Текст книги "Пандора в Конго"

7

В тот день я слушал Маркуса вполуха. Иногда мне не удавалось сосредоточиться, потому что его повествование было довольно запутанным. Он постоянно грешил тем, что терялся в деталях и забывал о главной линии рассказа. Это приводило к тому, что я исписывал блокнот за блокнотом, тратя бумагу на ничего не значившие подробности. А поскольку мое решение не прерывать его без крайней необходимости было твердым, я стал думать о своем.

Я отрешенно записывал какую-то ерунду, когда Маркус произнес:

– …а на следующее утро перед прииском появился незнакомец.

Я поднял голову от своих бумаг:

– Простите?

– Перед муравейником стоял столбом какой-то человек. – И Маркус, чтобы изобразить эту сцену, встал во весь рост и замер, прижав руки к туловищу и смотря перед собой в пространство.

Сержант Длинная Спина по другую сторону решетки смотрел на нас скорее с подозрением, чем с любопытством. Но даже в этом случае он не моргнул. Казалось, эти две живые статуи устроили соревнование, потому что Маркус был похож на генерала, который приветствует королеву, а Длинная Спина, как всегда, напоминал фигуру из музея восковых скульптур.

– Незнакомец на прииске? Я вас не понимаю, – проговорил я.

– Мы тоже ничего не понимали, – сказал Маркус и сел на стул.

– Он хотел украсть золото?

– Нет. Я же сказал, что он вылез из шахты. Он стоял во весь рост и был совершенно спокоен.

– Он шпионил на вашем прииске?

– Нет, он стоял к муравейнику спиной и смотрел на лагерь.

– Это был негр?

– Нет. Это был белый человек.

– Белый человек?

– Ну да, белый. Только не как мы с вами.

– Но разве вы сами только что не сказали, что это был человек белой расы?

– Я хочу сказать, что его кожа была белее, чем только что выдоенное молоко.

Первыми заметили необычного гостя негры на прииске. Было раннее утро, и работа еще не началась. Маркус раздувал угли вчерашнего костра. Уильям и Ричард поднялись ни свет ни заря, потому что решили отправиться в сельву за каким-нибудь крупным зверем, например гориллой, и ушли уже довольно давно.

Вопли негров заставили Маркуса забыть об огне. Палатки загораживали от него прииск, поэтому он не мог видеть причины этого гвалта, но сразу понял: случилось что-то серьезное. Звуки напомнили ему те крики, которые он слышал в поселках, когда взрывались динамитные шашки. Гарвей оставил свое занятие и побежал к «муравейнику».

Испуганные негры орали и размахивали руками. Каким-то непостижимым образом им удалось вылезти из ямы наружу. Они бросились бы врассыпную, если бы не ружье, из которого целился в них Пепе. Но и его тоже сковал страх. Все руки указывали в одном направлении: там, у выхода с прииска, высилась худая человеческая фигура, похожая на росток спаржи, безразлично взиравшая на происходящее.

Белого гостя, в общем-то, можно было считать человеческим существом. Его тело скрывала странная туника коричневого цвета, которая заканчивалась тяжелыми складками, доходившими ему до щиколоток. На уровне пояса ткань пересекала полоса геометрического рисунка. Овал черепа существа был более вытянут, чем у нас, и голова заострялась кверху, как у перуанских мумий. Он был лыс, совершенно лыс. «А уши у него были перевернуты, запишите это, запишите! – по-детски настойчиво просил Маркус, тыча пальцем в мою тетрадь. – Наше ухо кончается мочкой, которая направлена книзу, а у него уши торчали вверх, как у летучей мыши, и заканчивались кожаным уголком!» Лицо незнакомца своими угловатыми чертами напоминало обработанный резцом алмаз.

Маркус обратил внимание на его пальцы: на каждой руке пришельца было на один палец больше, чем у людей, – шесть, а не пять. Но самыми загадочными были его глубоко посаженные глаза, окруженные складками век. Они пристально рассматривали мир, словно сканировали его. Глаза собирали информацию подобно двум бесстрастным телескопам или, того хуже, микроскопам. Маркус прекрасно понял, почему негры в ужасе бежали. При встрече с подобным существом единственное желание, которое может возникнуть, – это броситься наутек.

– Кто он такой? – спросил Маркус Пепе.

Голос надсмотрщика дрожал:

– Я не знаю.

Незнакомец стал внимательно разглядывать деревья, которые окружали прогалину, и его рот раскрылся от изумления. Потом он возвел глаза к небу, и его рот раскрылся еще шире. Пришелец пристально, не мигая, смотрел на светило, и Маркус подумал, что он ослепнет.

Но глаза незнакомца выдержали солнечные лучи. По его телу пробежала судорога, словно отторгая фейерверк, созданный природой, но уже через минуту он двинулся в сторону «муравейника», где сгрудились негры. Они с визгом отпрянули назад, несмотря на угрозы Пепе, который велел им оставаться на месте. И в этот момент незваный гость заговорил.

Никогда раньше в Конго не слышали такой странной речи. Казалось, во рту пришельца переворачивались камни. Если раньше он предавался наблюдению за миром, то сейчас выражал свои мысли страстно и отнюдь недружелюбно. Было совершенно очевидно, что пришелец пытался донести до людей какое-то послание. Он воздел руки вверх, широко растопырил все двенадцать пальцев и начал декламировать во всю силу своих легких. В какой-то момент он вытащил из складок одежды припрятанный предмет: полуметровый толстый металлический жезл, на верхнем конце которого были закреплены две перекрещенные палочки поменьше. Незнакомец воткнул жезл в землю и торжественным тоном продолжил высокопарную речь. Разумеется, никто не понимал ни слова. Картина была достаточно необычной: некий субъект, взявшийся неизвестно откуда, разглагольствовал теперь, вытянув руки параллельно земле. Мало-помалу к страху стало примешиваться любопытство.

– Господин Гарвей, что же нам делать?

Вопрос Пепе был весьма уместным. Работа на прииске остановилась, а негры на свободе могли наделать глупостей. Маркус спросил себя: а что бы сделал в таком случае младший Кравер? Вне всякого сомнения, он бы всадил пришельцу пулю в печенку. Но Уильяма рядом не было, а Маркус не стал бы стрелять в человека. По крайней мере, если ему не давали конкретного приказа.

Пепе повторил свой вопрос; необходимо было принять какое-то решение – они находились даже в более опасном положении, чем это могло показаться сначала. Негров было больше сотни. Впервые с того дня, как на поляне развернули лагерь, они оказались на свободе. Маркус и Пепе располагали одним ружьем на двоих. Кроме него, они могли рассчитывать только на тот безумный страх, который испытывали рудокопы перед пришельцем. В любой момент ситуация могла измениться. Пока же негры продолжали рассматривать незнакомца, раскрыв рты.

(Гарвей не мог понять, почему негров так заворожили две скрещенные палочки. Я же не видел в этом никакой загадки. Думаю, они готовы были заинтересоваться любым новым предметом, если это позволяло им хотя бы на некоторое время забыть о той жизни, на которую обрекли их братья Краверы.)

Маркус направился в центр круга, который образовали рудокопы, и приблизился к белому человеку, совершенно не представляя, что ему нужно. Он быстрым жестом вырвал из земли жезл и взвесил его в руках. Потом приблизил предмет к глазам и внимательно рассмотрел. Ничего примечательного. Предмет был именно тем, чем казался: толстым жезлом с двумя палочками на верхнем конце.

Маркус сначала робко захихикал, а потом громко расхохотался. В первые минуты рудокопы не понимали, почему он смеется. Однако Пепе сразу смекнул, в чем дело, и присоединился к Гарвею. Они взглянули друг на друга, потом на белого человека и засмеялись. В конце концов, если бы не белоснежная кожа, необычные одежды и странные разглагольствования пришельца, это был бы обычный старик. Крикливый и упрямый, поклоняющийся двум перекрещенным палочкам. И больше ничего.

Некоторые негры тоже рассмеялись, показывая пальцами на белого человека и его металлический жезл. Постепенно все новые голоса присоединялись к ним, словно все эти люди медленно пробуждались от нелепого сна. Белый человек рассердился, тон его речей стал более воинственным. Но было уже поздно. Волна хохота захлестнула всю прогалину. И чем больше рудокопы старались сдержать смех, тем стремительнее нарастало веселье.

Одни валялись на земле, корчась, словно их мучили колики, другие шлепали себя ладонями по бедрам или хватались за живот. Маркус натолкнулся на Пепе. Они обнялись и упали на колени, не разжимая объятий.

Гарвей прекрасно помнил этот взрыв смеха. Я думаю, что если веселье тот миг стало воистину всеобщим, то это случилось не только из-за странного пришельца. На протяжении нескольких месяцев эти люди, включая Маркуса, не смеялись. Даже улыбка не появлялась на их губах. У рабов в недрах сельвы просто не могло быть повода для улыбок. И вот теперь все иерархические условности, беды и горести исчезли за пеленой смеха.

Они бы могли смеяться часами. Веселье прервал звук выстрела, который раздался над поляной. Это вернулись братья Краверы. Уильям разрядил свою винтовку в воздух и шел по направлению к ним, Ричард следовал за ним на небольшом расстоянии. Беспорядок в лагере был настолько невероятным, что даже Уильям Кравер удивился. Он заговорил с Маркусом, но его вопрос предназначался всем:

– Позвольте узнать, что здесь происходит?

Уильям еще не заметил присутствия незнакомца и начал распекать Маркуса:

– Ты что, спятил? Негры вышли с прииска. И они без колодок! Ты что, пьян или…

И тут он заметил пришельца.

– Боже мой… – произнес Ричард.

Но Уильяма не так-то легко было удивить. Он направился к незнакомцу уверенной поступью, которая создавала ощущение силы и власти над окружающими, и остановился только тогда, когда между его носом и пришельцем оставалось расстояние шириной в ладонь. Кравер взглянул на него со злобным любопытством. Он был большим мастером дерзкого поведения и прекрасно умел обижать людей, не произнося при этом ни слова. Однако ему не удалось смутить незваного гостя. С появлением братьев Краверов пришелец сменил бурный поток слов на полное молчание. Присутствие братьев на поляне само по себе доказывало их власть над остальными людьми. Пришелец понял, что силы не равны, но держался со спокойным достоинством. Уильям дотронулся до него рукой. Потом тихонько толкнул незнакомца в грудь и спросил:

– Эй, ты! Откуда ты пришел? Чего тебе надо?

Но ответа младший Кравер не получил. Белый человек вертел головой, переводя взгляд с лица Уильяма на его руку. Ричард пришел брату на помощь и заорал незнакомцу в ухо:

– Кто ты такой? Отвечай немедленно! Да, да, ты! Ты! Говори!

Неожиданно Ричард угрожающе замахнулся на него прикладом своего огромного ружья. Любой другой человек пригнул бы голову, просто следуя рефлексу. Но пришелец этого не сделал. Было совершенно непонятно, чем объяснялось подобное поведение: высокомерием или крайним идиотизмом.

– Начнем с начала. Кто ты?

Незнакомец надолго задумался, но на этот раз ответил:

– Те-е-ек Тон, – произнес он. – Те-е-ек Тон.

– И что это может значить? – спросил Ричард, почесывая в затылке.

– С чего ты взял, что я это знаю? – зарычал Уильям. – Я в первый раз вижу эту белую обезьяну. – И он повернулся к Пеле: – Эй, Пепе! А ты его понимаешь?

– Нет, господин Уильям.

– Тогда, по крайней мере, пусть остальные обезьяны заткнутся.

Негры снова загалдели. С появлением Краверов юмористическая сторона этой истории исчезла. Всеобщее веселье, может, и поднимает настроение, но не решает ничего. С другой стороны, тон незнакомца при общении с Краверами стал другим: совершенно бесстрастным и гораздо более угрожающим. Он никого не собирался в чем-то убеждать, просто произносил свое имя. И это слово «тектон» превратилось в новый повод для паники.

Пепе пришлось хорошенько поработать прикладом, чтобы добиться тишины. Между тем Уильям приказал незнакомцу снять тунику, и она попала в руки Маркуса. Это была не ткань, а некое подобие мозаики из мельчайших бусинок, похожей на чешуйчатую кожу пресмыкающегося. Гарвей с восхищением смотрел на тысячи крошечных, как ноготок младенца, камешков, скрепленных нитями, которые вместе образовывали невероятно гибкую, легкую и плотную кольчугу. Создавалось впечатление, что она была создана не для защиты от колющих ударов, а для преодоления каких-то природных преград. Маркус заметил, что к камешкам кое-где пристала земля, и понюхал ее. Его ноздри пронизали знакомые ему запахи: так пах прииск.

Под туникой оказалось некое подобие пижамы из необычайно тонкой красной кожи: она плотно облегала тело пришельца. Уильям приказал ему снять и эту одежду. Обнажившаяся кожа была удивительной белизны. Маркус вдруг вспомнил белых мышей. Мускулы на груди были немного дряблыми, они еще сохраняли силу, но их уже коснулась старость; ноги казались слишком прямыми и тонкими – все говорило о том, что для этого тела уже наступила осень жизни. Никто не позволил себе сказать что-либо о его лобке, однако все взоры устремились на эти волоски, такие же белые, как его кожа.

Больше ничего в голову Уильяму не приходило. Раздевая незнакомца, он хотел умалить его достоинство, но тот был так же спокоен и горд, как раньше. Младший Кравер с минуту поколебался, а потом отвел Ричарда в сторону. Создалась весьма своеобразная ситуация. Братья шептались в двух шагах от незваного гостя, который продолжал рассматривать окружавший его мир своим пронзительным взглядом, неподвижный и невозмутимый. Пепе сжимал в руках ружье, держал незнакомца под прицелом, а Маркус, не приближаясь к нему ни на шаг, спросил:

– Тектон? Это ваше имя? Это вас так зовут? Вы господин Тектон?

Незнакомец медленно повернул голову, словно его шея была перископом, который давно не смазывали, и устремил свой взгляд в сторону голоса. Его глаза казались скорее кошачьими, чем человеческими. Маркус навсегда запомнил этот взгляд: у него создалось впечатление, что пришелец видел в нем такие черты, о существовании которых он и сам не подозревал.

– Теек Тон, – повторил странный гость, не удосужившись больше ничего добавить. Как бы то ни было, Уильям и Ричард прервали этот только что зародившийся диалог. Старший Кравер схватил незнакомца за руку, а Уильям приказал:

– Пепе, Маркус, поставьте маленькую палатку.

Они повиновались. Эта палатка была самой маленькой, и ее раньше никогда не использовали. В землю вкопали столб и поставили палатку так, что он оказался посередине. Пришельца посадили там и крепко привязали к столбу.

Уильям и Ричард восприняли происшедшее как досадное и непредвиденное событие, однако не придали ему особого значения и сосредоточили усилия на том, чтобы возобновить работу на прииске. Братья предположили, что сей неожиданный визит создаст для них определенные трудности. И они не ошиблись. Несмотря на то что незнакомец был связан, причем очень крепко, и сидел в палатке, скрытый от взоров негров, в лагере назрело некое подобие бунта: ничего подобного не случалось за все время экспедиции. Рудокопы отказывались вернуться на прииск. Сто голосов слились в едином хоре:

– Шампанское! Шампанское! Шампанское!

Это было единственное слово белых, которое выучили негры.

Пепе не знал, как прекратить этот гвалт. Но Уильям быстро нашел выход. Он подошел к самому громогласному рудокопу и разрядил в его голову револьвер. Все шесть пуль. До единой. Маркус вспомнил, как однажды его мать, поссорившись с отцом, бросила изо всех сил о пол большой арбуз. Голова бедняги точно так же разлетелась тысячью брызг.

– Они не желают возвращаться на прииск? – сказал Уильям. – Ну и прекрасно, предоставим им выходной. Пепе, Маркус, привяжите их за запястья и щиколотки к деревьям вокруг поляны. Я сам проверю каждый узел.

Ночью Маркус долго не мог заснуть. Он знал, что Пепе тоже не спит, хотя они давно уже задули керосиновую лампу. Он повернулся к нему и спросил:

– Пепе, что ты об этом думаешь?

– Я изо всех сил стараюсь ни о чем не думать, – ответил ему голос из темноты.

– Мы предполагали, что эти края безлюдны. – Тут Маркус вздохнул. – Но, может быть, где-то там далеко, за следующим холмом, живет племя белых людей. – И он перевернулся на другой бок.

Но Пепе вдруг уточнил:

– Он пришел не издалека, а из глубины.

– Что? Я тебя не понимаю.

– Я сам видел, как он появился, потому что нес караул, – невозмутимо сказал Пепе. – Негры стали кричать. Когда я подошел узнать, в чем дело, и заглянул в яму, он уже был там, внизу, среди рудокопов, которые в ужасе пытались от него спрятаться. Пришелец стряхивал с одежды комочки земли, которые к ней пристали.

– Если это правда, – прервал его Маркус, – то откуда же он взялся?

– Мне стало жаль рудокопов, и я разрешил им вылезти из ямы. Я сам спустил им лестницу. Когда они поднялись наверх, никому не пришло в голову убрать ее. Негры хотели только одного: убежать от белого человека как можно дальше. Мне пришлось следить за тем, чтобы они не разбежались; тем временем человек поднялся по лестнице. – Пепе понизил голос, словно боялся, что Тектон мог его услышать. – Не имею понятия, откуда он взялся.

Воцарилось долгое молчание. Маркус вдруг спросил:

– А тебе его не жалко?

– Жалко? Кого?

– Господина Тектона, – уточнил Маркус. – Ведь он, в общем-то, ничего плохого не сделал. Он просто стоял там, а его взяли в плен. И только потому, что он оказался на пути Уильяма и Ричарда. Я уверен, что рано или поздно его убьют.

Пепе приподнял голову от подушки. Маркус не видел его, но угадывал его движения, чувствовал дыхание совсем близко от своего лица.

– Маркус, ты меня видишь?

– Конечно нет, Пепе, – ответил Гарвей, немного обиженный таким дурацким вопросом. – Эта ночь черным-черна. И ты тоже черный.

– Поэтому белым так трудно во всем разобраться, – произнес Пепе, снова вытягиваясь на матрасе. – Вы не различаете темные тона.

Спустя некоторое время Маркус поднялся и вышел из палатки. Когда он рассказывал мне следующий эпизод, то не переставая извинялся за каждый свой поступок. Сначала, как утверждал Гарвей, он хотел справить малую нужду на краю прогалины. Но это оказалось невозможным. У каждого дерева на границе лагеря сидел привязанный негр. Несчастные пленники тихо стонали по всему периметру прогалины. Пытаясь объясниться жестами и не рассчитывая на успех, они умоляли ослабить им веревки, которые младший Кравер нарочно затянул так, чтобы они причиняли беднягам боль. Однако Маркус не снизошел до их просьб. Если бы он пожалел одного, другие бы возмутились и подняли крик, который мог разбудить Уильяма.

Гарвей направился к палатке пришельца, поклявшись самому себе, что просто даст ему воды. За целый день никто о нем не вспомнил, а Маркус знал, что тропический зной мог быть очень жесток, если переносить его в закрытой матерчатой палатке. Оказавшись внутри, он зажег керосиновую лампу. Это было большой ошибкой, потому что в ее свете Гарвей увидел нагого человека, привязанного к столбу. И ничего больше. Господин Тектон устремил свой взор на лампу. Его глаза были совершенно круглыми, как большие монеты. От яркого света зрачки сузились, превратившись в тоненькие линии, не толще волоса. Пленник молчал. Беззащитный, связанный, лишенный возможности демонстрировать свое красноречие, как это было утром, сейчас он казался другим человеком. Прежде чем Маркус смог отдать себе отчет в своих действиях, он уже развязал путы господина Тектона. Почему Гарвей так поступил? Из жалости.

Белый гость не стал его благодарить, он не произнес ни слова. Маркус взял его под руку и вывел наружу. Когда они проходили мимо палатки Гарвея, тот знаками попросил пришельца подождать и направился за красной пижамой и туникой из камешков. Маркус искал одежду на ощупь, чтобы свет не разбудил Пепе, но это была тщетная предосторожность. В темноте сверкнули белые зрачки надсмотрщика. Несмотря на то что негр умел держать язык за зубами, Маркус все же сказал:

– Молчи.

Он вынес одежду и отвел господина Тектона к прииску. Там Гарвей попросил спутника помочь ему спустить лестницу, но тот был по-прежнему безразличен к происходящему.

В руках у Маркуса была керосиновая лампа, которая освещала прииск. Когда он поднес ее к отвесной стене, то увидел картину, напоминающую вид гигантской головки сыра «Грюйер» изнутри. В результате работ на прииске обнажилась необычная горная порода: повсюду виднелись круглые отверстия, за которыми начинались своеобразные туннели различного диаметра. В одни могло бы пройти лишь маленькое яблоко, а другие были гораздо больше, чем ствол большого дерева. Пейзаж показался Маркусу таким необычным, что он почти забыл о господине Тектоне.

– Возьмите ваши вещи, – сказал Маркус.

Он передал пришельцу одежду и снова принялся рассматривать многочисленные дырки в стенах. Вероятно, ему не стоило поворачиваться к своему спутнику спиной. Если бы он этого не сделал, то увидел бы, как одежда помогает человеку восстановить утраченное достоинство. Пришелец не просто прикрыл свою наготу, он перестал быть пленником и снова превратился в дерзкое и фанатичное существо.

За минуту до нападения Маркус услышал, как хрипловатый голос тихо шепнул ему что-то в левое ухо. Он не успел ничего сделать или сказать, как невероятно сильная рука обхватила его горло.

Маркус мог ожидать чего угодно, но только не нападения. Он освободил пленника, одел его, помогал ему вернуться домой. А господин Тектон отплатил ему за это, коварно напав со спины. Почему он так поступил? Почему? Рука, обтянутая тонкой каменной кольчугой, которая сжимала его горло, казалась железной змеей.

Из горла Маркуса вырывались короткие хрипы. Он почувствовал под ногами пустоту, словно его вздернули на виселицу, и понял, что господин Тектон увлекает его в один из самых широких туннелей. Пришелец хотел унести его с собой!

В глазах Гарвея потемнело. Причин тому было две: во-первых, в его легких почти не осталось кислорода, а во-вторых, его тело оказалось уже наполовину засунутым в черную нору. Сзади себя он видел лишь смутное светлое пятно – все, что оставалось от Конго. Впереди была абсолютная чернота. Что могло скрываться за ней? Куда тащит его господин Тектон?

– Нет!

Господин Тектон вытянулся прямо над ним во всю длину своего тела. Он прижимал Маркуса к земле и влек его за собой, подтягиваясь свободной рукой, все глубже и глубже в туннель. Гарвей сопротивлялся, работая ногами и руками. Он лупил пятками по щиколоткам своего противника, а кулаками бил его по голове, по шее, по плечам, дабы во что бы то ни стало освободиться. Но в положении пленника в такой узкой трубе причинить противнику боль было нелегко. К тому же пришелец оказался необычайно сильным для своего возраста. Сопротивление Маркуса только раздражало его. Он что-то проворчал и сильнее сжал Гарвею горло.

Они, верно, уже преодолели метр, потом два, три. Но, когда Маркус уже совсем не мог дышать и, казалось, через несколько секунд потеряет сознание, он вдруг почувствовал, что его пальцы нащупали ухо господина Тектона – одно из этих ушей летучей мыши с большими заостренными раковинами, которые обрамляли его голову. Гарвей потянул за него изо всех сил и, вероятно, причинил противнику боль, потому что тот взвизгнул. Маркус потянул еще и из последних сил вонзил свои ногти в кожу.

Господин Тектон взвыл, и давление его руки ослабилось. Немного, всего чуть-чуть. Но Маркус, воспользовавшись этой секундой, выскользнул из-под тяжелого тела, чувствуя, как каменная туника рвет на его спине рубашку. Гарвей упал на дно прииска: голая спина коснулась песка.

Он посмотрел вверх. Не успев перевести дыхания, Маркус был готов продолжить борьбу лежа на спине, как это делают коты. В течение некоторого времени господин Тектон рассматривал его, взвешивая, стоит ли нападать снова. Он высунулся из туннеля, который был на высоте полутора метров над Гарвеем, и размахивал руками, напоминая паука. Свет керосиновой лампы придавал стенам густо-красный оттенок. Маркус сжал кулаки и, умирая от страха, зарычал на врага. От недавнего сражения и воздуха прииска его кожа странно горела.

Господин Тектон недовольно щелкнул языком. Потом с гибкостью змеи согнулся пополам и исчез в норе.

Я помню все, словно это случилось сейчас: закончив рассказ, Маркус закрыл лицо руками. Я затрудняюсь объяснить этот жест: может быть, он хотел забыть то, о чем только что рассказал мне, а может, наоборот, пытался удержать ускользающие воспоминания. Оковы на его запястьях лязгали, как цепи детских качелей. Потом мне было стыдно за свою несдержанность, но в тот момент я подпрыгнул так, что разом преодолел разделявший нас стол, и потребовал немедленного ответа:

– Но кто был этот человек? Кто был господин Тектон?

Маркус медленно отвел руки от лица и прошептал голосом человека, который едва сдерживает слезы:

– Это был тектон.

Мне не терпелось узнать как можно больше, я не мог ждать. Но Маркус прибавил только:

– Это был первый тектон, увидевший солнечный свет. И наименее опасный из тех, чья нога ступала на землю Конго.