Текст книги "Любовь и уважение"

3. Любовь и унижение

В имение Ракиных я был приглашен не случайно. Визит был согласован и назначен заранее за две недели, чему я был очень рад, так как о Ракиных много слышал хорошего, в частности знал Анну Ивановну лично. Случилось со мной такое незабываемое событие по осени, точнее в начале октября. Накануне была опубликована моя новая повесть о любви и унижении, довольно нескромного, можно сказать, скандального содержания. Трудился над прозой я последние полгода в Чехии в Карловых Варах, не выбираясь в свет, ведя почти закрытый образ жизни. После тщательного редактирования с помощью моего местного психотерапевта Густова, тщательной проверки на ошибки и опечатки, повесть была издана в твердой яркой обложке в Австрии тиражом десять тысяч экземпляров. Над картинками поработала славная, но малоизвестная художница, сумевшая расшифровать мои ментальные образы и изобразить их на бумаге. Я так признателен тебе, Милена! О книге много писали в газетах такого, что однозначный вывод сделать не представлялось возможным обычному читателю. Даже опытные эксперты не доходили в своей практике до той черты, которую я нарушил и перешел далеко за ее предел. Читая статьи недалеких журналистов, которые пытались скакать по верхам и делать выводы, я чувствовал нарастающую интригу вокруг моей книги, в тайне радовался и страдал от повышенного внимания ко мне и моей личной жизни. Тут я бы хотел признаться в слабости, когда писатель пишет книгу, то он временно уходит из общества, сосредоточивается на собственном воображении и литературно-художественном оформлении. Книга не горячий хлеб, на нее уходят месяцы, годы. За это время писатель становится одиноким, одичалым человеком, а после издания на него сваливается буря популярности и пристальное внимание. Поверьте, все хорошо до тех пор, пока это не случится с вами лично. Я боролся со своей застенчивостью, выталкивал себя из душной комнаты в шумные бары, встречался с друзьями и как можно больше общался. Так, не успев еще привыкнуть к славе, меня стали приглашать в дома для непринужденных дискуссий, обсуждений чужих проблем и бесконечной полемики.

Итак, во второй половине дня в загородный дом меня привезли в карете, личной собственности Раковых. Простым домом назвать княжеское имение назвать язык не поворачивался. Огромная территория, окруженная кирпичным забором с коваными решетками, сохраняла покой искусственного пруда, беседок под вековыми липами, цветника в форме лабиринта и трехэтажного каменного здания с четырьмя квадратными колоннами на входе. В цветнике был установлен фонтан, а также мне удалось разглядеть повсюду белокаменные скульптуры и барельефы из греческого эпоса. Так, в сопровождении двух слуг меня провели в дом. В фойе я быстро отдал пальто, прошел в уборную, умылся, намочил волосы, приведя их в хаотический вид, вытерся насухо полотенцем и присел десять раз для поднятия давления. Такой вот весь сияющий от восторга, взъерошенный, дышащий полной грудью от избытка энергии я вышел к гостям под аплодисменты. Ранее я уже бывал на подобных мероприятиях, поэтому был готов к развитию сценария, который сам придумывал заранее. Неприятный опыт прошлых встреч, когда из меня клещами вытягивали ответы на вопросы что, да как, а я не знал, как себя вести, стеснялся и скромничал, смотрел на время или пытался уйти пораньше, пошел мне на пользу. Теперь я был главой положения. Это мое шоу, которое я должен провести по своему сценарию, а хозяева будут не просто зрителями, а активными участниками. Таким образом, мое выступление должно было отвлечь княжеский род Раковых от затертых домашних разговоров о пользе или вреде обыкновенного чая или посадке новых цветов на газоне. Мне предстояло разогреть фамилию и гостей до жаркого спора, ожесточенной дискуссии, вытащить из каждого участника то, что он таит в недрах своего подсознания, но боится сказать вслух. Сделать дискуссию незабываемой.

Двери раскрылись прямо передо мной. В комнате стоял громкий спор, мужчины активно переговаривались между собой о чем-то важном, а женщины пытались вставить в разговор личное мнение. При моем появлении спор утих, а ему на смену пришли аплодисменты и слова восхищения. Так меня ждала семья Раковых. Здесь были женщины и мужчины разного возраста, рассевшиеся в разных местах, прислонившись спиной к стене, стояли слуги с салфетками в руках. Господа и дамы сидели на стульях в разных местах комнаты, кто-то присел на диване, другие в кресле у столика, что указывало на индивидуальность характеров. Иван Владимирович Ракин сидел на стуле между двумя окнами, завидев меня, замолчал первым. Он улыбнулся, встал и направился в мою сторону для рукопожатия. Неожиданно для меня, сделал он это так, будто знал меня очень давно и хорошо, хотя раньше мы никогда не встречались лично. Меня это сразу расположило к главе семейства и в целом ко всем остальным присутствующим. Затем я обошел всех в комнате женщин и мужчин для приветствия и персонального знакомства. Оказалось, что знал я только одну Анну Ивановну и то, в прошлом. Она узнала меня. Я заметил, как она повзрослела, стала еще красивее, держалась теперь гордо, величественно, как и подобает знатной особе. От той девушки, которую я знал ранее, остался узнаваемым все тот же открытый взгляд и чистый голос. Я еще раз осмотрел комнату и находящихся в ней людей для удобного места начала своего представления. В комнате были еще одни двустворчатые двери, уходящие в другие комнаты, они находились приоткрытыми. В это время года октябрьские пасмурные дни не баловали солнечным светом, поэтому занавески на окнах приспустили до половины, с противоположной стороны комнаты уже подсвечивали огнями свечей в канделябрах слуги. Они, прислонившись к стене с серьезными лицами, следили за порядком.

– Любовь и унижение – вечная тема для разговора. – Расхаживая по комнате, начал я свой рассказ, после паузы затишья. – Так, все-таки, что происходит в отношениях между мужчиной и женщиной? Одни считают, что в любви не места унижению, и не может быть никогда, в противном случае это не любовь, а ненависть. Другие не допускают мысли о непорочности в отношениях. Все мы люди и в одной и той же ситуации можем совершить множество разных поступков, которые между собой, порой, противоречат общим понятиям. Когда происходят экстремальные события, даже сам человек не может объяснить причины того, что толкнуло его на безумство. Что уж говорить о тех, кто проще воспринимает жизнь. Они не могут сопоставить эти поступки за любимым человеком и считают их проявления предательством, а то есть унижением по отношению к нему.

Анастасия Ивановна, старшая сестра Анны, женщина лет тридцати, полная и румяная, с живым взглядом сидела на гостевом диване одна, в эту минуту она находилась ближе всех ко мне. Женщина выглядела растерянно и не готова была к высказыванию своего мнения, однако, я видел ее тревожный взгляд в ту секунду, когда говорил про поведение человека в экстремальных ситуациях. Я присел рядом, чтобы втянуть ее в тему дискуссии и тем самым почувствовать расположение к себе.

– Анастасия Ивановна, в вашей семье есть дети?

– О, да, три сына. Вы разве не знали? Старшему Саше шестнадцать, среднему Петру двенадцать, младшему Савве год.

– Теперь знаю. Вы можете считать своих детей послушными? Они всегда беспрекословно исполняют вашу волю? – Продолжал я.

– Я их всех люблю и они меня тоже. Между нами нет недомолвок, мои сыновья всегда сообщают мне о своих проблемах или радостях. Вы знаете, у нас просто замечательная семья. Правда, Андрей? – Анастасия Ивановна с восхищением рассказала о своих отношениях и посмотрела в подтверждении на своего мужа Андрея Васильевича Саблева.

– Моя жена права, у нас замечательная семья и воспитанные дети. А что касается послушности, то дети бывают иногда капризными, они имеют право себе это позволить. Детство ведь не вечно, нельзя детей ограничивать в их желаниях. – Андрей Васильевич старался не сказать лишнего, но и не мог оставаться безучастным, поэтому блистал грамотной речью.

– Вы абсолютно правы, Андрей Васильевич и вы, Анастасия Ивановна. В такой семье, как ваша, не может присутствовать проявления чего-то кроме любви или вы просто не желаете признаться в ином. При первом рассмотрении семейные отношения должны быть просты и искренны. На этом построены отношения между родителями и детьми. Однако, дети остаются детьми и не попадают под категории взрослых запретов, законов, рамок приличия. Поэтому они противятся, сопротивляются, капризничают, а если их не слышат, то лукавят, обманывая взрослых, притупляют бдительность сладким притворством. – Я посмотрел на Анастасию Ивановну и сделал выразительный жест кистью правой руки, для продолжения.

– Ну, отчасти, соглашусь, – неуверенно с дрожью в голосе продолжила Анастасия Ивановна и опять посмотрела на своего мужа, – мои мальчики часто проявляют свой характер, не желая быть наказанными, получить эмоциональную или физическую боль, стараются честно исполнять роль зависимости от взрослых.

– В противном случае они будут унижены, – продолжил я. – Детей не заставляют выполнять взрослые дела, так как они, не обладая жизненным опытом, не справятся и опять будут унижены. Можно предположить, что ребенок способен к проявлению признаков унижения. К примеру, своим истеричным визгом требовать то, что ему хочется. В лице окружающих родители боятся выглядеть тиранами и уступают ребенку раз, уступают два, уступают всегда. Они любят своего ребеночка и унижаются перед маленьким эгоистом. Со стороны это выглядит отвратительно, вина исключительно на родителях, они сами виноваты и допускают серьезное преступление в воспитании своего чада. Любовь – это не унижение, а значит, любовь – это недопущение к унижению.

– Господин «А», а у вас есть дети? – переспросила Анастасия Ивановна.

– Простите, у меня нет детей, поэтому мне было интересно ваше мнение. Итак, хорошо.

Оставив Анастасию Ивановну, я встал и, продолжая рассуждения, направился к другим участникам дискуссии. Я встретился с взглядом Елизаветы Петровны, которая крутила китайский бамбуковый веер в руках и смотрела в мои глаза, как кролик на удава. Удерживая этот взгляд и стараясь не моргать, я перешел к раскрытию мнения жены главы семейства.

– Итак, игра на искренность. Здесь все, ну, кроме меня, все свои. Сделайте для меня исключение. Давайте доверимся правилам игры, и не будем стесняться друг друга. А теперь представим, почувствуем себя единственными и неповторимыми, любимыми, милыми небесными созданиями. У нас все хорошо, мы живем в идеальном мире наших мечтаний. Чего нам не хватает еще? В этот момент каждый подумал о любимом человеке, рядом с которым можно поделиться своими чувствами.

Продолжая раскрывать свою мысль, мне удалось расшифровать позы моих слушателей. Сложенные на груди руки, перекрещенные лодыжки ног, поворот головы, все эти и другие факты рассказывали мне об отношениях в семействе Ракиных. Я увидел на лицах сытость жизнью, умиление и простоту, надменность и презрение. Передо мной были люди не из простого теста, а верховные правители мира, воспитанные литературными идеалами, искусством, привыкшие к материальному достатку. Все чего им не хватает по жизни, это внимания со стороны подобных им. Ведь когда человек не занят добычей элементарных вещей таких, как еда, одежда, жилье он остается одинок со своими ощущениями, которые особо никому не интересны. Это принцип пирамиды. Чем выше достаток, тем меньше общение.

– Но, что мы видим, вот сидит Елизавета Петровна. Елизавета Петровна, вы можете объяснить, почему Иван Владимирович, который всю жизнь рядом, сию минуту находится в двух метрах от вас?

– Как это почему? Мы так договорились. Я не мешаю ему, а он мне. Я всегда понимаю, что его дела серьезны, касаются государственности. Однако, если надо, то я всегда буду рядом с ним. Он мой муж. Давным-давно Иван Владимирович предложил мне выйти за него замуж, и я согласилась. За это время мы хорошо узнали друг друга. – Елизавета Петровна, сама того не подразумевая, приняла правила игры, чем напомнила мне страстную натуру в дворянской упаковке.

– Это очевидно, между вами связь на расстоянии и доверие друг к другу, можете предсказать действия супруга. Иван Владимирович сильный, мужественный человек, каким ему требуется быть по жизни, а вы привыкли уступать своему мужу, чтобы сохранить стабильность в отношениях и не нарушать позицию мужа. Скажите, Елизавета Петровна, вы сдерживаете себя, когда ваш муж уходит из дома для исполнения государственных дел. Что вы чувствуете при этом? – Сказав это, я внимательно посмотрел на Ивана Владимировича, который был немного взволнован.

– Иван, ты меня прости, если я скажу все, как на духу. – Елизавета Петровна вздохнула и посмотрела на Ивана Владимировича. – Да, все так и есть! Можно сказать, что в наших отношениях присутствует доля унижения. Я всегда чувствую напряженность в отношении с моим мужем, боюсь сделать то, что ему могло бы не понравиться, провиниться чем-либо, стараюсь прислушиваться к его словам. Да, я не скрываю, я унижаюсь. Унижаюсь потому, что я завишу от него, и не надо мне говорить, что любовь и унижение не могут уживаться в браке. Я считаю, что настоящая любовь – это есть самопожертвование. На заре наших отношений, когда я была молода и независима, то так совершенно не думала. Все это жизнь, опыт отношений подстраивает нас. Меня, вообще, воспитывали в традициях прошлого времени, при которых жен выбирают не по любви, а по расчету. Современные отношения не признают традиций, теперь молодым легче пойти на поводу у страстей.

– Другими словами, когда влюблен в своего любимого и единственного человека, то сильно зависишь от его взаимной любви, то есть, находишься в зависимости, как заложник его благосклонности. Волей не волей, приходится заботиться о благополучии любимого, постоянно думать о его комфорте, иногда даже в ущерб личным интересам. – Подытожил я.

Как только Елизавета Петровна закончила и тихо вытерла нос платком, в разговор вступил Иван Владимирович. То, что он услышал, глубоко всколыхнуло его. Теперь ему предстояло высказать свою точку зрения. Он продолжал сидеть на стуле с ровной спиной, скрестив руки на груди. Взгляд его смотрел куда-то в пол. Он старался говорить правильно, четко выговаривая каждое слово, вдумчиво подбирая слова.

– Позвольте в чем-то согласиться, а в чем-то нет, – далее Иван Владимирович продолжил более уверенно, чем начинал. – В совместной жизни не бывает все идеально, мы живые люди, у нас есть свои тараканы в голове, свои скелеты в шкафу, которые не позволяют быть идеальными. Всегда кто-то любит больше, чем другой. Другими словами один способен только любить, а другой может только пользоваться этим чувством. В этом случае жаль влюбленного, он терпит и страдает, но он счастлив по-своему, у него в отличие от одиноких людей есть больше – есть любовь и он, осознавая это, уже счастлив. А тот, кого любят, разве несчастен? Отнюдь нет, кому же не понравится быть любимым, быть особой формой почитания, ощущать фанатизм к собственной особе, повышенное внимание к личным капризам. Никто не откажется от такого внимания.

После искреннего признания, которого никто не ждал, в комнате воцарилась тишина. Я знал эту тишину, она могла означать конец или смену настроения. Я подошел к Ивану Владимировичу и в знак благодарности зааплодировал ему, и меня поддержали остальные. Он оттаял, раскраснелся и приказал слугам принести всем коньяк. Слуги быстро принялись выполнять приказ. Не теряя времени, я продолжил тему, но уже стоя рядом со стулом, где сидел Иван Владимирович.

– На самом деле, нам, взрослым людям, после всего пережитого бывает тяжело вернуться в молодость и признаться в своих чувствах. Одному сказать любимому человеку три слова: «Я люблю тебя!» не позволяет гордыня, кто-то боится быть непонятыми, обиженным или быть высмеянными зачерствелыми циниками. Не многие на это способны, поверьте мне на слово, не многие.

Я предложил паузу. В это время на улице стемнело. За разговорами я не заметил, как шторы на окнах закрыли. В комнате стали переговариваться между собой, обсуждая последнюю тему. Мне льстило, что слова попали прямо в души Ракиных, это смешанное чувство подталкивало на продолжение вечера. Наконец слуги внесли на серебряных подносах маленькие хрустальные рюмочки, буквально на один глоток и маленькие корзиночки десерта для закуски. Разлитый по рюмкам коньяк был разнесен по комнате всем желающим. Кто не пожелал пить спиртное, принесли чай. Мы выпили, закусили и вернули рюмки обратно на подносы. Почувствовался вновь прилив бодрости. Я обошел комнату по периметру и продолжил тему дискуссии в следующем ракурсе.

– Сегодня мы, господа, обсуждаем не просто личные чувства, но и раскрываем в себе новые горизонты к совершенствованию человечества. Литература является хронологией наших бесед, наших рассуждений, гениальных выводов. Искусство – это послание в будущее для наших потомков, чтобы они знали наши ценности жизни, какими идеалами мы жили в это время, что нам помогало в трудную минуту, ради чего человечество жертвует своим благополучием, а некоторых случаях, даже жизнью.

Во время моей речи подошла Анна Ивановна и легко тронула меня за рукав. Потом, когда я закончил, неожиданно, взяла меня под руку, словно мы собрались гулять по бульвару, посмотрела на меня и на всех своим особенным взглядом. Я ожидал, что сейчас начнется продолжение моих слов, но в ее глазах я увидел сосредоточенность на собственном мнении. Я догадался, она хотела поделиться с нами всеми своими мыслями, а под руку она меня взяла для придания уверенности и доверительному отношению.

– С вашего позволения, мне тоже захотелось высказаться. Такое понятие, как унижение не совместимо с любовью к дорогому и близкому человеку. Если веришь в того, кого любишь, то доверяешь ему самое дорогое и ранимое, это себя, свои чувства. Разве в этом случае ты унижаешься? Когда чувства влюбленных взаимны, бескорыстны, то не может быть унижения. Ежедневно имеет место быть таким чувствам, как радость общения, взаимное притяжение, созерцание прекрасного в образе любимого человека. Понятно, что нельзя быть постоянно влюбленным, иногда надо отдыхать, в такой период любовь уступает свое место уважению и заботе. Приятно видеть, чувствовать рядом с собой человека, которому хорошо и испытывать взаимно такое же чувство.

Анна Ивановна отпустила мою руку, мило улыбнулась и сделала реверанс. Все тихо поаплодировали и одобрительно отозвались на произнесенную речь. Анна Ивановна села рядом с сестрой, которая погладила ее по плечу.

В разговор вдруг вступил молодой кучерявый темноволосый человек в военной форме. Все это время он одиноко сидел на стуле в углу комнаты, положив одну ногу на другую. Слушая наши разговоры, казался безучастным и немного напыщенным, всем своим видом показывая мелочность поднятой темы. Этот военный человек приходился кузеном Анны и Анастасии. Родионом Тимофеевичем Ракиным, так звали племянника Ивана Владимировича, служившим поручиком в гвардейском пехотном полку Московской губернии, а нынче гостившем у Ракиных по случаю короткого отпуска.

– Послушайте, а мне кажется, что любовь это безумие, разновидность безумия, временное помутнение сознания. Живет нормальный человек, учится, работает, на здоровье не жалуется, нервы в порядке и с ним все хорошо, а тут увидел, влюбился, и жизнь пошла наперекосяк. Так значит, любовь и безумие вполне являются совместимыми проявлениями, а в ближайшем рассмотрении означают одно и то же. Как еще объяснить такую ситуацию, когда влюбленные прерывают свою жизнь из-за отвергнутой любви? Любовь уничтожает в нормальном человеке чувство собственного достоинства. В глазах любимого и окружающих, как это не будет жестоко сказано, но влюбленный унижается перед другим человеком, а это есть высшая форма проявления человеческой слабости, созерцание унижения и получения от этого действия эмоционального удовлетворения. К тому же, не за этим ли мы ходим смотреть спортивные мероприятия?

– Итак, у нас появилось еще одно мнение по теме обсуждения. – Не дожидаясь обострения в дискуссии, я принял огонь на себя, демонстрируя перед Родионом Тимофеевичем свои умения выходить из окружения. – Давайте я попробую объяснить. Отношения между влюбленными не устроены понарошку. Да, допустимо временное искажение в качестве игры, в которой один доминирует, а другой прислуживает, но только по взаимовыгодному согласию. Постоянное пребывание в игре не допустимо, потому что проявления унижения одного партнера другим выходит за рамки игры и проявляется во внешней среде. Публичное унижение переходит в оскорбление чувств и достоинство человека. Такое унижение приемлемо в исключительных случаях, например, где является народной традицией, передаваемой из поколения в поколение. Прислуживающими чаще становятся женщины, которых с детства воспитывают в духе традиций. В древние времена после смерти главы семейства умертвлялись все его жены. Можно ли назвать согласие на смерть ради любимого унижением? Нет, нельзя, это такая же форма проявления любви и преданности.

Когда я замолчал, никто не стал обсуждать сказанного. По моему сценарию пришло время закругляться, иначе дальнейшие обсуждения могли завести в тупик или поссорить родственников. Оставалось правильно выйти из темы, предоставив всем возможность сделать выводы, но тут меня опередила Людмила Егоровна Такова – мать Елизаветы Петровны Ракиной. До этого она много возражала и также много соглашалась в перерывах между высказываниями, но, ни разу ничего громко не говорила. Людмиле Егоровне шел седьмой десяток лет, она сильно шепелявила, руки, голова ее тряслись, передвигалась она на коляске с чужой помощью, только все это не мешало ей оставаться услышанной и понятой. При всех своих недостатках Людмила Егоровна умела красиво и правильно говорить, в чем я убедился.

– По правде говоря, унижают те люди, которые не способны любить. Тут я с внучкой полностью согласна. Такие люди пользуются чужими чувствами. Они, как паразиты, высасывают эмоции, а взамен откупаются деньгами или материальными благами. Они дают надежду своим непринужденным поведением, оказывая медвежью услугу любящему человеку, маленькими порциями личного снисхождения подбрасывает угольки веры в светлое завтра, продолжая использовать любящего. А любящий человек не живет только материальными благами. Он верит и ждет искренности, открытости, честности. Он хочет, отдавая получать обратно хотя бы то, что потрачено, не говоря уж о большем. Таким отношениям долго не быть. Через некоторое время отношения разобьются о камень истощенной любви, драгоценное время нельзя вернуть и дорогого человека также не вернуть. В итоге разбитые сердца и мутный осадок на годы. Это и есть любовь и унижение!

Мы согласились со сказанным и поаплодировали Людмиле Егоровне. Я особенно был признателен за поставленную жирную точку в дискуссии сегодняшнего вечера. Перед тем, как покинуть это замечательное имение Ракиных, меня пригласили за общий обеденный стол. Ужин был шикарный. За столом мы ничего не обсуждали, а в основном просто шутили, смеялись. Под конец у меня возникло такое чувство, что семья Ракиных стала мне дорога. Эти душевные замечательные люди пошли у меня на поводу, открылись в своих чувствах, доверили сокровенные мысли. Допустим, возможно, они это делали и раньше, это лишний раз показывало на их воспитанность, уважение к чужому мнению, а также честность в отношениях. Я был доволен удачным вечером.

Покидал имение с грустью, почему-то казалось, что я никогда больше не окажусь в этой компании. В конце этого вечера мне показалось, будто у меня появилась новая семья. Общество близких мне людей, склонных понять меня, сделать еще счастливее. Осенний холодный воздух отдавал запахи вялой травы и грязи. Карета меня везла по черным улицам прямиком к гостинице. Удаляясь от имения, в моей голове постепенно таяли образы фамилии Ракиных, уступая место новым идеям для будущего рассказа. На ощупь, стараясь не терять мыслей, я быстро достал из внутреннего кармана записную книжку с карандашом и принялся в темноте писать, не видя, что пишу. Мне очень надо было описать незаконченные образы пока еще корявыми, но близкими к сути словами, запечатлеть идеи на бумагу. Ничего, потом все аккуратно перепишу.