Текст книги "Не красавица"

7

– Привет. – Я по традиции обнимаю маму и протягиваю ей пакет с шоколадом: – Это ассорти: здесь молочный, темный, белый и трюфели. Ручная работа.

Не заглядывая внутрь, мама благодарит за гостинец и кивком указывает на кухню.

– Пойдем чай пить – я с травами заварила. Конфеты зря купила: все же зубы не молочные уже, правильно? Ты, кстати, на метро добралась? – доносится ее удаляющийся голос. – Такие пробки сегодня, это кошмар какой-то. Видимо из-за дождя.

Настроение, испорченное появлением Дана, а точнее, моим нелепым поведением, продолжает ползти вниз без видимой на то причины. Ведь не из-за конфет же? В смысле не из-за того, что я полчаса провела в бутике шоколада, обшаривая десятки полок в поисках самого вкусного, а мама в итоге сказала, что все было зря? Прекрасно ведь знаю, что ничего плохого в виду она не имеет, а просто по долгу профессии немного помешана на уходе за зубами. В любой другой день я бы, наверное, принесла к чаю что-то иное: например, ее любимый мармелад со стевией или овсяные печенья с цукатами, но сегодня хотелось именно шоколада. Выраженно сладкий, вязнущий на зубах, способный перебить горький осадок этой недели.

– О, у тебя новый сервиз? – указываю я на белые кружевные чашки, расставленные на столе, прекрасно помня, что маме дарили их на прошлый день рождения.

Просто сейчас мне удобнее сделать их безопасной темой для беседы. Мама обожает посуду, и никакие современные интерьерные веяния не способны избавить нашу квартиру от старомодного серванта, забитого фарфором.

– Это же Сивовы дарили мне в прошлом году, забыла? – Любовно придерживая крышку чайника, мама разливает заварку. – Тот старый я на дачу отвезу. Этот только мыть, наверное, придется вручную. Боюсь, позолота облетит.

Пакет с конфетами так и стоит нетронутым в углу столешницы, поэтому я иду его распаковывать. «Черт с ней, с зубной эмалью, – иронизирую про себя, снимая ленту с бумажной коробки. – Все равно никто ее не увидит».

Уложив конфеты в вазочку, я ставлю их на стол и сажусь. Мама стоит спиной, помешивая дымящийся суп. Перед глазами почему-то сразу появляется лицо Василины, смешно кривящей нос. Так она делает всякий раз, когда чувствует запах горохового.

– Ты, по-моему, похудела, мам.

– Ну прямо-таки похудела, – отмахивается она. – Наоборот, поправилась. В моем возрасте худеют уже только из-за болезней.

– Да какой уж у тебя возраст, мам. Всего-то сорок пять.

– А с каких это пор сорок пять уже не возраст? – отрезает она и, накрыв кастрюлю крышкой, выдвигает стул. – Смотря для кого, конечно. Вчера Надежда Васильевна рассказывала, что ее сестра в сорок семь в университет поступать собралась. Люди по-разному с ума сходят, конечно. Непонятно, чего ей в двадцать не училось.

– Здорово же, – улыбаюсь я. – Что человек не боится. В сорок семь снова станет студентом.

– И что в этом хорошего? Делать все нужно вовремя, чтобы люди потом не потешались.

Мама подносит к губам чашку и неспешно пьет, позволяя своим словам пропитывать воздух. Нехорошее предчувствие собирается ознобом на коже и через пару мгновений подтверждается.

– Об отношениях уже думать пора, Таня, – выстреливает неукоснительным требованием. – Тебе двадцать четыре.

Хочется съежиться и обнять себя руками, чтобы защитить грудную клетку, в которую больно ударяют эти слова. Мама считает, что это так просто? Достаточно просто подумать об отношениях – и вуаля! – перед твоими дверями выстроилась толпа парней. Все, что тебе нужно – это просто тыкать пальцем: ты, с пузиком, пошел вон, а вот ты, высокий и мускулистый, задержись, ты мне нравишься. Так? Конечно, я думаю об отношениях, а толку? Понятия не имею, что нужно делать. Кроме случаев, когда я была пьяна, мужчины ко мне ни разу не подходили. Подходить к ним самой? Как? Я даже в глаза им не могу нормально смотреть, не то что построить связный диалог. Нет, об Административном и Трудовом кодексе я могу часами разглагольствовать, но поговорить об обыденных вещах не умею. Взять хотя бы провальный разговор с Даном… Хотя лучше вообще не вспоминать.

– У меня пока много работы, – бормочу я, сосредоточившись на крошечных чаинках, осевших на дне чашки. – Начальница же в отпуске была, я говорила. Даже самой смешно от того, как жалко я вру. А вот сейчас Римма Радиковна вернется на работу, и тогда держись, мам! Местные аптеки не будут успевать заказывать презервативы, потому что мужчины из моей постели вылезать не будут.

– Все нужно делать вовремя, Таня, – с нажимом повторяет мама. – У тебя есть хорошая должность, пора и о семье подумать. Рожать лучше до двадцати шести…

– Почему? – перебиваю я. Мама непонимающе хмурится.

– Что почему? Почему лучше рожать до двадцать шести? Ты в семье медиков росла и до сих пор такие глупые вопросы задаешь. Есть такое понятие, как качество яйцеклеток, к примеру.

Я стискиваю зубы. Ну что за бред?

– Можно мне еще чай?

Потянувшись, мама наклоняет носик чайника над моей чашкой, но смолкать – нет, не смолкает.

– На первоначальный взнос за квартиру у меня деньги есть. Ипотеку сейчас под хороший процент дают – я узнавала. Цены в новостройках встречаются нормальные. Не центр, конечно, но для чего тебе центр? Пока потихоньку ремонт будем делать, парень толковый подтянется, и кредит потом вместе будете платить.

– А может быть, у него своя квартира будет? – храбро спрашиваю я.

– Если будет, очень хорошо, – без особого энтузиазма отвечает мама. – Главное, у тебя у самой будет, где жить. Тебе нужно почаще куда-нибудь выходить, Таня. Твоя соседка непутевая и то себе парня нашла. А ты чем хуже?

– Василина не непутевая, – возражаю я. – Не называй ее так, пожалуйста.

Легко сказать: почаще куда-нибудь выходи. Куда? У меня и друзей-то толком нет, кроме Васи. Я понятия не имею, где и как коротают досуг люди моего возраста, хотя бы потому, что в школьные и студенческие годы занималась только учебой. По маминой инициативе, между прочим. Сначала нужно было бросить все силы на вступительные экзамены, потом – с отличием сдавать сессии, чтобы непременно получить красный диплом, который, по ее словам, обязательно даст преимущество в трудоустройстве.

И к тому же я не Василина. Обладай я хоть сотой долей ее бойкости и красоты – наверняка бы с кем-нибудь встречалась.

Шоколадный шарик, провалившийся в желудок вместе с глотком чая, оказывается не способным даже немного притупить сгущающуюся тоску.

– Мне не нужны твои деньги, мам. И про ипотеку я все сама узнала.

– Хватит, Таня. Я с отцом уже поговорила. Пусть раскошелится на свою старшую дочь. Не все ее отпрыскам путевки покупать.

Я с тоской посматриваю на часы. Если разговор коснулся отца, то дело плохо. Сейчас мама заведется и придется выслушивать то, что я слышала тысячи раз. Женщина, с которой он живет, использует его как кошелек, а он бессовестный дурак, который не ценил маму. Хотя я сама немного обижена на папу из-за редких встреч, но называть его дураком язык не поворачивается. С мамой и ее характером действительно очень сложно ужиться.

– Мне ехать пора, – предупреждаю я, осушив чашку.

Мама смотрит с недовольством.

– Ты ведь только приехала. Куда так быстро?

– Я в салон записалась, – говорю первое пришедшее в голову.

– Ты вроде недавно стриглась?

– Это окрашивание.

– Что еще выдумала, Татьяна! – Резко опущенная чашка красноречиво демонстрирует мамино удивление, а мое полное имя усиливает этот эффект. – Ни к чему портить волосы.

– Я хочу. Решила попробовать.

– Для чего? У тебя свой цвет красивый. Когда поседеешь, как я, – начнешь краситься, а сейчас глупостями заниматься не нужно.

Тот редкий случай, когда я чувствую, что имею право настоять на своем. Это всего лишь покраска волос, а мне уже двадцать четыре. Я плачу за квартиру сама, покупаю себе вещи сама… Могу голосовать на выборах и даже уехать в другую страну при желании.

– Таня, ты меня поняла? – требовательно спрашивает мама, пока я убеждаю себя в возможности принятия собственных решений.

– Так, может, я и отношения заведу, когда поседею? – шепотом уточняю, чувствуя нестерпимое жжение на щеках. – Это мои волосы. Что захочу, то и сделаю.

Для кого-то сказать это – наверняка сущая ерунда, но для меня – самый настоящий подвиг. Смелее было только объявить маме о том, что я переезжаю на съемную квартиру. Уехать было отнюдь не просто: мама и требовала, и угрожала, и пыталась воззвать к практичности. Просто она не знала, что в мире не существует силы, способной заставить меня отказаться от мечты, которую я лелеяла весь последний курс университета: комната, где все устроено так, как нравится мне, холодильник, где хранятся продукты, которые нравятся мне, а еще тишина и свобода.

– Не знаю, что с тобой сегодня творится, но лучше поезжай домой и отдохни, – комментирует мама, наблюдая, как я обуваюсь. – Слишком много работаешь, видимо.

«А что мне остается? – в отчаянии думаю я, просовывая ноги в мокасины, которые в эту самую минуту начинаю ненавидеть. – Кроме работы, у меня больше ничего нет».

Заставив себя обнять маму на прощанье, я выскакиваю за дверь и, не дожидаясь, пока окажусь на улице, набираю нужный номер.

– Алло, девушка. Здравствуйте, это Татьяна… Ракитина. Я записывалась на стрижку и окрашивание, но потом отписалась, и вот сейчас снова передумала. Вот такая я непостоянная, да. Окошко еще осталось?

8

На часах уже начало восьмого, а это значит, что если я не выйду из дома прямо сейчас, то велик риск впервые в жизни опоздать на работу. Об этом я помню, но все равно продолжаю стоять перед зеркалом, не в силах перестать улыбаться и поглаживать кончики волос. Будто другие, не мои… Из неприметного русого цвет стал густым, насыщенным, отливающим богатой бронзой, и на ощупь волосы тоже другие. Наверное, из-за состава которые нанесли после мытья головы. Пряди гладкие, как шелк, и легко проскальзывают между пальцами.

Этим утром что-то будто изменилось. Если раньше я быстро принимала душ и бежала готовить завтрак, то сегодня вдруг почувствовала желание натереть кожу скрабом, который Мила дарила на день рождения, и который вот уже полгода лежал нераспечатанным, а еще немного помассировать лицо перед нанесением крема. Вдруг вспомнилось, что Василина часто делала комплименты моей коже, и захотелось уделить ей внимание.

Кожа у меня правда хорошая. Немного бледновата, но зато гладкая, упругая, без заметных пор и высыпаний. Наверное, по наследству от мамы передалась. У нее вот только совсем недавно первые морщинки стали появляться.

А еще девушка в салоне вчера хвалила мои волосы. Сказала, что они такие густые и плотные, что даже краска не сразу ложится. Было приятно. Я раньше не задумывалась, что они у меня какие-то особенные: думала, обычные волосы. А сейчас просто не могу на них налюбоваться. Только сейчас понимаю, что ходила с таким богатством на голове и совершенно его не замечала. Исключено, что мастер хотела мне просто польстить. Для чего ей? Я ведь обычный клиент из множества других.

Замерев на секунду, я решаюсь. Протягиваю руку к косметичке, лежащей на комоде, и достаю тушь. Всего пара мазков, которые даже не будут заметны. И может быть, помады чуть-чуть. Неяркой, какой Василина меня красила.

* * *

– Ух ты! Покрасилась? – Первое, что произносит Валерия, как только я захожу в лифт.

Смущение и дискомфорт сковывают меня, но я все равно заставляю себя улыбнуться и кивнуть. Такие радикальные изменения во внешности редко остаются незамеченными, так что все в порядке. Я ведь этого и хотела? Измениться, чтобы выглядеть лучше.

– И постриглась, да? – Лера двигает головой из стороны в сторону, внимательно оглядывая мою новую прическу. – Идет тебе. Прямо другой человек.

На последней фразе я ежусь, но снова говорю себе:

«Ничего страшного». Другой человек – это хорошо. Значит, изменения даже эффектнее, чем я ожидала.

– Привет, – машу рукой Лене за стойкой и трусливо ускоряю шаг.

Покраситься и изменить прическу, оказывается, лишь полдела, а вот с достоинством принести все это на работу – задача посложнее.

Какая-то я нелогичная. Хочется, чтобы улучшения не прошли для окружающих бесследно, но едва они пытаются их прокомментировать, возникает желание спрятаться. Может быть, со временем привыкну, и станет лучше.

В кабинете я немного успокаиваюсь и пытаюсь поймать недавнее настроение. Трогаю кончики волос и вспоминаю выражение лица девушки-мастера в тот момент, когда она наносила краску. «Какие у вас густые и плотные волосы. По-белому завидую».

Это впервые, когда девушка, причем довольно симпатичная, сказала, что завидует мне. Той, что привыкла считать себя самой обычной.

Щелкнув по клавиатуре, снова замираю, сфокусировавшись на ногтях. Обычно я делаю гигиенический маникюр с прозрачным покрытием, а сейчас внезапно думаю: как было бы хорошо попробовать что-то другое. Может быть, нежно-розовый цвет или даже глубокий красный… Кладу руку на ежедневник и представляю, как алые ногти контрастируют с синей кожаной обложкой. Так, все, хватит. Я снова увлекаюсь. О маникюре подумаю потом. В смысле в обеденный перерыв или после работы. А может, вообще оставлю эту идею. И кстати, где Римма Радиковна? Сегодня она должна была вернуться.

Почему на месте нет главного юриста компании, выясняется через полчаса, когда звонит Глеб Алексеевич Матросов, наш генеральный.

– Римма Радиковна на больничном. – В своей излюбленной манере он коротко нарубает слова. – Через пять минут будь в зале совещаний.

Я успеваю пискнуть «хорошо», перед тем как он отключается. Что ж, генеральную уборку, очевидно, придется отложить еще на неделю, а глажка белья целиком ляжет на Василину. Скоро мне будет впору перед ней извиняться. И нужно не забыть позвонить Римме Радиковне – справиться, как у нее дела.

По инерции вновь ощупав волосы, гашу монитор и подхватываю ежедневник. За две недели отсутствия начальницы я привыкла иметь тета-тет с генеральным и постепенно перестала переживать, что в некоторых вопросах мне не достает опыта и компетенции. Просто приходится задерживаться, чтобы дважды перепроверить все как следует, что по большому счету не так уж и катастрофично. За неимением женских амбиций, все мое честолюбие сконцентрировано на работе.

На всякий случай постучавшись, я вхожу в зал совещаний и моментально каменею при виде трех пар глаз, устремившихся на меня. В левой половине груди гулко барабанит, тело окатывают волны озноба. И отнюдь не потому, что я попала под прицелы взглядов Глеба Алексеевича и Дивеева, хотя и это чрезмерная нагрузка на нервы… Я не могу пошевелиться, потому что рядом с ними сидит Дан. То есть, Громов.

– Здравствуйте, – роняю я и зачем-то склоняю голову на манер верховой лошадки. Прижав к груди ежедневник, пробираюсь на свободное место и, неуклюже приземлившись на стул, издаю смущенный смешок: – У нас сегодня трое на одного, да?

Бо-оже. Ну какого, как Василина говорит, хрена?

«Трое на одного, да?» Когда у нас стало принято шутить в присутствии руководства?

Генеральный и его заместитель оставляют мою шутку без комментариев, а вот Дана она, похоже, повеселила. Склонив голову вбок, он открыто демонстрирует улыбку. Выходит, он не соврал, что у него появились дела с Глебом Алексеевичем. И судя по стопке бумаг, лежащих перед ним, он действительно пришел сюда с договором.

Опустив глаза, я делаю вид, что занята поиском нужной страницы ежедневника, для того чтобы иметь возможность хотя бы чуточку прийти в себя, а когда вновь поднимаю голову, то вижу, что Дан все еще смотрит на меня. Обведя взглядом мои волосы, он выразительно поднимает брови. Я не сильна в невербальной этике, но тут понимаю: он говорит, что заметил, и ему нравится.

А вот и новый инсайт. Недостаточно просто покрасить волосы и выдержать вопросы коллег. Нужно еще научиться не краснеть, как клубника на грядке, когда тебе пытаются делать комплименты.

Мое смущение Дана, кажется, забавляет, потому что он и не думает отводить взгляд. Краснеть сильнее просто некуда, поэтому я с укором смотрю на него в ответ. «Хватит уже», – беззвучно говорю ему, расширив глаза, и, не сдержавшись, выпускаю наружу краешек улыбки. На красивых людей, которые умеют улыбаться так, что дух захватывает, злиться невозможно.

– Знакомьтесь, если еще не знакомы, – подает голос генеральный. – Громов Дан Андреевич, мой давний знакомый и будущий партнер. Татьяна Викторовна, заместитель главного юриста. Пока Римма Радиковна на больничном, договором будет заниматься она.

Хорошо, что рукава рубашки длинные и никому не заметны мурашки, выступившие на моих руках от этих слов. Сердце ни на секунду не получает успокоения. Во мне кипят волнение и азарт. Работа над партнерским договором – это большая ответственность и огромный шаг вперед. Страшно, но ведь когда-то нужно начинать?

– Тогда мне стоит узнать, о каком партнерстве пойдет речь, – говорю я, заставляя себя посмотреть по очереди на каждого из сидящих, включая Дивеева, который не принимает участия в беседе. Просто чтобы его не обижать.

– Все довольно просто, Татьяна Викторовна, – вступает Громов и переводит взгляд на Глеба Алексеевича: – Я сам поясню, если никто не против?

Сейчас он говорит по-другому. Шутливая вальяжность исчезла из его голоса, который звучит с энтузиазмом, но без толики пафоса, присущего людям на высокопоставленных должностях. Он разговаривает со мной как с хорошим знакомым, которому вверяет перспективный бизнес-план за чашечкой кофе.

– «Кристалл» занимается производством и поставкой тары на всю страну, а я хочу продавать ее за пределами нашей родины. Логистика, контракты, общение с дотошными европейцами – на мне. Это, – Громов накрывает рукой договор и придвигает его ко мне так, что на секунду невероятно длинные пальцы оказываются в каких-то десяти сантиметрах, – договор, составленный моими юристами. Основные моменты мы с Глебом Алексеевичем обговорили, конечную цену пока согласовываем.

– Забери к себе и как следует изучи, Татьяна, – распоряжается генеральный. – Со всеми правками сначала ко мне.

– Сразу оговорюсь, что договор – почти копия того, который вы в прошлом году подписывали с «Вегой», – не без усмешки комментирует Дан. – Костя Коровин от них ушел и любезно меня проконсультировал.

– Не слишком профессионально с его стороны, – недовольно вставляет Дивеев.

– Зато как эффективно для нас с вами, Сергей Борисович, – сверкнув улыбкой, парирует Громов. – И для Татьяны Викторовны работы гораздо меньше.

– Могу прямо сейчас сказать, что мы это не подпишем, – стараясь не звучать категорично, говорю я, сосредоточившись на середине страницы. – Пункт четыре-пять. Маркировка, тара и упаковка товара должны соответствовать обязательным стандартам, обеспечивать его сохранность при транспортировке и хранении…

Подняв глаза, я смотрю на Дана:

– «Обязательные стандарты» звучит двояко с учетом того, что товар будет поставляться в Европу. В случае если с грузом что-то случится, это хороший повод обратиться к европейским стандартам, которые наверняка отличаются от российских. То, что вы выбираете зоной сбыта не Российскую Федерацию, едва ли наша ответственность.

Мне немного неуютно озвучивать это вслух. Я привыкла корректировать договоры, не видя и не зная контрагента лично, а Дана я знаю. В каком-то смысле – ближе, чем многих. Но что поделать? Это моя работа.

Откинувшись в кресле, он перекидывает ногу на ногу и смотрит на меня с новым интересом. Без улыбки.

– С этим как-нибудь решим. Еще какие-то замечания прямо сейчас будут?

– Вряд ли мне стоит задерживать присутствующих. Если дело срочное, то я перенесу текущие дела и займусь договором прямо сегодня.

Я выжидательно смотрю на Глеба Алексеевича и получаю утвердительный кивок.

– Займись, Татьяна. «Промсервис» подождет.

– А почему вы не хотите рассмотреть возможность подписания дилерского договора? – набравшись храбрости, спрашиваю я, снова обратившись взглядом к Громову. – С ним бы у нас возникло меньше трений.

– Подловила, красавица, – широко улыбается он, заставляя меня вспыхнуть от этого неформального обращения, а Дивеева возмущенно заерзать в кресле. – Дилерство удобно вам и крайне неудобно мне. Куча обязанностей, условий и требований по выкупу объема и рекламе. Мне приятнее быть любимым клиентом, а не ручным продавцом. Но за предложение спасибо. С вашей стороны оно более чем оправданно и закономерно.

На последних фразах снова посещает стойкое ощущение, что Громов меня хвалит. Да что со мной такое? Мы тут серьезные вещи обсуждаем, а мне хочется улыбаться.

– У тебя еще вопросы есть, Татьяна? – спрашивает генеральный, как мне кажется, по-особенному учтиво.

– Нет. Тогда после совещания беру договор в разработку.

– Хорошо, иди.

Слегка кивнув, я аккуратно собираю листы договора и встаю.

– Телефон свой оставите, Татьяна Викторовна? – раздается звучно и громко.

Проглотив нервную сухость во рту, я смотрю на Дана, пытаясь понять, не посетили ли меня слуховые галлюцинации. Телефон? В смысле… Какой телефон?

– Вы можете позвонить в приемную, – говорю через паузу, стискивая договор задрожавшей рукой. – Лена соединит.

– А как же привилегии любимым клиентам? – бессовестно улыбается Дан, ничуть не смущаясь напряженных лиц по соседству. – Я привык общаться напрямую.

Не зная, как поступить, машинально смотрю на генерального и, не найдя в его лице ответов, бормочу:

– Я оставлю в приемной визитку.

Отвернувшись, быстро иду к двери, стараясь успеть до того, как колени подогнутся, и я позорно рухну на пол от нового приступа патологического сердцебиения.

Кажется, будто все это происходит не со мной. Ну, или я совсем ничего не понимаю, и для Громова просить личный телефон сотрудника на глазах у руководства – в порядке вещей?