Текст книги "Дочь некроманта"

Он придет, мой противник неведомый,

Взвоет яростный рог в тишине,

И швырнет, упоенный победами,

Он перчатку кровавую мне.

Тьма вздохнет пламенеющей бездною —

Сердце дрогнет в щемящей тоске —

Но приму я перчатку железную

И надену свой черный доспех.

На каком-то откосе мы встретимся

В желтом сумраке знойных ночей.

Разгорится под траурным месяцем

Обнаженное пламя мечей.

Разобьются щиты с тяжким грохотом,

Разлетятся осколки копья, —

И безрадостным, каменным хохотом

Обозначится гибель моя.

Роальд Мандельштам

Часть первая
Клинок востребован

Наверное, когда-то это был прекрасный и величественный замок. Именно прекрасный и величественный, несмотря на то что выстроили его нечеловеческие руки и, собственно говоря, он даже не мог называться «замком» – укрепленным жилищем сеньора и его семьи.

Здесь до сих пор жили те, чьей расе в незапамятные времена пришлось уступить место в Эвиале человеческому роду. Отгремели две страшные войны: Война Быка и Война Волка – после чего уцелевшие отступили на северо-восток, за полуночные рубежи Синь-И, где, всеми позабытые, продолжали тянуть лямку жизни. Их оставалось немного, однако жили они долго и умирали редко. Магия, которую не смогли отобрать победители, могла бы помочь изгнанникам устроиться гораздо лучше, но они берегли каждое заклинание, словно бедняк последнюю полудюжину золотых монет.

Долгие века в подземельях их замка продолжалась работа, медленная, неторопливая, осторожная. Маги древнего народа отринули незыблемые когда-то правила, пытаясь отыскать пути в области, испокон веков считавшиеся запретными и смертельно опасными.

О нет, они не приносили кровавые жертвы и не творили жуткие обряды, не вызывали демонов тьмы и не пытались обрушить на головы овладевших Эвиалом людей чуму, ураганы, пожары и другие бедствия. Hа такую мелочь древние не разменивались.

Временами в их работе случались заминки. Иногда – на целые годы. Иногда – даже на десятилетия. Это их не слишком трогало – что такое десять лет для того, кто проживет еще самое меньшее тысячу?

Древние думали, что о них все забыли, даже люди-волшебники, самые страшные враги, чья молодая магия некогда превзошла их утонченное, но слишком уж запутанное чародейское искусство. Но они ошиблись.

Нашелся тот, кому захотелось своими глазами взглянуть на Последнее Прибежище, как звали этот замок (а точнее, его развалины) нынешние хозяева.

Человек был еще молод, однако в длинных черных волосах, заплетенных сзади в причудливую косу, уже проблескивала седина. Узкие глаза с приподнятыми внешними уголками напоминали эльфьи, но тонкие губы и нос придавали лицу какое-то странное, пожалуй, даже несколько зловещее выражение. Оружия человек не носил, не было при нем и посоха, непременного атрибута волшебников, – хотя в одиночку проделать весь путь от пограничья Синь-И до Последнего Прибежища никто, кроме волшебника, просто бы не смог.

– Добрался, – прошептал он, глядя на странные, склонившиеся друг к другу треугольные башни, увенчанные причудливыми венками изогнутых длинных рогов какого-то давно исчезнувшего чудовища. Стены между башнями превратились в бесформенные груды щебня, сводчатая крыша длинного здания внутри обвалилась, а все подступы густо заросли резко пахнущей пустырницей, получившей свое название как раз за обыкновение укореняться вокруг давно заброшенных жилищ. – Добрался, – повторил человек, не двигаясь с места, словно чего-то ожидая.

Он оказался прав. Немного погодя высокие метелки пустырницы заколебались. Человек усмехнулся: ходить по зарослям обитатели этого места явно не умели. Hе умели или разучились прятаться, подкрадываться, наверное, уже не смогли бы и ударить в спину. Hа долгие века люди оставили их в покое, не трогая жалкую горстку изгоев, – и кто знает, не ошиблись ли возгордившиеся победители?

Зеленые заросли раздвинулись, перед человеком появились три фигуры – вытянутые, удлиненные черепа, заостренные сверху, покрытые коричневатой чешуей, желтые глаза, окруженные мягкой бахромой коротких шевелящихся щупалец, безгубые тонкие рты.

Человек улыбнулся и поднял безоружные руки. Пришельцы не шевелились, просто смотрели на него, очень пристально, изучающе. Он не отвел взгляда, давно уже приучившись не бояться подобного.

– Зачем ты пришел? – наконец спросил один из них. Он говорил на языке Синь-И, с сильным акцентом, медленно подбирая даже самые простые слова.

– Я пришел учиться, – ответил человек на том же языке и тоже с акцентом, правда, легким. Синь-И явно не был его родным.

– Ты – враг, – услышал он. – Мы не учим врагов.

– Я не враг. Присмотритесь получше, – ответил человек, широко разводя руки в стороны, вздохнул поглубже, задержал дыхание и, не мигая, взглянул в желтые глаза.

Он ощутил напор Силы, слишком далекой и слишком чужой, чтобы мгновенно уловить управляющие ею законы. Hе пытаясь сопротивляться, раскрыл навстречу ей свой разум – так вежливый гость протягивает хозяину свое оружие, сам стоя в тени вскинутых и готовых для удара мечей.

Кажется, ему удалось их озадачить. Они переглянулись – даже на уродливых, с человеческой точки зрения, масках, заменявших им лица, где не отражалось ничего или почти ничего, – проступило нечто, похожее на недоумение.

* * *

Он не был засланным прознатчиком. За его плечами не было лукавой школы Ордоса, не было и хитросплетений Волшебного Двора. У него был наставник, колдун-самоучка, бывший наемник, шатавшийся с разными ротами по всему Эвиалу и поднабравшийся приемов и заклятий – и у эльфов, и у людей, и у гномов, и даже у полудиких гоблинских шаманов. Способного мальчишку он довольно быстро научил всему немногому, что знал сам, – после чего перед переросшим наставника учеником встал вопрос, что делать дальше.

– Иди в мир, – сказал ему бывший наемник. – И вот что я скажу тебе, малец, держись подальше от ордосских магов. Ничему хорошему они тебя не научат.

– А как же ты, дядюшка Эйвери?

– Какой же из меня маг? Так, ковыряюсь потихоньку. А у тебя-то силенки настоящие, не в пример моим. Искать тебе надо того, кто тебя впрямь чему-то дельному научит.

– Hо где ж такого найти, дядюшка?

– Hе знаю, малыш, не знаю. Знал бы – сам бы помог тебе туда добраться. И думаю я, что иного пути, как в Вольные роты, тебе нет. Ты годами хоть и не вышел, да только в ротах любого, кто хотя б дым без огня наколдовать сумеет, загребут с руками и ногами, так что потом и не отвертишься. Погоди, я не я буду, если к толковому ротному тебя не пристрою.

Старик Эйвери сдержал свое слово. Всего лишь полгода спустя его малолетка-ученик уже примерил алый бархатный берет «Костоломов Диаза».

Да, его ценили. Hе ущемляли в добыче, хотя сам он, понятное дело, в разграблении городов не участвовал. Сперва не участвовал, пока не подрос и не наловчился как следует вертеть мечом. «Костоломы» то мерили тяжелой своей поступью дороги Семиградья, то разбивали шатры на самых подступах к сумрачному Нарну, то жарились на испепеляющем салладорском солнце. Знамена Вольной роты трепал соленый ветер на обрывистых меловых скалах Кинта Дальнего, их рвали острые сучья в джунглях Кинта Ближнего, они стояли под ливнем легких стрел из ядовитого тростника в топких болотах на берегу Южного Океана к востоку от салладорской Стены; врагами роты, случалось, бывали и люди, и нелюди, как-то раз они даже чуть было не взяли приступом тот самый Храм Мечей, о котором в западных пределах ходило столько страшных россказней, – правда, в последнем случае защитники Храма, не дожидаясь штурма, сами ворвались в лагерь осаждающих и учинили там форменную резню.

И он учился. Во всякое время, при любых обстоятельствах. Рота не раз и не два сталкивалась с враждебной магией – а нет лучшей школы для чародея, нежели открытый бой. Ты или превозможешь заклятье врага – или погибнешь.

Ему удалось выжить. Погибли его враги. С каждым выигранным боем рота смотрела на него со все большим и большим уважением. Ему несли найденные на мертвых амулеты и обереги – разумеется, если они не представляли ценности для нашедшего. Он и сам приноровился обирать тела – в первую очередь охотясь за магическими артефактами, пусть даже самыми слабыми или непонятными.

А потом ему повезло. Повезло вместе со всей ротой – их наняла сама Святая Инквизиция. Надо было положить конец одной из богомерзких ересей, которой, увы, предались и некоторые из прошедших обучение в Ордосе волшебников. Hа подавление мятежа разящий кулак матери нашей, Вселенской Церкви Спасителя, отправил своих лучших отцов-экзекуторов, в свою очередь владеющих великим даром святого чародейства.

В битве с обеих сторон сошлись мечи и магия. Hо тяжеловооруженная, скованная железной дисциплиной рота раздавила наспех оборуженное крестьянское ополчение, а маги-отступники не смогли помочь своим, будучи связаны по рукам и ногам поединком с инквизиторами.

Там он и нашел свою первую настоящую книгу заклинаний. В горящем с одной стороны доме, рядом с мертвым телом – меч наемника оборвал жизнь чародея, волшебство не устояло перед простой сталью.

После того как все закончилось, отцы-инквизиторы долго и тщательно перетряхивали все уцелевшие строения, сносили в кучу зловещего вида книги в черных кожаных переплетах; а потом предали их огню. Перед строем роты прочитали строгий указ – всякие рукописания, найденные на поле боя альбо в домах, сдать всенепременно отцам-экзекуторам под страхом казни на медленном огне.

У него дрожали коленки: инквизиторы – это вам не обычный враг, за ними стояла сила, быть может, ничуть не меньшая, чем у магов прославленной Академии Высокого Волшебства или загадочного Волшебного Двора. И все-таки книгу он не отдал. И с трудом дождался ночи, чтобы начать читать – у костра, завернувшись в видавшее виды походное одеяло.

Он не знал, что ему достался один из томов Искусства ночной магии – робкой и неуверенной попытки самоучек нащупать дорогу во Тьму. Он не знал, что в лунном свете на желтых страницах из тонковыделанной человечьей кожи оживают совсем другие письмена, нежели днем. Только много времени спустя он начал догадываться, какой ценой оплачен каждый ее лист, каждая строчка. Да что там строчка, каждая буква в книге, казалось, написана была чистой кровью, хотя на самом деле это было, конечно, не так – кровь использовалась только для главнейших схем и начертаний.

Он погрузился в книгу целиком, с головой, забыв об окружающем мире. Блеклая луна услужливо светила сквозь желтоватые страницы, дрожали и расплывались буквы, внезапно меняя очертания; четкий почерк, сделавший бы честь начальнику Писцовой палаты имперского сената, сменялся каракулями, чеканные буквы эбинского алфавита – рунами северных мореходов с Волчьих островов, а порой и причудливыми эльфийскими завитушками. Он то и дело приходил в отчаяние, натыкаясь на совершенно непонятные фразы, обозначения и схемы.

Там говорилось о Великом Древе и Западной Тьме, источнике силы и свободы. Там говорилось, что настанет день, и с запада придет свежий ветер, которому суждено отрясти листья с ветвей Мирового Ясеня, и тогда каждый лист – понимай: человек, или, точнее, его бессмертная душа – получит истинную, только во Тьме достижимую свободу.

Он не знал, что основой для этого труда послужили ставшие достоянием отступников отрывки из великих Анналов Тьмы.

Там перечислялись обитатели Ночи, подробно рассказывалось о всех мыслимых видах нечисти, нежити и нелюди, приводились заклинания, обереги, но самое главное – там имелись законы построения новых заклятий. Именно этот, наиболее тщательно оберегаемый секрет Ордоса ренегаты-волшебники предали огласке – и он попал в те руки, которых они ждали так долго и не дождались лишь совсем чуть-чуть.

После этого он уже недолго ходил с «Костоломами». Однажды ночью молодой волшебник просто исчез со всем своим нехитрым скарбом.

А еще через два дня рота попала в засаду и погибла вся, до последнего человека.

Потом было еще много чего. Он исходил Эвиал из конца в конец, побывав даже на Утонувшем Крабе, едва вырвался оттуда и дал себе страшную клятву в один прекрасный день вернуться и стереть этот проклятый остров с лица земли.

Hо для этого нужно было знание, нужны были наставники, превосходившие по силам чародеев острова Запекшейся Крови, как он звался на исконном, древнем языке его обитателей.

Старые рукописи, разрозненные намеки, недомолвки и тому подобное, как ни странно, указали дорогу.

Hа восток, туда, к последней крепости истинно древней магии.

И вот его путь завершался. Нигде в мире он не нашел себе достойного учителя – его последняя надежда связана была именно с этим местом. Если его не станут учить змееголовые – больше ему идти будет просто некуда.

* * *

– Я не враг, – повторил он, глядя в желтые глаза. И на сей раз в них уже не чувствовалось подозрительности.

– Хорошо, – медленно упали тяжелые слова, и сердце его подпрыгнуло, словно в давным-давно забытом детстве. – Ты пойдешь за нами и будешь послушен. Хотя нет, ты никогда не станешь послушным. Что ж, мы постараемся, чтобы ты ненароком не стер наш замок с лица земли.

* * *

Дни, недели и месяцы под высокими сводами. Они свивались в причудливые спирали, и казалось, будто ты – в раковине громадного моллюска. Здесь не было привычных людям комнат, залов, коридоров и лестниц. Весь замок – система вырастающих один из другого спиральных куполов, пологих пандусов, висячих галерей. Здесь не принято было передвигаться на собственных ногах. Левитация, сиречь парение, – вот единственный достойный мага способ передвижения, говорили ему, земная плоть нечиста, она осквернена злобой и похотью; не отринув мира, не позабыв обыденное, ты никогда не проникнешь в тайны истинного волшебства, которое не смогли постичь даже чародеи Ордоса.

– Hо вы же проиграли войну, – дерзко возражал он своим наставникам. И неизменно слышал в ответ:

– Война еще не закончена. Конец ей придет, лишь когда на земле не останется либо ни одного человека, либо ни одного дуотта.

– Значит, следует убить и меня? – спрашивал он.

– Зачем? – отвечали ему. – Победить в войне можно и не обязательно силой оружия. Пройдет еще много-много времени, и люди уйдут сами. Например, истребив друг друга в бесчисленных битвах. Так что нам даже не придется никого убивать. Наоборот, нам придется спасать – таких, как ты, потому что с уходом людей не должна исчезнуть их магия.

Откровенность поражала. От него ничего не скрывали. Ему прямо говорили – да, настанет день, и твоя раса погибнет, а мы, выждав и затаившись на время, как и встарь, вновь будем властвовать над Эвиалом. Казалось бы, он должен возмутиться, если не броситься на обидчиков с кулаками, то по крайней мере покинуть это место, добраться до людских пределов, поднять тревогу, объяснить, насколько опасен этот медленно зреющий нарыв на теле Эвиала, – однако он по-прежнему оставался в Последнем Прибежище и ничего не предпринимал. Потому что слишком уж захватывающие горизонты тайной магии открывались перед ним.

Он узнал, почему его родной мир стал закрытым и что это значит. Он своими глазами видел в искрящемся кристалле приведшие к тому события, и кровь леденела у него в жилах, а дыхание пресекалось – он никогда не думал, что могут происходить на свете такие злодейства. Даже самый отвратительный, бесчеловечный преступник, лишившийся рассудка безумный палач, наслаждающийся мучениями и предсмертными стонами жертв, не додумался бы до такого.

Ему открыли, что Эвиал не одинок в пределах великой совокупности миров, именуемых Упорядоченным, границы которого неведомы никому, даже богам, если, конечно, таковые есть там на самом деле. Потрясенный, он впервые поднялся в астрал и даже выше, увидав отражение того, что его учителя называли Межреальностью и куда рожденным в Эвиале путь считался крепко-накрепко закрытым.

За звездным куполом, что словно гигантская крышка наглухо замкнул пределы Эвиала, он видел мерцание иных миров. Теряя сознание от восторга, он посылал своего бесплотного двойника вперед, как можно дальше, насколько хватало сил удерживать заклинание.

Да, ради всего этого стоило проделать пешком весь неблизкий путь от Ордоса до Последнего Прибежища.

Медленно, исподволь учителя подводили его и к тому, чтобы повернуть свой взгляд на запад, решиться посмотреть туда, где нет ни людских, ни нелюдских поселений, где безраздельно властвует Тьма, всеобщая, бездонная и непобедимая. Ему осторожно, не торопясь, раскрывали страшные секреты Анналов Тьмы, и он чувствовал, как по вискам и лбу его стекает пот, – книга говорила о неизбежном приходе Темного Мессии и кровавом урагане, что сметет весь мир после его появления.

Ничто в этом мире – ни золото, ни власть, ни утехи плоти не могли сравниться с чувством постижения неведомого.

Змееголовые не требовали платы, они учили пришельца, казалось, как одного из своих. За исключением единственного – с ним никогда не говорили на их родном языке. Даже книги, которые он читал, специально для него переписывались человеческой речью. И на все его просьбы следовал вежливый, но неизбежный отказ.

Он так же вежливо кивал в ответ, не задавая больше вопросов. В конце концов, каждый имеет право на свои странности.

И вновь времена года сменяли друг друга в вечной, неизменной погоне, за окнами то выла вьюга, то неслись сорванные ветром осенние листья, то ярко светило весеннее солнце, то тяжко наваливался летний зной. Однако обитатели Последнего Прибежища мало обращали внимания на время. В замке ничего не менялось. Ничего не происходило. Что такое «праздник», тут не знали. Здесь вообще не знали ничего, кроме работы.

Мало-помалу человека допускали до все более и более важных ритуалов. Дуотты пытались понять, что же такое Тьма, откуда она взялась сама и откуда, собственно говоря, взялась ее Сила.

И он, захваченный этой лихорадкой, подобно своим наставникам, едва не забыл об окружающем мире. В небольшой каморке, где он обосновался, были только голые стены да лежак. Ничего больше. Он не нуждался в уюте и комфорте. Он не нуждался ни в чем, кроме знания.

Однако пришел день, когда и его учителя попросили кое-что взамен.

Была глухая осень, здесь, на дальнем северо-востоке громадного континента, уже вовсю пели победную песнь холодные полуночные ветры. Последнее Прибежище штурмовали неисчислимые полчища незримых воздушных ратей, вытягивая, высасывая тепло из-под спиральных куполов, несмотря на все усилия мастеров – заклинателей погоды.

Hо внизу, в подземелье, было тихо. Пахло разогретым металлом, какой-то кислотой, еще чем-то неуловимым, вроде специй. Вокруг царил полумрак, лишь слабо светились голубоватым извивы купола над головой.

Разумеется, он не раз бывал здесь. Главный заклинательный зал Последнего Прибежища. Несколько раз ему доверяли участвовать в сложных и тонких магических построениях, требовавших совокупных сил всех чародеев древнего народа. Hо обычно подготовка к такому действу начиналась загодя, и он знал обо всем заранее. Сейчас же все происходило как раз наоборот.

Его позвали внезапно, оторвав от чтения манускрипта, посвященного одному из труднейших и тайных разделов тварной магии – некромантии. Он уже давно интересовался ею, справедливо полагая в стихии смерти и разрушения могучий противовес оружию магов, именующих себя «Светлыми»; вивлиофики Последнего Прибежища содержали немало рукописей на эти темы. Сами дуотты уделяли этому не слишком много времени, повинуясь своим неимоверно сложным моральным запретам и установлениям, вникнуть в которые обычный человек, пусть даже и маг, не смог бы даже за десять жизней.

Большинство этих трактатов оказались переводами с другого древнего языка, языка тех, чье имя в буквальном переводе с речи змееголовых означало не то «титаны», не то «гиганты»; утверждалось, что они появились тут чуть ли не одновременно с дуоттами, если вообще не раньше. Hо в отличие от змееголовых, относительно быстро расселившихся по берегам теплых морей, основавших царства и империи, титаны обосновались на одном-единственном южном острове, отгородились от мира, где и занялись какими-то своими делами, оставшимися непонятными даже многомудрым дуоттам.

Тем не менее некая часть их трактатов оказалась в руках змееголовых – что означало все-таки не полное отгораживание титанов от мира. Дуотты то ли купили, то ли выменяли труды, посвященные тому, чем они сами не занимались, – магии смерти. После чего древние рукописи множество веков пролежали без движения – змееголовые не нашли им применения даже в черные дни собственного разгрома.

Что потом произошло с означенными титанами, манускрипты повествовали скупо. Вроде бы они сумели найти дорогу прочь из закрытого Эвиала и покинули его, пройдя великим звездным путем куда-то за пределы ведомого мироздания. А чтобы их наследство не досталось бы никому, они затопили свой остров, так что не осталось ни малейших следов, которые не отыскать, опустись ты даже на дно морское.

Это было интересно, но не больше; у ученика дуоттов имелись куда более насущные дела и вопросы, которые следовало разрешить. И которые он разрешал – до того мига, когда за ним пришли посыльные хозяев Последнего Прибежища.

Его ввели в заклинательный зал, и он мимоходом удивился числу собравшихся здесь дуоттов, – вдоль стен выстроились едва ли не все обитатели древнего замка.

Тихо-тихо, на самом пределе слуха, шелестел тысячеголосый хор, повторявший одно-единственное слово на языке дуоттов – человек, естественно, не знал его значения, но отчего-то по спине его пробежала дрожь. Он уже давно не боялся никого и ничего, смело шагал в неизведанные области той же некромантии, заставившие бы трепетать от ужаса любого другого мага; но тут ему впервые за все проведенное в Последнем Прибежище время стало не по себе.

И притом очень сильно.

Он остановился. Еще в далекой юности он научился разумной осторожности, пока шатался по Эвиалу под флагом знаменитых «Костоломов». Никогда не следует соваться в воду, не зная броду, – он в полной мере разделял мнение безвестного автора сей пословицы.

– Что смущает тебя? – проскрипел голос справа.

– Ты устрашился неведомого, человече? – проскрипел голос слева.

– Нельзя колебаться, нельзя колебаться, – подхватили все остальные дуотты, стоявшие вдоль стен.

– Я не понимаю, – начал было он, однако его тотчас прервали.

– Магия крови, человече, магия крови. То, что мы не можем ни постичь, ни воспроизвести. Это дар только вашей расы, почему – мы не знаем. Hо сегодня мы хотим положить конец нашему незнанию, – торжественно-скрипуче провозгласил старый дуотт, выступая ему навстречу: тот самый, что в свое время встретил его, пришедшего проситься в ученики.

Человек на миг напряг мускулы и снова расслабил их. Он не забывал и о честной стали, он не заплыл жиром и не растерял боевого умения, что не раз спасало ему жизнь во время походов Вольной роты; если надо будет, он сумеет прорваться силой. Дуотты почти все стары, они плохо владеют оружием; но сперва надо все-таки понять их намерения.

– Вы хотите принести меня в жертву? – спокойно спросил он.

Дуотты позволили себе тихо рассмеяться.

– О чем ты говоришь, ученик? Желай мы принести тебя в жертву, мы сделали бы это так, что ты ничего бы и не заметил. Трудно ли подмешать сонное зелье в твою пищу или оглушить внезапным ударом из-за угла? Смог бы ты помешать нам? Так что иди вперед и не бойся.

– Я не боюсь, – он сделал шаг, другой, несмотря на не отпускавшую его тревогу. Что-то было не так. Слова дуотта казались разумными – но, похоже, слишком уж разумными. Слишком уж старались змееголовые убедить его, что никакой опасности нет и в помине. А раз так, значит, опасность есть.

Тем не менее он вышел на середину. Рядом с ним никого не осталось, дуотты все как один прижимались к стенам.

Хор не умолкал, по-прежнему звучало одно-единственное слово, заставляя человека трепетать, внушая ему смутный, невнятный ужас, страх перед неведомым, перед тем, что в принципе невозможно ни описать, ни увидеть.

– Нам нужна твоя кровь, – прозвучало за его спиной. Скрипучий голос дрожал – или это только казалось растревоженному воображению?

– Моя кровь? – эхом откликнулся он, стараясь выиграть время.

– Твоя кровь, – подтвердили за спиной. – Hе так много. Разрежь себе руку.

«Как же, – подумал он. – А если придется драться?»

Дуотт возник на мгновение рядом, протягивая темный обсидиановый поднос с коротким кривым ножом – для боя такой бесполезен, годится как раз (и только) вскрывать себе вены.

– Обойдусь, – грубо отрезал человек. – Обойдусь своим.

Из простых кожаных ножен появился его собственный клинок – широкий и длинный, в полный локоть. Таким, если надо, можно биться и против настоящего меча.

– Так все-таки, сколько вам нужно? – он старался говорить буднично и даже равнодушно, но дуоттов не так-то просто обмануть. Если они почувствуют его страх…

Собственно говоря, он не знал, чего же именно страшится, что же такого ужасного произойдет, если дуотты поймут-таки, что он боится. Но закон боя всегда один: враг не должен увидеть твоей слабости. А дуотты были сейчас его врагами, в этом он почему-то не сомневался. Несмотря на все проведенное в Последнем Прибежище время, когда они кормили его и заботились о нем, учили и оберегали. Hо не так ли и обычный крестьянин заботится о своей скотине, заботится целый год, чтобы зимой забить на мясо?..

Он аккуратно уколол острием безымянный палец на левой руке. Если что – в драке не помешает.

– Пусть твоя кровь коснется пола, – прошелестело за спиной.

Он повиновался.

Темная капля нехотя оторвалась от кожи, пугающе медленно полетела вниз, светясь все ярче и ярче, разгораясь, полыхая, подобно живущей последние мгновения падающей звезде. Она летела, не замечая земной плоти, гранита, базальта и всего остального, той несокрушимой брони, перед которой бессильны даже кирки подземных гномов. Набирала силу и мощь, превращаясь из слабой крошечной капельки в могучий таран. Так небольшой камешек превращается во всесокрушающий камнепад, увлекая за собой со склона горы своих собратьев. Только в отличие от лавины капля крови ничего за собой не увлекала – просто сама становилась все больше и больше.

Человек зачарованно следил за ней – никогда еще его взорам не открывалось ничего подобного.

За его спиной зашевелились дуотты, он ощутил мгновенное плетение заклятий, сложных, непонятных, – его никогда не учили ничему подобному. Они словно к кому-то обращались, кому-то грозили, к кому-то взывали. Это было чародейство высшей пробы. Последнее Прибежище щедро вбрасывало Силу куда-то в нутряные земные слои, не грубую позаимствованную у Стихий, что, возможно, проделали бы маги Ордоса, не выклянченную у своего Спасителя, к коей прибегали отцы-инквизиторы, а сотворенную здесь, прямо на месте, возникшую почти что из ничего, из противоположностей, из естественного течения вещей, подобно тому, как любой человек изгоняет холод из своего жилища, разводя огонь в печи.

Вот только понять, какие же именно «дрова» горят на сей раз в топке, было невозможно.

Дуотты начали медленный ритуальный танец, отделившись в конце концов от стен. То разбиваясь на пары, то соединяясь в длинные цепочки, они пересекали зал из конца в конец, двигаясь какой-то странной, подпрыгивающей походкой, их руки то моляще прижимались к груди, то, напротив, словно бы грозили кому-то невидимым оружием – и каждый жест, каждое движение непостижимым для человека образом оборачивалось Силой, той самой Силой, что гнала ярко пылающую каплю его крови все глубже и глубже под землю – или же, возможно, куда-то через саму Межреальность.

Казалось, от него больше ничего не требуется. Всего-то одна капля крови для какого-то непонятного волшебства его учителей. Никто не обращает на него внимания, никто даже не подходит к нему, все словно бы забыли о нем, так стоит ли беспокоиться, похоже, дуотты и в самом деле сказали правду – им ничего от него не надо.

Вот только какое-то звериное чутье, которым в той или иной степени одарен каждый человек, то наследство, что досталось нам от четвероногих предков, зубами и когтями отвоевывавших свое право на жизнь, – именно это чутье не давало ему успокоиться окончательно.

Волк чувствовал настороженный капкан. И в то же время – вышедшую на охоту свору псов.

– Теперь твоя очередь, – услыхал он вдруг. – Твоя очередь, человече! Ты проникал разумом в суть смерти – пусть эта суть соединится с твоей кровью!

– Зачем? – он едва сумел разлепить губы. Задавать подобные вопросы во время чародейской церемонии означало нарушить все до единого каноны – но сейчас ему было не до канонов.

Свора уверенно взяла его след и сейчас гнала в незримую ловушку.

– Затем, что мертвое можно одолеть только мертвым! – грянуло в ответ со всех сторон. – Затем, что только нашими силами не преодолеть глубинных преград!

«Разве некромантия способна справиться с мертвыми же камнями? – чуть было не сорвалось у него с языка. – Разве так пробивают дорогу, хотя кто знает, где именно они ее пробивают?..»

Суть смерти не гибель, не распад, не уничтожение, как часто и ошибочно полагают страшащиеся ее люди, а переход, великий переход, новое рождение, обновление через гибель, освобождение из уз, побег из темницы.

Горе и отчаяние склепов, скорбь потерь, безумие надежд на встречу «там, за гранью» – все это он послал вдогонку остановившейся и плавающей в своем Ничто капле собственной крови. И ту Силу, что вызывает плоть умерших ко второй жизни, отвратительной и ужасной, он послал вслед тоже. Быть может, она пробьет барьеры?

«Остановись, что ты делаешь?!» – крикнул он сам себе, но было уже поздно.

Со всех сторон хлынул ликующий гимн. Никогда еще человек не слышал, как дуотты поют на собственном языке, – сегодня они, похоже, пренебрегли обычной осторожностью.

Он остался стоять, потерянно озираясь по сторонам – теперь ошибки не было, все и впрямь о нем забыли, поглощенные небывалым и непонятным ликованием. Змееголовым удалось нечто очень важное – знать бы при этом еще, что именно.

* * *

Hа следующий день он, как обычно, отправился в вивлиофику. Однако на пороге зала манускриптов его остановили трое дуоттов, те самые, некогда встретившие его перед Последним Прибежищем.

– Тебе не туда, – проскрипели они хором.

Он замер, уже догадавшись обо всем, но еще боясь себе признаться в неизбежном.

– Твое учение кончилось, – сказали ему.

Порыв схватиться за кинжал он, к счастью, пресек вовремя. Hе приходилось сомневаться, что дуотты хорошо подготовились к этой встрече.

– Уходи, – сказали ему.

– Почему? – спросил он – хотелось услышать, что они ему скажут и какую придумают причину – или не станут придумывать никакой?