Текст книги "Багдадский Вор"

Глава V

В десяти милях к востоку, в дне ходьбы от Багдада, находился оазис Терек эль-Бей и самый большой караван-сарай в пустыне. Зелено и мирно, в тени огромной, серой горы известняка, которую словно бросила сюда игривая рука Титана, располагался он под прямым углом к желтому прибою пустыни, где стояли bayt esshaar, войлочные палатки кочевников, черные, как шатры кедар в еврейском Писании. До этого места принцы доехали вместе. Здесь, подняв прощальные бокалы и произнеся лживые речи, три принца попрощались друг с другом, ибо здесь сухопутная дорога, ведущая из Багдада, расходилась в три стороны.

– Великие владыки Азии, – отдал честь соперникам принц монголов, – удачи вам, второй, по сравнению с моей! Встретимся здесь в конце седьмой луны. – А верному придворному прошептал: – Пошли шпионов за каждым из моих соперников.

Одна дорога тянулась на восток, точно на восток, как прямая линия, пересекая великую пустыню Арабистана, где пески рождают золотые космические, вечные века, и упиралась в мыс Рас Муссендом, который скалистой лавиной ниспадает в Персидский залив, где быстроходные арабские судна с квадратными парусами уходят в Карачи, индийский порт. Отсюда узкая тропа, извивающаяся, как яркая серебряная змейка, по охровым плодородным равнинным землям, ведет к Пури, древней столице, основанной самими богами, где принц Индии намеревался посовещаться со Свами Харидат Рашид Лаллом, ученым брахманским священником, который считался святым, человеком мудрым, как безбрежное море.

Припомним современный и, несомненно, правдивый индуистский текст: «Свами был отцом и матерью всех знаний. Он написал научный труд о метафизических различиях между Веществом и Невеществом, когда молоко матери еще не обсохло на его губах; на свой четвертый день рождения он удивил и восхитил родителей и заставил отцов и матерей других мальчиков-брахманов завидовать, запомнив и рассказав девяносто девять тысяч стихов Священных Вед; ему стали ведомы сокровенные тайны вечных и бесконечных принципов еще до того, как ему исполнилось одиннадцать; когда ему было двенадцать, он написал критическое исследование о ведущих индуистских критических комментариях, каковые имели отношение к буддийским критикам синтоистской критической школы; он считался равным одиннадцати сотням и семнадцати младшим богам до того, как у него начали расти усы».

Посему неудивительно, что принц Индии, который ехал на своем слоне на восток, иронично улыбался, думая, насколько глупы были два других принца в стремлении соревноваться с ним в поисках величайшей редкости на земле.

Принц Персии выбрал вторую дорогу: на север по снежным твердыням Кавказа, затем на юго-восток, в предгорья Луристана, где под тропическим солнцем скалы кажутся сияющими грудами топазов, а выжженные хребты – резными массами аметиста и румяного кварца. Здесь дорога поворачивала на восток, огибая желтые поля и пунцовые розовые сады Кермана, чтобы найти свою цель в Ширазе. Здесь, на обширном базаре бадахшанийских купцов, можно было купить все ценное и великолепное, что когда-либо прибывало как из Азии, так и из земель европейских варваров. Яйца феникса, зубы дракона и зеленые алмазы из Лунных Гор были здесь совершенно обычным зрелищем, которое не вызывало ни малейшего волнения.

Также здесь обитал некто Хаким Али, родителями которого считались архангел Израфил и вампирша из пустыни Курдистана. Никто не знал, насколько он стар: некоторые говорили, что ему тысяча лет, в то время как более консервативные люди определяли его возраст семью веками. Но все соглашались, что, несмотря на одеяние и образ жизни нищего, ничто под солнцем не скрывалось от его глаз.

С ним и решил посоветоваться принц Персии; так же, как и его брат из Индии, он злонамеренно смеялся, ибо ему было немного жаль незадачливых соперников.

Принц Монголии выбрал третью дорогу, длинную, холодную, трудную дорогу на северо-восток, путешествуя на бактрианских верблюдах, лохматых татарских лошадях и белых северных оленях по мрачным, негостеприимным степям Туркестана и Сибири, быстро продвигаясь по замерзшей черной грязи Внешней Монголии, поднимаясь и спускаясь по сверкающему снегу Соленых Гор, которые казались тайными и хмурыми, как гигантские брови какого-то древнего языческого бога; наконец, после короткой остановки в его столице Хан Балай – татарском городе, который китайцы называют Пекин, – принц отправился к далекому, загадочному остову Вак, который, будучи отделен от маньчжурского побережья узким каналом, сиял, как драгоценность дымчато-фиолетового и тускло-оранжевого цвета.

Он тоже был уверен в исходе своих поисков. Ибо в тайном замке на острове Вак жил тунгусский целитель, который открыл – другие говорят, сотворил собственными руками – какой-то ужасный фрукт, который содержал в своей сердцевине мгновенную власть над жизнью и смертью… Без сомнения, сие сокровище было таким необыкновенным и причудливым, что по сравнению с ним все находки других принцев покажутся хрупкими и бесполезными детскими игрушками.

И принц Монголии улыбнулся, как и двое других. Но у его сардонического веселья была и иная, более разумная причина. Ибо он оставался чрезвычайно практичным мужчиной. Он предпочитал двойную уверенность, а лучше даже тройную. Так что, не удовлетворившись сокровищем острова Вак, не удовлетворившись своим планом послать монгольских воинов под маской мирных торговцев в Багдад в случае, если все пойдет не так, как должно, он отдал приказы свои шпионам неотступно следовать за принцами Индии и Персии и немедленно докладывать ему все, что бы они ни выяснили.

Он даже не думал о самозваном принце Островов, Багдадском Воре.

Принц представлял, что к этому времени Ахмед был убит, съеден и переварен гориллой халифа. И даже если бы он знал о побеге Ахмеда, то не стал бы беспокоиться: Ахмед, одиночка, вор, отверженный; все люди против него, а у него нет ничего, кроме меча, небольшой сумки с едой и, возможно, слабой надежды; идущий по горькому, тернистому пути, покоряя сначала себя, а потом величайшее сокровище на земле!

Трудным, трудным было начало пути Ахмеда.

Ибо дорога вела его по Долине Семи Соблазнов, где даже меч не мог ему помочь, где не было для него иного оружия или щита, кроме сердца.

Эту долину населяли духи тех, кто погиб, уступив одному из семи соблазнов, семи смертных человеческих грехов. Эти духи ползали по земле, как черви, или летали на черных крыльях среди деревьев, в то время как скелеты, чьи заплесневелые желтые кости, державшиеся на кусочках обугленных сухожилий, следовали за ними, как убийцы за своими жертвами. Воздух был наполнен их пронзительными и жалобными криками и время от времени душераздирающими воплями облегчения, когда души, наказание которых подошло к концу, перевоплощались по воле Аллаха в новые тела, чтобы еще раз вернуться к земному существованию, еще раз столкнуться с семью соблазнами и, возможно, выйти победителями на следующей дороге жизни. Также здесь скакали злобные карлики и ведьмы со сверкающей голубоватой кожей и кроваво-красными глазами; как гоблины, они кричали в небеса, и крики напоминали и уханье совы, и лай гиены, и длинный, дикий вой шакала. То были духи, которые родились дважды, дважды поддались соблазну и теперь были обречены жить в долине три сотни и семь вечностей.

Более того, там обнаружилось множество других видений и звуков, которые древний арабский летописец отказался описывать «из-за страха, – говорит он, – что я могу остановить сердце читателя своими рассказами!»

Но Ахмед прошел невредимым по Долине Семи Соблазнов с помощью молитвы и веры – веры в Аллаха Единого, которая медленно росла в глубине его души. И к тому времени, как он покинул равнину и взобрался по склону Холма Вечного Огня, Холма Гордости, он отбросил свои прежние беззаконные страсти, как змея сбрасывает кожу весной, и начал признавать, что был Господин могущественнее, чем его собственная воля, лучше и благороднее, чем его собственные желания.

И когда он достиг внешней, сияющей красным светом стены Холма Вечного Огня, Холма Гордости, он возблагодарил Создателя, прокричав: «Allahu Akbar! – Бог велик!» и «Subhan ‘llah – пою хвалы Богу!» И Ахмед дал торжественный зарок: если он пройдет невредимым через опасности этого приключения, в будущем он станет повиноваться пяти главным повелениям учения пророка Мухаммеда: он будет повторять свои ежедневные молитвы Аллаху; будет соблюдать месяц Рамазан с должной тщательностью, станет поститься в течение тридцати дней с восхода до заката; он будет давать подаяния нищим; он будет жить чистой жизнью; и он предпримет хадж, паломничество в Мекку.

Он улыбнулся, немного застенчиво, немного робко, когда вспомнил свое хвастовство, что Аллах – всего лишь миф и что человек стоящий берет все, что пожелает, не спрашивая ни у кого позволения.

– Allahu Akbar! – Бог велик! – повторил он, когда Холм Вечного Огня, Холм Гордости, предстал пред ним в ореоле гигантского пламени.

К этому времени принц Персии, отправившийся на поиски редчайших сокровищ, подъезжал ближе к базарам Шираза, откинувшись по привычке на взбитые шелковые подушки своих носилок, щедро опуская в рот леденцы и засахаренные фисташки, сонно слушая свернувшуюся у его ног маленькую рабыню, которая убаюкивала его афганской любовной песнью:

 
Когда я посмотрел в темные глаза твои,
Больше не смог я забыть прекрасные глаза твои.
Или то глаза ястреба? Павлина или сокола?
Ласковой антилопы? Как глядят глаза твои?
Словно агнцы, таятся на пастбище,
В тени твоих локонов…
Как солдат стоит, копье держа в руке,
Так стоят длинные ресницы вокруг глаз твоих.
Как у пьющего вино, одурманена жизнь моя…
Будь они священниками, или дервишами, или отшельниками…
Сердцами они питаются, эти жестокие глаза твои.
На что бы ты ни кинула взор, посмотри на меня,
О Фатима! Пока силу хранят глаза твои…
 

И носилки – к этому времени принц заснул и громко засопел носом, гортанно и хрипло сопровождая нежное пение маленькой рабыни, – достигли базара Бадахшанских Купцов; принц продолжал спать и храпеть, несмотря на крики и возгласы ликования, несмотря на то что дюжие солдаты, предшествующие носилкам, дерзко и грубо вопили, расчищая путь:

– О твоя направо! – кричали они, колотя в землю длинными палками с медными наконечниками. – О твоя налево! О твое лицо! О твое ухо! О твоя пятка! – По названным частям азиатской анатомии они наносили удары. – О твоя назад, твоя назад, твоя назад! Дайте дорогу, продавцы нечестивой гадости! Дайте дорогу, прокаженные сыны темнокожих отцов!

Но, несмотря на солдатские оскорбления, купцы, знавшие, что принц экстравагантен и любит транжирить деньги, столпились у носилок, толкая и пихая друг друга, показывая свои сокровища – драгоценности, парчу, вышивки, духи и дорогостоящие редкости, – касаясь маленьких, толстых ножек храпящего правителя, громогласно возвещая, что он должен взглянуть, коснуться, купить:

– Взгляни, Защитник Жалких! Всего лишь тысяча персидских золотых монет за этот бесценный изумруд! Взгляни! Безупречный и вырезанный в форме кашмирского попугая! Всего тысяча золотых монет, и я теряю деньги на сделке – да не буду я отцом своим сыновьям!

– Взгляни, о Рожденный Небесами! Розовый турмалин из Татарии размером с мою голову! Прикосновение к нему всенепременно излечит лихорадку, расстройство пищеварения и боль скорбящих сердец! Назови меня евреем, христианином или банным слугой, если я лгу!