Текст книги "Фарисей"

Аглаида Лой
Фарисей

Издательство благодарит художника Никаса Сафронова за предоставленное право использовать в оформлении книги картину из серии «Река Времени»

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© А. В. Лой, наследники, 2023

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2023

Часть I
Почти безукоризненный джентльмен

‘Мерзкий сон

Станислав Сергеич Тропотун пробудился в своей просторной финской кровати, и его полусонный взгляд воткнулся в потолок под углом примерно в шестьдесят градусов. В поле его зрения попали: стилизованный под китайский фонарь светильник, часть стены, оклеенная дефицитными «под парчу» обоями и верх платяного финского же шкафа. Окончательно всплыв из полудремотного приятного состояния, он бродил рассеянным взором по окрашенному белой водоэмульсионной краской потолку, пока не наткнулся на уродливый, похожий на шрам шов между плитами перекрытия. Станислав Сергеич с отвращением отвел глаза в сторону и вдруг заметил на потолке, в аккурат над головою, темную точку. Странная точка расползалась на глазах, вздрагивая и поеживаясь как живая, пока не превратилась в лепившуюся к потолку черную грушу, продолжавшую интенсивное развитие. Тупо наблюдая за метаморфозами темной точки, Тропотун автоматически отметил, что оно живое и уже достигло размеров средней собаки. Он изумленно разглядывал повисшее под потолком нечто и вдруг сообразил, что это самый что ни есть настоящий упырь.

Фу ты, ерунда какая!.. Пробормотал он, быстро-быстро мигая в надежде, что это исчезнет. Но упырь упорно торчал под потолком, презирая общеизвестный закон всемирного тяготения и явно глумясь над торжеством научной мысли. Станислав Сергеич опасливо отвел взгляд от нагло развалившейся над ним нечисти, однако боковым зрением он мог видеть и черноватую лоснящуюся шкурку незваного гостя, и его перепончатые, сделанные словно бы из качественной замши крылья, и круглую голову с перпендикулярно приставленными по ее бокам ушами-локаторами. Судорожно прикидывая, как избавиться от нежити, Тропотун осторожно задвигался в кровати и со страхом глянул вверх – оттуда на него нагло уставилась противная голая рожа, нечто среднее между человечьим лицом и мордочкой летучей мыши. Вольготно полеживая на потолочной поверхности, словно это был его личный диван, упырь сверлил Станислава Сергеича горящими антрацитовыми глазками и вызывающе попыхивал гаванской сигарой с золотым бумажным колечком. Поймав робкий взгляд хозяина квартиры, нежелательный пришелец преехидно ухмыльнулся и отряхнул сигарный пепел на чистейшую китайскую простыню. Тропотун внутренне поморщился, но виду не подал. Возле самых его глаз мерно раскачивался кончик длинного, похожего на телячий, хвоста нечисти, и Станислав Сергеич с внезапной брезгливостью подумал, что подлая тварь ведь и обгадить может… Только подумал и – шлеп прямо на лицо! – что-то скользкое, мерзкое, дурно пахнущее. Ухватив край простыни, судорожно начал он вытираться, с трудом удерживая подступавшую тошноту и костеря пакость потолочную последними словами.

И тут Станислав Сергеич опять проснулся.

Свернувшись уютным калачиком, рядом спала жена. Ночная полупрозрачная сорочка вся в бежевых воздушных кружевах открывала мужнину взору красивую шею и часть плеча, нежная кожа которых была почти не тронута увяданием. Сквозь плотную ткань сирийских штор с восточным ярким орнаментом просеивался в комнату утренний радостный свет. Негромко звякнул электронный будильник и принялся наигрывать несколько мелодичных повторяющихся нот. Тропотун сцепил над головою руки, потянулся и сел. Ступни его нашарили домашние туфли без задников, рука потянулась к будильнику и нажала на кнопку звонка, взгляд скользнул по золотистым, «под парчу» обоям и устремился в дверной проем.

Сортир был выдержан в голубоватых тонах. Мягко лучилась лазурная импортная плитка, благородной молочной голубизной отвечал ей импортный же унитаз. Нажимая на ручку слива, Станислав Сергеич машинально отметил, что подходит к концу дефицитная туалетная бумага, а, следовательно, придется либо звонить Ивановскому, либо тащить дефицит из Москвы.

В отделанной под светлый орех гостиной он включил стоявший на столе транзистор, слегка подстроил его и стал заниматься гимнастикой, краем уха воспринимая последние мировые события. «В Индии разбился самолет британской авиакомпании, летевший по маршруту Лондон – Москва – Дели, – говорил диктор, приличествующим случаю скорбным тоном, – погибли все пассажиры и девять членов экипажа. Причины катастрофы выясняются… бу-бу-бу… бу-бу-бу…» Среда… Думал Тропотун. Вырваться наверно смогу… Раз-два, три-четыре… Обязательно надо достать что-нибудь «супер» ей на день рождения – Вера, как и все женщины, очень отзывчива на внимание… «Тайфун над Ямайкой… скорость ветра достигала 150 километров в час… наводнения…» Не забыть бы Мурфатляр взять в сейфе!.. Он представил длинную бутылку с золотистым содержимым и хмыкнул – все о’кей, Тропотун!

Трусцой он пробежал до ванной. Радостно сиял салатный кафель, белая эмаль ванны холодила ступни. Собравшись с духом, резко повернул кран – и заплясал под холодным душем. Так., хорошо… даже приятно… Зимой другое дело – зимой вода обжигает. Докрасна растерся массажной рукавицей, вылез из ванны, накинул махровый халат и потянулся за электробритвой.

Водя жужжащей бритвой по подбородку, растягивая носогубные складки и круговыми движениями лишая щеки растительности, Станислав Сергеич привычно наблюдал острым взглядом бледно-голубых глаз за своим зеркальным двойником. Ему нравилось худощавое удлиненное лицо двойника с резко очерченными скулами, крупным породистым носом с горбинкой и тонкими подвижными губами, умевшими выражать многочисленные оттенки настроения. Вера попеременно находила его усмешку то сардонической, то мефистофельской, что весьма льстило Станиславу Сергеичу, который, однако, себе в том не сознавался.

Регина, в вызывающем французском пеньюаре, сидела возле кухонного стола с кофейной чашечкой в руке и рассеянно смотрела в пространство. На кровавом пластике столешницы был приготовлен обычный завтрак: ломтик ветчины, пара яиц всмятку и сырые очищенные овощи – источник витаминов и микроэлементов. Тропотун налил себе кофе, пододвинул тарелку с ветчиной, взялся за вилку и нож – Регина утром не завтракала.

– Эта дура Фирсова, – тут же сообщила она, поворачиваясь к мужу, – под меня копает. Вызнала, что я ни разу не была на сельхозработах, и тут же подняла этот вопрос на заседании кафедры в связи с моей поездкой в Австрию.

Миндалевидные глаза жены черносмородинного цвета горели негодованием. Припухшие после сна веки почему-то придавали ей кукольное выражение.

– Возьми справку о состоянии здоровья.

– Она уже Павлентьевой сказала, что справочкой я, конечно же, запаслась!

– Да плюнь ты на них…

– Хм… – последовал ядовитый смешок. – На месте этой крашеной выдры я бы тоже ненавидела весь свет! Отец ребенка неизвестен, а замужество с такой внешностью исключено…

Станислав Сергеич тоже невольно хмыкнул. Жена продолжала смотреть в упор и даже с некоторым превосходством. Что ж, она была права! Подтянутая стройная фигура давалась трудной ценой: диета, хитроумная китайская гимнастика, массаж, сауна, разгрузочные дни… Регина хотела сохранить молодость и, надо сказать, в том преуспела.

– Риночка, ты выглядишь прекрасно! – констатировал он, разрезая сочный помидор.

– Комплимент от собственного мужа – это… – она не договорила, улыбнулась и, охорашиваясь, поправила свои золотистые натуральные волосы, в которых не просматривалось и намека на седину. Продолжала уже спокойнее: – Завтра возьму справку. Бог с ней, с Фирсихой, – в конце концов ее можно пожалеть!

Он молча дегустировал кофе – Регина приготовила бразильский. Кофе был ее маленькой слабостью, она знала в нем толк и коллекционировала рецепты приготовления.

– Славик… – вкрадчиво произнесла она после паузы, – знаешь, я такой костюм видела… – глубокий вздох, скользящий быстрый взгляд в сторону мужа. – Строгий, элегантный, мышиного цвета…

– Это не твой цвет, – со знанием дела заметил Тропотун.

И почему-то вспомнился ему тот далекий летний день, когда он впервые увидел жену. Вдвоем с Борисом Петровичем они остались на кафедре и обсуждали очередную главу его кандидатской. Шеф дотошно проверял расчеты, скрупулезно находил уязвимые для оппонентов места и тыкал в них носом честолюбивого аспиранта. День был душный, томительный, предгрозовой. Работалось через силу, со скрипом. И вдруг в дверь впорхнула Регина. Молодому человеку показалось, что по комнате прошло дуновение свежего ветерка. А она безо всякого смущения улыбнулась серьезному аспиранту, чмокнула отца в щеку и села, взвихрив зеленое шелковое платье. Аспирант Тропотун тотчас напустил на себя небрежно-отсутствующий вид и лишь по временам позволял себе кинуть на дочку шефа острый любопытный взгляд. А та сидела, не обращая на него внимания, молодая, красивая, уверенная в себе и своем счастливом будущем, что-то увлеченно рассказывала отцу, и ее золотистые пушистые волосы излучали мягкое сиянье. Ишь, какая цаца! Подумал задетый ее равнодушием Тропотун. Пройдет с задранным носом – и не заметит!.. Но, как оказалось впоследствии, она его заметила. Очень даже заметила… Свадьбу праздновали с размахом. Медовый месяц провели в Прибалтике, а через полгода у них уже была двухкомнатная квартира, конечно, не в самом центре, но…

– Мышиный цвет не твой, – задумчиво повторил он и вылил из джезвы остатки кофе.

– Там и синий был… И потом, когда предлагают такую вещь, отказываться глупо! – перешла она в наступление с типично женской иррациональной логикой.

С хрустом надкусив морковку, Станислав Сергеич отключился и стал думать о своих проблемах.

– …могу себе позволить… без твоих драгоценных альбомов по живописи… не так часто в них заглядываешь… есть у него, в конце концов, отец или нет!..

Это было произнесено на повышенных тонах, и он навострил уши.

– … просто обязан звонить ре-гу-ляр-но!

– Кто – Вадим?

– Нет, Папа римский!

– Из сельской местности сложнее дозвониться, чем из Рима. И потом, парню двадцать лет.

– Правильно! Всего двадцать – а не тридцать или сорок.

– Обсудим это вечером.

– Таким тоном разговаривай на работе!

– Каким?

– Менторским, начальственным.

– Тебе показалось.

Помолчали, избегая смотреть друг на друга.

– Во сколько тебя ждать? – наконец спросила Регина. В голосе ее еще звучало недовольство.

– Около семи.

– Поздновато…

– Когда ты возвращаешься в девять, я обхожусь без комментариев!

– Но у меня же вечерники! И ты прекрасно это знаешь. У тебя работа кончается в шесть, до дома полчаса ходьбы – а еще полчаса?

– Ну хватит, Регина! По-твоему собрания, конференции и тэ пэ не в счет?.. В книжный магазин, наконец, я имею право зайти! А теннис в неделю три раза?..

Увещевая жену серьезным и спокойным тоном, он в душе немало забавлялся ее игрой в ревнивую супругу. Уже не год и не два был заключен между ними своеобразный пакт о невмешательстве в личные дела друг друга. Отпуска брались порознь и проводились вдали от родных и близких.

– Пригласим Пустовойтовых на пятницу? – резко сменил он тему разговора. – Надо бы обсудить с Дмитрием Алексеевичем одно дельце…

– Приглашай! – Она пожала плечами, демонстрируя полнейшее равнодушие. – А сегодня у нас что?

– Среда.

Регина поправила на груди пеньюар и слегка усмехнулась, перехватив его откровенный взгляд, нырнувший в глубокий вырез.

– Когда работает твой стоматолог? – поинтересовалась она. – У меня зуб полночи ныл, наверно пломба вылетела… – И, слегка приоткрыв рот, с чувством пощупала языком больной зуб: – Так и есть – дырка!

– Я позвоню ему с работы и договорюсь, потом перезвоню тебе.

– На послезавтра или после-послезавтра… А я еще посплю… – и она сладко потянулась, прогнув длинную узкую спину.

Ее кошачье-женское движение вызвало у него желание и томительное воспоминание о Вере. Познакомились они в книжном магазине. В продаже оставался последний альбом Гогена, и Станислав Сергеич, что называется, положил на него глаз. Теплые экваториальные лагуны с разноцветным коралловым песком и обнаженными смуглыми девушками в украшениях из южных огромных цветов нравились ему своей примитивной поэзией и животной, разлитой в полотнах силой. Но тут в альбом вцепилась среднего роста девица, гибкая, аллертная, абсолютно уверенная в своем праве на обладание альбомом. Они поспорили, поссорились, потом Станислав Сергеич сделал благородный жест, уступив альбом даме. Дама тотчас успокоилась и с интересом взглянула на него из-под надвинутой на лоб модной шерстяной шапочки – дело было осенью – огромными и насмешливыми зелеными глазами. С нею будет не скучно!.. Подумал он и выдал галантно-банальную фразу. Она его отбрила, оставив, однако, надежду на продолжение. Тогда Тропотун представился по всей форме и вручил ей визитную карточку с рабочим телефоном…

Блаженный Федор или Необычайное приключение

Знакомая до последнего столба дорога раскручивалась перед взором Станислава Сергеича набившей оскомину кинолентой. На порядочной скорости он проскочил панельный девятиэтажный дом с гастрономом в цокольном этаже, потом приземистые корпуса Института народного хозяйства, окруженные провинциальным милым садиком, задержался у светофора, пересек улицу Луговую и зашагал вдоль бетонного высокого забора конфетной фабрики.

Над фабрикой стояло леденцово-карамельное облако. Ее трехэтажные корпуса, сложенные из красного кирпича, казались пришельцами из прошлого века, а тянувшаяся по-над забором аллея старых разросшихся лип манила прохладной тенью. Процесс ходьбы всегда доставлял Станиславу Сергеичу особую мышечную радость, взбадривал его, давал простор мысли.

Сегодня он размышлял о предстоящем через две недели худсовете, на который прибудет представитель заказчика. Многое должно решиться, многое… Думал Станислав Сергеич, пружинисто отталкиваясь от асфальта ступнями. Почву я взрыхлил и удобрил – что ж, посмотрим, какой вызреет плод!.. В сущности, мне может составить реальную конкуренцию только Оршанский – но он не дипломат. Нельзя, конечно, исключить, что может залететь птичка и со стороны. На сей счет, однако, данных пока нет… Перед его внутренним взором на миг предстал главный инженер Оршанский, и Тропотун невольно усмехнулся, ибо тот был один к одному череп с плаката «не влезай убьет!», который так популярен в среде энергетиков.

Внимание его привлек мужчина под липой, который пристально рассматривал ствол, почти приникнув к нему лицом. Был он худощав, в обтрепанных брюках и дешевых сандалиях. Густые волосы с сероватыми прядями седины свисали до плеч. В мозгу Станислава Сергеича забрезжило какое-то далекое воспоминание, но не смогло пробиться сквозь толщу лет и погасло.

Ощутив взгляд Тропотуна, мужчина поелозил лопатками и обернулся. Откуда я все-таки его знаю? Подумал Станислав Сергеич, проходя мимо. «Славка! Тропотун!» – вдруг заорал мужчина, кидаясь ему наперерез. Станислав Сергеич остановился, заулыбался, даже протянул руку – и только тогда узнал в обтрепанном типе бывшего однокурсника Федора по прозвищу Блаженный.

Да, это был именно он, Блаженный Федор. Человек со странностями, который бросил институт на четвертом курсе и отправился изучать жизнь. Судя по всему, изучаемый предмет здорово намял ему бока.

– А я тебя сразу признал! – быстро говорил Федор, тряся его руку и заглядывая снизу вверх в глаза, – ты почти не изменился. Гляжу – ба! – Тропотун идет! Ха-ха-ха… – искренне рассмеялся он, обнажив источенные кариесом зубы. – Славка Тропотун!

– Я тебя тоже узнал, – приподнятым тоном отозвался Станислав Сергеич, которого неприятно поразила происшедшая с Федором перемена.

Стороной до него доходили слухи, будто Федор спился, попал в тюрьму за какое-то пьяное дело, а потом сделался истово верующим, окрестился и чуть ли не стал монахом. Слухи были противоречивы, отрывочны и, в сущности, не особенно занимали терпеливо строившего свою собственную карьеру Тропотуна. И вот теперь перед ним стоял Блаженный Федор собственной персоной и радостно, почти счастливо улыбался. Боже мой! Промелькнуло в уме Станислава Сергеича. Что делает с нами жизнь!.. Тонкое одухотворенное лицо институтского Федора с огромными прозрачными глазами отрока Варфоломея с картины Нестерова, которое всегда хотелось назвать ликом, никак не совмещалось у него с этим заросшим трехдневной щетиной, красным и одутловатым рылом, изборожденным глубокими морщинами. Был святой – теперь падший ангел… С иронией подумал Тропотун и бодро поинтересовался:

– Ну, что ты? Как жизнь?

– Да ничего, спасибо!.. – задумчиво отозвался Федор. – Ты на работу? Я тебя провожу…

Они неторопливо зашагали липовой аллеей. Станислав Сергееич подумал, что глаза у Федора, пожалуй, прежние, хотя красные прожилки на белках сильно портят то потустороннее выражение, которое так облагораживало их когда-то.

Вот ты идешь со мною рядом, – негромко и без обиды заговорил Федор, – а сам, поди, думаешь: эк его жизнь-то потрепала!.. Потрепала, согласен. Но только вот на что прошу внимание обратить – я сам сделал свой выбор!

– Понятно, – неопределенно заметил Станислав Сергеич.

– Есть в жизни дороги торные, – продолжал Федор серьезно, а есть извилистые, петляющие тропы, на которых тебя подстерегает неизведанное. Я выбрал такую тропу.

– Ну, ты поэт!

– Не претендую, – отрицательно мотнул головой тот. – Я много видел, колесил по всей стране. Ты даже представить себе не можешь, где я бывал!.. – он помолчал. – Хотел понять, что есть жизнь!

– Хмм… – многозначительно произнес Тропотун. Потом спросил: – Ты женат?

– Я?! – Этот вопрос, казалось, безмерно удивил Федора. – Да кто же за меня пойдет?.. Ни кожи, ни рожи, ни бытовых условий. Проживаю в комнате, один из четырех хозяев в четырехкомнатной квартире. Дому в обед сто лет – все течет и обваливается. Ванна аж позеленела от старости. А женщины меня давно не занимают. Ты, может, слышал, пил я крепко! – И, словно оправдываясь, быстро прибавил: – Теперь все, завязал!..

Станислав Сергеич с сомнением глянул на него.

– Может тебе помочь чем-то? – без особого энтузиазма поинтересовался он.

– Помочь? Мне?.. – Федор расхохотался и долго не мог остановиться, а просмеявшись спокойно пояснил: – Когда человек выбирает абсолютную свободу, рано или поздно за это приходится платить. Свой выбор я сделал раз и навсегда!

– На что же ты живешь? – задетый смехом этого странного субъекта, спросил Тропотун. – На паперти побираешься?

– Приходилось и побираться, – беззлобно отозвался Федор. – я ведь лес валил на Севере, моржей бил на Чукотке, бродяжничал по Средней Азии, в послушании ходил в Загорске. Да-да!.. Не веришь?.. Едва постриг не принял. Ну а теперь оператором в котельной служу. Сутки дежурю – двое дома. Сидишь там, один, пламя в топке гудит – хорошо!.. Я с собой рукописи приношу, читаю. Живность там у меня всякая калечная прибивается, подкармливаю, напарники тоже жалеют, не выгоняют.

– Получается, от общества ты все-таки зависишь? – запальчиво вопросил Станислав Сергеич и сам поразился собственной запальчивости.

– «Свобода есть осознанная необходимость», – отбарабанил тот и усмехнулся. – Только не надо меня жалеть. Это я вас всех жалеть должен! Все вы – словно амебы бессознательные. Живете, расталкивая друг друга локтями, чтобы повыше залезть, а нет чтобы о высшей цели своего земного существования думать! Чем дольше я живу, тем больше удивляюсь красоте и гармоничности мироздания. Животворный поток Дао, в котором я пребываю, несет меня из бесконечности в бесконечность…

Э, да он с приветом! Подумал Станислав Сергеич. Впрочем, и в институте был тоже…

– Я не шизик, – проницательно заметил вдруг Федор. – Если человек ищет смысл жизни, его обязательно причисляют к сумасшедшим! А весь прогресс человечества движим такими людьми!

И сверхценная идея при нем… Констатировал про себя Тропотун. Ну а как иначе? Разве признаешься самому себе, что загубил жизнь в погоне за призраком?

– Когда ты меня увидел, я божью коровку рассматривал, – продолжал Федор негромко, словно общаясь сам с собою. – У нее брюшко хитиновое, блестит, как антрацит, лакированная оранжевая спинка с крапинками черными. Вот зачем ей эти крапинки на крыльях?.. Это ведь даже не крылья, надкрылки. Поднимет она надкрылки, расправит крылышки, нежные, бежевые, полупрозрачные и – жжж… полетела… Как душа человеческая…

– Как – что? – переспросил Станислав Сергеич.

– Душа!

– А, ты метафорически…

– Метафорически? – удивился Федор. – Впрочем, пусть метафорически! – усмехнулся он и остановился. – Мне сюда. Почему-то мне кажется, что мы еще встретимся. Запомни мой адрес: Крылова, 18, квартира 18. Очень просто: 18–18!

– Я запомню, – кивнул Станислав Сергеич.

– Да ты мной не брезгуй! – ухмыльнулся вдруг Федор. – Может я тебе еще пригожусь… – Он с вызовом оглядел с ног до головы Станислава Сергеича и бросил ему в лицо: – Все вы – рабы! Обстоятельств, условий жизни, привычек. Только я суть истинно свободен!.. – сплюнул презрительно на тротуар. – К примеру, взять тебя: дом-работа, работа-дом и – ни шагу в сторону. А почему? Время попусту растратить боишься, а только тем и занят, что попусту его транжиришь! Что эта ваша крысиная гонка за успехом, как не потеря драгоценного времени жизни?.. Слепцы… Какие слепцы!.. – воскликнул он, круто развернулся и пошел восвояси, заложив за спину руки и низко опустив голову, полную, вероятно, тяжелых размышлений о судьбе человечества вообще и Тропотуна в частном случае.

Встретил однокурсника… С сожалением и сарказмом думал Станислав Сергеич, провожая глазами сутулую спину Блаженного Федора. Вот что значит не иметь внутри твердого стержня! Назидательно сказал он себе и направился своей дорогой.

Но чем дальше отходил он от места незапланированной встречи, тем сильнее и сильнее раздражали его слова Федора о его, Тропотуна, зависимости от жизненных обстоятельств. Ибо Станислав Сергеич считал себя стоящим выше обстоятельств и способным умело направлять их в нужное лично ему русло. Он пружинно шагал, слегка помахивая модным дипломатом, а в мозгу у него словно крутилась заезженная пластинка, застрявшая на единственной фразе: не свободен, не свободен, не свободен…

«Нонсенс!» – сказал вслух Тропотун, останавливаясь посреди тротуара. И мысленно добавил – как это то есть «не свободен»? Возьму, сейчас, сию секунду, заверну в парк! Это было совершенно лишено логики, какой-то детский неуправляемый порыв. Однако Станислав Сергеич с самым серьезным видом повернул к Центральному парку.

Парк был небольшой, старый, созданный на базе дореволюционного кладбища, постепенно оказавшегося в центре города. Нырнув под напоминавшие триумфальную арку ворота, он медленно пошел по асфальтированной дорожке, петлявшей под развесистыми березами. Ранним утром парк был практически пуст, однако карусель уже вращалась, неся в разноцветных люльках двух мрачных, бородатых мужиков, а на качелях благообразного вида старушка обречено и методично раскачивала капризничавшего внука.

На кой черт меня сюда занесло? Со злостью огляделся Тропотун. Что и кому я хочу доказать?.. Снова спросил он себя. Ноги же сами собой завели его в тупичок. Под деревьями стояла аляповато раскрашенная будка, у входа в которую мирно дремал контролер, обутый, невзирая на июль месяц, в подшитые валенки. Пляшущими яркими буквами надпись над дверью гласила: «комната смеха». Зачем-то Станислав Сергеич купил билет у проснувшегося деда и вошел.

Давненько он не видел кривых зеркал! Первое растянуло его фигуру до безобразия и сделало похожим на беловатый призрак, встающий над ночным кладбищем. Было почему-то не смешно. С чувством выполняемого долга Станислав Сергеич перешел к следующему. Теперь отражение его распухло и округлилось, оттопырились и разъехались по бокам головы уши, отчего лицо его сразу же превратилось в премерзкую рожу. Он скривился и сделал шаг к очередному хитрому стеклу. Переходя от зеркала к зеркалу и превращаясь то в жердь, то в блин, то в синусоиду, Станислав Сергеич, наконец, вернулся ко второму зеркалу и задержался возле него дольше, нежели возле остальных. Вглядываясь в собственный, трансформированный до неузнаваемости облик, он вдруг подумал, что кого-то себе напоминает. Кого-то напо… Ну, конечно – упыря из утреннего сна! С удивлением догадался Тропотун и даже хохотнул негромко, глядя в издевавшееся над его внешностью стекло. Хохотнул – и ошалело замер: отражение не смеялось!.. Более того, в зеркале он видел не собственное искаженное отображение, но именно того самого гнусного упыря из мерзкого утреннего сна, который теперь внимательно следил с той стороны стекла за неподвижным Станиславом Сергеичем.

Тропотун крепко зажмурился, постоял так, мысленно считая до десяти, и снова открыл глаза – наваждение продолжало пялиться на него как ни в чем не бывало. Оно даже обрело еще большую материальность, и теперь Станислав Сергеич отчетливо различал гладкую блестящую шерстку, ехидные антрацитовые глазки и весело ощеренную пасть с выдававшимися клыками. Что же это делается?.. Затосковал Тропотун. А все Федор!.. Он попытался отойти от зеркала, но ноги его не слушались.

Тем временем нагло ухмылявшийся упырь приподнял над головой несуществующий котелок в знак приветствия, а потом ни с того ни с сего вдруг саданул кулачком по стеклу. Зеркало со звоном лопнуло и пошло трещинами, в образовавшуюся дырку изнутри просунулись волосатые когтистые лапки и с силой раздвинули ее, миг – и вот уже упырь на полу. По-собачьи встряхнувшись, он поднялся на задние лапки и снизу вверх выжидательно уставился на Станислава Сергеича.

Тот стоял столбом, наблюдая свершавшееся на его глазах невероятие. Зеркало уже стало зарастать, как живое тело. Стянулось отверстие, в которое проскочил упырь, змеившиеся по стеклу крупные трещины превратились в еле заметные трещинки, а потом в тонкие, как бы нарисованные на стекле паутинки. И наконец девственно гладкое стекло безмятежно засияло отраженным светом люминесцентных ламп. Станислав Сергеич прерывисто вздохнул, обалдело глядя на охорашивавшуюся нечисть. Упырь слегка подрос, вразвалочку проковылял к Тропотуну на кривых своих лапках, громко цокая коготками по цементному полу, и цепко ухватился за его штанину.

– Попался! – удовлетворенно и радостно произнес упырь высоким, на грани дисканта, тенорком.

– Брысь! – неуверенно сказал Тропотун охрипшим голосом.

– Брысь! – передразнил его интонацию упырь и скривил рожу, – фи, какая проза!

– Ты откуда тут взялся? – в полной растерянности заговорил Станислав Сергеич, обращаясь к нечисти, как к реально существующему субъекту.

– Оттуда, – хихикнул упырь и кивнул на зеркало. Закрыв глаза, Станислав Сергеич со стоном потер лицо рукою. Бред! Галлюцинация! Чертов сон! Мелькало в его мозгу. Надо проснуться. Немедленно надо проснуться!

– Вот еще – бред… – слышал он обиженный тенорок. – Как чуть, так сразу бред! Не нравится им, видите ли…

Тропотун слегка раздвинул пальцы и приоткрыл глаза – кошмар оставался на месте. Может перекрестить его? Подумалось невольно. Говорят, от нечисти помогает… А пальцы уже сами собою сложились в щепоть.

– Только без этого! – громко заверещал упырь. – Этого я не терплю! – Он запустил острые свои коготки в икру Станислава Сергеича. – От креста мне ни холодно, ни жарко – но у нас, упырей, тоже гордость имеется! Разожми пальцы, кому говорят! Разожми – укушу, – с неподдельной угрозой зарычал он.

И похолодевший от страха Тропотун послушно раскрыл обессиленные пальцы.

– Так-то лучше… – удовлетворенно произнес упырь. – Ну-с, что скажешь?.. В этот момент вконец замордованный Станислав Сергеич вдруг услышал чьи-то шаги. Ободренный этими реальными человеческими шагами, которые явно приближались, он как спринтер рванул с места, на полной скорости пронесся мимо двух изумленных мальчишек и с воплем: «Безобразие! Спасите!» – выскочил на улицу.

– Где безобразие?.. Кто безобразит?.. – грозно поднялся во весь рост высохший дед-контролер. – Я покажу, как в приличном месте безобразить!

– Да, безобразие! – фальцетом выкрикнул Тропотун. – Развел, понимаешь ли, упырей – житья нет! – и он подпрыгивающей заячьей трусцой устремился прочь от рокового заведения.

– Упырей? – повторил дед. – Упыре-ей… – нараспев произнес он. – Смотри-ка что делается! И где успел с утра пораньше? Не иначе одеколоном отоварился… – глубоко вздохнув, он потопал подшитыми валенками и стал устраиваться на насиженном месте.

А Станислав Сергеич хитрым каким-то зигзагом пересек весь парк и вновь очутился на людной улице, с которой неизвестно по каким мотивам свернул четверть часа назад. Обычное летнее утро настолько не вязалось со случившимся, что некоторое время он просто шел в сторону института, увлекаемый инерцией оживленного человеческого потока. Голова его отказывалась соображать. Но постепенно внутреннее равновесие возвращалось, и Станислав Сергеич попытался трезво проанализировать ситуацию. В сущности, что произошло на самом деле?.. Встретил бывшего сокурсника… Потом завернул в парк и посетил комнату смеха… Упырь?! Не будете же вы, Станислав Сергеич, всерьез утверждать, что видели вылезавшего из зеркала живого упыря?.. Он заставил себя усмехнуться. Это сон! Убеждал он себя. Просто в комнате смеха я задремал!..