Текст книги "Алмазные псы"

– Я сочленительница, – прошипела она в ответ. – А это подразумевает совершенно другие правила. Я могла бы все изменить, могла бы сохранить корабль.

– Чтобы показать свою крутизну?

– Нет, не для этого, – ответила она с ядовитой медлительностью. Как будто только в таком темпе я мог угнаться за ее мыслью. – Мы никогда не показываем свою крутизну.

– Корабль взорвался, – сказал я. – Его больше нет, и с этим нужно смириться. Теперь ты с нами. И нет, ты не пленница. Мы сделаем все, о чем я говорил: позаботимся о тебе и доставим в безопасное место, к твоим сочленителям.

– Ты и вправду думаешь, что все так просто?

– Не знаю. Может, ты мне объяснишь? Я не понимаю, в чем твои проблемы.

– Хотя бы в том, что я не могу вернуться. Это не слишком сложно для твоего ума?

– Почему? – спросил я. – Сочленители прогнали тебя? Или что-то еще в этом роде?

Она покачала увенчанной гребнем головой, как будто в жизни не слышала более наивного вопроса:

– Никто никого не прогонял.

– Тогда расскажи, что с тобой, черт побери, произошло!

– Меня похитили, ясно тебе? – взорвалась она. – Похитили и разлучили с моим народом. Капитан Вулидж схватил меня у Йеллоустона, когда «Василиск» пристыковался рядом с нашим кораблем. Я была в составе небольшой дипломатической миссии, прилетевшей на «карусель» Новая Венеция. Люди Вулиджа подстерегли нас, разделили, а потом увезли меня так далеко от других сочленителей, что я выпала из зоны действия нейронной связи. Ты хоть представляешь, что это значит для таких, как я?

Я покачал головой, но не потому, что не понял, о чем она говорит, а потому, что не мог в полной мере осознать ту эмоциональную боль, которую должно было ей причинить такое разделение. Сомневаюсь даже, что слово «боль» способно передать психическое потрясение, связанное с насильственным отрывом от сородичей. Никакие переживания обычного человека не сравнятся с такой душевной травмой – не в большей степени, чем лягушка способна почувствовать разлуку с любимым. Сочленители всю жизнь проводят в состоянии общего сознания, обмениваясь мыслями и переживаниями через созданную имплантатами сеть нейронных связей. Они сохраняют индивидуальность, но та больше напоминает размытую индивидуальность атомов в прочной кристаллической решетке. Над собственным «я» находится высшая ментальная общность, носящая название Транспросвещение, подобное беспокойному морю разделенных электронов в той же металлической решетке. А девушку вырвали из всего этого и заставили смириться с существованием изолированного разума – одинокого острова, опять же посреди моря.

– Я представляю, как плохо тебе было, – сказал я. – Но теперь ты можешь вернуться. Разве не мечтаешь об этом?

– Тебе только кажется, что понимаешь. Для сочленителя ничто на свете не может быть хуже того, что случилось со мной. Я не смогу вернуться ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Я испорчена, сломана, бесполезна. Мой разум навсегда изуродован. Ему нельзя возвращаться в Транспросвещение.

– Почему нельзя? Неужели твоему возвращению не обрадуются?

Она долго обдумывала ответ. Я молча изучал ее лицо, выискивая хоть что-нибудь, подтверждающее слова Ван Несса о том, что она представляет опасность. Теперь его страхи казались мне необоснованными. Она выглядела меньше ростом и тоньше в кости, чем при первой встрече на «Василиске». Ее непривычный вид, странная форма безволосого черепа с гребнем – все это должно было производить отталкивающее впечатление. На самом деле я решил, что она очаровательна. Но мое внимание привлекал не ее чуждый облик, а вполне человеческие черты: маленький острый подбородок, бледные веснушки под глазами, рот, не закрывающийся полностью, даже когда она молчала. Оливково-зеленые глаза имели такой темный оттенок, что под определенным углом зрения казались блестяще-черными, как антрацит.

– Нет, – ответила она наконец. – Ничего не выйдет. Я оскверню чистоту остальных, нарушу гармонию нейронных связей, как разладившийся инструмент в оркестре. Из-за меня все зазвучат фальшиво.

– По-моему, ты смотришь на все слишком пессимистично. Разве мы не можем хотя бы обратиться к кому-нибудь из сочленителей и послушать, что он скажет?

– Так нельзя, – возразила она. – Да, сочленителям придется снова принять меня, если я появлюсь перед ними. Они сделают это по доброте души, из сострадания. Но кончится тем, что я причиню им вред. Мой долг – не допустить этого.

– Так ты хочешь сказать, что проведешь всю оставшуюся жизнь вдали от сочленителей, странствуя по Вселенной, словно какой-нибудь жалкий отверженный пилигрим?

– Нас таких больше, чем ты считаешь.

– Значит, вы здорово умеете прятаться в тени. Большинство людей видели сочленителей только в составе группы, одетых во все черное, похожих на стаю ворон.

– Должно быть, вы просто смотрите не туда, куда надо.

Я вздохнул, прекрасно понимая, что никакие мои слова не убедят девушку в том, что ей лучше вернуться к ее народу.

– Это твоя жизнь, твоя судьба. Во всяком случае, ты жива. Наше обещание в силе: мы высадим тебя на ближайшей безопасной планете. Если тебе там не понравится, можешь оставаться на корабле, пока мы не прилетим куда-нибудь еще.

– Твой капитан пойдет на это? Мне показалось, он хотел как можно скорее удалиться от обломков, когда вы нашли меня.

– С капитаном я улажу. Он не очень-то любит сочленителей, но призна́ет свою неправоту, как только поймет, что ты не чудовище.

– У него есть причины не любить таких, как я?

– Он старый человек, – просто ответил я.

– Раздираемый предрассудками – ты это хотел сказать?

– В каком-то смысле, – пожал я плечами. – Но не стоит его винить за это. Он жил в те нелегкие времена, когда ваш народ только заявил о себе. Думаю, он на собственной шкуре испытал все тогдашние неприятности.

– Коли так, я завидую его личному опыту. Среди нас осталось немного таких, кто застал те времена. Прожить столько лет, дышать одним воздухом с Ремонтуаром и другими… – Она печально отвела взгляд. – Ремонтуара больше нет с нами. А также Галианы и Невила. Мы не знаем, что случилось с ними.

Я понимал, что она говорила о ключевых фигурах ранней истории сочленителей, но для меня эти имена ничего не значили. А для нее, унесенной потоком времени так далеко от давних марсианских событий, имена Галианы и Клавэйна должны были звучать как имена святых или апостолов. Мне доводилось слышать кое-что о сочленителях, но долгая и запутанная история этого сообщества, конечно же, была для меня темным лесом.

– Жаль, что все так случилось, – сказал я. – Но что было, то прошло. У нас нет к тебе ни страха, ни ненависти. Иначе мы бы не рисковали своей жизнью, чтобы вытащить тебя с «Василиска».

– Нет ни страха, ни ненависти, – повторила она. – Но вы все-таки думаете о том, что я могла бы вам пригодиться, так ведь?

– Только если ты сама захочешь помочь.

– Капитан Вулидж решил, что у меня достаточно знаний, чтобы повысить мощность его корабля.

– И ты это сделала? – невинным тоном спросил я.

– Да, в конце концов сделала. Он показал мне двигатели и… убедил кое-что изменить в них. Ты назвался корабельным мастером, так что наверняка знаком с принципами их работы.

Я припомнил, как настраивал работу двигателей, когда у нас еще была надежда убежать от пиратов. Воспоминания о том, как дрожала моя рука, поворачивая регуляторы, словно всплыли из глубокой древности, хотя с того момента прошло лишь несколько дней.

– Когда ты сказала «убедил»… – начал я.

– Он нашел способ заставить меня. Это правда, что сочленители способны контролировать болевые ощущения с помощью нейронной блокады. Но только до определенной степени и только в том случае, когда боль имеет физическое происхождение. Если же она возникает в самой голове, в результате реверсивного траления, тогда наша защита бесполезна. – Неожиданно ее взгляд посуровел, словно она призывала меня вообразить хотя бы десятую часть того, что перенесла сама. – Это все равно что запереть входную дверь, когда волк уже пробрался в дом.

– Мне очень жаль. Должно быть, ты прошла через ад.

– Просто довелось испытать боль, – ответила она. – Я не из тех, кого все обязаны жалеть.

Это замечание меня озадачило, но я решил не выяснять.

– Мне пора возвращаться к двигателям, но я зайду позже. А тебе нужно отдохнуть. – Я сдернул с запястья запасной браслет-коммуникатор и положил рядом с ней, так, чтобы могла дотянуться. – Если понадоблюсь, просто позвони. Может, и не сразу, но я приду.

Она подняла руку, насколько позволил ремень:

– А это?

– Я скажу Ван Нессу. Ты пришла в сознание, можешь разговаривать с нами, так что я не вижу в них больше нужды.

– Спасибо, – сказала она. – Иниго – это полное имя? Больше похоже на сокращенное, даже по меркам недоразвитых.

– Иниго Стэндиш, корабельный мастер. А ты так и не ответила, как тебе зовут.

– Я же говорила: мое имя тебе не выговорить. У нас теперь особые имена, основанные на обращениях, которые можно передать только в Транспросвещении. Мое имя – это поток эмпирических символов, цепочка внешних чувственных явлений, выражение особого динамического состояния, которое встречается только в атмосфере определенного вида газовых планет-гигантов. Я сама его выбрала. Мне оно представляется очень красивым и немного печальным, как хайку в пяти измерениях.

– В атмосфере газовых гигантов?

Она настороженно посмотрела на меня:

– Да.

– Замечательно. Тогда я буду называть тебя Погода. Если только не предложишь что-нибудь получше.

Она не предложила, хотя мне и показалось однажды, что до этого едва не дошло. Понравилось ей или нет, для меня она стала Погодой. Вскоре ее так величала уже вся команда, а она сначала с большой неохотой, а потом со смирением снизошла до того, чтобы откликаться.

Я отправился к капитану Ван Нессу и изо всех сил постарался убедить его, что Погода не доставит нам неприятностей.

– И что ты предлагаешь? Разрешить ей свободный проход по всему кораблю?

– Нет, только выпустить ее из клетки.

– Она идет на поправку.

– Но она связана. И вы приставили к ее двери вооруженного сервитора на случай, если она освободится от ремней.

– Это просто дань здравому смыслу.

– Думаю, теперь мы можем ей доверять, капитан. – Я помедлил, с особой тщательностью подбирая слова. – Понимаю, что у вас есть весомые причины для неприязни к таким, как она, но с тех пор сочленители стали другими.

– Разумеется, ей бы очень хотелось, чтобы ты так думал.

– Я поговорил с ней, выслушал ее историю. Она изгой для своего народа и не может вернуться из-за того, что с ней произошло.

– Вот именно, – кивнул Ван Несс с таким видом, будто это доказывало его правоту. – Изгои способны делать странные вещи. Никакая осторожность не будет излишней, когда имеешь дело с изгоями.

– Погода не такая.

– Погода? – повторил с сухим неодобрением. – Стало быть, теперь у нее есть имя?

– Я чувствую, что так будет лучше. Это было мое предложение, а не ее.

– Только не начинай их очеловечивать. Люди всегда совершают эту ошибку. Не успеешь оглянуться, как сочленитель запустит когти тебе в голову.

Я прикрыл глаза, стараясь сохранить самообладание, но разговор определенно сбился с верного курса. С Ван Нессом у меня всегда были прекрасные отношения, граничащие с настоящей дружбой. Но в тот момент, когда он услышал имя Погоды, я понял, что она встанет между нами.

– Я не предлагаю, чтобы мы позволили ей здесь буйствовать, – сказал я. – Даже если снимем ремни, даже если уберем сервитора, все равно можно не подпускать ее к тем частям корабля, где она нам без надобности. Однако я считаю, что Погода способна принести немало пользы. Она рассказала, что капитан Вулидж заставил ее усовершенствовать двигательную систему «Василиска». Не вижу причин, почему бы ей не проделать то же самое для нас, если вежливо попросим.

– Зачем ему было заставлять ее, если ты так уверен, что она охотно сделает это сейчас?

– Я не уверен. Но не понимаю, какой ей резон отказывать нам в помощи, если мы будем относиться к ней по-человечески.

– Как же ты заблуждаешься, – вздохнул Ван Несс. – Она никогда не была человеком. Она была пауком с самого момента создания и такой же сойдет в могилу.

– Значит, вы об этом даже думать не хотите?

– Я согласился взять ее на корабль – одно это уже идет против всех данных богом инстинктов, – проворчал Ван Несс и добавил громче: – И я буду тебе благодарен, Иниго, если ты больше при мне ни разу не упомянешь о пауках. Разрешаю навещать ее, если посчитаешь нужным, но чтобы она и шагу не сделала из той каюты, пока мы не встанем на орбиту.

– Хорошо, – произнес я с краткостью, какая мне прежде не требовалась в разговоре с Ван Нессом.

– Ты по-прежнему отличный корабельный мастер, малыш, – сказал капитан, когда я уже выходил из его каюты. – В этом никаких сомнений. Только не дай этой твари затуманить твой разум. Мне совсем не нравится идея искать по всему космосу человека с такими же способностями, как у тебя.

Я обернулся и, хотя все подсказывало, что лучше бы придержать язык, все-таки выпалил:

– Я ошибался в вас, капитан. Мне казалось, вы никогда не допустите, чтобы вами управляла иррациональная ненависть, как другими ультра. Я считал, что вы выше этого.

– А я с радостью объяснил бы тебе, что у меня не меньше предрассудков, чем у кого угодно. Именно поэтому я и протянул так долго.

– Уверен, что капитан Вулидж считал точно так же.

Это были злые и несправедливые слова – Ван Несс не имел ничего общего с таким чудовищем, как Вулидж, – но я уже не мог остановиться. И едва произнес это, как осознал, что перешел мост, по которому нельзя вернуться обратно, и в этом было больше моей вины, чем Ван Несса.

– Кажется, тебе есть чем заняться, – едва слышно проговорил Ван Несс. – И пока двигатели снова не дадут полную тягу, лучше не попадайся мне на глаза.

Часов через восемь или девять ко мне заглянула Вепс. Увидев ее лицо, я сразу понял, что она принесла дурные новости.

– У нас неприятности, Иниго. Капитан решил, что ты должен это знать.

– А сам он не мог мне сказать?

Вепс расчистила участок стены и вывела на дисплей зеленую пространственную сетку.

– Вот это мы, – ткнула она пальцем в красную точку в самом центре. Потом провела длинным черным ногтем черту до половины расстояния от края. – А здесь есть еще что-то. Оно занырнуло в невидимость по самые гланды, но я все равно засекла его. И что бы это ни было, оно медленно, бесшумно приближается.

Мои мысли тут же переключились на Погоду:

– Это не могут быть сочленители?

– О них я подумала в первую очередь. Но если бы это были сочленители, думаю, я бы их вообще не заметила.

– Тогда с чем же мы столкнулись?

Она постучала ногтем по синему значку, изображавшему новый корабль:

– Еще один рейдер. Может, союзники Вулиджа – а мы знаем, что у него были друзья, – или посторонние, надеявшиеся подобрать наш скелет, после того как Вулидж разделается с нами, а то и стащить у него из-под носа.

– Гиены космоса?

– Не они первые.

– Расстояние?

– Меньше двух световых часов. Даже если они не увеличат скорость сближения, то догонят нас через восемь дней.

– Если только мы не дадим полный ход.

Вепс глубокомысленно кивнула:

– Это может нас спасти. По графику ты должен закончить ремонт через шесть дней, правильно?

– По графику – да, но это не значит, что его можно ускорить. Если чинить на скорую руку, то корабль сломается, как прутик, стоит лишь нагрузить его по-настоящему.

– Но мы так не поступим.

– Да, не поступим.

– Иниго, капитан просто решил, что ты должен знать ситуацию. Но он не собирается на тебя давить или что-то в этом роде.

– Само собой.

– Только вот… мы и в самом деле не хотим задерживаться здесь хоть на секунду дольше, чем необходимо.

Я снял с Погоды ремни и показал, как получить еду и питье из находившегося в каюте раздатчика. Она потягивалась и урчала от удовольствия, сводя и разводя руки и ноги, словно танцовщица, репетирующая сложную программу в крайне замедленном темпе. Когда я вошел, Погода «читала», и выглядело это специфически: лицо неподвижное, только глаза с сумасшедшей скоростью бегают взад-вперед, словно следя за полетом невидимой осы.

– Я пока не могу выпустить тебя из каюты, – сказал я, устраиваясь на откидном табурете возле кровати, на которой сидела, скрестив ноги, Погода. – Но надеюсь, что теперь тебе будет хоть немного терпимей.

– Значит, твой капитан наконец-то понял, что я не собираюсь высасывать его мозги?

– Еще не совсем. Он бы все-таки предпочел, чтобы тебя не было на борту.

– Тогда получается, что ты пошел против его воли.

– Думаю, так и есть.

– Подозреваю, у тебя будут неприятности.

– Он не узнает. – Я вспомнил о неизвестном корабле, подкрадывающемся к нам. – У капитана сейчас голова занята другими вещами. Вряд ли он зайдет к тебе с визитом вежливости просто для того, чтобы приятно провести время.

– Но если все-таки узнает… – Она вскинула подбородок и внимательно посмотрела на меня. – Ты не боишься, что он может с тобой сделать?

– Наверное, должен бояться. Но не выбросит же он меня в открытый космос. Во всяком случае, пока мы не полетим с полной тягой.

– А потом?

– Он сердится. Но, думаю, не убьет меня. На самом деле он неплохой человек.

– Мне послышалось или ты сказал, что его зовут Ван Несс?

– Да, капитан Рейф Ван Несс. – Вид у меня наверняка был удивленный. – Только не говори, что это имя для тебя что-то значит.

– Я слышала его от Вулиджа, только и всего.

– И что о нем говорил Вулидж?

– Ничего хорошего. Но я сомневаюсь, что вашего капитана это расстроит. Должно быть, он здравомыслящий человек. По крайней мере, разрешил взять меня на корабль, хотя и не пригласил пообедать вместе с ним в его каюте.

– Обедать с Ван Нессом – не самое приятное занятие, – ухмыльнулся я. – Лучше насыщаться в одиночестве.

– Он тебе нравится, Иниго?

– У него есть недостатки, но в сравнении с такими негодяями, как Вулидж, он покажется ангелом.

– Но сочленителей он не любит.

– Большинство ультра оставили бы тебя дрейфовать в космосе.

– Возможно. Но я все-таки не могу понять. Если ваш капитан такой же, как большинство ультра, в нем должно быть не меньше машин, чем во мне. По всей вероятности, даже больше.

– Важнее то, как ты используешь машины, – ответил я. – Ультра стараются не увечить свой мозг. Даже если и ставят себе имплантаты, то лишь для возмещения функций, утраченных из-за повреждений или старости. На самом деле их не интересуют никакие улучшения, если ты понимаешь, к чему я клоню. Может быть, именно поэтому их так раздражают сочленители.

Погода сбросила босые ноги с кровати. Ступни у нее были непривычно вытянуты. Она носила тот же обтягивающий костюм с глубоким прямоугольным вырезом на груди, в котором мы видели ее, когда высадились на пиратский корабль. Грудь у нее была маленькая. Девушка казалась костлявой, без единого лишнего грамма мышечной массы, но при этом шириной плеч походила на пловчиху. Хотя сама Погода получила достаточно синяков и шрамов, на ее костюме не было никаких повреждений. Видимо, он был самочинящийся или даже самочистящийся.

– Ты говоришь об ультра так, будто сам не ультра, – сказала она.

– Просто старая привычка вылезла наружу. Хотя иногда мне кажется, что я не одной породы с Ван Нессом.

– Должно быть, твои имплантаты хорошо защищены. Я их совсем не чувствую.

– Это потому, что у меня их нет.

– Брезгуешь? Или просто слишком молод и удачлив, чтобы нуждаться в них?

– Брезгливость тут ни при чем. И я не настолько молод, как тебе кажется. К тому же не могу назвать себя слишком удачливым.

Я поднял механическую руку.

Погода с придирчивым прищуром посмотрела на нее. Я вспомнил, как девушка отшатнулась от меня на «Василиске», и подумал о том, сколько жестокости пришлось ей вынести от железных рук ее прежних хозяев.

– Она тебе не нравится? – спросила Погода.

– Мне больше нравилась старая.

Погода бережно взяла мою руку в свои, казавшиеся такими маленькими, кукольными, когда они поглаживали и ощупывали механический протез.

– И это единственная неорганика в тебе?

– Насколько я знаю, да.

– Но разве это не ограничивает твои возможности? Разве ты не чувствуешь, что остальные члены команды имеют перед тобой преимущество?

– Иногда чувствую. Но не постоянно. Моя работа требует, чтобы я мог забраться туда, куда таким людям, как Ван Несс, нипочем не пролезть. А еще я должен выдерживать такие мощные магнитные поля, которые других разнесли бы в клочья, если только сначала не сварили бы заживо. – Я сжал и разжал металлический кулак. – Бывает, приходится ее отвинчивать. У меня есть пластиковая замена, для тех случаев, когда нужно просто ухватиться за что-то.

– Все-таки она тебе не очень нравится.

– Она делает то, что от нее требуется.

Погода отпустила мою руку, но ее пальцы задержались на металле на мгновение дольше, чем следовало бы.

– Жаль, что она тебе не нравится.

– Я мог бы восстановить руку в какой-нибудь орбитальной клинике, – сказал я. – Но всегда находится что-то еще, что нужно починить в первую очередь. К тому же, если бы не эта рука, многие бы вообще не поверили, что я ультра.

– И ты хочешь остаться ультра насовсем?

– Не знаю. Не сказал бы, что с детства мечтал стать корабельным мастером. Просто так уж вышло, что я здесь.

– А я когда-то мечтала об одном деле, – призналась Погода. – И даже думала, что это в моих силах. Но потом мечта стала недостижимой.

Она взглянула на меня и вдруг сделала нечто неожиданное и чудесное – улыбнулась. Это была не самая непринужденная улыбка из всех, что мне приходилось видеть, но я ощутил ее искренность. И внезапно осознал, что рядом со мной в каюте находится человеческое существо, пусть даже ущербное и опасное.

– И теперь я тоже здесь. Не совсем то, чего я ожидала… Но спасибо тебе, ведь ты меня спас.

– Я уже начал сомневаться, не ошиблись ли мы. Ты ведь, кажется, отказывалась уходить с корабля.

– Отказывалась, – отстраненно сказала она. – Но это уже в прошлом. Ты сделал то, что считал правильным.

– А это было правильным?

– Для меня – да. А для корабля… возможно, и нет.

Она замолчала и нахмурилась, склонив голову набок. В ее глазах сверкнули оливковые огни.

– Куда ты смотришь, Иниго?

– Никуда, – ответил я, резко отводя взгляд.

Держаться подальше от Ван Несса, как он сам советовал, оказалось в последующие дни не самым трудным делом. «Петриналь» был большим кораблем, и пока мы исполняли будничные обязанности, наши с капитаном дороги пересекались редко. Куда сложнее бывало выкроить время, чтобы навестить Погоду, – во всяком случае, столько времени, сколько хотелось бы. График ремонта с самого начала был напряженным, но из-за неизвестного корабля его снова пришлось ускорить, что бы там я ни говорил Вепс. Тяжелая работа начала сказываться, я капля за каплей терял концентрацию. Но все еще верил, что дело будет сделано и мы сможем продолжить полет, как будто с нами ничего не случилось, если не считать гибели в стычке с пиратами членов экипажа и появления одной пассажирки. И как только наберем крейсерский ход, другой корабль, вероятно, отстанет от нас и отправится на поиски более легкой добычи. Был бы он таким же быстрым, как «Василиск», не прятался бы в тени, предоставляя конкурентам взять первый приз.

Однако мой оптимизм оказался неоправданным. Закончив ремонт, я снова прополз по технологическому тоннелю к двигателю правого борта и снова оказался перед шестиугольником с регуляторами мощности. Как и ожидалось, все они горели темно-синим, и это означало, что двигатель работает в безопасном режиме. Я сверился со своим журналом и решил кое-что подрегулировать по мелочи. Все регуляторы должны были сменить цвет на голубовато-зеленый – по-прежнему в пределах безопасного режима, но меня ожидал неприятный сюрприз. Не успел я сдвинуть два из них на долю миллиметра, как они засияли ярко-оранжевым.

Что-то пошло не так.

Конечно же, я перепроверил настройки и убедился, что другие регуляторы остались в прежнем положении. Никакой ошибки не было. Я все быстрей и быстрей перелистывал страницы эксплуатационного журнала в поисках похожих случаев, которые могли бы подсказать, в чем моя ошибка. Но ни одна из прежних чрезвычайных ситуаций ничуть мне не помогла. Я ничего не перепутал при настройке, поэтому оставалось лишь одно объяснение: что-то случилось с самим двигателем. Он работает неправильно.

«Этого не может быть, – убеждал я себя. – Двигатели не могут забарахлить, не могут сломаться. Ничего похожего».

Но что я знал о них? Весь мой опыт работы с С-двигателями ограничивался стандартными операциями в обычных условиях. Но мы ведь побывали в бою с другим кораблем, получили серьезные конструктивные повреждения. Как корабельный мастер, я тщательно следил за состоянием корпуса и лонжеронов, но мне и в голову не приходило, что неисправным может оказаться сам двигатель.

А почему, спрашивается?

Этому есть разумное объяснение. Ведь даже если что-нибудь произойдет, я ничего не смогу сделать. Беспокоиться из-за поломки двигателя сочленителей – все равно что волноваться из-за метеорита, от которого ты все равно не успеешь увернуться, не успеешь сбить его в полете. А значит, лучше не вспоминать о нем, пока не доведется встретиться. Ни один корабельный мастер не лишится сна из-за отказа С-двигателя.

Но мне, похоже, предстояло потерять не только сон.

Даже если бы мы не тревожились из-за неизвестного корабля, у нас все равно хватало неприятностей. Мы были уже слишком далеко от Шивы-Парвати, так что не могли вернуться назад, и все еще летели слишком медленно, чтобы добраться до другой системы. При такой работе двигателей, как сейчас, нам бы потребовался слишком долгий срок, чтобы достичь релятивистской скорости, при которой замедление времени было бы приемлемым. При двадцати пяти процентах от световой нам вместо прыжка продолжительностью в двадцать лет придется ползти все восемьдесят… И для нас на корабле пройдут почти те же самые восемьдесят тоскливых лет. На таком продолжительном отрезке времени криосон превращается в лотерею. Наши капсулы рассчитаны на то, что человек пролежит в заморозке от пяти до десяти лет, а не четыре пятых века.

Мне стало страшно. За какие-то пять минут я прошел путь от спокойствия и самоконтроля до полного отчаяния.

Я не хотел, чтобы вся команда узнала о грозящей нам катастрофе, по крайней мере, до моего разговора с Погодой. Я уже скрестил шпаги с Ван Нессом, но он оставался моим капитаном, и я решил уберечь его от хлопот с перепуганной командой, хотя бы до тех пор, пока не выясню все до конца.

Когда я вошел, Погода не спала. За все это время я ни разу не застал ее спящей. В обычных условиях сочленители вообще не нуждаются в сне, в самом худшем случае они могут на несколько часов отключить определенные функции мозга.

Она читала меня, словно открытую книгу.

– Что-то случилось, да?

И не говорите мне после этого, что сочленители не способны понимать выражение лица. То, что им такое умение не очень-то и нужно, еще не означает, что они забыли, как это делается.

– Я пытался вернуть двигатели на обычную крейсерскую тягу, – сказал я, присев на складной стул. – Но не успел дойти до двух десятых g, как увидел красные огни.

Погода задумалась всего на несколько мгновений, но для нее это, должно быть, равнялось многочасовому размышлению.

– Не похоже, чтобы ты увел двигатели в опасную зону во время погони.

– Так и есть. Прежде все было в порядке. Думаю, один из двигателей получил какое-то повреждение, когда Вулидж нас обстреливал. Внешних подтверждений я не видел, но…

– И не обязательно видеть. Внутреннее строение наших двигателей куда сложней и тоньше, чем обычно думают. Ударная волна могла повредить один из двигателей, особенно если соединительный узел – амортизирующее устройство – до этого успел потерять надежность.

– Такое могло произойти, – согласился я. – Лонжерон уже был перенапряжен.

– Вот тебе и объяснение. Внутри двигателя что-то сломалось или оказалось в опасной близости к поломке по оценке самого двигателя. Так или иначе, было бы самоубийством наращивать тягу выше нынешнего уровня.

– Погода, нам нужны оба двигателя, причем работающие на обычной мощности.

– Я догадалась.

– Ты можешь нам чем-нибудь помочь?

– Думаю, очень немногим.

– Но ты должна разбираться в двигателях, иначе не пригодилась бы Вулиджу.

– У Вулиджа двигатели не были повреждены, – терпеливо объяснила она.

– Понимаю. Но ты все же заставила его двигатели работать лучше. Неужели ничего не сможешь сделать для нас?

– Прямо отсюда – вообще ничего.

– Ну а если тебе разрешат подойти поближе к двигателям… это что-нибудь изменит?

– Трудно сказать, пока я нахожусь здесь. К тому же твой капитан ни за что не выпустит меня из этой каюты.

– А если выпустит?

– Я бы сделала это для себя.

– И это все, что ты можешь предложить?

– Ну, хорошо, может быть, я сделала бы это для тебя. – Она явно почувствовала себя неловко после таких слов, как будто нарушила какой-то глубоко личный код, до того момента остававшийся нетронутым. – Ты добр ко мне. Я знаю, Ван Несс зол на тебя из-за того, что ты пытался облегчить мне жизнь в этой клетке. Но тебе необходимо понять кое-что очень важное. Ты можешь заботиться обо мне, можешь даже думать, что я тебе нравлюсь. Но я не могу ответить тебе тем же. – Погода помолчала в нерешительности, слегка приоткрыв рот. – Ты ведь знаешь, что мы считаем вас примитивными. И не без причины. Те эмоции, которые я испытываю… то, что происходит в моей голове… это просто несопоставимо с тем, что ты мог бы назвать любовью, привязанностью или даже дружбой. Свести все к этим понятиям – все равно что…

Она запнулась и не смогла договорить.

– Все равно что принести жертву?

– Ты хорошо ко мне относился. Но я действительно чем-то похожа на погоду. Ты можешь восхищаться мной, даже по-своему любить, но я не в состоянии отплатить тебе любовью. Ты для меня как фотография. Я вижу тебя насквозь, рассматриваю под разными углами. Ты забавляешь меня. Но в тебе нет той глубины, что могла бы меня очаровать.

– Любовь – это больше, чем просто очарование. И ты сама сказала, что находишься на полпути к тому, чтобы снова стать человеком.

– Я сказала, что не могу больше быть сочленительницей. Но это еще не значит, что я когда-нибудь стану такой, как ты.

– А ты попытайся.

– Ты не понимаешь нас.

– Но хочу понять!

Погода плотно закрыла глаза:

– Давай не будем… забегать вперед, хорошо? Я только хотела оградить тебя от необязательной боли. Но если мы не заставим корабль лететь, как нам нужно, об этом ты будешь беспокоиться в последнюю очередь.

– Я знаю.

– Тогда, может быть, нам стоит вернуться к разговору о двигателях? Повторяю, все это ничего не будет значить, если Ван Несс не захочет мне доверять.