Текст книги "Дом Солнц"

Глава 14

На посадочной площадке мы стояли, пока не повеяло вечерней прохладой и имирские чиновники вместе с шаттерлингами и другими гостями не засуетились у летающих подносов с напитками и легкой закуской. Большинство шаттерлингов жили здесь уже не первый год, а нас с Лихнисом лишь несколько субъективных дней отделяло от системы несостоявшегося сбора. У нас душевные раны еще не затянулись и болели слишком сильно, чтобы реагировать на болтовню и формальные соболезнования. Намаявшись, я побрела к неогороженному краю площадки. За ней начинался долгий спуск к «пальцу» Дара Небес, а от него – к мерцающим, непрерывно двигающимся дюнам.

– Если прислушаться, услышишь, как поет песок, – тихо проговорил Лихнис, уединившись со мной на краю площадки.

– В таком-то шуме?

– Хозяева и гости уходят в башню. Еще немного, и останутся только бродяги вроде нас с тобой.

– Вы с Чистецом все уладили?

– Кажется, да, – ухмыльнулся Лихнис. – Чистец обещал проследить, чтобы к послу попадала лишь отредактированная информация. Этим и так занимались с тех пор, как слон сюда прилетел. Всего-то делов – немного пригладить статьи о разрушении звездамбы.

– Посол должен узнать правду. Разве гуманно держать его в неведении?

– Поставь себя на место Чистеца и прочих.

– Слон не подорвет себя.

– Не знаю. Видимо, прецедент есть.

– В истории галактики есть прецедент любого мыслимого события. Но это не значит, что оно повторится здесь и сейчас.

– Чудесно. Так и передай Чистецу, а я вернусь на орбиту и полюбуюсь салютом.

– И бросишь меня?

Лихнис сжал мне руку:

– Конечно нет.

– Как тебе роботы? – спросила я после небольшой паузы.

– Я рад, что они здесь. Это значит, что трагедия касается не только Линии Горечавки. Раз машинный народ соболезнует, значит они на нашей стороне. По-моему, лучше так, чем враждовать.

– Я имела в виду их отношение к Гесперу.

– В каком смысле?

– Думаешь, они хотят ему помочь?

– Они же сами так сказали.

Озябнув, я плотнее запахнулась в плащ.

– Вдруг они хотят разобрать Геспера, а не восстановить?

– Если восстановить не удастся, может, разобрать – единственный выход. По крайней мере, проникнут в архивы его памяти – прочтут то, что Геспер накопил до амнезии.

– Лихнис, он же наш друг. А мы избавляемся от него, как от рухляди, – пусть раздирают и отправляют на переработку.

– Геспер – машина. Когда машины ломаются, других вариантов нет.

– А ты, оказывается, жестокий.

– Нет-нет, мне не наплевать, – заторопился Лихнис, – но будем реалистами. У кого больше шансов восстановить Геспера – у людей-машин, его соплеменников, или у Фантома Воздуха, обитателя туманности, о котором нам не известно практически ничего? – Он покачал головой. – В любом случае мы с тобой забегаем вперед. Роботы его еще даже не видели. Пусть сперва осмотрят и выскажутся.

– Каденция с Каскадом – просто машины. Допускаю, что они способны починить Геспера, но здесь, в такой дали от Кольца Единорога, у них может не оказаться всего необходимого.

– Тогда пусть забирают его домой.

– Лихнис, в послании Геспера говорится конкретно о Невме. Про Каскада и Каденцию он знать не мог, а о Фантоме Воздуха знал.

– Знай Геспер о других роботах, он велел бы отдать себя им в руки. Каскад и Каденция такие же, как он, и наверняка понимают, что для него лучше. Геспер велел нам позаботиться, чтобы его записи и зарисовки попали к машинному народу.

– Это не то же самое, что отдать им его самого.

– Можно весь вечер об этом спорить, и к согласию мы не придем. Это тем более бесполезно, пока не удастся еще раз поговорить с магистратом. Я вот не почувствовал в ней горячего желания устроить нам встречу.

– Мы же Линия, – напомнила я. – Первый раз просим вежливо, а если не получаем, то берем силой. Так мы поступали, поступаем и должны поступать впредь.

– Должны терроризировать тех, кто слабее?

– Наша долгая история дает такое право. – Я слушала себя и морщилась. Сама ведь ненавижу, когда другие шаттерлинги предлагают использовать силу там, где не помогает дипломатия. Ненавижу, когда собираются терроризировать слабых, как выразился Лихнис. Только ведь это ради Геспера. Пусть никто не мешает его восстановлению.

– Вот начинается! – шепнул мой возлюбленный.

– Что начинается?

– Музыка. Песня дюн.

Лишь теперь я уловила гул, хотя он, наверное, нарастал уже несколько минут и наконец достиг порога слышимости. Лихнис не ошибся: большинство участников встречи ушли в башню, а оставшиеся на площадке, совсем небольшая группа, молчали. Звук казался мне потусторонним – низкий, скорбный, он менял тональность, как заунывная сирена.

– Это ветер? – пролепетала я, не решаясь повысить голос.

– Нет, не ветер. В штиль слышно еще лучше.

– Ты же здесь не бывал.

– Здесь – нет, зато бывал на других планетах с дюнами. Ты тоже бывала, но, верно, не в то время. Как ни крути, в мире еще много неизведанного. Ради этого и стоит жить.

– Если шумит не ветер…

– Суть та же, что в лавинах, – с благоговением зашептал Лихнис. – Осыпается подкорковый слой дюны. Правильное название такого рельефа – барханы, или волнообразные дюны, и они могут петь. Осыпающиеся песчинки резонируют с внешним слоем, который начинает вибрировать, как кожа большого барабана. Вибрация передается осыпающимся песчинкам, они синхронизируются. Внешний слой вибрирует сильнее и возбуждает прилегающие воздушные массы. Получается такая вот музыка, – объяснил он и, немного помолчав, добавил: – Здорово, правда?

– Здорово и страшно.

– Как и все лучшее на свете. – Лихнис снова затих, а потом сказал: – Я сейчас разговаривал с Минуарцией.

– Ты всегда к ней неровно дышал.

– Смотреть я смотрел, а руками не трогал. Суть в том, что я задумался над ее словами. У нас сейчас столько забот: Геспер, другие роботы, Синюшка, остальные пленные, неведомый враг, который может найти нас снова, – уймища, хватит на целую жизнь, даже по меркам Линии. Но главное – мы еще живы. У нас есть друзья, кров, и этим бархатным вечером дюны Невмы поют для нас. Это не просто песок, а осколки мегаустройств Кормильцев, наследие сгинувшей суперцивилизации. Нам поют останки мертвых, которые мнили себя богами, пусть даже галактика их едва заметила. Ну, что теперь скажешь?

– Что живу слишком долго.

Шаттерлинги нашей Линии завтракали отдельно, на террасе под самым куполом-луковицей. Половину ее защищала крыша, половина оставалась открытой. Жизнь в Имире так и кипела – имирийцы, корабли, беспилотники сновали туда-сюда с головокружительной скоростью. Вдоль мостов и воздушных променадов развевались пестрые флаги. Прохладный воздух бодрил, и я чувствовала, что хорошо выспалась ночью. Несколько циклов назад вращение Невмы подогнали под стандарты Линии, приближалось весеннее равноденствие, поэтому можно было насладиться почти двенадцатью часами непрерывной темноты.

Мы с Лихнисом пришли на завтрак вместе. Для нашей Линии накрыли квадратный стол, с каждой стороны которого поместились бы человек двенадцать-пятнадцать. В центре стола стоял объемный дисплеер с вращающейся галактикой. Держась за руки, мы обескураженно смотрели на присутствующих: все места, кроме двух на противоположных сторонах стола, были заняты.

– Я пересяду, – предложила Бартсия. Она сидела рядом со свободным местом и тут же подобрала подол длинного платья, чтобы встать.

– Зачем это? – весело спросил Клевер. – Думаю, Лихнису и Портулак все равно, где сидеть, как любому из нас. Или я что-то пропустил?

– Ничего страшного, Бартсия, обойдемся, – проговорила я. – А за предложение спасибо.

В итоге я села рядом с ней, а Лихнис – между Пасленом и Ворсянкой.

Чистец, оказавшийся на одинаковом расстоянии от нас, поднял бокал апельсинового сока.

– Как спалось, шаттерлинги? – спросил он, смакуя напиток. – Вас хорошо устроили?

– Не жалуемся, – ответил Лихнис.

Каждому из нас отвели в башне по целому этажу, разделенному на комнаты с панорамными окнами, высокими потолками и закругленными, как в пещере, стенами.

– Ты считаешь, что вправе говорить за Портулак? – с преувеличенной вежливостью поинтересовался Чистец.

– Лихнису известны мои вкусы, – сказала я. – И он вправе говорить от моего имени. Мы любовники. Все вы это знаете или хотя бы подозреваете, так зачем притворяться?

– В этот трудный для Линии час могли бы хоть изобразить верность традициям, – процедил Чистец.

– А ты никогда не трахал других шаттерлингов? – подначила я.

– Портулак, пожалуйста, мы же завтракаем!

– Чистец, ты разговор завел, а не я.

– Сделаем им поблажку, ладно? – Аконит примирительно поднял руку. – Даже если мы не одобряем их отношения, Линия в долгу перед Лихнисом и Портулак.

Чистец недовольно взглянул на Аконита, но промолчал.

– Хотите осудить нас – валяйте! – дерзко сказал Лихнис, взял краюшку и как ни в чем не бывало отломил от нее кусок. Он держался так уверенно, что меня едва не захлестнула бесстыдная гордость. – Но по-моему, отсутствием здравого смысла никто из вас не страдает. Да, мы нарушили правила, только сейчас правила эти нужны как прошлогодний снег. Привычной всем нам Линии Горечавки конец. Может, мы и возродим что-то из руин, но к чему лукавить – новая Линия будет мало похожа на ту, что шесть миллионов лет назад создала Абигейл.

– Законы Линии все еще в силе, – миролюбиво напомнил Калган, – но я понял, о чем ты. Лихнис и Портулак не единственные шаттерлинги, состоящие в любовной связи. Может, они и зашли дальше многих, только нарушителей всегда хватало.

– За этим столом других нарушителей нет, – заявил Чистец.

Калган почесал металлическое веко искусственного глаза, напоминавшего приклеенную к лицу бляху с красным самоцветом посредине.

– Может, и нет. Только настало время простить старые грехи. Ну что плохого в том, чтобы переспать с друзьями?

– Абигейл этого не хотела, – уперся Чистец. – Невинные перепихоны во время Тысячи Ночей – это одно, равно как и нечастые оргии, а сожительство – совсем другое. Мы не влюбляемся, не заводим детей, не живем потом «долго и счастливо». Абигейл создала нас не для этого.

– Абигейл уважала гибкость мышления, – не сдавался Калган. – Сиди она сейчас с нами, вероятно, поддержала бы Лихниса и Портулак.

– Это твое мнение, – проворчал Чистец.

– Если бы мы не сожительствовали, то не опоздали бы на сбор, – начала я. – Мы попали бы в засаду и погибли бы с другими братьями и сестрами.

– Портулак права, – кивнул Калган. – Пожалуй, самое разумное – забыть это мелкое нарушение. Без Портулак и Лихниса не видать бы нам ни пяти спасенных шаттерлингов, ни пленных. – Калган вытер губы, стряхивая крошки. – Кстати, о пленных. Уже решено, что с ними делать? Горечавок мы, само собой, из стазиса выведем, а вот с пленными нужно быть осторожнее. Что с ними делать, когда проснутся, – вот в чем вопрос. – Он внимательно посмотрел на Волчник, сидевшую в отдалении от Аконита, словно они были едва знакомы.

– С разрешения Линии я хотела бы их допросить, – сказала она, – разумеется под должным наблюдением. Хотя они наши с Аконитом пленные. Мы захватили их и караулили, пока Лихнис не подоспел. Правильно это или нет, но я чувствую, что не довела до конца важное дело.

– Никто не возражает против того, чтобы допрос вела ты, – заверил Чистец. – Под наблюдением Линии, как ты сама предложила. У тебя есть план?

– Синюшку оставлю напоследок. По-моему, из него мы вытянем больше, чем из остальных. Да и шансов пережить возвращение в нормальное время у него достаточно. Если реанимирую его целым и невредимым, буду настаивать на допросе с пристрастием.

– На рассеченке, – с отвращением проговорил Горчица.

– Тоже вариант, – равнодушно пожала плечами Волчник.

– Которую мы не использовали циклами, – напомнил Горчица. – Которую просвещенные молодые цивилизации считают варварским пережитком.

– Молодые цивилизации, а не Союз, – это самое важное. Существующие законы мы не нарушим. – В глазах Волчник вспыхнул недобрый огонек. – Нас атаковали враги, нас едва не истребили, нас, а не другую Линию и не молодую цивилизацию. Поставь их на грань истребления, посмотрим, вспомнят ли они о моральных принципах. Думаешь, Марцеллины хоть на миг задумались бы, прежде чем подвергнуть нас пыткам?

– Пытая Синюшку, ты не обязательно получишь ответы на свои вопросы, – заметил Горчица.

– Это не пытка. Пытка означает боль, а мы и пальцем его не тронем.

– Если отрешиться от этических проблем… У нас есть технические возможности для допроса с пристрастием? – спросил Чистец, опустив подбородок на переплетенные пальцы.

– Аппарат изготовить очень легко, – ответила Волчник. – Образцы и схемы для синтезатора найдутся в любой космотеке. Судя по тому, что я видела в Имире, местного сырья вполне хватит. – Она посыпала сахаром фруктовый салат на тарелке, нарезав его такими прозрачными ломтиками, словно уже готовилась к рассеченке.

– Думаю, мы позволим Волчник вести допрос, – проговорил Чистец, оглядев нас в поиске несогласных. – Аконит, наверно, ты тоже захочешь участвовать. Троих спящих разбудим и предложим присоединиться к вам. Остальные отвечают за контроль. Ограничивать полномочия Волчник мы не станем. Большинство из нас не попали под атаку или вовремя спаслись, а Волчник с попутчиками столько вынесли! Они имеют право, образно выражаясь, махать хлыстом.

– Кстати, никто не догадался, почему нас атаковали? Ну, с учетом последних новостей, – спросила я в надежде увести разговор от пыток.

– Дело в злости, других причин я не вижу, – отозвался Чистец. – Мы не сильнейшая Линия Союза и далеко не самая влиятельная, даже молодыми цивилизациями не манипулируем. Так что зависть и политика тут ни при чем. Шесть миллионов лет мы не лезли в чужие дела, достойно выполняли свою работу: чинили звездамбы, где понадобится, но в грязные игры не играли, в тараканьих бегах не участвовали, за разборками наблюдали со стороны. Все наши враги вымерли много циклов назад.

– Море причин считать нас белыми и пушистыми, – заметил Лихнис. – Откуда злости-то взяться?

– Дружище, плохо же ты знаешь человеческую натуру, – сочувственно проговорил Чистец. – Нас ненавидят уже за то, что мы сила добра, благодушного невмешательства. Мы не замарали руки и сохранили репутацию – этого с лихвой хватает, чтобы нас возненавидели.

– Другая Линия? – спросила я.

– Очень может быть, Портулак, – кивнул Лихнис. – Линии вполне по средствам найти оружие, которое использовали против нас. Особенно Марцеллинам…

– Марцеллины – наши союзники со времен Золотого Часа, – возразила я. – Мы научили их клонировать, они нас – строить корабли. Все это время не было ни единого повода считать, что они точат на нас зуб.

– Из друзей получаются самые страшные враги, – изрек Чистец.

– А вдруг причина совсем не в этом? – спросил Лихнис.

– Есть идея? – полюбопытствовал Чистец.

Лихнис глянул на Аконита:

– Скажи ему, если считаешь нужным.

Аконит откашлялся и хлебнул воды.

– «Атаку спровоцировал Лихнис» – это единственный внятный ответ, который мы выбили из Синюшки, прежде чем запереть его в стазокамере.

– Лихнис? – подозрительно переспросил Чистец.

– Так сказал тот мерзавец.

– Небось соврал.

– Мы уже думали об этом, – начал Лихнис, подавшись вперед. – Разумное объяснение лишь одно: на сорванный сбор я опоздал, значит причина в нити, которую я подал в прошлом цикле.

– Виновным Лихниса никто не считает, – проговорила Волчник. – А если считает, пусть растолкует мне после завтрака. Но возможно, он спровоцировал бойню непреднамеренно. Если в той его нити впрямь таилось нечто провокационное, нужно выяснить, в чем дело.

Чистец буквально сверлил Лихниса взглядом:

– Неужели ты даже не представляешь, что там может быть… провокационного?

Лихнис объяснил, что к атаке мог привести его полет на Вигильность. Мол, и Геспер, и покойный доктор Менинкс интересовались галактическими архивами.

– Внезапно всех обуяло любопытство, – подытожил Лихнис. – Машинный народ заслал туда своего представителя, но Геспер потерял память, так и не выполнив задания. Туда как магнитом тянуло доктора Менинкса. Может, собранные мной данные и спровоцировали атаку?

– Ты выяснил нечто архиважное, но не знаешь, что именно? – изумился Чистец.

– Некто увидел в моей нити то, чему я не придал значения, – ответил Лихнис, ничуть не задетый скепсисом других шаттерлингов. – Надо тщательно ее изучить. Возможно, я узнал нечто столь опасное, что нас решили истребить.

– Опасное для кого-то присутствующего на сборе? – уточнил Калган. – Для одного из нас?

– Гомункулярные пушки прилетели на корабле Линии, – вмешалась я, – иначе не попали бы в зону обстрела системы сбора – их перехватили бы. Спросите Аконита и Волчник – они подтвердят.

Я взглянула на Аконита, и тот поднял руки: согласен, мол. Волчник коротко кивнула.

– Кто-то знал, где состоится наш сбор, – вмешался Лихнис. – Уже из этого вытекает, что имелся доступ к закрытой информации. И Овсяница считал, что нашу внутреннюю систему взломали, и явно подозревал кого-то из нас, причем давно. Сиди он за этим столом, задавал бы нелегкие вопросы.

Тут впервые с начала завтрака заговорила Минуарция, убрав голубоватую прядь с темных мечтательных глаз. Я смотрела на нее – и видела сквозь призму воспоминаний Лихниса.

– Большинство шаттерлингов прилетели как раз к засаде. Нити сплетать еще не начали – мы дожидались опоздавших, чтобы начать Тысячу Ночей. Другими словами, нити канули вместе с хозяевами. Нам уже не узнать, чем занимались погибшие последние несколько циклов.

Все смотрели на Минуарцию, не совсем понимая, о чем она.

– Однако нам известны их намерения. – Голос Минуарции обволакивал, как горький шоколад. – В самом конце предыдущего сбора все мы подали ориентировочные планы полетов. Беспрекословно следовать плану никто не обязан: будут интересные данные – будут перемены, но представление получить можно.

– При чем тут… – начал Чистец.

– Планы полетов в открытом доступе, – объяснила Минуарция. – Можно проверить, чей маршрут соответствует нити Лихниса.

– Собирайся кто на Вигильность, я бы запомнил, – проговорил Чистец.

– Вряд ли все так явно, – возразила Минуарция. – Вигильность собирает и изучает информацию со всей галактики, из многих систем. Вдруг твоя нить подвигла кого-то на дополнительное расследование? Для этого на Вигильность можно не лететь.

– Ага, тут есть о чем подумать, – кивнул Аконит.

– Отлично, – недовольно буркнул Чистец. – Минуарция, поручим это тебе, согласна?

– Не возражаю. Пока есть стандартный доступ, могу заняться этим, как и любой другой шаттерлинг. Мне, конечно, понадобится нить Лихниса. – Минуарция лучезарно ему улыбнулась. – Проблем ведь не будет?

– Даже не знаю, – тихо ответил Лихнис.

– Не понимаю, – покачал головой Чистец. – Цикл назад твоя нить была в открытом доступе. Почему проблемы возникнут сейчас?

– Потому что нити больше нет. Я ее стер.

У Аконита чуть глаза на лоб не вылезли.

– На «Лентяе» ты утверждал…

– Да, но я ошибался. Думал, в космотеке есть резервная копия. Ничего подобного. Я прокололся.

– Зачем стирать собственную нить? – изумилась Пижма.

– Говорю же, я прокололся.

– Непреднамеренная ошибка, с кем не бывает, – проговорил Горчица.

– Нет, не так, – возразил Лихнис. – Тут не ошибка, а морально-нравственный прокол. Нить я стер, потому что устал таскать за собой прошлое. Чувствовал себя каторжником, волочащим мешки, в которых воспоминаний столько, что хватит на целую жизнь. – Большинство шаттерлингов насупились, и Лихнис покраснел. – Воспоминая мои, и я распорядился ими так, как счел нужным. Это неотъемлемое право человека, и Линия тут не указ.

– Ах, Лихнис! – чуть слышно вздохнула я. Очень хотелось поддержать его, я понимала: его поступок на грани непростительного.

– Я думал, ничего страшного, – продолжал Лихнис. – Думал, банк нитей сохранит контрольный экземпляр до следующего сбора.

– Но его уничтожили гомункулярные пушки, – сказал Чистец.

– Не мог же я это предугадать.

– По твоей вине тот экземпляр остался единственным.

– Ага, задним умом каждый крепок, – пробурчал Лихнис.

– Ты и так напрашивался на строгий выговор, но этим поступком заслужил его сполна.

– Слушай, Чистец, вчера ты сиял от счастья. Что изменилось?

– Как спасшийся, ты заслужил самый радушный прием. Только факт остается фактом: ты попрал традиции Линии, пошел на неоправданный риск и допустил халатность по отношению к своей нити. Лихнис, ты не имел права стирать воспоминания: они принадлежат всей Линии Горечавки, а не одному тебе.

– Делайте со мной что хотите. Но как насчет отсрочки приговора до тех пор, пока не выясним, кто стремится нас уничтожить?

– Прежде чем повесить Лихниса сушиться на солнышке, хочу напомнить, что копию его нити получил каждый из нас, – проговорила Минуарция. – То есть у нас пятьдесят с лишним копий – и все с мнемоническим обозначением.

– Его нить завалена новыми, да и от времени ее характеристики ухудшились, – заметила Волчник таким тоном, словно внесла разумное уточнение, а не ударила Лихниса под дых.

– Верно, – кивнула Минуарция, – но восстановить ее можно. Не утверждаю, что мы получим дубликат контрольного экземпляра, но нечто близкое к нему соберем, особенно совместными усилиями. Если все согласны на повторное извлечение памяти, я выделю варианты нити и сопоставлю, чтобы заполнить пробелы и исправить ошибки.

– Попробовать надо обязательно, – заявил Аконит.

– Минуарция, это очень большая ответственность, – предупредил Чистец.

– Ничего, справлюсь.

Чистец стукнул горбушкой себя по голове, точно судья, готовый огласить решение, молотком по столу:

– Да будет так! Волчник ведет допрос пленных. Минуарция восстанавливает нить Лихниса, насколько это возможно. Пижма… по-моему, сегодня твоя очередь идти в патруль. И хватит разговоров, давайте завтракать.

– Можно мне сказать? – спросила я.

– Конечно, Портулак, говори, – улыбнулся Чистец.

– Нас накажут или нет? Хотелось бы услышать это здесь и сейчас, в присутствии других шаттерлингов.

– Вы только что прилетели. Выбрать вам наказание нелегко – нужно учесть много разных факторов. Торопиться нельзя.

– А по-моему, фактор один – мы сожительствуем. Опоздание на сбор тут ни при чем – такое может случиться с каждым. Мы привезли пятерых шаттерлингов, которые иначе не спаслись бы, пленных и Геспера.

– К сожительству добавляется халатность Лихниса при обращении с нитью памяти.

– Меня за это и наказывайте, а Портулак не приплетайте! – дерзко заявил Лихнис.

– Сожительство, одновременный прилет, вызывающая бравада запрещенными отношениями указывают, что вас следует наказать как пару. Да будет так.

– Шаттерлинги и прежде стирали нити, – напомнила я. – Никого за это не наказывали. Что же ты сейчас цепляешься к нам с Лихнисом?

– Успокойся, Портулак, – устало проговорил Чистец. – Если вас и накажут, то мягко, с учетом отсутствия взысканий в прошлом. Об отлучении от Линии и речи нет. Его вы не заслужили. Но дисциплина нужна, Портулак, особенно сейчас.

Мне словно пощечину отвесили – я откинулась на спинку стула и зажала между коленями дрожащие руки. Самое ужасное, что Чистец был прав. Линия и впрямь нуждалась в дисциплине, особенно перед лицом нынешней опасности. Вообще-то, шаттерлингам предоставлена свобода действий, но вдруг кто-нибудь перебросится на борт корабля и полетит к системе, которую назначили для сбора, тем самым выдав наше убежище врагу? Без малейших колебаний я поймала бы и казнила нарушителя, даже будь он шаттерлингом Горечавки. Шла бы речь о безопасности Линии – я из гамма-пушки сама выстрелила бы.

– Можно просьбу? – спросила я, когда к щекам снова прилила кровь.

– Давай, – кивнул Чистец.

– Когда мы подлетали к Невме, Геспер выразил нам с Лихнисом свое пожелание. Он дал понять, что хочет попасть к Фантому Воздуха.

– Он ясно выразился?

– При тех обстоятельствах яснее и быть не могло. – В горле пересохло. Я поняла, что, если не убедить шаттерлингов сейчас, второго шанса не будет. – Я уже говорила с магистратом, но, вероятно, выбрала неудачный момент. Прошу Линию помочь мне добиться встречи с Фантомом.

– Ты сказала об этом Каскаду и Каденции?

– Магистрат была рядом, а при ней снова говорить о Фантоме не хотелось.

– Может, у роботов собственное мнение на этот счет, – предположил Чистец. – Геспер – их сородич, проще всего передать его им и считать проблему решенной.

– Проще не значит правильнее, – возразил Аконит. – Раз Геспер обратился к Портулак с конкретной просьбой, нужно отнестись к ней со вниманием.

– Верно, – кивнул Паслен.

– Машинный народ тоже злить нельзя, – заметил доселе молчавший Утесник. – Если роботы желают осмотреть Геспера, мы не имеем права препятствовать.

– Определенные дипломатические сложности это нам создаст, – задумчиво проговорила Эспарцет. – Мы, как Линия, превыше всего ставим интересы наших гостей. Раз Геспер обратился к Портулак с такой просьбой, нужно постараться ее выполнить. Это не обязательно выльется в конфронтацию с машинным народом. До сих пор Каскад и Каденция проявляли удивительное понимание. Вряд ли их отношение изменится, если обрисовать им нашу проблему.

– Тебе это известно как никому другому, – заметил Чистец, ведь именно Эспарцет привезла роботов на сбор.

– Рассуждают они здраво и наверняка поймут наши трудности, – продолжила Эспарцет. – Из этого не следует, что их предложения надо игнорировать.

– Портулак, важно это или нет, но я целиком и полностью на твоей стороне, – заверил Аконит.

– И я тоже, – отозвалась Волчник. – Можешь рассчитывать на Мауна, Донник и Люцерну. Они поддержат тебя, когда узнают, что́ ради нас сделал Геспер.

– Спасибо, – сказала я.

– На меня тоже, – подал голос Паслен.

Пока одобрительный ропот не сменился бурными криками, Чистец коротко кивнул:

– Хорошо, Портулак будет добиваться встречи с Фантомом, обращаясь к правителям Невмы от имени Линии. А пока не начала… Портулак, ты хоть отдаленно представляешь, о ком или о чем речь?

Лихнис пришел ко мне чуть позже, когда я ждала ответ магистрата на просьбу об аудиенции. Я стояла на балкончике с низкими перилами, который сообщался с комнатой через проницаемую дверь-мембрану, собиралась с мыслями, выстраивала факты в подобие убедительной, логически обоснованной линии. Чистец внес сумятицу в мои мысли, пробил брешь в тонюсеньком слое уверенности. Я заглянула в космотеку и выяснила, что гнев Фантома уничтожал целые цивилизации. С другой стороны, жизнь на Невме существует лишь благодаря ему. В отсутствие крупных организмов именно Фантом поддерживает динамику местной атмосферы – поглощает углекислый газ и выделяет кислород. Не верится, что машинный интеллект делает это исключительно ради себя.

Фантом терпит нас, даже поощряет наше присутствие на Невме. Только неизвестно, пощадит он меня или сочтет назойливой. Я смотрела в голубое небо, проколотое золотыми башнями Имира, и гадала, хватит ли мне пороху сделать все, что нужно.

За спиной раздался голос Лихниса:

– Глянь, что я принес.

Я обернулась: Лихнис входил на балкон с куском шоколадного кекса в салфетке.

– Спасибо.

– Аппетит у меня не лучше твоего, но я надеялся, что твой проснется ближе к полудню.

Я взяла кекс и откусила кусочек:

– Ты, как всегда, прав. Мандражирую, а есть хочется. Ну, что скажешь, как мы с тобой держались за завтраком?

– Отвратительно. Хотя в такой ситуации не облажаться было трудно.

– Меня удивил Чистец.

– А меня – нет. Этот пройдоха в лидеры выбивается. При Овсянице и других альфа-самцах шансов у него не было, а сейчас – пожалуйста, дорога расчищена.

– Про альфа-самок не забывай.

– Видела, как он командовал за столом? Будто мы его императором признали! Хватило наглости заявить, что я попрал традиции Линии! По традиции в Линии равноправие, то есть никаких лидеров.

– В критической ситуации разрешается создать актив, группу для принятия решений.

– Да, но мы чуть ли не со дня основания обходимся без актива. Отгадай, кто выступил первый, когда предложили создать актив? Небось наш император его и предложил. Зачем нам актив? Прямое голосование подходит идеально, особенно сейчас.

– Другие шаттерлинги осадят Чистеца. Друзья у нас еще есть. Заметил, как они сплотились, когда я заговорила о визите к магистрату? Половина собравшихся меня поддержала.

– Хм.

– Что значит «хм»?

– Ничего особенного. Просто думаю, была ли та поддержка искренней.

– Разве могла она быть неискренней?

– Кое-кто надеется, что ты получишь отказ от магистрата и опозоришься на всю Невму. А кое-кто – совершенно не удивлюсь! – ждет, что попадешь к Фантому и опозоришься.

– Смерти мне никто не желает.

– Верно, они твари, но не такие. Кое-кто нас с тобой не любит, но мы семья. Я бы никогда не пожелал смерти другому шаттерлингу Горечавки. Думаю, остальные от меня не отличаются.

– Надеюсь. Меня очень беспокоит наказание. Оно мечом надо мной висит.

– Если с Геспером получится удачно, может, и проблемы наши разрешатся сами собой.

– Все сразу?

– Ну, хоть некоторые. Геспер заступится за нас. Кто усомнится в словах человека-машины?

– Иначе говоря, вырисовывается еще одна причина рискнуть всем ради встречи с Фантомом.

– Ага. Ради этого и ради дружбы с Геспером. Мне вообще его не хватает.

– Я тут статей из космотеки начиталась. Чистец не преувеличивает – с Фантомом шутки плохи, так что риск огромный.

– Рискуем мы с тех пор, как нас создали.

– Точно. – Я доела кекс и принялась складывать из салфетки голубка. – Спасибо, что заботишься обо мне. Что бы ни случилось – и здесь, и после Невмы, – я рада, что мы вместе.

– Я без тебя с места не сдвинусь.

– По крайней мере, наша связь больше не тайна. Шифроваться незачем.

– Мы поплатимся, – мрачно предрек Лихнис. – Рано или поздно нам предъявят счет. Надеюсь, ты это понимаешь.

Бумажный голубок был готов – с желтовато-коричневым глазами и раскрашенными перьями. Голубь хлопал крыльями. Я выпустила его и проводила взглядом: лети, лети навстречу контейнеру для макулатуры. Мы с Лихнисом взялись за руки, потом крепко обнялись.

– Пусть делают что хотят. Я готова к худшему.

Тут у меня в комнате раздался звонок.

Кабинет Джиндабин находился на самом верху башни, в четырехгранном куполе с прекрасным видом, открывающимся в любую сторону. На стенах вместо декоративных сабель висели крылья – синие, зеленые, ярко-красные; их глянцевитые грани покрывали волнистые имирские письмена. Там же были фотографии и пара произведений невмского искусства, очень напоминающих схемы замысловатых садовых лабиринтов. Три выпуклых окна выходили на город, целый лес золотых шпилей, за четвертым к горизонту тянулись бесконечные барханы серебристой пустыни. День стоял ясный, тихий, и в самой дальней дали я разглядела одинокую белую башню.

– Ваша просьба очень необычна, – проговорила Джиндабин, когда мы уселись лицом к ее столу. – Поймите, подозрительность моя вполне естественна. Линия Горечавки никогда не интересовалась нашей планетой, и вдруг вы желаете заглянуть в ее святая святых.