Текст книги "Морверн Каллар"

Я немного вздремнула и встала. В ванной побрила ноги лезвием Рыжего Ханны. По верху тюбика с пеной для бритья, вдоль края, шла надпись «С добрым утром!» на разных языках.

Я приняла душ, обильно присыпала себя тальком Ви Ди и от души воспользовалась ее увлажняющим кремом. Влезла в короткое летнее платье, не забивая себе голову насчет корсажа и голых ног.

– Тоже завтра отбываешь? – спросила Ви Ди.

Я кивнула, разогревая остатки супа и тушеные овощи.

По телику не показывали ничего интересного, а Рыжий Ханна так нарезался, что Ви Ди пришлось его уложить. Позвонила Ланна, спросила, можно ли ей заглянуть с подарками, но я предложила подождать до работы, потому что у меня тоже кой-какая мелочь для нее припасена. Я вспомнила о вещах Курис Джин и сказала, что попрошу закинуть их бабуле Рыжего Ханну. Она заметила:

– У тебя даже голос от простуды глуше стал.

– Да, здорово меня прихватило.

– Ах, лапа! – вздохнула Ланна.

Ви Ди отправилась на боковую, а я сидела, разглядывая сполохи света от телика по всей комнате. Прикурила «Силк кат» от золоченой зажигалки, опустила голову на руки да так и замерла. Подогнула под себя голые ноги, потом встала выключить телик. Засмотрелась на свечение рефлектора, растекающееся по комнате. Наконец задрала подол.

Я не могла вспомнить, который из них свел мою правую грудь и левую грудь Ланны так, чтобы затвердевшие соски терлись друг о друга, а потом нежно обхватил их оба губами, посасывая и полизывая. Это было так необычно и так приятно. Ланна неотрывно смотрела мне в лицо.

Я распустила волосы. Они свесились и коснулись пола – в то самое мгновение, когда я, вспоминая, подвела себя к пику. Я вытерла палец о живот и потянула вниз подол короткого платьица. Выключила обогреватель, поплелась в койку.

Всю ночь лил дождь. Он порасчистил дороги, но снег остался лежать на холме перед Комплексом. Рыжий Ханна выходил во вторую смену на поезде в пять сорок, поэтому я приготовила отварные овощи с сырным соусом. Ви Ди вызвалась подвезти нас и по дороге закинуть пальто и калоши Курис Джин.

– Поблагодарите ее от меня, – попросила я.

Когда машина остановилась у моего дома, я сказала, что оставлю им подарки на станции.

– Я бы вас как-нибудь пригласила на кофе, но столько всякого хлама разбирать нужно.

Ви Ди скрипнула сцеплением и вырулила, не глядя в зеркало.

В квартире я достала новую пачку «Силк кат» из блока и закурила, щелкнув золоченой зажигалкой. Поставила на проигрыватель пластинку Magazine – альбом Secondhand Daylight. Подвела иглу звукоснимателя к The Rhythm of Cruelty, второй трек на первой стороне. Затем достала диск Play – концертную запись – и прослушала первую сторону с самого начала. Включила огни на рождественской елке – пусть мигают почаще, – воткнула в розетку штепсель обогревателя. Достала дискету из кожанки, посмотрела на нее. Выдвинула ящик стола. Его «Автокарта» для лавочки была там. Я забрала ее, бросила внутрь дискету и задвинула ящик. В спальне скинула грязное белье в угол, перестелила постель. Перевернула пластинку. Он лежал на полу в кухне, мертвый. И никакого запаха.

Наступил день зарплаты. По-прежнему лил дождь, а у меня начались месячные. Я проснулась где-то в шесть. Забрала свою сумку из кондитерской под «Западней», оставила подарки для Рыжего Ханны и Ви Ди в будке для персонала на станции. Там околачивались Бритый и СО.

– На семь двадцать собралась? – спросил СО. – Как волшебная коленка?

Я засмеялась.

На работе все было как обычно. Мне велели сортировать товар. Я вручила Ланне подарки: медальон, о котором она мечтала, и мою старую кожаную куртку, которая ей всегда нравилась, – и сказала:

– Прости, что так скромно.

Она обняла меня крепко-крепко и подарила видео Miss. 45 – The Angel Of Vengeance. Я уже целую вечность пыталась его раздобыть, а ей пришлось заказывать по почте. Еще я получила в подарок жутко блестящий, дорогой на вид педикюрный набор.

– Послушай, – предложила я, – давай устроим вечеринку с видео в канун Нового года.

Ланна спросила, нет ли от Него вестей.

– Нет, – ответила я.

Когда я возвращалась домой с работы, в ушах звучала Red Noise Билла Нельсона. Я из принципа никогда не отоваривалась в супермаркете и фирменные пакеты выворачивала наизнанку. В лавочке, торгующей замороженными продуктами, купила пиццу быстрого приготовления – все из-за тела на кухонном полу.

Ему опять прислали почту из магазина моделей на юге. Его тело жутко мешало дотянуться до духовки и разогреть пиццу, впрочем, я уже привыкла, приноровилась.

Устроилась с пиццей перед теликом, но там показывали только людей, палящих из автоматов в разрушенных городах. Это была Югославия. Потом показали девочку с оторванной головой. Я включила видео и поставила кассету «Плохой лейтенант», одним глазом смотрела в экран, другим – на свои ногти, опробуя в действии инструменты из педикюрного набора. Нанесла пару слоев «Темной вишни», вставив между пальцами ног специальные разделители.

Когда закончился «Плохой лейтенант», я глубоко вздохнула: печальная история. Поставила на проигрыватель альбом Iron Path, записанный Last Exit, и прибавила громкости. При помощи крюка открыла крышку люка, ведущего на чердак, – это было непросто. Встала на цыпочки и, ухватив конец приставной лестницы, стянула ее вниз, до пола, затем полезла в темноту.

Наверху было холодно. Лампочка в патроне под балкой отсутствовала. Я нажала на кнопку «Включить». Трансформатор загудел, запуская «ночной режим».

«Ночь» наступила в маленькой деревушке за электростанцией в дальнем конце перевала. Там и тут загорелись крохотные огоньки. Я оглядела железнодорожное полотно, отель с башенкой у вершины лестницы, кладбищенскую аллею, Зеленую церковь, всю в цвету, как всегда, потому как в игрушечной деревне стояло вечное лето, и нажала на выключатель. Гул стих, и стало темно; только на шиферной крыше деревенского роддома лежали два светлых прямоугольника – это луна заглядывала в оконца между стропилами. Молочные отсветы на горном склоне в том месте, где спускались опоры линии электропередач, заставляли поверить, что он настоящий.

Я спустилась с чердака по лестнице, прихватила из спальни новые солнцезащитные очки. На кухне надела рукавицы и ухватила Его за ногу. Нога подалась, и все тело дернулось – как-то жутко. Я отпустила ногу, она упала, но совсем не так, как живая. Я сделала глубокий вдох, сердце колотилось. Я снова нагнулась и дернула изо всех сил. Он оказался тяжелее шестиколесной тележки, груженной овощами. Я оттащила Его к приставной лестнице, спущенной с чердака, оставив длинный липкий след в коридоре. Новые солнцезащитные очки пришлись кстати: кровь, вытекшая из-под Его тела, уже не казалась такой ярко-красной.

Я снова забралась на чердак и стянула вниз по лестнице один конец запасной веревки для подъема грузов, слыша, как щелкает собачка по колесу в храповом механизме. Обвязала веревку вокруг Его щиколоток, снова полезла на чердак и вставила блестящую рукоять в лебедку, как Он учил, когда я помогала строить модель деревушки Его детства. Я принялась крутить ручку в другую сторону и потащила Его по лестнице к себе. Он ударялся ртом о каждую ступеньку, и я подумала, что Его рука вот-вот отвалится, но нет, не отвалилась. Он, раскачиваясь, вплыл на чердак, а когда Его лицо поравнялось с люком, зад приблизился ко мне, потом откачнулся.

Мне пришлось спуститься вниз, чтоб перевернуть пластинку. Я прикурила «Силк кат» от золоченой зажигалки, давая себе передышку.

Вернувшись на чердак, я обвязала Его руки другой веревкой и подтягивала тело, пока оно не зависло, кружа, над подставкой огромной модели. Я повернула вторую собачку и отпустила стопор. Тело рухнуло на дома деревни Его детства, расплющив склон горы, и застыло, запрокинув лицо к оконцам в крыше.

Пальцы Его ног оказались в дальнем конце перевала, лицо – за линией железной дороги.

Его тело всмятку раздавило отель с башенкой.

Я открыла крюком оба чердачных окна. Два прямоугольника лунного света легли на Его обнаженное тело. Я слезла вниз, оставив люк открытым. Поставила музыку, скорее мою, чем Его: Spiral Tribe Sound System Sirius 23, пленку с записями разных диджеев, а еще ту пиратскую копию, бутлег Mutoid Waste Company.

Смыла кровь с пола, ползая с тряпкой по углам, пока ни следа не осталось. Искромсала на куски запятнанный кровью коврик, вымыла секач и нож, повесила их на место, над раковиной. Правда, на столе, там, где Он рубанул секачом руку, осталась глубокая выщербина. Поставив на видео кассету с фильмом «Профессия – репортер», я отмотала к тому моменту, где его жена смотрит кинохронику о расстрельной команде на берегу. Все как на самом деле. После залпа лицо сгорбленного человека медленно запрокидывается, из-за нервов или другого чего. Я вернулась к началу этого эпизода, а потом досмотрела фильм до печального конца.

Я поставила одну из Его записей – балеты Стравинского (ту сторону, где «Орфей») – и полезла наверх.

Скова пошел снег, и мокрые хлопья, кружась под музыку, влетали в чердачные оконца. Его губы припорошило белым.

Я распустила узел на щиколотках, заново закрепила основную веревку. Когда налегла на ручку, подставка, на которой крепилась модель, поплыла вверх, подтягивая Его тело к окошкам в крыше, и замерла под самыми стропилами. Снежинки слетали кружась на летний ландшафт, одевая пеленой края перевала, присыпая крыши домов и мертвого великана, ложась покрывалом на крышу Зеленой церкви, всю в цвету, над ним. Лунный свет лился в оконца мягким потоком, заставляя снежинки искриться.

* * *

Вот это был раскат! Громыхнуло на славу. Дождь лил как из ведра, вода капала с ушей – плеер уже не послушаешь. «Дворники» со скрипом елозили по ветровому стеклу легковушек и грузовиков, и руки тех, кто протирал изнутри запотевшее стекло, оставляли длинные следы пальцев.

Стоя у банкомата, я таращилась на зеленые цифры. Его баланс составлял шесть тысяч восемьсот тридцать девять фунтов. О подобных деньгах я даже не мечтала, мне таких не скопить за всю жизнь. Я сняла дневной лимит. Он, бывало, отправлял меня снять денег, чтобы внести плату за телик, электричество и квартиру. Я положила «Автокарту» в кошелек. С такими деньгами многое можно себе позволить. Хочешь – кассеты по почте выписывай, хочешь – заказывай по модному каталогу одежду или бери дополнительные уроки вождения сверх тех, за которые Он уже заплатил. Я отправилась прямиком в туристическое агентство.

Под протекающей станционной крышей я стряхнула капли с волос и прикурила «Силк кат» от золоченой зажигалки, кивнув проходившему мимо знакомому железнодорожнику.

Учебная машина притормозила, пропуская меня, потом просочилась на вокзальную площадь. Рэмрейдер натаскивал сидевшую, за рулем блондинку из банка. Эта дурочка вырядилась в платье, и Рэмрейдер все заглядывал в вырез, когда она выполняла разворот и сдавала назад. Он такой. Хоть в джинсах и старом, растянутом джемпере на занятия заявись, все равно будет губы облизывать, как в машину залезешь и пристегнешь ремень. Впрочем, языку воли не дает – распинается только о правилах дорожного движения. Когда он со мной ездил, занятия проходили преимущественно в сосредоточенном молчании, это потом уже я отвечала на вопросы о правилах. Ничего, даже успокаивает. Я бросила окурок в лужу.

Включив «дворники», я приступила к занятию, немного поддала газу, чтоб пристроиться за автобусом второй смены с «Альгината». За северным пирсом перешла на четвертую передачу и выжала сорок, затем плавно переключилась и сбавила скорость на перекрестке у Залов Собраний. Проследовала в общем потоке до «Золотой мили», выбирая моменты, чтобы взять влево и обогнать, затем вырулила из порта на открытые дороги.

Я остановилась лишь на одном светофоре, за Сент-Джонз-сквер, затем обогнула рождественскую елку и супермаркет, куда собиралась после занятия. У начала горной долины, возле гольф-клуба, поупражнялась, отрабатывая разворот в три приема.

На обратном пути Рэмрейдер сделал резкое движение, и я успешно выполнила аварийное торможение, так вжав ногу в педаль, что казалось, колеса заклинило, потом мягко снялась с места и еще раз проделала тот же фокус, прежде чем мы остановились. Рэмрейдер кивнул и улыбнулся. Я тоже.

Средняя школа, знак «уступи дорогу» на перекрестке, включить правый поворотный огонь у «Западни», левый – у «Кале ониан». Дальше в гору к каменной «причуде» и вниз по Бернбанк-Террас, где над наглей квартирой, на чердаке, лежит Его тело. Телефонная будка, «Феникс», «Бэйвью», вдоль дамбы и на парковку под станционными часами. Там уже кто-то ожидает начала своего урока. Рэмрейдер, впрочем, никуда не спешит, гоняет меня по всему своду правил. Он любит спрашивать про автострады, хотя на сотни миль от порта нет ни одной.

Я же предпочитаю дорожные знаки: никогда в них не путаюсь, потому что несколько ночей сидела и зубрила. Больше всего мне нравится знак «набережная» или «берег».

На работе все шло как обычно. Ланна рассказала, что Тень тиснул из офиса Прихвостня видео «Сексуальные домогательства» и все гонял его дома с младшим братом – сцена приставаний очень его заводит.

В канун Нового года я пораньше пришла в отель «Кале ониан». Вообще-то он называется «Каледониан»,[7]7
  Каледониан (англ. Caledonian) – шотландский (поэт., шутл.). Без буквы d слово Caledonian созвучно словосочетанию Kale onion – букв. Капуста лук. – Ред.


[Закрыть] но буква «д» на вывеске отвалилась, и никто не потрудился вернуть ее на место.

Я выложила двадцатку за полпинты сидра и лагера, смешанного с «Перно» и вспененного черносмородиновой. Монеты из сдачи использовала в сигаретном автомате, затем, как обычно, набрала код трека – 117/142/039 – в музыкальном автомате. Пристроив полпинты пенного лилового напитка над экраном, опустила монетку в автомат «Формула-1». Я была первой в трех заездах, потом третьей в последнем, так что могла переходить на следующий уровень. Въехав затем в масляную лужу и придя к финишу пятой, я бросила монеты в приемник, чтобы бригада спасателей из ангара разобралась с маслом, посидела какое-то время за пустым столом, давя окурок «Силк кат» в пепельнице.

В заведение подтягивался народ, и сквозь дым «Силк кат» и «Эмбасси» было видно, как шевелятся губы – входящие подхватывали слова песни, не успев даже переброситься парой реплик с барменом, сделать заказ.

Ввалился Хиферен с большим пластиковым пакетом из супермаркета. Он жил на пособие, а в разгар сезона околачивался на пирсе в своих клепаных башмаках – вдруг кто из юных отдыхающих отстегнет пятерку. Он умел привлечь внимание, и его частенько замечали в каком-нибудь из портовых баров торчащим посреди лужи. Кто-то сфотографировал Хиферена в «Маяке»: он стоит в воде, пытаясь дотянуться рукой до изоляции.

Вошел Командир и отсалютовал. Он считался одним из самых быстрых разносчиков рождественских поздравлений, но остался не у дел. Когда на Скури-стрит стали рушить предназначенные на слом дома, за одной из дверей обнаружили залежи рождественской почты, отправления за четыре года. Командир устроился рядом с Хиференом.

Рыжий Ханна явился с Коллом и СО на буксире и прокричал:

– Хорошо прошло занятие?

Я, типа, выпятила губы и кивнула.

– Чем радуешь себя? – спросил приемный отец.

Я мотнула головой в сторону напитка передо мной.

Тут началось. Каждый пытался первым заказать на круг. Когда они схлынули, Колл кивнул в сторону Дыры Славы у автомата 777 и выдал:

– Что это за пойло ты хлещешь, Морверн? Давай-ка подгребай к нам, умудренным жизнью джентльменам, или мы для тебя слишком стары?

Колл достал из кармана куртки маркер, чтобы изобразить небольшое объявление: «Не работает». Он прилепил его скотчем на соковыжималку – пусть молодняк не крутится под ногами и не беспокоит.

Я подсела к ним послушать их болтовню. По телику шел прошлогодний футбол, но как только начиналась реклама, все мужики отворачивались от экрана, возобновляя разговор.

Вплыла Ланна с девчонками из кондитерского. Я обняла ее и шепнула на ухо:

– Сегодня я угощаю. У меня денег полные карманы, так что присасывайся хоть на всю ночь, без откатов.

Когда в свой черед я принесла выпивку для всех, Рыжий Ханна рассказывал о Командире, который был следующим в очереди, когда меня обслуживали. Девчонки из кондитерского покатывались со смеху.

– Дело было накануне Рождества, – излагал Рыжий Ханна. – Полиция обнаружила его на берегу у северного пирса. Он светил фонариком в небо, а когда сержант спросил, что он делает, Командир возьми да скажи: подаю, мол, сигналы вражеским подводным лодкам – просто чтобы сбить их с толку.

Все за столом грохнули, а некоторые всё косились в сторону бедолаги.

Ворвался Панатайн и сразу к бару. Правая рука замотана грязным бинтом, мизинец как тряпочный шарик. Пытаясь ухватить кружку с пивом левой рукой, он чуть не расплескал всю пинту. Левая клешня его вечно дергалась, с тех пор как он рассек нерв, когда работал мясником. Стоя в Дыре Славы и слегка покачиваясь, он изрек:

– Посмотрите на этот порт! Я люблю его, люблю, и всё тут! Крутейшее место на земле. Ни в жизнь бы отсюда не уехал, или сгореть мне на обратном пути! Это так, вступление, ребята, просто вступление. – Он отхлебнул из кружки и продолжил: – Я только что выписался из больницы. Не хотели выпускать. Новогодняя ночь в старом санатории? Дудки!

– Ты погляди на себя, мужик, – сказал СО. Панатайн заглотил еще лагера и говорит:

– Знаешь того таксиста, Скиабханака – или как его там? В нем все дело. Я еще у него на груди потопчусь, а потом кишки выпущу.

– А что стряслось-то? – встряла Ланна.

– Этот парень виновен в нанесении увечий. Пытки, мужик! Прошлой ночью встречаю я этого самого Мокита с траулера, того, что вечно не поспевает в рейс и мотается по стране, пытаясь нагнать судно в следующем порту. Врубаетесь, о ком речь?

– А, тот бесноватый. Он вроде курсант космического училища, – подхватил СО.

– Скажи еще, капитан космолета, – ухмыльнулся Панатайн. И продолжил: – В общем, ради прикола мы с Мокитом вкололи друг дружке виски в висок, конечно же «Макаллан» двенадцатилетней выдержки. Люблю я «Макаллан»! Есть в нем этот тонкий аромат дымка. Мы скисли и вырубились тут же, в десять секунд. Я Мокшу все лицо расцарапал шприцом, пытаясь влить славный солод прямо в его черепушку. После этого мы капнули жидкого ЛСД на зрачки из пипетки. Он поступает в кровь через глаза, и такие ты образы наблюдаешь – чудо! До пяти утра мы только цвета и видели, к этому времени я уже подумывал, как бы пропустить бутылку-другую пивка. А где еще достать выпивки, если не на пароме? Вот я и потащился туда, взял четыре билета до острова и обратно, по одному на каждый рейс. Мотался туда-сюда весь день, пока капитан не приказал спустить меня с трапа. Ну и побрел я в Комплекс, а пока добрался, потерял ключи и никак не мог вспомнить женино имя. Клянусь Иисусом! Напрочь из головы вылетело. Вот я и начал просто колотить в дверь. Жена подумала, что это Стратклайд Файнест[8]8
  Стратклайд Файнест – полицейские округа Стратклайд в Шотландии. – Ред.


[Закрыть] снова пришли нас арестовывать, и выплеснула ведро горячей воды из окна ванной. Я разбежался и вынес дверь разом, а она обратно. Помню лишь, как по лицу меня шарахнула. Очнулся в больнице, ничего не соображаю. А было вот что: жена спустилась по лестнице, в прихожей по обоям кровь разбрызгана, я «вне игры» на коврике. Так она побежала звонить этим самым Стратклайд Файнест. Решила, что меня зарезали, – ведь кровищи сколько. В доме дури до черта, гашишем все провоняло, а тут «скорая», легавых понаехало… Меня сразу на каталку. Через двадцать минут дома телефон звонит. Жена трубку берет, а это хирург из больницы, спрашивает вежливо, не могла бы она поискать мой мизинец у двери. Жена осмотрелась – и точно: вот же он, у коврика! Дверь-то захлопнулась и отрубила его, когда я локтями путь прокладывал. Теперь этот хирург, он настаивает, чтобы она, жена то есть, не мешкая доставила в больницу оттяпанный палец. Это, мол, дело величайшей срочности: промедлишь – уже его не пришить. И что же она делает? Звонит в такси, а когда машина приезжает, сует мой мизинец в пустой пакет из-под чипсов. А за рулем, значит, этот самый Скиабханак, и – верите ли? – он начинает торговаться о расценках. Типа, это против гигиенических норм. Жена ему втирает про миссию милосердия. Короче, в конце концов он засовывает пакет из-под чипсов в кожаную перчатку и уезжает. А по пути в больницу – надежные свидетели видели – подвозит кого-то, стервец, по счетчику до Бэк-Сеттлмент. Три четверти часа вез палец до операционной, и вышло, что пришивать его уже поздно. Молодцы же из Стратклайд Файнест вернулись в дом и, когда узнали, что я в больнице, в коме, арестовали жену и забрали все растения.

– Ты, должно быть, переживаешь потерю, – посочувствовал Колл.

– Это ты про траву? – не понял Панатайн.

– Да нет, мужик, про палец.

Панатайн поднял обе руки, растопырил пальцы и проорал:

– Один выбыл, девять осталось!

Двумя большими глотками он прикончил пинту.

– А я вот о чем думаю, – влез Рыжий Ханна. – Из-под каких чипсов пакет был?

Все засмеялись, а громче всех Панатайн, махавший забинтованной рукой.

Колл поддержал беседу:

– А вот я, представьте, прошлой ночью прихожу домой, налившись как прыщ. Вешаю пальто на стойку перил, а сверху пристраиваю шляпу. Нажрался так, что в туалете на колени встал. Выхожу и вижу в самом низу лестницы типа в пальто и шляпе. Я ему: «Кто ты, черт возьми? Что делаешь в моем доме?» Бью левой по корпусу. Все костяшки о дерево рассадил, видите?

Все заржали, но уже не впокатуху, как после байки Панатайна.

Ланна подала мне знак, и мы пошли в туалет. На автомате, выдающем «Тампакс», было прилеплено объявление, написанное волшебным маркером: «Не работает! Спрашивать в баре».

Ланна открыла пачку «Регала». Внутри болталось пять сигарет и два готовых косяка.

– Где взяла? – спросила я.

– А туточки. Хочешь?

– Не, еще сяду на измену.

– Чё? Глянь-ка, – проговорила Ланна, открывая кошелек. Там у нее лежало два колеса.

– Не, не хочу.

– Да что с тобой? Это от фильмов, которые ты смотришь на видео, у тебя измены. Ну ладно, погоди! – Ланна заглотила одно из колес и взобралась на унитаз в кабинке. Я последовала за ней, уселась на край толчка и смотрела, как она курит косяк, выпуская дым в окошко.

– Ну что, не передумала видео смотреть? – спросила я.

– Я ж тебе говорила, разве нет?

– Ну, я подумала, может, ты захочешь в первые гости[9]9
  Первый гость (англ. first-foot) – у шотландцев: первый новогодний гость, переступивший порог после двенадцати часов. Считается, что, если первым гостем будет брюнет, он принесет счастье. – Ред.


[Закрыть] податься.

– Ненормальная. С кем же будешь сосаться, когда пробьют колокола? – пристала Ланна.

– Как-то не думала об этом.

Ланна слезла с толчка, достала из сумочки конверт с открыткой. На нем были написаны фамилии Пола и Джона и адрес где-то в Центральном поясе.

– Откуда у тебя их адреса? – удивилась я.

– Сами дали. Я подумала, надо черкнуть им пару строчек. Вот, пиши! – Ланна протянула мне черный фломастер.

Я ненадолго задумалась и написала: «Спасибо, что трахнули нас. Морей и Ланна».

Ланна прыснула и запечатала конверт. Я отдала ей фломастер, и она начала выводить граффити на запертой двери туалета: «Морверн Каллар любит грубый секс».

– Да иди ты! – буркнула я, выхватила у нее фломастер, немного послюнявила конец и написала: «Ланна Фимистер говорит, что одиноким оторвам из кондитерской больше нравится в зад».

Мы рассмеялись. И вдруг услышали звон колоколов и гудки рыбацких посудин у пирса. Ланна вскрикнула, бросила в унитаз окурок и завопила:

– Дорогу!

Мы вломились в толпу, меня тут же расцеловало несколько старичков. Ланна принялась чмокать всех подряд: Командира, Хиферена, СО, девчонок из кондитерского, Колла, Панатайна, одноногого Пуфика. И до Рыжего Ханны добралась.

– С Новым годом, Морверн! – сказал Рыжий Ханна и поцеловал меня в щеку. – Надеюсь, это будет счастливый год для тебя, красавица.

Я кивнула и села. Все уже упились в мясо, пожимали руки, обнимались, чокались наотмашь. Кто-то собрался на выход, чтоб стать первым гостем, а у нас на столе выпивки все прибывало, ну я и пошла пить да прикуривать от золоченой зажигалки «Силк кат».

Ланна уселась возле Панатайна, который втолковывал одноногому Пуфику:

– Помнишь ту ночь, когда я тебе колесо выкатил, перед тем как ты в «Маяк» пошел?

Оба рассмеялись. Тогда Панатайн говорит:

– Бедный старый Пуфик.

– Никогда так хреново не было, выжег я себе мозги этой наркотой, – пожаловался старик.

– Так ты же сам спросил, какие лекарства я принимаю, – оправдывался Панатайн.

– Ага, у меня была просто легкая простуда!

Панатайн заухал, как филин, хлебнул пива и ударился в воспоминания:

– А мне чего-то дома не сиделось, когда ты ушел. Вот я и подумал: не пропустить ли рюмку в «Маяке»? Спускаюсь по склону, танцуя с атомами, и вижу на мостовой грязное пятно, прямо на меня из темноты прет. Подхожу ближе, а это человек без ноги. Растянулся на тротуаре, пальцы врозь. Тут я и смекнул: да это старина Пуфик домой поспешает.

– Да-а, мне от этой твоей штуки не по себе стало. Вышел я из паба проветриться на эспланаде. И понимаешь, поверил, что нога снова при мне, что я могу ходить. Ну я отстегнул свой протез и швырнул в воду. Как сейчас вижу: он все кружится и кружится на волнах, в ботинок обут. Это была моя выходная пара, между прочим.

Все загоготали.

– Расскажи молодым, как ты жену убил, – пристал Панатайн.

Пуфик начал:

– Смеется Как Вода ее звали, девочки. Я был охотником, ставил капканы в Территориях.[10]10
  По-видимому, речь идет о Северо-Западных территориях – провинции Канады. – Ред.


[Закрыть] Смеется Как Вода. Прекраснейшая из скво, что я знал. Мы разбивали лагерь, когда на просеке появился этот здоровенный медведь. Я схватил ружье и бегом за медведем. Держу его на мушке – вот так, – медленно спускаю курок, повернулся и – бац! – снес Смеется Как Вода голову напрочь. Вся голова ее превратилась в красную пыль, и вижу я, как это ржавое облачко относит ветром по просеке, как оседает оно на снегу. Два дня пришлось долбить мерзлоту, чтоб схоронить бедняжку, а на третью ночь до нее волки добрались.

Ланна жутко побледнела. К нашему столу подошел Командир.

– Как там приливы и отливы? – проорал Рыжий Ханна, вставая, чтобы пожать ему руку.

– Неплохо, совсем неплохо, господин Каллар. Спасибо! Вот зашел пожелать всем вам счастливого Нового года. Выпить не останусь, ожидаю две посудины с острова, в каждой по сотне голов северного оленя, так что надо причал расчищать.

Командир вышел вперевалку, а все давай дальше ржать, пока он мимо окна проходил.

– Нельзя же так, – упрекнула я Рыжего Ханну.

– Согласен. Договорилась, когда экзамен по вождению сдавать будешь?

Я кивнула, улыбаясь. Мой приемный отец посмотрел на Ланну, которая склонялась через стол, и заметил:

– А Ланна твоя выросла в хорошенькую девушку, а?

Я кивнула.

– В общем, верно, – распинался Колл. – Видишь ли, у этого нового парома, что на иностранной верфи построили, корпус слишком толстый. Когда он сюда прибыл, выяснилось, что остойчивость у него неважнецкая. Пришлось резать его пополам и приваривать в середине тридцать футов стали потоньше.

К кашей компании подошел Хиферен с двумя стаканами виски. В пакете из супермаркета разевала рот живая рыбина, ее серый глаз прилип к пластику.

– Что, Хиферен, далеко еще до сезона? – поддел Колл.

– Точно. – Хиферен сделал глоток. От регулярного опрокидывания стакана физиономия его приобрела характерный оттенок. – Ну, может, в апреле выпадут жаркие деньки, – вздохнул он.

Должно быть, время уже давно перевалило за установленные часы закрытия, потому что Стратклайд Файнест ввалились в бар и стали вышвыривать людей на улицу. Сержант подошел к Дыре Славы и приказал:

– Освободите, пожалуйста, помещение!

Народ потянулся к выходу с кружками пива, но женщина-полицейский на выходе их забирала.

– Ну чего вы? Новый год у нас или нет? – ворчал Панатайн.

Хиферен, добавивший третий стакан виски к тем двум, препирался с сержантом, который велел ему оставить выпивку и убираться. Надо было видеть, как неохотно Хиферен расставался с горячительным. И выкинул-таки коленце: вытащил из пакета рыбу, влил ей в пасть все три стакана и под приветственные крики загулявших работяг пронес рыбу мимо полицейских. Выбравшись наружу, Хиферен приложился губами к рыбьему рту и, запрокинув рыбу, выглушил виски.

Панатайн завис возле ожидающего таксомотора, взобрался на крышу, заметно ее проминая, и решительным пинком послал пластиковый знак такси в полет к морю. Наверняка за рулем сидел Скиабханак.

Стратклайд Файнест попытались вмешаться, но такси резко рвануло с места. Панатайну достало сообразительности плюхнуться на живот и распластаться на крыше, пока машина уносилась к «Западне», оставляя позади полицейскую погоню и толпу, корчащуюся от смеха. Прямо у северного пирса машину занесло, Панатайна отбросило в противоположном направлении, и он шмякнулся наземь. Потом сплошной стеной хлынул дождь. В «Кале ониан» снова стали наливать, но Ланна потащила меня и девчонок из кондитерского в сторону «Западни».

Панатайна как раз загружали в «скорую». В «Западне» все забыли про танцы и вышли посмотреть. Панатайн хохотал, а один из санитаров «скорой» тряс головой и все твердил полицейским:

– Это опять он! Это он!

Дождь снова загнал народ в «Западню». Девчонки из кондитерского разбежались по гостям, а мы с Ланной направились – мимо видеопроката и Сент-Джонз, мимо «Феникса» и «Бэйвью» – к моему дому.

Когда мы вошли в коридор, я глянула наверх, на крышку люка, которую заперла на висячий замок. Ланна сразу прошла внутрь, тараторя:

– Не была здесь целую вечность. Он что, оставил тебе свои вещи? Черт, Морви, башка гудит от этой таблетки.

Я заперла дверь и выключила свет в коридоре, чтоб избежать нашествия новогодних гостей. Запалила благовония и предложила:

– Давай-ка ванну примем. Ты насквозь промокла.

Я включила водонагреватель и камин. Зажгла огни на рождественской елке; сначала установила средний режим миганий, а когда Ланна прикрыла глаза руками, и вовсе сбросила частоту. Ланна разглядывала Его книги на полках.

– Что это? – спросила она.

Я глянула мельком:

– Энциклопедия. Толстая такая книжка обо всем сразу. Какую музыку поставить?

– Что-нибудь из Его вещей.

– Может, чего пожестче? Этих диджеев?

– Не-а. Поставь какую-нибудь из Его странных пластинок, – уперлась Ланна.

– А я реально считаю, надо поставить ди-джеев. – Так я и сделала.

– Морви!

– Нет, Ланна. На то есть причины.

– Ой, сладенькая, прости! Эти записи тебе о Нем напоминают, да?

– Да нет. Его пластинки и диски – единственное, что я не стану отправлять на субботнюю распродажу.

Пошла запись. Завихряющиеся звуки синтезатора, отрывистый гул – возможно, сэмгогы из старого Moogs – задавали ритм, но исподволь; и вот началась основная тема Darkside, вступила бас-гитара, которой эхом вторили ударные синтезатора. Запульсировал трансовый ритм, за ним зазвучали фанфары, затем все слилось под ритм-гитару, а звонкие голоса девушек зловеще затянули тему: «Я так счастлива без всякой на то причины». Ланна вскочила, чуть вывернув наружу колени, провела рукой перед лицом и так вильнула бедрами, что бусы у нее на груди подпрыгнули, стуча. Я схватила ее и захихикала: