Текст книги "Ковчег спасения. Пропасть Искупления"

До зарождения жизни ничто не мешало этому процессу. Галактику испещряли взрывы сверхновых, с каждым увеличивался запас сырья для образования планет – и самой жизни. Но постоянное обогащение тяжелыми элементами по Галактике распределялось неравномерно. В областях, удаленных от центра, сверхновые взрывались гораздо реже, чем в кишащих звездами ядрах.

Потому первые каменистые, пригодные для развития жизни миры появились поблизости от центра Галактики. Там уровень концентрации металлов перевалил за порог. Там же, в пределах тысячи килопарсеков от центра, возникли первые культуры, овладевшие техникой межзвездных путешествий. Они обследовали безжизненные просторы вокруг себя, посылали экспедиции за тысячи световых лет, воображали себя единственными, уникальными – любимцами, избранниками природы. Достигали того, что считали могуществом. Страдая от одиночества, мнили себя владыками мироздания.

Но не все было так просто и прямолинейно. Разумная жизнь возникала не только вблизи центра, в одну галактическую эпоху, в пределах пояса звезд с подходящими планетами. Области с высоким содержанием металлов, позволяющие развиться строящим машины культурам, попадались и в холодной зоне. Статистические флуктуации в распределении тяжелых элементов создавали цивилизации звездоплавателей даже там, где по идее они не могли зародиться. Тогда же образовались сверхимперии, захватывающие огромные доли Галактики – потому что расширяющиеся культуры неизбежно наталкивались на соперников. Увы, распространение жизни, по галактическим масштабам, произошло мгновенно. Как только созревали нужные условия, жизнь вспыхивала будто факел.

Но процесс образования богатых металлом миров со временем изменялся. Огромные звездные кузни не угасли. Несколько раз в столетие зажигались сверхновые, массивные звезды умирали, сияя ярче прочих. Как правило, они погибали, скрытые плотной завесой хорошо поглощающей радиацию межзвездной пыли, и смерть их отмечалась лишь чередой гравитационных волн и нейтринным импульсом. Но возникшие при кончине звезды металлы эффективно распылялись по Галактике, и среди туманности рождалось новое поколение светил и планет, и было оно еще богаче тяжелыми элементами. Огромная космическая фабрика работала, не замечая разумной жизни, которой сама же помогла возникнуть и развиться.

Однако вблизи ядра содержание металлов превысило оптимум. Формирующиеся около новорожденных солнц планеты были очень тяжелыми, с ядрами, перегруженными металлом, с мощной гравитацией и агрессивным химическим составом. На них не образовывалось твердой коры – мантия не могла выдержать ее вес. Без стабильной литосферы не было разнообразия рельефа. Мощная гравитация подтягивала кометы, орошавшие поверхность водой. В конце концов тяжелые планеты покрывались океаном, сплошной жидкой оболочкой под унылым давящим небом. На них редко появлялась сложная жизнь – слишком мало доступных экологических ниш, не хватает климатического разнообразия. Культурам, уже освоившим межзвездные перелеты, эти планеты казались монотонными и бесполезными. Потому, когда сгусток богатой металлами туманности был готов поделиться на пригодные для использования звезды и планеты, старейшие расы звездоплавателей нередко вступали в спор за право владеть ими. В результате Галактика видела фейерверки, взрывы и выбросы энергии, интенсивностью едва ли уступающие слепым процессам звездной эволюции. Но грядущее затмило все, что было выплеснуто в локальных войнах.

Старшие культуры пытались избегать конфликтов. В поисках сырья и пространства они обратились к внешним зонам Галактики, но и тут на пути встали преграды. За полмиллиарда лет зона, благоприятная для возникновения жизни, распространилась от галактического ядра, будто волна от брошенного в пруд камня. Туманности, прежде бедные металлами, обогатились ими, там родились пригодные для эксплуатации системы – и конфликты вспыхнули снова. Некоторые продолжались по десятку миллионов лет, оставив Галактике раны, требующие для исцеления впятеро больше времени.

Но и эти войны были всего лишь мелкими ссорами по сравнению с грядущей Войной Рассвета.

Галактика в той же степени, в какой была машиной по производству металлов, сложных химических соединений, а значит, и жизни, – была машиной по производству войн. Стабильных уголков, где можно укрыться от постороннего вмешательства, в ней не имелось. На шкале времени галактических суперкультур она менялась постоянно. Колесо истории опять и опять заставляло старые культуры схлестываться с новыми.

И потому случилась война, призванная покончить со всеми войнами, завершить первую фазу галактической истории. Ее назвали Войной Рассвета, поскольку она случилась давным-давно и стала первой всегалактической распрей.

Ингибиторы мало знали о ней. Даже собственная история представлялась им неясной, запутанной. Наверняка их память подвергалась грубым переделкам. Трудно было судить, что из ее содержимого достоверно, а что подделка, созданная их предками для воздействия на другие расы. Возможно, сами ингибиторы некогда были органическими, хордовыми, теплокровными обитателями суши с двухполушарным мозгом. Далекую тень такого прошлого можно было различить в архитектуре кибернетики нынешних ингибиторов.

Долгое время они довольствовались органическими телами. Но на определенной стадии механика стала удобнее и вытеснила органику. Черные машины рыскали по Галактике. Память о планетной жизни потускнела, затем стерлась целиком; казалось, она имеет не большее отношение к действительности, чем у людей праисторическая память о жизни на деревьях.

Важным и нужным для ингибиторов осталось одно – их работа.

Скади удостоверилась, что Ремонтуар и Фелка узнали об успехе экспедиции, и затем позволила роботу вновь водрузить ее голову на пьедестал. На нем мыслилось по-другому – наверное, из-за небольших отличий в системах, обеспечивающих циркуляцию крови, и разного химического состава питающих мозг веществ. На пьедестале Скади было спокойнее. Проще сфокусироваться, открыть себя сущности, которую она всегда носила в голове.

– Скади?

Голос Ночного совета был едва слышен, похож на детский – но не услышать, проигнорировать невозможно. Скади давно это поняла.

– Я здесь, – покорно отозвалась она.

– Скади, считаешь, все идет хорошо?

– Да.

– Тогда изложи подробности.

– Клавэйн мертв, его настигли наши ракеты. Его смерть еще необходимо подтвердить, но я в успехе не сомневаюсь.

– Как он умер? По-солдатски, стоически и спокойно?

– Да. Он не сдался, хотя должен был понимать: с поврежденными двигателями далеко не уйти.

– Мы и не рассчитывали, что он сдастся. Тем не менее погоня оказалась на удивление недолгой. Хорошо, что он умер быстро. Мы удовлетворены. Более чем.

Скади захотелось кивнуть, но для отрезанной головы это непросто.

– Спасибо!

Ночной совет позволил собраться с мыслями. Он всегда был терпелив, внимателен. Не раз говорил, что ценит Скади не менее, чем других избранных из избранных, входящих в наивысший из советов, – а может, и более. Отношения как у учителя с одаренным, пытливым учеником.

Скади нечасто спрашивала себя, откуда исходил голос и кого представлял. Ночной совет запрещал такие мысли, поскольку они могли быть перехвачены другими сочленителями.

Вспомнилось, как Ночной совет впервые явил себя и поведал кое-что о своей природе.

– Мы избранные сочленители, – сказал он. – Тесно связанная группа, засекреченная настолько, что о нашем существовании не знают и не подозревают даже самые старшие, наделенные наибольшей властью члены Узкого совета. Мы секретней и могущественней даже Внутреннего святилища, и оно иногда выступает нашей марионеткой, не подозревая о том, представляет нас среди сочленителей. Однако Ночной совет не состоит целиком из членов Внутреннего святилища или Узкого совета. Детали нашей организации не должны тебя заботить.

Затем голос сообщил, что Скади избрана. Она великолепно исполнила порученное задание, опаснейшее и рискованное – тайную экспедицию в глубины Города Бездны, ради добычи технологий, необходимых для постройки подавляющих инерцию машин. Живым оттуда не вернулся никто, кроме Скади.

– Ты отлично справилась! – похвалил голос. – Мы давно приглядывались к тебе, но в этом задании ты проявила себя в полной мере. И потому мы решили предстать перед тобой. Считаем, что ты принадлежишь к тому типу сочленителей, которые лучше других готовы к предстоящей трудной работе. Скади, это не лесть, но констатация истины.

Ради оперативной необходимости детали операции в Городе Бездны были стерты из ее памяти. Но Скади знала: миссия была исключительно рискованной, сложной, и она прошла вопреки планам Узкого совета.

Военные операции сочленителей носили характер отчасти парадоксальный. Солдатам, непосредственно участвующим в боях и дислоцированным в пределах зоны военных действий, не позволялось знать важное, способное изменить ход войны. Однако с оперативниками, проникающими далеко за линию вражеской обороны, дело обстояло по-другому. В качестве таких оперативников использовали опытных, высококвалифицированных сочленителей. Тех, кто мог вынести длительную разлуку с собратьями. Таким образом, пригодных для действий в чужом тылу насчитывались единицы. И собратья смотрели на них с подозрением.

Клавэйн был одним из таких оперативников. Скади – другой.

Когда она возвращалась домой с операции, голос Ночного совета впервые зазвучал в ее разуме. Предупредил: о его существовании она не вправе никому рассказывать.

– Скади, мы ценим нашу секретность, и она будет защищена любой ценой. Служи нам – и окажешь неоценимую заслугу Материнскому Гнезду. Если же предашь, хотя бы непредумышленно, мы заставим тебя молчать. Подобные меры не доставляют нам удовольствия, но не сомневайся, мы держим слово.

– Я первая избранная?

– Нет. Есть и другие. Но ты о них никогда не узнаешь. Такова наша воля.

– Чего вы от меня хотите?

– Пока ничего. Но когда в тебе возникнет потребность, мы дадим знать.

Так и случилось.

Прошли месяцы, затем годы; Скади уже считала голос, пусть и казавшийся в свое время реальным, галлюцинацией. Но однажды, в покое и тишине, голос вернулся и начал давать указания. Поначалу хотел немногого: главным образом не препятствовать тому или сему. Членства в Узком совете Скади удостоилась самостоятельно, без чьей-либо помощи, – по крайней мере, так она полагала. Столь же самостоятельно добилась и членства во Внутреннем святилище.

Часто она размышляла, кто же составляет Ночной совет. Определенно среди тех, на кого Скади обращала внимание в Узком совете и просто в Материнском Гнезде, были и лица, принадлежащие к официально несуществующему органу власти. Но за все время никто не выдал своей причастности к нему. В потоке мыслей – ни единого признака, ни единого указания на то, что эти сочленители могли служить источником либо передатчиком голоса. И Скади старалась не вспоминать о голосе, пока он не напоминал о себе сам. Она подчинялась приказам, не задумываясь об их происхождении. Было приятно сознавать, что она исполняет волю высшей силы.

Взамен неуклонно росло влияние и возможности Скади. К тому времени, когда она присоединилась к сочленителям, был восстановлен «Пролог». Голос приказал ей сделать все необходимое, чтобы возглавить проект, максимально использовать ее открытия и определить направление будущих исследований. Когда она достигла высшего уровня допуска, поняла, насколько важно добытое ею в Городе Бездны. Внутреннее святилище уже предпринимало неуклюжие попытки создать технологию подавления инерции. Но после операции в Городе Бездны все части головоломки легли на места. Жаль, но Скади так и не узнала, что именно произошло с ней во время экспедиции. Возможно, в том была заслуга и других членов Ночного совета – на это намекал голос. А может, дело в самой Скади, проявившей себя умелым, решительным и безжалостным руководителем. Узкий совет стал ее театром действий – и старшие сочленители со смехотворной легкостью поддались ее воле.

Голос не унимался. Он привлек внимание к сигналу с Ресургема, к характерному импульсу, означавшему, что «адские» пушки приведены в готовность.

– Скади, Материнское Гнездо нуждается в этом оружии. Ты должна вернуть его.

– Зачем?

В ее разуме возникло жуткое видение: черные машины, бесчисленная грозная стая воронья.

– Скади, среди звезд обитает враг, страшнее которого мы не встречали доселе. Он приближается. Мы должны защититься.

– Откуда вам это известно?

– Мы знаем, поверь.

Она вдруг услышала в тонком, похожем на детский голосе Ночного совета новое, чего не замечала раньше: страх и муку.

– А еще мы очень хорошо знаем, на что он способен. Доверься нам.

Голос стих, будто говоривший осознал, что выдал слишком многое, и смутился.

Но затем он поместил в разум Скади настойчивую, неприятную мысль, прервав раздумья над загадочной эмоциональностью прежде бесстрастного советчика и наставника.

– Скади, когда мы сможем убедиться в его смерти?

– Часов через десять-одиннадцать. Мы прочешем зону поражения, соберем и профильтруем пыль в поисках характерных химических соединений и элементов. И даже если свидетельства будут не вполне убедительными…

Последовал резкий и безапелляционный ответ:

– Нет, Скади. Его смерть должна быть гарантирована! Нельзя допустить, чтобы он добрался до Города Бездны!

– Клянусь, я убила его!

– Скади, ты умна и решительна. Но и Клавэйн тоже. Однажды он тебя переиграл и может переиграть снова.

– Не имеет значения!

– Почему?

– Даже если Клавэйн достигнет Йеллоустона, имеющиеся у него сведения не дадут ощутимой выгоды ни врагу, ни Феррисвильской конвенции. Если захотят, они попытаются заполучить «адское» оружие. Но у нас есть «Пролог» и машины, подавляющие инерцию. Они дают нам решительное преимущество. Каких бы союзников Клавэйн ни нашел, он обречен на поражение.

Голос молчал. На мгновение Скади показалось, что ее оставили в покое.

Она ошибалась.

– Так ты считаешь, что он может быть жив?

– Я… – Скади растерянно запнулась.

– Лучше бы он оказался мертвым. Иначе мы очень разочаруемся в тебе.

Он держал раненого кота. Позвоночник был перебит, задние лапы бессильно свисали. В его пасть был засунут наконечник пластикового шланга, выходящий из резервуара в скафандре. Ноги Клавэйну придавило тоннами камня. Ослепший, обожженный кот страшно мучился. Но расстаться с жизнью ему не давал человек.

Клавэйн пробормотал, скорее обращаясь к себе, чем к животному:

– Нет, приятель, ты будешь жить, хочешь того или нет.

Голос звучал так, будто терлись друг о друга листы наждачной бумаги. Клавэйну страшно хотелось пить. Но в резервуаре осталось совсем не много, и сейчас была очередь кота.

– Пей, гаденыш. Зря, что ли, ты так долго протянул.

– Позволь мне умереть, – прохрипел кот.

– Извини, дружок, но умереть я тебе не дам.

Вдруг он ощутил движение воздуха – впервые за все время, пока лежали вместе с котом под развалинами. Издалека донесся мощный грохот бетона и металла. Подумал: хорошо, если обвалились внутренние перегородки, а ветер вызван соединением воздушных пузырей. Если рухнула наружная стена, желание кота скоро исполнится. Тогда пузырь быстро исчезнет, и дышать придется марсианской атмосферой. По слухам, умирать в таких условиях до крайности неприятно, хотя голографические ролики, состряпанные Коалицией ради поддержания боевого духа, утверждают обратное.

– Клавэйн… спасай себя…

– Пушистый, ты чего?

– Я все равно умру.

Когда кот заговорил впервые, Клавэйн посчитал это галлюцинацией. Страдающие, умирающие в одиночестве люди нередко воображают собеседников. Но запоздало понял: это и правда говорящий кот, биоинженерная игрушка богатого туриста. Когда пауки начали обстрел снарядами из вспененного металлического водорода, к причальной башне был пришвартован гражданский дирижабль. Наверное, котяра сбежал оттуда задолго до обстрела, пробрался на нижние ярусы башни и спрятался. Клавэйн считал модифицированных животных оскорблением Божьего промысла и не сомневался: эта тварь уж точно не принадлежит к числу легально созданных разумных существ. Начальство Коалиции за невральную чистоту пришло бы в ярость, прознав, что ее адепт делился водой с существом, появившимся на свет вопреки природе. Союз ненавидел генетические модификации не меньше, чем мозговые усовершенствования Галианы.

Клавэйн силой просунул наконечник в горло коту. Тот, повинуясь рефлексу, проглотил несколько капель.

– Когда-нибудь все там будем.

– Скоро будем… скоро…

– Кончай ныть и пей!

Кот дохлебал остатки:

– Спасибо…

Клавэйн снова ощутил движение воздуха, на этот раз сильнее. Вместе с ним опять донесся грохот разваливающихся стен, уже сильней и ближе. В тусклом свете биохимической лампы-грелки, включенной час назад и уже начавшей тускнеть, увидел: на полу дрожит мусор, пляшет пыль. Золотистая шерстка кота шевелилась, будто спелый ячмень на ветру. Клавэйн коснулся его головы, чтобы погладить, успокоить. На месте кошачьих глаз зияли кровавые дыры.

Было ясно: близок финал. Это не воздух перетекает из одной полости в другую. Наверняка разрушился периметр искалеченного строения. Воздух уходит в холодную атмосферу Марса.

Рассмеялся – словно колючая проволока заерзала в глотке.

– Что-то… смешное? – выдавил кот.

– Нет. Нисколько.

Сумрак пронизали лучи света. Волна чистого холодного воздуха ударила в лицо, затопила легкие.

Клавэйн снова погладил кота. Если это смерть, она не так уж и плоха.

– Клавэйн!

Его звали спокойно, настойчиво.

– Клавэйн, проснитесь!

Он разлепил веки, и это забрало половину оставшихся сил. Ярчайший свет резал глаза. Захотелось моргнуть, отчего заплывшие слизью веки немедленно слиплись бы снова. Так тянуло назад, в прошлое, пусть и жутким был сон – о заточении в тесном закутке под руинами, о медленной смерти.

– Клавэйн, предупреждаю: если не проснетесь, я…

Он распахнул глаза настежь. Впереди силуэт, пока еще расплывчатый, неясный. Голос исходил от него. Похоже, Клавэйн лежал и кто-то над ним склонился.

– Ох, мать твою! – сказала женщина. – Он то ли с ума сошел, то ли…

Послышался другой голос, зычный, внешне почтительный, но с очевидными покровительственными нотками.

– Прошу прощения, юная леди, но крайне неразумно делать преждевременные заключения. Особенно когда вы имеете дело с сочленителем.

– А то я сама не знаю, с кем имею дело!

– Я всего лишь хочу напомнить о том, что его тяжелое состояние может быть вызвано сознательно.

– Да выкинь его в космос! – посоветовал еще один голос, мужской.

– Ксав, заткнись!

Наконец зрение сфокусировалось. Клавэйн понял, что находится в небольшой камере с белыми стенами. На стенах насосы, шкалы, диаграммы, предупреждающие надписи, почти стершиеся от времени. Понятно, это шлюз. На Клавэйне по-прежнему был скафандр. Припомнилось: тот самый, в котором он покидал корвет. И склонившаяся над ним особа тоже носила скафандр. Она убрала у Клавэйна лицевой щиток и фильтры, позволив свету ударить в глаза, воздуху достичь легких.

Он покопался в оцепенелой памяти и нерешительно спросил:

– Антуанетта?

– Она самая!

Женщина тоже подняла лицевой щиток. Но различить сочленитель мог лишь отдельные детали: соломенного цвета волосы, большие глаза, веснушчатый нос. Ее скафандр крепился за пояс к стене металлическим тросом. А рука лежала на массивном красном рычаге.

– Вы моложе, чем я думал, – проговорил Клавэйн.

– Как чувствуете себя?

– Чуть лучше. Скоро совсем очухаюсь. Я вошел в глубокий сон, почти в кому, чтобы сохранить ресурсы скафандра на случай, если вы чуть запоздаете.

– А если бы я вообще не явилась?

– Антуанетта, я верил: вы явитесь.

– И напрасно. Я запросто могла не прилететь. Верно, Ксав?

Мужской голос добавил сердито:

– Старик, ты даже не представляешь, как тебе повезло!

– Наверное, не представляю.

– Я же сказал: надо выкинуть его! – повторил мужчина.

Антуанетта оглянулась на оконце внутренней двери шлюза:

– Выкинуть, проделав такой путь?

– Еще не поздно. Преподай ему урок, чтобы не был таким самоуверенным!

Клавэйн чуть шевельнулся:

– Я не…

– Стоп! – Антуанетта вскинула руку, давая понять, что шевельнуть еще хотя бы мускулом для Клавэйна было бы ошибкой. Указала кивком на красный рычаг.

– Клавэйн, смотрите внимательно. Если мне что-нибудь не понравится – например, как вы моргаете, – я открываю шлюз. И тогда Ксав скажет вам «Счастливого полета».

Клавэйн поразмыслил над ситуацией несколько секунд.

– Но если бы вы не доверяли мне совершенно, не прилетели бы спасти.

– Может, я из чистого любопытства прилетела.

– Не исключено. Но возможно и другое: вы решили, что я могу говорить правду. Ведь я однажды спас вам жизнь.

Свободной рукой девушка надавила кнопки. Внутренняя дверь отодвинулась, и Клавэйн успел бросить взгляд вглубь корабля. Там маячила поджидавшая фигура в скафандре, но больше никого не было.

– Я иду! – предупредила Антуанетта.

Одним быстрым движением она отцепила трос и скользнула внутрь. Дверь шлюза тут же встала на место. Клавэйн лежал неподвижно, дожидаясь, когда ее лицо появится в окошке. Она сняла шлем, запустила пятерню в пышные непослушные волосы.

– Решили оставить меня здесь?

– Да. По крайней мере, на время. Разумная мера. Если что, выкину вас в космос.

Клавэйн потянулся к шлему, отсоединил и снял. Тот поплыл по шлюзу, будто крошечная металлическая луна.

– Я не собираюсь совершать поступки, способные вас рассердить.

– Это хорошо.

– Но, пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Находясь здесь, вы подвергаетесь большой опасности. Нужно покинуть зону военных действий как можно скорее.

– Старик, расслабься, – посоветовал мужчина. – Мы еще успеем техобслуживание провести. На световые минуты вокруг ни одного зомби.

– Вам не демархистов следует опасаться. Я убегаю от своей фракции, от сочленителей. У них неподалеку субсветовик, который трудно обнаружить обычными средствами наблюдения. Правда, не совсем рядом, я об этом позаботился. Но он может быстро двигаться, и несет дальнобойные ракеты, и упорно меня ищет.

– Так вы же вроде инсценировали свою гибель. Так мне и сказали, помните?

– Да. – Он кивнул. – Должно быть, Скади уже разнесла мой корвет в пыль, будучи уверена, что я на борту. Но на этом она не остановится. Это очень дотошная особа. Она не поленится прочесать окрестности, собрав атомарные следы на корпус корабля.

– Атомарные следы? Да вы шутите! – Антуанетта покачала головой. – К тому времени, как они доберутся к месту взрыва, там…

– Там все еще останется повышенная плотность – пусть на пару атомов в кубометре – веществ, которых не отыщешь так запросто в межпланетном пространстве. Например, характерные изотопы, содержавшиеся в материалах корпуса, и прочее в том же роде. Обшивка «Паслена» уловит их и проанализирует. Она покрыта клейким веществом, захватывающим все, что крупней молекулы, а бортовые масс-спектрометры проанализируют окрестный вакуум. Полученные данные будут тщательно обработаны, и компьютер придет к выводу, что такое распределение посторонних элементов возникает при взрыве космического корабля, и не просто корабля, а корвета. Конечно, результаты вряд ли получатся однозначными, статистические ошибки слишком велики – почти порядка самого эффекта. Но мне доводилось наблюдать, как подобный анализ служил руководством к действию. И наверняка выяснится, что на корвете было слишком мало органической материи. И еще кое-что. – Клавэйн медленно двинул рукой, стараясь, чтобы жест не был воспринят как угроза. Коснулся виска. – В моих имплантатах есть очень специфичные изотопы. Их тяжело детектировать, даже очень, но Скади это сделает, если поставит себе такую задачу. А она поставит. А она приложит. И когда не найдет…

– Поймет, что вы ее провели, – докончила фразу Антуанетта.

– Да. Конечно, я учел и это. Тщательный поиск потребует много времени. Мы успеем достичь нейтральной зоны, но стартовать нужно немедленно.

– Клавэйн, вам и в самом деле не терпится попасть на Ржавый Пояс? – спросила Антуанетта. – Они же вас живьем съедят – что конвенция, что зомби.

– Никто же не говорил, что дезертирство – занятие не рискованное.

– А вы, если не ошибаюсь, однажды уже дезертировали.

Клавэйн поймал дрейфующий шлем, закрепил на поясе.

– Да. Это было давно. Наверное, задолго до вашего рождения.

– Века за четыре, так?

Клавэйн поскреб в бороде:

– Почти в точку.

– Тогда – это же вы! Тот самый!

– Что значит «тот самый»?

– Ну, Клавэйн! Из истории. Про которого говорят, что он уже давно мертвый. Фарсидский Мясник.

Клавэйн улыбнулся:

– Ох, грехи мои тяжкие. Это именно я.