал!», которое является безобиднейшей идиомой и так часто вертится у нас на языке, в сущности, означает: «Смерть бы его побрала!» – и наше бессознательное вкладывает в него мощный и серьезный смысл. Наше бессознательное карает смертью даже за пустяки…» Не удивляйся, цитата засела у меня в голове с аспирантуры, когда писал кандидатскую на тему о восприятии смерти современным человеком.

– Ничего себе безобидное ругательство, – покачал головой Александр, ненадолго задумался и заговорил: – Но знаешь, что самое отвратительное? Ведь вы со стариной Зигмундом совершенно правы. Заглядывая внутрь себя, я тоже нахожу потенциального убийцу. Но мне жаль двух этих женщин: они погубили свои бессмертные души. Нет ничего драгоценнее души человеческой в этом великолепном и непостижимом мире – не зря же за ней охотится дьявол. – Тут Александр обернулся и картинно погрозил пальцем кому-то невидимому.

– Эка тебя понесло… – усмехнулся Эзоп, и чем-то сразу напомнил приятелю старого мудрого раввина, толкующего нерадивому ученику каббалу.

Евреем он был только отчасти, по бабке, рожденной в местечке на Украине. По какой-то причине это его чрезвычайно занимало, и он даже сочинил легенду, будто его родная бабка водила знакомство с Шагалом, и тот подарил ей свою картину. Случилось это якобы давным-давно, когда художник еще не был знаменит и жил в России, но – увы – во время войны картина пропала. Обреченно выслушивая эту историю в тысячный раз, Александр уже не спорил: в конце концов, у каждого свои тараканы в голове. Бабка Эзопа никак не могла быть знакома с Шагалом по причине возраста – ей бы тогда уже стукнуло сто двадцать, однако выглядела она на семьдесят пять, была вполне бодра, здорова и живехонька.

– Пожалуй, что и понесло, – согласился Александр. – Например, я не понимаю, с чего люди взяли, будто Бог Отец, Демиург, Великий Архитектор, Абсолют, Яхве и так до бесконечности – добренький старичок. У Вечной Разумной Сущности, повелевающей всем, в том числе планетой Земля, не может быть морали в человеческом понимании. У меня есть четкое ощущение, что во вселенной должно сохраняться равновесие Добра и Зла. То есть, чем больше в мире добра, тем больше, соответственно, зла, иначе закон равновесия нарушится, и остановится развитие. Только столкновение противоположностей рождает что-то новое. Космос заполнен видимой нам материей, которую называют светлой, но сейчас открыта и темная, ее мы не видим, но она реальна. Так сказать, закон равновесия в космических масштабах. Наша психика также отражает дуалистичность мира, в нас изначально заложено светлое и темное начало – и никуда от этого не деться.

– Тоже мне открыл Америку, – скривился Эзоп. – Все эти прекраснодушные рассуждения о том, что Бог есть любовь, добро и прочее в том же духе – на редкость тривиальны. Основной постулат Нового Завета «возлюби ближнего своего, как самого себя» в реальности не выдерживает критики. Ну, как его возлюбишь, если он последняя сволочь и строит тебе козни?!

– Ты даже не представляешь, насколько прав, – оживился Александр. – Я хотел бы любить людей. После развода пытался возлюбить свою бывшую – не вышло. Хотелось мне ее когда-нибудь убить? Пожалуй, нет. Но точно хотелось, чтобы она от меня отвязалась навсегда. Хотя однажды я страстно желал смерти человеку. Плесни-ка еще коньяка. Сейчас соберусь с мыслями и расскажу тебе историю моего морального падения.

Выпили коньяка, закусили лимончиком. Помолчали.

– Хочешь старый анекдот? – прервал затянувшееся молчание Эзоп. – Вообрази Петербург 19-го века. Один мужик прилюдно обозвал Николая II дураком. Честный человек тут же донес об этом уряднику, и тот вызвал мужика на допрос. «Да я не про нашего Николая говорил, – оправдывался мужик, а про черногорского царя. Он тоже Николай». «Не морочь мне голову, – перебил его урядник, – если дурак, то точно наш».

– С этим у нас до сих пор полный порядок, – невольно усмехнулся приятель.

– А как тебе этот? – Оживился Эзоп и заговорил тоном ведущего прогноз погоды: – «Необычный желтый шар в небе, так напугавший жителей Санкт-Петербурга, оказался редким природным явлением под названием «солнце». Или – «Я живу в Питере. Это значит, что при влажности 98 % я не падаю с мигренью, а расправляю жабры».

– С детства научился «жабры расправлять», – снова усмехнулся Александр. – Но мне импонирует другой: «Поезд «Санкт-Петербург – Ленинград» отходит с третьего пространственно-временного континуума…» По-моему, чисто питерский анекдот.