Текст книги "Экономическая социология"

МИНСКАЯ ПАРАДИГМА

Одним из последователей Т.И. Заславской и Р.В. Рывкиной является известный минский социолог Г.Н. Соколова, которая в 1970 – 80-е гг. внесла заметный вклад в развитие одной из центральных проблем социологии труда – культуры рабочего класса и технической интеллигенции[8]8
  Соколова Г.Н. Культура труда в социальном развитии рабочего класса. – Мн.: Наука и техника, 1984; Соколова Г.Н. Культура труда в социальном развитии технической интеллигенции. – Мн.: Наука и техника, 1989.


[Закрыть].

По мнению Г.Н. Соколовой, «предметная область экономической социологии – социальные механизмы, регулирующие протекание тех или иных экономических процессов и обусловливающие формирование тех или иных экономических структур»[9]9
  Соколова Г.Н. Экономическая социология: учебник. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: ИИД «Филинъ»: Мн.: Беларуская навука, 2000. – С. 10.


[Закрыть]. В предмет экономической социологии помимо указанных явлений входит также изучение общественных законов (разделения труда, перемены труда, конкуренции и др.), которые имеют многовековую историю развития. Они и сегодня определяют жизнедеятельность мирового сообщества. Их игнорирование приводит к тяжелейшим социально-экономическим и социально-психологическим последствиям. Судя по структуре книги Г.Н. Соколовой, крупных общественных законов, которыми могла бы заинтересоваться экономическая социология, всего четыре: закон разделения труда, закон перемены труда, закон социалистического соревнования, закон конкуренции

В концепции Г.Г. Соколовой объектом экономической социологии выступает «взаимодействие двух основных сфер общественной жизни – экономической и социальной и соответственно взаимодействие двоякого рода процессов – экономических и социальных»[10]10
  Соколова Г.Н. Экономическая социология: учебник. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: ИИД «Филинъ»: Мн.: Беларуская навука, 2000. – С. 67.


[Закрыть]. Это означает, что две другие сферы, а именно политическая и духовная, выпадают из области научной компетенции экономической социологии. В результате чего вне поля зрения социологов остались проблемы вмешательства государства в экономику, внешнеэкономической деятельности правительства, коррупции высших должностных лиц, лоббирование и правительственные реформы, формирования олигархии или проблемы недофинансирования культуры.

Подобная трактовка объекта экономической социологии не лишена оснований, во всяком случае, исторических. В свое время Вебер, Зомбарт, Веблен, а также ряд русских эконом-социологов понимали объект экономической социологии, которую в те годы часто именовали социальной экономией, приблизительно так же, как ее сегодня подает Г.Н. Соколова: «объект, изучаемый экономической социологией, представляет собой обширную область явлений, лежащую «на пересечении» экономики и общества»[11]11
  Там же. – С. 70.


[Закрыть]. Однако приблизительность в данном случае необходимо расшифровать. Взаимосвязь двух сфер, экономической и социальной, это одно, а отношения между обществом и экономикой – это несколько другое. Во-первых, общество охватывает четыре сферы, а не две. Во-вторых, экономика не ограничивается одной сферой общества, а пронизывает все его сферы. В результате мы получаем не одну, а две трактовки объекта экономической социологии – узкую и широкую

В узком смысле объектом экономической социологии выступает взаимосвязь двух сфер, экономической и социальной. В широком смысле объектом экономической социологии выступает взаимосвязь общества и экономики. Только в широком смысле эта наука изучает влияние государства на экономику и прочие внеэкономические сущности, о которых в свое время говорил М. Вебер, указывая на их обязательную принадлежность к сфере экономической социологии.

Инструментом теоретического познания, на основе которого экономическая социология способна отобразить общественные законы, у Г.Н. Соколовой выступают социологические категории. Верно определив орудие главного калибра, из которого экономическая социология производит решающий выстрел по области непознанного (а таковыми выступают отношения между обществом и экономикой), Г.Н. Соколова перечисляет шесть фундаментальных категорий этой науки:

• экономическое сознание;

• экономическое мышление;

• экономическая культура;

• экономический интерес,

• социально-экономический стереотип;

• экономическое поведение.

Почему социологических категорий должно быть шесть, а не восемь или одиннадцать, остается непонятным. Во всяком случае, никакого доказательства автор не представляет, а таковым должна служить логическая схема предмета экономической социологии, где место каждой категории строго обосновано, а все они жестко привязаны к объективной реальности. Почему среди фундаментальных категорий, кроме экономического поведения, все понятия описывают только субъективную область человека: сознание, мышление, стереотипы, культуру, интерес? А экономические группы, исторические формы хозяйства, экономическая мотивация, орудия труда и многое другое разве не относятся к сфере экономической социологии?

Категория социального механизма как объективно существующая система законов, норм и принципов взаимодействия всех агентов экономического процесса (рабочая сила, техника, товары и т. д.) – в различных вариантах – в 1980-е гг. была модной в советской социологии. За сравнительно небольшой период времени в научный оборот вошли такие категории, как «социальный механизм развития экономики», «механизм социального управления», «механизм демографического развития», «социально-экономический механизм стимулирования труда», «механизм формирования миграционных ориентаций», «механизм социально-экономического развития региона» и др. Такой механизм понадобился социологам с единственной целью – через него самостоятельно живущие объекты (люди, предприятия, колхозы) поддавались хоть какой-то регламентации и управлению. В социалистическом обществе, при плановой экономике без механизма и управления людьми обойтись было нельзя.

Преимущество понятия «механизм» перед другими терминами заключается в том, что он содержит мощный потенциал причинно-следственных взаимосвязей, а не только вероятностных связей, как, например, экономический процесс. В сфере экономической социологии Г.Н. Соколова предлагает от «игры в переменные», выявляемые традиционным анкетным опросом, перейти к «игре в законы»[12]12
  Так, собственно говоря, называется седьмая глава в упоминаемом здесь учебнике Г.Н. Соколовой.


[Закрыть], основанной на математическом моделировании и статистических рядах. Это тем более необходимо, что к общим чертам, характеризующим социальный механизм, относятся: а) нацеленность на удовлетворение общественных потребностей; б) групповой характер, так как субъектом социальных механизмов выступают большие группы людей с характерными для них взглядами, мотивами и ориентациями; в) институциональный характер механизмов, поскольку механизмы опираются на институты как комплекс социальных норм, регулирующих наше поведение; г) тесная связь социальных институтов с общественным сознанием; д) системный характер механизма.

Можно сделать вывод, что между двумя исследовательскими традициями, новосибирской и минской, существует известное сходство, которое можно рассматривать как показатель преемственности научного знания в данной области.

МОСКОВСКАЯ ШКОЛА: В.В. РАДАЕВ

Работы В.В. Радаева в области экономической социологии представляют собой очень серьезную заявку молодого поколения, вышедшего на историческую сцену во второй половине 1990-х гг. Очень скоро вокруг московского экономиста, прекрасно разбирающегося во всех тонкостях профессиональной социологии, сформировалось целое научное сообщество, со временем переросшее в самостоятельную научную школу. Сегодня у нее есть все институциональные рычаги, а именно кафедра в ведущем московском вузе (Государственный университет – Высшая школа экономики), электронный журнал «Экономическая социология», который издается с сентября 2000 г. при поддержке Московской Высшей школы социальных и экономических наук, периодически проводимые международные конференции, на которые приглашаются ведущие специалисты со всего мира.

Новое постсоветское поколение социолого-экономистов обладает не только новым видением и новым менталитетом, что принципиально важно в нынешних условиях, но прекрасной подготовкой, организаторскими качествами, международными связями, а также солидным научным багажом в виде десятков статей, монографий и учебников. Оно не держится за отжившие догмы и смело провозглашает новые ценности и идеалы научного познания. Так, например, лидер нового поколения В.В. Радаев сразу же заявляет о своей приверженности позиции М. Вебера, а не К. Маркса, разрыв с теоретическим наследием которого раньше считался тягчайшим грехом. В получившем известность курсе «Экономической социологии» автор пишет, что предмет данной науки он формулирует «в духе М. Вебера: экономическая социология изучает экономическое действие как форму социального действия. «Экономическое действие» представляет собой осуществление контроля над ограниченными ресурсами ненасильственными методами в целях удовлетворения своих потребностей. А «социальное действие» – это форма деятельности, которая, во-первых, содержит в себе внутреннее субъективное смысловое единство; во-вторых, по этому смыслу соотносится с действиями других людей и ориентируется на эти действия»[13]13
  Радаев В.В. Экономическая социология. Курс лекций: учебное пособие. – М.: Аспект Пресс, 1997. – С. 53.


[Закрыть]. В. Радаев не претендует на исключительность, заявляя, что наряду с его, назовем ее неовеберианской, трактовкой предмета экономической социологии возможны также марксистская, структурно-функционалистская (приверженцами некоторые авторы считают Т.И. Заславскую, Р.В. Рывкину и Г.Н. Соколову) и феноменологическая (ее сторонники в России пока не появились).

Опора на идеи М. Вебера дает, как нам кажется, автору как минимум два преимущества. Во-первых, он оставляет свою версию открытой с точки зрения возможного дискурса и мирного сосуществования с другими версиями экономической социологии; во-вторых, такой подход не требует построения логически замкнутого и расписанного по всем позициям понятийного аппарата. Опираясь на постоянно появляющиеся данные эмпирических исследований, можно вводить все новые категории и объяснительные модели, которые корреспондируют больше с реальной жизнью, нежели с теоретическими догматами.

В нынешней ситуации, когда экономическая социология находится в фазе становления и перманентного обновления, подобная позиция представляется наиболее удачной. Она открыта не только для диалога с отечественными, но также и с зарубежными специалистами. Методологическая открытость и гибкость позволяет интегрировать в теоретическое тело экономической социологии все самое ценное из опыта зарубежных исследователей, с которыми новое поколение ведет равноправный диалог на понятном для них понятийном языке.

В понимании статуса экономической социологии, по мнению В. Радаева[14]14
  Радаев В.В. Экономическая социология: современное состояние и перспективы развития // Социология в России / под ред. В.А. Ядова. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Изд-во ИС РАН, 1998. – С. 253–263.


[Закрыть], сегодня существуют две традиции: 1) экономическая социология представляет расширение предметной сферы социологии труда за счет подключения новых тем (предпринимательства, маркетинга и т. д.); 2) экономической социологии – это другая, чем социология труда, дисциплина, которая имеет свой собственный предмет и сферу прикладных интересов, ее основу составляет широкий класс социологических теорий хозяйственной жизни. В. Радаев придерживается второго подхода.

Правильно высказываясь по поводу того, что экономическое действие «представляет собой осуществление контроля над ограниченными ресурсами ненасильственными методами в целях удовлетворения своих потребностей», В. Радаев отказывает ему во «внутреннем субъективном смысловом единстве». Иными словами, у социального действия есть внутренний смысл (значение), мотивы и ориентация на других людей, а у экономического их нет. Но последнее – разновидность первого, следовательно, оно обладает теми же признаками, что и первое. «Контроль над ограниченными ресурсами», равно как и «ненасильственные методы», указываемые В.Радаевым, относятся не к сущности экономического действия, а к условиям его протекания. Таким образом, обозначенные выше признаки экономического и социального действия надо считать не альтернативными, а дополнительными. Внутренняя мотивация и значение, а также ориентация на других – это необходимые признаки любого социального действия, в том числе и экономического, а контроль и ненасильственность – достаточные признаки для выделения экономического действия в самостоятельную подкатегорию.

Не совсем понятен методологический статус двух идеальных типов, используемых В. Радаевым при построении экономико-социологической модели – homo economicus и homo sociologicus. Когда М. Вебер прибегал к идеальным типам, то использовал их в качестве рабочего инструмента для более глубокого и теоретически обоснованного познания реальности. Капитализм как идеальный тип раскрывался Вебером на протяжении многих лет и во многих сочинениях. В конечном итоге, обрастая все новыми подробностями, он превратился в огромное теоретическое здание – социологическое учение о капитализме. Однако homo economicus и homo sociologicus – сухие абстракции, которыми мало кто пользуется в качестве объяснительных моделей и которые вообще на эту роль не годятся.

Это понимает и сам В. Радаев. Действительно, какую пищу для ума дают следующие формулировки: 1) homo economicus у К. Бруннера и У. Меклинга – это «человек изобретательный, оценивающий, максимизирующий полезность»; 2) «социологический человек» описывается С. Линденбергом как «человек социализированный, исполняющий роли, поведение которого санкционировано обществом». Не поможет делу, полагает В. Радаев, и такая переформулировка: homo sociologicus – это максимизатор степени собственной социализации и минимизатор неопределенности, связанной с его неполной включенностью в социальные нормы[15]15
  Радаев В.В. Экономическая социология. Курс лекций: учеб пособие. – М.: Аспект Пресс, 1997. – С. 56.


[Закрыть]. Довести такую модель до количественной определенности не то что непросто, а в принципе невозможно. Именно поэтому В. Радаев предлагает шкалу, на которой крайними полюсами выступают «человек экономический» и «человек социальный», а всю середину занимает «человек социологический». Поскольку «социология ищет человека не в какой-то отдельной точке, а на протяжении всего континуума, то это означает, что «социологический человек» может быть представлен лишь в виде целой галереи фигур, через ряд типов действия»[16]16
  Там же. – С. 57.


[Закрыть].

С этой точки зрения homo sociologicus охватывает уже более широкий класс моделей, где «человек экономический» и «человек социальный» становятся крайними случаями. Он получился фигурой с меняющейся валентностью: сегодня ему выгодно делать бизнес, ради которого он готов пренебречь всеми моральными принципами, а завтра отправиться в церковь и пожертвовать накопленные богатства Богу или детям-сиротам. Правда, он может спустить свои богатства в ресторане или потратить на какую-либо авантюру, поступая вопреки всякому рационализму, т. е. экономическим критериям. Ведь реальный человек, совершенно правильно полагает В. Радаев, «способен поступать вопреки (to do otherwise) очевидной рациональности или устоявшимся нормам, «переключаться» с одного режима на другой (спонтанно или в результате волевых усилий), переходя от логики экономически ориентированного к логике социально ориентированного действия, и обратно»[17]17
  Там же. – С. 58.


[Закрыть].

Несмотря на ряд неточностей, которые присутствуют в подобной концепции, особенно при интерпретации учения Вебера, парадигму В. Радаева следует считать крупным шагом вперед. В ней содержится множество не только конструктивных, но и по-настоящему новаторских идей.

МОСКОВСКАЯ ШКОЛА: В.И. ВЕРХОВИН

Профессор В.И. Верховин считается одним из ведущих представителей школы социологического факультета МГУ. Ему удалось сформулировать достаточно оригинальную концепцию экономической социологии, в которой сочетаются фундаментальные знания классической философии, современной психологии и социологии.

Программным стоит считать следующее заявление: «При определении предмета экономической социологии мы исходим из предпосылки о множественности представлений о статусе и функциях данной науки. Это объясняется одновременным сосуществованием нескольких научных парадигм, подходов и традиций, в рамках которых излагаются нередко противоположные концептуальные схемы и точки зрения»[18]18
  Верховин В.И. В поисках предмета экономической социологии // Социологические исследования. – 1998. – № 1. – С. 45.


[Закрыть]. Проанализировав множество отечественных и зарубежных подходов к определению предмета экономической социологии, В.И. Верховин приходит к выводу, что ни за рубежом, ни у нас нет общепринятой парадигмы, и каждый ученый предлагает собственную версию.

Для В.И. Верховина исходным основанием в определении предметного поля экономической социологии служит категория «экономическое поведение»[19]19
  Верховин В.И. Экономическая социология. – М., 1998. – С. 8– 10.


[Закрыть]. Оно является «социальной субстанцией» всех процессов, которые в совокупности составляют то, что называется хозяйственной жизнью общества. Это связано с тем фактом, что в основе обращения экономических ценностей (благ, услуг, информации) лежат массовые акты поведения людей, которые направляют эти блага ради удовлетворения своих потребностей. При этом экономическое поведение он трактует как систему социальных действий.

В.И. Верховин не отказывается от максимизационного подхода. Его суть кроется в определении экономики как техники получения максимальных доходов при минимальных затратах. На максимизационных позициях, как мы видели, стоят М. Вебер, Т.И. Заславская, Р.В. Рывкина, Г.Н. Соколова, В.В. Радаев. К ним можно добавить Ю. Веселова и Г. Беккера, а теперь и В.И. Верховина. Таким образом, в двух ключевых моментах своей концепции он вовсе не оригинален – в признании ключевой категорией экономического поведения и принятии на вооружение принципа максимизации. К тому же он разделяет вместе с другими миф об «экономическом человеке» (во всяком случае, готов считаться с ним как с важным теоретическим конструктом).

Во всех теоретических моделях, которые придумали в рамках классического и неоклассического подходов, предполагается, утверждает В.И. Верховин, что человек действует рационально, преследуя конкретную экономическую выгоду. Она же определяется: 1) экономическими ресурсами, имеющимися в распоряжении людей; 2) институциональными и социокультурными рамками, в которых они находятся; 3) традициями, обычаями и стереотипами, которые задают определенный способ поведения; 4) принятыми и приемлемыми в данном обществе технологиями достижения результата; 5) способностями экономических агентов просчитывать свою выгоду и действовать в законодательных границах.

Проанализировав множество различных парадигм, В.И. Верховин солидаризируется только с одной, а именно социолого-экономической концепцией выдающегося русского мыслителя начала ХХ в. Н.Д. Кондратьева. В ней нет сужения наших предположений о действиях хозяйствующих субъектов до уровня максимизирующего поведения и признается, что субстратной основой экономики составляют поведенческие акты. Импонирует В.И. Верховину и тот факт, что Н. Кондратьев в разработке поведенческого подхода идет вслед за М. Вебером и П. Сорокиным, но в отличие от них выдвигает «вероятностно-статистическую философию социальных наук». Сам же В.И. Верховин никаких математико-статистических моделей для вероятностного объяснения экономического поведения пока не предлагает, считая их делом будущего.

Сегодня экономическая социология не только успешно развивается, набирает силы, но превращается в широкое общественное движение, в рамках которого сложились и продолжают складываться самые разные региональные школы, идейно-теоретические направления, новые отрасли и подотрасли. Нынешнее поколение социологов занимается эмпирическими исследованиями на предприятиях, в банках, на рынке труда, а не теоретическими дискуссиями. Позитивную роль, особенно на ранних фазах становления научного знания, играют научные дискуссии, поскольку они выполняют незаменимую функцию – выбор стратегических ориентиров научного поиска, размежевание с теми или иными идейными традициями, прояснение концептуального и категориального аппарата.

ЗАРУБЕЖНЫЕ ПОДХОДЫ И «НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ»

В конце XIX в. Эмиль Дюркгейм говорил о необходимости создания социальной науки, которую он так и называл – «экономическая социология». Дюркгейм определил и ее предмет, который заключался в социологическом исследовании институтов производства богатства, а также институтов обмена и распределения. Ему же принадлежит приоритет в социальном исследовании экономического института разделения труда.

Определяя предмет экономической социологии, М. Вебер полагал, что она изучает экономическое действие как форму действия социального. Под «экономическим действием» он подразумевал осуществление контроля над ограниченными ресурсами ненасильственными методами в целях удовлетворения своих потребностей. С социальным действием мы имеем дело тогда, когда действие внутренне мотивировано, а его субъект ожидает от других людей определенной ответной реакции.

Американские социологи Толкотт Парсонс и Нейл Смелзер характеризовали предмет экономической социологии как изучение взаимодействия экономики и других общественных подсистем (политики, права, религии и т. п.). По определению Н. Дж. Смелзера, «экономическая социология представляет собой приложение общей системы отсчета социологических переменных и объяснительных моделей социологии к исследованию комплекса различных видов деятельности, касающихся производства, распределения, обмена и потребления ограниченных материальных ресурсов»[20]20
  Смелзер Н. Дж. Социология экономической жизни. – М., 1965. – С. 69.


[Закрыть].

Р. Сведберг предлагает не ограничивать экономическую социологию микроанализом, а подняться до межстранового и чуть ли не цивилизационного уровня[21]21
  Swedberg R. Economic Sociology in Transition: a Review Essay // Acta Sociologica. – 1984. – V. 27. – № 4. – P. 371 –376.


[Закрыть]. Такова же и методологическая позиция А. Стинчкомба: сравнительные исследования между странами, постановка вопросов, затрагивающих не отдельные социальные группы, а целостные социальные системы, проблемы мировой системы, политики стран и их разных групп, проблемы мировой экологии, развития технологии, организации экономических связей, демографии[22]22
  Stinchcombe A. Economic Sociology. – New York, 1983.


[Закрыть]. Сегодня зарубежные эконом-социологи много внимания уделяют рынку труда с его многообразием трудовых контактов и колебаниями предложения и спроса на рабочую силу, механизмам повышения гибкости в использовании рабочей силы («флексибилизации»), проблемам оплаты труда и безработицы, системам гибкого рабочего времени, характеру спроса на труд и изменениям в самой природе труда, поведению потребителей, адаптации компаний к спросу на товары и сервисные услуги с учетом их качества и количества[23]23
  Timmer J. On the Edge of the Labour Market. – Amsterdam, Netherlands, 1994.


[Закрыть].

Один из обзоров зарубежных подходов к определению и трактовке предмета экономической социологии представлен в учебнике Г.Н. Соколовой[24]24
  Соколова Г.Н. Экономическая социология: учебник. – Изд. 2-е, перераб. и доп. – М.: ИИД «Филинъ»: Мн.: Беларуская навука, 2000.


[Закрыть]. Наибольший вклад в развитие этого направления, по мнению автора, внес известный американский социолог Н. Дж. Смелзер, которого считают основоположником науки экономической социологии в ее западном варианте. По определению Н. Дж. Смелзера, «экономическая социология представляет собой приложение общей системы отсчета социологических переменных и объяснительных моделей социологии к исследованию комплекса различных видов деятельности, касающихся производства, распределения, обмена и потребления ограниченных материальных ресурсов»[25]25
  Смелзер Н. Дж. Социология экономической жизни. – М., 1965. – С. 69.


[Закрыть].

Раскрывая объект изучаемой нами науки, Н. Дж. Смелзер пользуется двумя классификациями. Во-первых, он подразделяет общественную жизнь на две сферы – экономическую и неэкономическую (к последней он относит политику, культуру, этнические общности и родство, стратификацию); во-вторых, вводит понятие «социологические переменные», разделяя их на две группы: действующие в сфере экономики и в неэкономических сферах. На этой основе он дает представление о круге объектов, подлежащих экономико-социологическому изучению (табл. 3.1)[26]26
  Там же. С. 71.


[Закрыть].

По мнению Г.Н. Соколовой, «применение социологической «системы отсчета» позволяет Н. Дж. Смелзеру изучать с помощью социологических переменных как объективные ролевые функции общностей и групп в экономической и неэкономической сферах, так и субъективную сферу мотивации их поведения в этих сферах»[27]27
  Соколова Г.Н. Экономическая социология: учебник. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: ИИД «Филинъ»: Мн.: Беларуская навука, 2000. – С. 42.


[Закрыть]. На наш взгляд, ничего оригинального в суждениях Н. Смелзера нет. Его высказывание «Приложение общей системы отсчета социологических переменных и объяснительных моделей социологии» означает лишь то, что традиционный для общей социологии аппарат переменных, которым всю жизнь пользуются социологи-эмпирики, а также практикуемый здесь методический инструментарий с успехом можно применять к сфере экономики, составными частями которой являются выделенные еще К. Марксом производство, распределение, обмен и потребление. Четырехчленную формулу состава экономики, как и определение ее в качестве инструмента деятельности человека в ситуации ограниченных ресурсов, можно найти в любом учебнике экономики.

Таблица 3.1

Представление об объективной области, изучаемой экономической социологией

На сходных позициях стоят последователи Н. Смелзера, американские социологи-экономисты Р. Сведберг и М. Грановеттер, которые видят назначение социологии экономической жизни в том, чтобы объяснить, «как общество выбирает среди широкого круга альтернатив те, которые позволяют с наибольшей выгодой использовать ограниченные производственные ресурсы[28]28
  Granovetter М., Swedberg R. The Sociology of Economic Life. – New York, 1992. P. 17.


[Закрыть].

Вынесенные Смелзером в таблицу переменные таковыми не являются. Роли, группы, общности и т. п. не имеют количественных признаков сами по себе. Их нельзя измерить, предварительно не обеспечив дополнительными, но уже операциональными признаками. Его подразделение общественной жизни на две сферы – экономическую и не-экономическую – прямо восходит к М. Веберу, а потому оригинальным теоретическим вкладом в экономическую социологию не является.

Не менее популярна парадигма «новой экономической социологии» американского социолога М. Грановеттера и Р. Сведберга, в которой они предлагают не ограничивать экономическую социологию микроанализом, а подняться до межстранового и чуть ли не цивилизационного уровня[29]29
  Swedberg R. Economic Sociology in Transition: a Review Essay // Acta Sociologica. – 1984. –V. 27. – № 4. – P. 371 –376.


[Закрыть]. Методологическая ориентация Р. Сведберга, как и А. Стинчкомба, – сравнительные исследования между странами, постановка вопросов, затрагивающих не отдельные социальные группы, а целостные социальные системы, проблемы мировой системы, политики стран и их разных групп, проблемы мировой экологии, развития технологии, организации экономических связей, демографии[30]30
  Stinchcombe A. Economic Sociology. – New York, 1983.


[Закрыть].

Марк Грановеттер утверждал, что экономическое поведение встраивается в социальные отношения и сетевые структуры, которые оказывают существенное экзогенное влияние на рынки, фирмы и работников. Взаимное доверие снижает транзакционные издержки и повышает прибыльность выше рыночного уровня. Мы все встроены в социальные сети. Они оказывают огромное влияние на наши решения о покупке, привычки, образовательные пути, возможности карьерного роста, политические идеологии и многое другое. Социальные связи делятся у него на два типа – сильные и слабые. Круг наших близких друзей, родственников и доверенных лиц составляют сеть сильных связей. Мы обращаемся к ним в трудные ситуации, и они выручают нас. Но они дают нам мало новой информации, ибо давно знакомы нам. Сильные связи характеризуются эмоциональной близостью, долгой и устойчивой историей частых взаимодействий. В среднем люди имеют ограниченную сильную связь (или социальную поддержку) в масштабе от шести до девяти человек. Наши сильные связи состоят из очень близких друзей и семьи, во многом схожих с нами, и представляют собой подмножество наших социальных сетей, в которые инвестируется основная часть наших ресурсов. Сильную связь можно обнаружить в вашем телефонном списке в графе «Избранные контакты».

Сильные и слабые связи одинаково важны в наших социальных взаимодействиях, хотя они выполняют разные функции. Мы можем мультиплицировать как слабые, так и сильные связи в Интернете, посылая соответствующие сигналы, так что будут пополняться категория просто знакомых и категория хороших друзей. По статистике, мы поддерживаем в среднем десяток очень близких контактов, около 150 средних и сильных связей и от 500 до 1500 слабых связей.

Рис. 3.1. Сильные и слабые связи М. Грановеттера

Слабые связи между малознакомыми и незнакомыми людьми снабжают нас новыми знаниями, хотя обратиться к ним за помощью мало кто рискует. Мы склонны тратить время и внимание на поиск только тех людей, кто близок нам идейно, религиозно, политически и финансово. Поэтому сеть, состоящая только из наших сильных связей, является предельной. М. Грановеттер пришел к выводу, что самые важные связи – это те, которые служат «мостом» для новых связей, образования новых сетей и к новым возможностям. Его исследования показали, что «никакие сильные связи не могут исполнить роль такого моста». Зато слабые связи прекрасно выполняют данную функцию. Встреча с новыми людьми происходит через знакомых ваших знакомых. Слабые связи соединяют людей с новой информацией и ресурсами, которые распространяются через сети с низкой плотностью. Слабые связи имеют решающее значение для связывания групп сильных связей. Они объединяют сети сетей, укрепляют отношения и формируют новые связи между существующими кругами отношений. Яркий пример силы слабых связей – «зеленая революция» в Иране, когда молодежь вышла на улицы в знак протеста против результатов выборов в 2009 г. Все «цветные» революции запускаются ныне через интернет-связи.

Грановеттер стал пионером многих современных сетевых наук и экономической социологии. Он самый цитируемый живой социолог, и его работы повлияли на экономику, политологию, маркетинг, психологию и многое другое. Его статья «Сила слабых связей» (1973) – самая цитируемая статья социологии всех времен.

Сегодня зарубежные эконом-социологи много внимания уделяют рынку труда с его многообразием трудовых контактов и колебаниями предложения и спроса на рабочую силу, механизмам повышения гибкости в использовании рабочей силы («флексибилизации»), проблемам оплаты труда и безработицы, системам гибкого рабочего времени, характеру спроса на труд и изменениям в самой природе труда, поведению потребителей, адаптации компаний к спросу на товары и сервисные услуги с учетом их качества и количества[31]31
  Timmer J. On the Edge of the Labour Market. – Amsterdam, Netherlands, 1994.


[Закрыть].

Если проанализировать современные учебники и хрестоматии по экономической социологии[32]32
  Taylor A., Davison D. The World of Work. – L., 1984; Joseph M. Sociology for Buseness. – Cambridge: Polity Press, 1989; Economy and Society: Overviews in Economic Sociology / Ed. by A. Martinelli, N.J. Smelser. – L.: Sage Publ., 1990; Dodd N. The Sociology of Money, Economics, Reason and Contenporary Society. – Cambredge: Polity Press, 1994; The Sociology of Economic Life / Ed. by M. Granovetter, R. Swedbery. – Oxford: Westview Press, Inc., 1992; Sayer A., Walker R. The New Social Economy. Reworking the Division of Labor. E. – Cambridge: Blackwell, 1994.


[Закрыть], вышедшие за рубежом, то можно прояснить круг проблем и категорий, которые составляют предметную сферу этой дисциплины. Она охватывает не только методологию, теорию и историю вопроса, но также описание экономики как подсистемы социальной системы, вопросы цены и стоимости, благосостояния общества, бизнес и общество, социальную природу труда, социальный взгляд на организацию, отрасли индустрии (сравнительные подходы), контрактную систему как главный экономический институт, труд и занятость, трудовую организацию и профсоюзные роли (включая классификацию профсоюзных ролей), профсоюз и коллективный договор, собственность и контрактные инвестиции, разделение труда, социальный и экономический обмен, институциональную структуру рынка, конкуренцию на рынках труда, виды рынков труда, потребительский рынок, рынок товаров и услуг, институциональную структуру этики, социологические подходы к этике (К. Полани), мотивацию экономической деятельности, институциализацию мотивации, рациональное поведение и вознаграждение, социальный контекст экономических процессов, институциональные изменения в экономике и теории экономического развития, отделение собственности от контроля над производством, влияние экономических изменений на общество, капитализм и социализм, экономическое действие и социальную структуру (М. Грановеттер), рынок, культуру и власть (анализ менталитета и организации), социологию экономических институтов, социологию фирм и индустриальных организаций, групповую динамику, бюрократию, культуру организаций.