Текст книги "Ковчег спасения. Пропасть Искупления"

Корвет подчинился, и на смену Ремонтуару пришла Фелка. Вот это да! Клавэйн не особо гадал, кто именно отправился за ним в погоню. Достаточно и того, что среди преследователей уж точно присутствует Скади. Она тщательно проверит исправность предназначенной для уничтожения дезертира ракеты и не сочтет зазорным лично отдать приказ о ликвидации. Ремонтуар полетел ради Гнезда, которое считает, что именно ему надлежит исполнить тяжелый долг, что лишь он достаточно квалифицирован для поимки старого друга.

Но Фелка? Ее Клавэйн уж точно не рассчитывал обнаружить среди охотников на человека.

Голос Фелки выдавал усилия, требующиеся для разговора и дыхания при четырех g.

– Клавэйн, ради бога, остановись… Тебя хотят убить. Непохоже, чтобы ты был нужен Скади живым. Конечно, она совсем не прочь сперва отомстить, ткнуть носом в сделанное…

– И что ж я такого сделал? – недоуменно спросил Клавэйн у изображения.

– Короче говоря, в ее руках ты долго не проживешь. Но если повернешь назад, уведомишь Материнское Гнездо, что сдаешься, у тебя будет шанс. Клавэйн, ты меня слушаешь?

Она протянула руку, пошевелила пальцами перед камерой, будто касаясь невидимого лица, изучая его черты в тысячный раз.

– Я хочу, чтобы ты вернулся домой живым и здоровым. Даже не осуждаю за побег. Я во многом сомневаюсь и не думаю, что сама бы…

Она запнулась, потеряв нить суждения, помолчала, собираясь с мыслями.

– Клавэйн, сейчас скажу тебе кое-что… Может, это покажется важным, повлияет… Я раньше не говорила, но теперь, кажется, подошло время. Думаешь, я циничная? Наверное. Я хочу, чтобы ты вернулся. Только по этой причине и обратилась к тебе. Надеюсь, ты меня простишь.

Клавэйн ткнул пальцем в стену корвета, веля уменьшить громкость музыки. Повисла горькая, щемящая сердце тишина.

Фелка вновь заговорила:

– Это случилось на Марсе, когда ты попал в плен к Галиане. Она продержала тебя пять месяцев и выпустила. Ты должен помнить, что тогда происходило.

Он кивнул. Конечно, для таких воспоминаний четыре века – пустяк.

– Гнездо Галианы обложили со всех сторон. Но она не сдавалась. Строила планы на будущее, хотела привлечь новых сторонников. Но Гнезду не хватало генетического разнообразия. Она хваталась за любую новую ДНК. Ты не занимался с ней любовью на Марсе, но получить образцы нетрудно. Донор и не заподозрит.

– И? – прошептал он.

– Когда ты перешел на нашу сторону, Галиана объединила твою ДНК со своей. Из этого генетического материала я и произошла. Хоть и рождена в искусственной матке, я дочь Галианы. И твоя.

– Следующее сообщение! – приказал Клавэйн корвету, не желая слушать дальше.

На него слишком много навалилось вдруг. Кое-что невозможно понять и принять сразу, хотя Фелка сказала лишь то, о чем он давно подозревал. И молился, чтобы это оказалось правдой.

Других сообщений не было.

Испугавшись, Клавэйн приказал отмотать назад, воспроизвести послание Фелки снова, но корабль, исполняя приказ, тщательно стер запись. Осталось лишь то, что сохранилось у самого Клавэйна в памяти.

Он долго сидел в тишине. Как же далеко его занесло от дома, от друзей. Летит к врагу, чтобы совершить то, в правильности чего не уверен. Вполне возможно, он скоро умрет и останется в памяти народа как предатель. Даже противник не окажет ему посмертного уважения. А еще слова, долетевшие сквозь космическую стужу, вонзились в сердце. Простившись с Фелкой, он убедил себя, что больше не думает о ней как о дочери. Но теперь услышал от нее правду. И если не повернет назад, больше ее не увидит. Никогда.

Но выбор сделан, и пути назад нет.

Клавэйн заплакал.

Глава шестнадцатая

Торн осторожно ступил на борт «Ностальгии по бесконечности». Вертел головой, осматривал все с лихорадочным интересом, не желая упустить ни единой детали, способной выдать подвох, обман, несоответствие рассказанного реальности. И моргнуть боялся: а вдруг не заметит мелочь, способную раскрыть колоссальную фальшь? Может, женщины – как фокусники, отвлекающие внимание публики? Может, им только того и нужно, чтобы Торн размяк и утратил бдительность?

Напрасные подозрения. Трудно подделать полет на шаттле, но даже если эта парочка и умудрилась, то звездолет уж точно настоящий.

Несомненно, Торн в космосе, на борту колоссального субсветовика, легендарного корабля триумвира. Тут и сила тяжести ощущалась по-другому.

– Да, вы бы сами не сделали этого и за сотню лет, – пробормотал он, шагая рядом с женщинами. – Даже с помощью ультра. И вообще, какой смысл втирать мне очки?

– Значит, вы уже готовы поверить нам? – спросила инквизитор.

– Вам удалось завладеть кораблем, с этим не поспоришь. Причем большим, судя по увиденному мною, никак не меньше «Лореана». Но и он вряд ли вместит двести тысяч «спящих».

– Ему и не потребуется, – сказала другая женщина. – Это же эвакуация, а не круиз. Наша задача – увезти людей с Ресургема. Самых слабых погрузим в криосон, а большинству придется бодрствовать в крайне стесненных условиях. Не бог весть какое удовольствие, но чертовски лучше смерти.

С этим тоже не поспоришь. Торн и сам отнюдь не планировал комфортабельного путешествия для населения целой планеты.

– Как думаете, сколько времени придется провести здесь людям до возвращения на Ресургем?

Женщины переглянулись.

– Боюсь, о возвращении даже речи быть не может, – ответила старшая.

Торн пожал плечами:

– Мы прилетели на голый камень. Если потребуется, все начнем сначала.

– Под вопросом само существование планеты. – Женщина стукнула кулаком о стену. – Но здесь мы сможем содержать людей весь необходимый срок: хоть годы, хоть десятилетия.

– Но мы можем перелететь в другую звездную систему, – заметил Торн. – Все-таки это субсветовик.

Женщины не ответили.

– Я по-прежнему хочу знать, чего вы так испугались.

Старшая, назвавшаяся Ириной, спросила:

– Торн, вас кошмары не мучают?

– Нет, сплю вполне нормально.

– Боюсь, это ненадолго. Раз хотите узнать, ступайте за мной.

Когда пришло сообщение, Антуанетта еще находилась на «Буревестнике», проверяла бортовые системы. Каботажник стоял в доке на «карусели» Новый Копенгаген. Ремонтники успели устранить большинство серьезных повреждений и нейтрализовать влияние оставшихся. Ксавьеровы помощники трудились не покладая рук, поскольку ни он, ни Антуанетта не могли задержаться в доке даже на один лишний час. Обезьяны согласились работать, несмотря на то, что прочие гиперприматы на «карусели» или забастовали, или поголовно слегли, подцепив таинственный вирус, в одночасье преодолевший с десяток иммунных барьеров.

Ксавьер заметил: приматы явно сочувствуют и хотят помочь. Они не любили Феррисвильскую конвенцию, а насмотревшись, как полиция преследует Ксавьера и Антуанетту, исполнились желанием нарушить профсоюзные правила. Конечно, недаром – Ксавьеру предстояло заплатить бригаде гораздо больше, чем ему хотелось бы. Однако отец Антуанетты частенько говаривал: «Скупой платит дважды». И она эту простую житейскую мудрость твердо усвоила.

Когда консоль запищала, Антуанетта проверяла установки распределения полей в токамаке, зажавши в зубах карандаш, а под мышкой – компад. Сразу подумала, что не туда ткнула и вызвала ошибку в судовой системе управления.

Заговорила, не выпуская изо рта карандаш. Знала: Зверь разберет и такое бормотание.

– Эй, Зверь, исправишь?

– Юная леди, это сигнал прибытия внешнего сообщения.

– От Ксавьера?

– Нет, юная леди, не от мистера Лиу. Насколько я могу судить, оно прибыло из-за пределов «карусели».

– Значит, от полиции. Забавные эти копы. Обычно же не звонят, просто появляются, будто какашка на пороге.

– Юная леди, похоже, это и не полиция. Осмелюсь предположить, что разумнее всего было бы просто прослушать сообщение.

– Ах ты, умная шестеренка… – Антуанетта вынула изо рта карандаш, сунула за ухо. – Зверь, перекачай его на компад.

Картинка с данными по токамаку отодвинулась, на ее месте возникло составленное из крупных пикселей лицо. Отправитель, несомненно, хотел обойтись минимальной шириной частотной полосы. Однако лицо это девушка узнала сразу.

– Антуанетта, это снова я. Надеюсь, вы благополучно добрались домой. – Невил Клавэйн замялся, скребя в бороде. – Я передаю это сообщение через пятнадцать ретрансляторов. Некоторые из них пережили эпидемию, а есть и еще древнее, из эпохи Американо. Так что качество может быть не ахти. Боюсь, возможности ответить у вас нет, а у меня нет возможности послать еще одно сообщение. В прямом смысле это мой последний шанс. Мне нужна ваша помощь. Очень. – Он смущенно улыбнулся. – Знаю, что вы думаете: ведь обещал убить, если встретимся снова. Я это сказал всерьез. Хотел, чтобы и вы приняли это всерьез и не ввязывались в неприятности. Искренне надеюсь, что вы поверите мне – и согласитесь исполнить мою просьбу.

– Вашу просьбу? – спросила она, ошеломленная, глядя в компад.

– Антуанетта, я прошу вас прилететь и спасти меня. Понимаете, я в большой беде.

Дальше послание не содержало ничего особенного. Клавэйн просил о несложном, Антуанетта вполне могла помочь. Он и координаты дал точные, искать не нужно. Конечно, времени в обрез и риск немалый, не говоря уже о рискованности общения с Клавэйном. Но все в пределах возможного, причем без особого труда. Сразу видно: Клавэйн заранее продумал детали, предвидел возражения, вероятные проблемы. Удивительно, как он обстоятельно все просчитал.

Но хоть придумано здорово, какая, к черту, разница? Это же письмо от Клавэйна, Фарсидского Мясника, в последнее время упорно вторгавшегося в кошмары Антуанетты, воплощая прежде безликий ужас паучьих камер обработки пленных. Он склонялся над нею, управлял блестящими машинами, погружающимися в ее обнаженный мозг.

И не важно, что он спас ей жизнь.

– Да ты шутишь, старик! – буркнула Антуанетта.

Клавэйн плыл в одиночестве сквозь пространство, глядя вслед уходящему на автопилоте корвету. Тот уменьшался медленно, но неуклонно, и вот уже его стрелообразный силуэт трудно отличить от далекой слабой звезды. Затем полыхнул главный двигатель, выдал струю яркого синего пламени, направленного в сторону преследующего «Паслена». Клавэйн полагал, что сумел определить его положение с достаточной точностью. Корвет разгонялся мощно. Если бы пассажир остался на борту, неминуемо был бы раздавлен. Клавэйн глядел вслед, пока голубой огонь не превратился в едва заметную искру на фоне звезд. Затем Клавэйн моргнул и уже не смог отыскать свет корабля.

Он остался в одиночестве, горше которого и не придумать.

Хотя теперь корвет выжимал из двигателей все мыслимое, он должен был выдержать и спустя несколько часов прибыть в точку, где его скорость и положение совпадут с ожидаемыми экипажем «Паслена». Тяга уменьшится до пределов, позволяющих нести пассажира-человека. Скади опять засечет выхлоп и отметит его неравномерность, указывающую на нестабильную работу двигателя. Клавэйн приложил все усилия, чтобы она расценила ситуацию именно так.

Последние пятнадцать часов он терзал двигатели, сознательно пренебрегал техникой безопасности, сняв ограничения. При всей лишней массе на борту – оружие, топливо, механизмы жизнеобеспечения – потолок ускорения ненамного превышал порог человеческой выносливости. Конечно, можно было разогнаться до пределов возможного, но Клавэйн хотел внушить Скади, что он уже и так достиг своего «потолка».

Он не сомневался, что Скади внимательно наблюдает за выхлопом корвета, ожидая возможной ошибки. Потому взломал систему управления двигателем и сымитировал признаки неизбежной скорой аварии. Заставил двигатель хаотично повышать температуру, позволяя не среагировавшим примесям загрязнять сопло, искажать струю выхлопа – показывать типичную картину приближения взрыва.

Через пятнадцать часов он спровоцировал стохастическую нестабильность, вызвавшую отказ реактора. Скади распознает произошедшее – такая авария описана во многих учебниках – и подумает, что Клавэйну не повезло. Мог бы умереть мгновенно, в яркой вспышке аннигиляции. А теперь его догонят, и смерть растянется, будет мучительной, страшной. Если Скади распознает тип аварии, она придет к выводу, что роботам корвета потребуется десять часов на ремонт. И то он окажется неполным – стопроцентное восстановление после таких аварий достижимо лишь в доке. Возможно, Клавэйн и сумеет снова запустить аннигиляционный процесс, но полной тяги уже не выжмет. Самое большее шесть g, и то недолго.

Как только Скади вновь обнаружит струю выхлопа и заметит нестабильность в работе двигателей, она решит, что удача в кармане. И не узнает, что десять часов дрейфа Клавэйн использовал не для ремонта, а для собственной высадки в подходящем месте.

Перед тем как покинуть корвет, он послал сообщение Антуанетте Бакс, позаботившись о том, чтобы сигнал не перехватила ни Скади, ни другие потенциально враждебные стороны. Сообщил, где будет дрейфовать и сколько времени сможет протянуть в легком скафандре без мудреной системы переработки отходов. По расчетам, она вполне успеет прибыть вовремя и вывезти его из зоны боевых действий до того, как Скади заподозрит неладное. Антуанетте следовало посетить указанный объем пространства, просканировать его радаром и заметить дрейфующего космонавта.

Все же это был огромный риск. Во-первых, она должна согласиться; во-вторых, безотлагательно вылететь. Если решит, что это блеф, или промедлит пару дней, Клавэйн умрет.

Теперь он целиком в ее власти.

Клавэйн сделал все возможное, чтобы увеличить автономность скафандра. Использовал крайне редко вызываемые нейропрограммы, замедляющие метаболизм, позволяющие обойтись минимумом кислорода и энергии. Не было смысла оставаться в сознании, разве что ради мучительных сомнений, надежд и страхов.

Вися среди пустоты, он приготовился заснуть. Подумал напоследок о Фелке, о ее послании, о том, что вряд ли они снова увидятся. Лучше бы ее слова оказались ложью. Хотя…

Клавэйн так и не решил окончательно, как отнестись к ее признанию. Надеялся, что она сумеет примириться с его дезертирством, не возненавидит, не разозлится за то, что не внял ее просьбам.

Четыре века назад он перешел на сторону сочленителей, веря, что это правильный поступок. Тогда почти не было времени обдумать последствия дезертирства. Настал момент, когда необходимо было делать выбор. Он знал: обратного пути нет.

Теперь случилось то же самое. Момент настал – и Клавэйн использовал его в полной мере, представляя себе возможные последствия, допуская, что совершил ошибку. Страхи могут оказаться самообманом, бредом, паранойей дряхлого, отжившего свое старца. Пусть. Он не сомневался: сейчас надо выполнять принятое решение.

Всю жизнь Клавэйн шел ва-банк. Делал выбор – и любыми путями достигал цели. И будет так поступать, пока жив.

Вспомнилось, как на Марсе он лежал в воздушном кармане под руинами. Тогда уже минуло четыре месяца с начала кампании на плато Фарсида. Клавэйн вспомнил кота со сломанной спиной. Он не давал твари умереть, делился едой и водой, хотя жажда, будто кислота, самому разъедала глотку и рот. И голод мучил сильнее, чем раны. Вскоре после того, как обоих вытащили из-под кучи щебня, кот околел. Может, гуманней и разумней было бы позволить ему умереть раньше, не растягивать наполненное болью существование на несколько дней. Однако Клавэйн не сомневался: если бы подобное случилось опять, он все равно не дал бы животному погибнуть. И дело не в том, что забота о коте отвлекала от боли и страха. За этим стояло большее. Что именно – описать словами он не мог, но чувствовал: это оно толкало сейчас к Йеллоустону, заставляло искать помощи у Антуанетты Бакс.

Одинокий, обуреваемый страхом, посреди холодной пустоты Невил Клавэйн погрузился в беспамятство.

Глава семнадцатая

Женщины привели его в рубку на борту «Ностальгии по бесконечности». Посреди помещения высился, будто огромное глазное яблоко, сферический дисплей. Торну казалось, что его изучают, рассматривают. И не только глаз-дисплей – весь корабль уставился с хищным интересом и немалой злобой. Но и Торн внимательно рассматривал окружающее и повсюду замечал следы повреждений. Даже сфера, очевидно, была отремонтирована недавно и наспех.

– Что здесь произошло? – спросил Торн. – Похоже на перестрелку.

– Вряд ли мы узнаем в точности, – ответила инквизитор Виллемье. – Ясно, что команда вовсе не так дружна во время вызванного Силвестом кризиса. По данным обследования можно заключить: на борту началась распря.

– Мы всегда это подозревали, – добавила женщина, назвавшаяся Ириной. – Подспудно в команде зрело напряжение. Кажется, случившееся у Цербера-Гадеса стало последней каплей. Наверное, вспыхнул мятеж и люди перебили друг друга, предоставив кораблю самому заботиться о себе.

– Как удобно для нас.

Женщины переглянулись.

– Может, приступим к делу? – предложила Виллемье.

Запустили видеоролик. В сфере-дисплее появилась голограмма. Торн догадался, что это результат обработки данных, поступивших от корабельных приборов. Получился вид сверху на всю систему звезды Дельта Павлина.

– Вы должны кое-что понять и твердо усвоить, – сказала Ирина. – Это трудно, но необходимо.

– Говорите.

– Человечество сейчас стоит на краю катастрофы. Ему грозит тотальное истребление.

– Сильно сказано. Надеюсь, вы сможете обосновать.

– Да, я обосную. Но прежде добавлю: истребление начнется отсюда, с Дельты Павлина. И не закончится, пока наша культура не будет полностью искоренена.

Торн не сдержал улыбку:

– Значит, Силвест был прав?

– Он не имел конкретного представления об угрозе, не знал, что надо предпринять. Но был прав в одном: цивилизация амарантийцев пала жертвой чужаков. А их приход был вызван тем, что амарантийцам удалось выйти в космос и овладеть техникой межзвездных путешествий.

– То же самое грозит случиться и с нами?

– Да. Нас хотят истребить по-другому – но те же самые пришельцы.

– И кто же они?

– Машины, – сказала Ирина. – Путешествующие в космосе неимоверно древние механизмы. Миллионы лет они ждут в пустоте, пока новый разум не нарушит галактическую тишину. Машины существуют единственно для того, чтобы отыскивать зародившуюся разумную жизнь и уничтожать ее. Мы зовем их ингибиторами.

– И теперь они здесь?

– Данные наблюдений подтверждают это.

Женщины показали голографический фильм о прибывшей с систему орде ингибиторов, занявшихся разборкой трех небесных тел. Ирина поделилась подозрением насчет Силвеста, который активировал ловушку. Возможно, сейчас к системе спешат новые орды, зарегистрировавшие волновой фронт сигнала.

Торн смотрел, как гибнут планеты: металлическая и другие, каменные. Машины роились, множились на поверхности лун, покрывали их корой индустриальных построек. С экваторов били фонтаны переработанной материи. У планет, словно у яблок, вырезали сердцевину. Выброшенное вещество направлялось в пасти трех гигантских перерабатывающих агрегатов, кружащих по орбитам умирающих небесных тел. Потоки обработанной материи, собранные в комки, выбрасывались в межпланетное пространство, где медленно, плавно выписывали параболы.

– Это лишь начало, – сказала Виллемье.

Видео показало, как три потока материи сойдутся в одной точке пространства, лежащей на орбите наибольшего газового гиганта системы – и он достигнет этой точки в тот же момент, что и потоки.

– Выяснив, куда летят три переработанные планеты, мы обратили внимание и на гигант, – пояснила Ирина.

Заметить ингибиторов было трудно. Но она не пожалела труда на поиски и обнаружила меньший рой машин близ гиганта. Долгое время этот рой висел неподвижно, ожидая прибытия сотен триллионов тонн сырья.

– Не понимаю, – сказал Торн. – Вокруг газового гиганта достаточно лун. Зачем лишний труд?

– Спутники гиганта – неподходящий материал, – объяснила Ирина. – Такая луна обычно состоит из небольшого каменного ядра, окруженного толстой ледяной или жидкой оболочкой. Ингибиторам нужен металл, вот и пришлось искать далекие спутники.

– И чем они намерены заняться сейчас?

– Еще кое-что соорудить, – ответила Ирина. – Огромное. Требующее сотен триллионов тонн материи.

– И когда это началось? – спросил Торн, глядя на дисплей. – Когда потоки достигли гиганта?

– Три недели назад. И конструкция уже принимает отчетливую форму.

Ирина ткнула пальцем в браслет, увеличивая изображение ближайших окрестностей гиганта.

Бо́льшая часть планеты оставалась в тени. Но над освещенным сектором – матово-белым полумесяцем, разлинованным светло-коричневыми и охряными полосами, – висела странная арка длиной, должно быть, в несколько тысяч километров. Ирина увеличила изображение.

– Насколько можно судить, это твердое тело, – заметила Виллемье. – Дуга круга радиусом в сто тысяч километров. Она находится на экваториальной орбите и удлиняется.

Ирина увеличила снова, сфокусировав на участке точно посреди дуги. Там виднелась припухлость, ромбовидный нарыв. Женщина повозилась с браслетом, и припухлость заполнила дисплей, предстала во всех деталях.

– Это вполне себе спутник, – пояснила Ирина. – Ледяной шар в несколько сот километров диаметром. Машины вывели его на круговую экваториальную орбиту, при этом спутник не разлетелся вдребезги от приливных сил. Затем внутри что-то построили – видимо, перерабатывающий материю агрегат. Один из подходящих к гиганту потоков падает в отверстие на спутнике, вон там. А что делается внутри, трудно представить. Известно одно: из полюсов вдоль орбиты выступают тубулярные структуры. Отсюда они кажутся волосками, а на самом деле каждый в пятнадцать километров диаметром. Протянулись уже на семьдесят тысяч километров и растут со скоростью двести восемьдесят километров в час.

Ирина кивнула, заметив изумление и недоверие на лице Торна.

– Да, вы не ослышались. Видимая вами дуга – результат десяти последних стандартных дней. Мы имеем дело с силой, какую раньше и представить не могли. Наши машины могут превратить богатый металлами астероид в космический корабль за несколько дней, но это, по меркам ингибиторов, допотопная медлительность.

– За десять дней… – прошептал Торн растерянно, чувствуя, как по спине бегут мурашки. – Думаете, дуги будут расти, пока не соприкоснутся?

– Похоже на то. При сохранении нынешней скорости это случится через девяносто дней. Может, даже чуть раньше.

– Три месяца. Вы правы – нам не успеть. Мы бы не справились с эвакуацией за девяносто дней даже в лучшие времена. Но зачем это все? Какой смысл опоясывать кольцом газовый гигант?

– Мы не знаем. Пока. – Ирина кивнула в сторону дисплея. – Продолжим?

– Покажите, – попросил Торн. – Я хочу видеть все.

– Вам вряд ли понравится.

Она показала остальное: как три потока материи, летящих практически по баллистическим траекториям – словно бросаемый в космическую пустоту щебень, – останавливаются невидимыми отсюда машинами у газового гиганта, как разворачиваются, направляются к месту обработки. Потоки резко изогнулись. Один пошел к спутнику, исторгавшему из себя тонкие дуги. Другие уходили к зияющим на других спутниках жерлам. Эти спутники были опущены на орбиты чуть выше облачного слоя; в такой близости от гиганта их неизбежно должны были разорвать на части приливные силы.

– Что происходит на двух других лунах? – спросил Торн.

– Посмотрите сами, – предложила Ирина. – Может, увидите в этом больше смысла, чем мы.

Разобраться в сути происходящего действительно было непросто. Из каждого нижнего спутника выступала в направлении, противоположном их движению по орбите, тонкая нить – похоже, такого же диаметра, что и выпускаемая верхним спутником. Обе нижние «нити» плавно изгибались и уходили в атмосферу, словно гибкие трубы, укладываемые на дно моря. За точками вхождения в атмосферу тянулся шлейф бурлящих облаков длиной много тысяч километров.

– Насколько можно видеть, наружу эти штуковины не выходят, – сказала Виллемье.

– С какой скоростью их укладывают?

– Трудно сказать, ведь на «нитях» никаких рисок нет. И мы не можем измерить доплеровское смещение, не выдав своего присутствия. Но ясно, что потоки материи, идущие ко всем трем спутникам, приблизительно одинаковы, и диаметр выходящих «нитей» тот же.

– И погружают их в атмосферу, скорее всего, с той же скоростью, с какой формируется орбитальная дуга? Двести восемьдесят километров в час, или около того, – заключил Торн, вглядываясь в лица женщин. – Как думаете – зачем?

– Понятия не имеем, – призналась Ирина.

– Но считаете, что это не к добру?

– Да, Торн, именно так мы и считаем. Могу предположить: мы видим лишь часть общей картины, причем эта картина очень и очень велика.

– И эта часть общей картины подсказала вам, что нужно эвакуировать Ресургем?

– Да. У нас еще есть время. До замыкания наружного кольца – восемьдесят дней. Но вряд ли неприятности начнутся сразу после. Скорее всего, начнется новое строительство, и оно может потребовать не меньше времени. Допустим, у нас несколько месяцев в запасе.

– Но именно что месяцев, не лет.

– А на эвакуацию Ресургема требуется полгода.

Торн вспомнил сухую математику, предложенную женщинами: длительность полетов, вместимость шаттлов, затраты времени на погрузку и разгрузку. Да, согласно этим цифрам, можно уложиться в полгода, но ведь они не принимают в расчет человеческий фактор. Люди не ведут себя как послушный бессловесный груз. В особенности люди, которых последние полвека безжалостно угнетали и запугивали.

– Прежде вы говорили, что у нас есть пара-тройка лет на эвакуацию.

Виллемье улыбнулась:

– Нам пришлось немножко солгать – для пользы дела.

Позднее женщины провели гостя по коридорам к ангару, где содержался орбитальный флот. Маршрут показался Торну нарочито долгим, запутанным. В ангаре висели на стапелях атмосферные шаттлы и шлюпки для сообщений между кораблями, частью похожие на изящных тонкотелых акул, частью на раздутых, с плавниками-колючками рыб-ангелов. Большинство судов было слишком мало для помощи с эвакуацией, но Торна все равно впечатлило их изобилие.

Женщины помогли облачиться в скафандр, чтобы гость мог сам облететь ангар и осмотреть суда, предназначенные для перевозки населения с Ресургема на борт «Ностальгии по бесконечности». Если бы и остались к этому времени малейшие подозрения насчет обмана, теперь они бы уж точно рассеялись. Огромность трюма, ряды судов не позволяли усомниться в реальности происходящего, – по крайней мере, в реальности существования субсветовика.

И все же, все же…

Торн видел корабль собственными глазами, ступал по его коридорам, ощущал разницу между его искусственной, создаваемой вращением гравитацией и привычной с детства гравитацией Ресургема. Но вот насчет угрозы… Тут-то и виделся подвох. Женщины показали многое, но далеко не все. Сведения об угрозе он получил из вторых рук, отфильтрованные, обработанные.

Торн принадлежал к тем людям, которые предпочитают всегда докапываться до сути. Конечно, он мог потребовать дополнительных доказательств, но какой в этом смысл? Даже если выпустят наружу, на корпус корабля, и дадут телескоп, чтобы следить за газовым гигантом – ведь и тут могут подстроить, не дадут увидеть нежелательное, заставят думать именно так, как хочется им. Если даже он заметит некое изменение в свете, исходящем от этого куска космического вещества, то сам интерпретировать происходящее не сумеет. И уж тем более связать с деятельностью черных машин-пришельцев. Придется верить женщинам на слово.

А верить на слово Торн не любил.

– Ну и как? – осведомилась Виллемье, помогая ему выбраться из скафандра. – Полагаю, вы увидели достаточно, чтобы понять: мы не лжем. Чем скорее доставим вас назад, на Ресургем, тем скорее приступим к эвакуации. Как говорится, время – деньги.

Он кивнул, глянув на маленькую женщину с глазами цвета бурого дыма. Опасную женщину.

– Вы правы. Я увидел достаточно, чтобы убедиться: если вы и лжете, то не обо всем.

– И какой вывод?

– Этого мало.

– Почему?

– Инквизитор, многое из того, во что я должен поверить, известно лишь с ваших слов. Слишком многое.

В ее голосе прозвучала неприкрытая угроза:

– Торн, вы видели свое досье. Там достаточно улик, чтобы отправить вас прямиком к амарантийцам.

– Не сомневаюсь. Если хотите, предоставлю и новые улики. Но это же ничего не изменит. Я не поведу людей в то, что здорово смахивает на устроенную правительством ловушку.

– Вы все еще считаете это подделкой? – Ирина издала странный кудахтающий звук.

– Я всего лишь хочу, чтобы у меня не осталось сомнений. Никаких.

– Но мы же показали, чем занимаются ингибиторы.

– Показали некие данные, выведенные на дисплей. У меня нет объективного свидетельства в пользу существования машин-пришельцев.

– О господи! – Виллемье смотрела на Торна удивленно и раздосадованно. – Что еще показать вам?

– То, что позволит поверить целиком и полностью. Как вы это сделаете, меня не заботит.

– Торн, на это нет времени!

Он заколебался. Виллемье говорила с таким нетерпением, с такой искренней озабоченностью и тревогой, что он почти поверил. Почти.

Похоже, ей по-настоящему страшно…

Торн повернулся в сторону ангара и спросил:

– Может одна из этих птичек доставить нас поближе к газовому гиганту?

Война Рассвета произошла из-за металлов.

Почти все тяжелые элементы в наблюдаемой Вселенной родились в недрах звезд. Большой Взрыв произвел почти исключительно водород, гелий и литий. Но каждое поколение звезд обогащало палитру элементов. Массивные светила собирали элементы легче железа в тщательно сбалансированных природой реакциях термоядерного синтеза, усложняя каскад реакций по мере того, как выгорали более легкие элементы и оставались преимущественно тяжелые. Когда очередь подходила к кремнию, наступил финал звездной жизни. Конечный результат выгорания кремния – железная оболочка вокруг ядра звезды. Но железо уже не вступает в реакцию синтеза. Выгорание кремния длилось едва ли сутки. Затем светило постигала катастрофическая неустойчивость – и звезда обрушивалась внутрь себя под собственной тяжестью. Отражающиеся, усиливающиеся ударные волны разбрасывали останки светила по космосу, и в течение краткого времени звезда горела ярче всех прочих в Галактике.

Сверхновая создает россыпь новых элементов: железа, кобальта, никеля, множество радиоактивных изотопов. Рождается туманность, распространяющаяся на многие звездные системы – и дающая материал для нового поколения звезд и планет. Близлежащая туманность, будучи возмущена ударной волной от сверхновой, собирается в сгустки. Они, уже обогащенные тяжелыми элементами от взрыва предыдущей сверхновой, в свою очередь сжимаются под действием собственной, пока еще слабой гравитации. Образуются плотные горячие «звездные колыбели», места рождения ярких молодых звезд. Некоторые – относительно прохладные карлики – выжигают свое вещество так медленно, что могут пережить и саму Галактику. Другие – сверхмассивные, быстро горящие гиганты – проживают звездную жизнь, по галактическим меркам, в мгновение ока. В агонии они, взрываясь, рассеют еще больше металлов по космосу – и дадут начало новым звездам.