Текст книги "Тайна без точки"

Геннадий Лячин

– Судьба правильно распорядилась, что мы оказались здесь! – сказал однажды Геннадий Лячин на летнем берегу озера во время одной из многочисленных встреч с шефами.

Мы с Геннадием Лячиным были знакомы «наспех». Пробегая по длинному штабному коридору, кивали друг другу головами и разлетались дальше – что мы знали о планах судьбы?

У нас не было точек соприкосновения. Звездная судьба! Звездный командир! Таких в дивизии было немного. Лячина считали везунчиком, корабль его удачливым, а сама служба на его АПЛ приравнивалась к приличной аттестации на флоте.

Да и вообще Геннадий Лячин был немногословным, сдержанным человеком. Мне пришлось немало потрудиться, прежде чем он согласился на интервью. Думается, что Лячинская солидность и уравновешенность произвели немалое впечатление на Владимира Путина, когда после последней «автономки» командира представляли Президенту страны. При этом в нашей дивизии любили рассказывать, как анекдот, что «показывали» двух командиров – одного с Тихоокеанского флота, другого – нашего. Так вот, тот, тихоокеанский хлопнулся в обморок еще в приемной, а Лячин держался спокойно. Подтекст такой был – Северный флот, дескать, не такой хлипкий.

Лячин стал командиром «Курска» 19 декабря 1996 года. Был такой странный зигзаг в его судьбе. В Западной Лице в 6 дивизии он был командиром корабля. После реформирования (так называется это действие на военном языке, я пишу об этом подробно в главе «Трагедия началась до взрыва») Лячину предложили учиться в академии, но он отказался и пошел старпомом в 150-й экипаж Сергея Ежова, это был второй экипаж «Курска» и «Воронежа».

И только через несколько лет снова стал командиром. Поговаривали об этом всякое… Мне же нравился его гражданский поступок, поэтому наш разговор я начала с вопроса, о том, почему он так поступил, все же академия – это серьезный шаг для карьеры.

Он ответил неожиданно просто (оставляю стилистику нетронутой):

– Для меня это была возможность освоить атомные корабли новейшего типа, такие как «Воронеж» и «Курск». «Стополсотый» их и обслуживал. Получилось же все случайно. Когда дивизию пустили «под нож», мне предложили пойти в академию. Поехал в Питер, посмотрел – вопросы жильеобетования не решены, зарплату задерживают. А мне семью кормить надо. Принял решение – служить дальше.

«Курск» стал особенным кораблем именно при Лячине – его строгость, его требовательность, доходившая до педантизма, его чувство справедливости быстро принесли свои плоды. Экипаж вышел в передовые и скоро стал заметен не только в дивизии, но и на всем Северном флоте.

Геннадий Лячин казался человеком строгим, чуть ли не суровым. Его неразговорчивость мешала сделать нормальный репортаж, поэтому для интервью я задала своим оппонентам один общий вопрос: считают ли Лячина жестким командиром?

Ответы неожиданно оказались разными.

– У, строгий, – ответили матросы. – Но поговорить с ним можно хоть о чем. Что он особенно не любит, так это, когда слабых обижают. Если подозревает что-то, может заставить раздеться до трусов и спросить, откуда эти синяки.

«Дедовщины» на «Курске» не было. Как гордились ребята, что служат на таком корабле. В письмах писали, что у них самый лучший командир и самая лучшая подлодка. Туда даже переводили на перевоспитание «плохих» мальчиков из других экипажей.

– Жесткий ли командир? Конечно, – ответил начальник отдела кадров Андрей Калабухов. – Он первоклассный командир! Если экипаж занимает первые места?! Если бытовые вопросы решаются? Если документация в порядке?! Конечно же, жесткий!

– Ну что вы? – заулыбался Саша Шубин. – Я бы так не ставил вопрос, никакой он не жесткий. Он требовательный командир. Таких командиров, как Геннадий Петрович на Северном флоте больше нет!

Теперь нет уже не только на Северном флоте! Спросила о том же и самого Лячина.

– Считаю, что если стал командиром – честно выполняй свой долг, – ответил он. – Тогда и обязанности гармонично вытекают одна из другой.

– На экипаже появился человек с проблемами? – продолжаю я свой «допрос». – Что делаете вы: избавляетесь? перевоспитываете?

– Стараюсь увидеть ситуацию. Иду мимо – человек глаза прячет, значит, что-то не так. Конечно, помогаю. Но если предал, подвел – без сожалений расстаюсь.

Под водой – как на войне: все в единой подводной связке.

– Ваш экипаж считается сильным и хорошо подготовленным. Как вам этого удалось достичь, Геннадий Петрович?

– Профессиональное обучение – это раз. Создание единого организма – это два. Я много работаю в этом направлении. Стараюсь приучить каждого к мысли, что за каждый поступок следует и наказание, и награда.

– Что для вас важнее: семья или работа? И тут он неожиданно засмеялся:

– Конечно же, семья! А разве бывает иначе? Хотелось бы больше времени проводить с семьей. Но командирская работа – она такая особенная, отнимает много времени.

– Происходило ли в вашей жизни что-нибудь необычное?

Я думала, он расскажет о дальних походах, во время которых под водой заклинивает атомный контур или о приключениях на суше.

А он помолчал и сказал:

– Вот, хотя бы это: мы с женой дружим со школьной скамьи.

– Вы друзья с женой?

– Я думаю – да.

Его жена Ирина в то время работала в Ура-Губинской администрации, а до этого – в Видяевской школе учителем информатики. Я часто видела их вместе. Дома на нашей Заречной улице были выстроены в виде буквы «Г» – за ними начинались сопки, болота, лес. По вечерам Ирина с Геной и своим шустрым пуделем шли по одному и тому же маршруту: по нашему двору, огибали наш дом и вдоль речки возвращались к своему дому. Если Геннадия не было, Ирина общим привычкам не изменяла – точно по тому же маршруту и в одном направлении. Меня эта приверженность традициям несколько удивляла.

Оба Лячины – рослые, красивые, статные, их нельзя было не заметить. По вечерам всегда в спортивных костюмах.

Правильно ли распорядилась судьба? Нам до конца друг друга не понять. Человеку и судьбе! Она просто распорядилась и все: его жизнь растворилась во мгле времени.

Татьяна Карпова

После этих событий я получила письмо от сестры Геннадия – Татьяны. Я писала отцу, но ответила она, сказала, что отец не любит писать письма.

«Какой он был, наш Гена: сын, брат, зять, племянник? – пишет Татьяна. – Попробую обрисовать его.»

Она пишет, что в их семье дети рождались исключительно в январе и ровно через четыре года.

Виктор – 1-го января 1951 года.

Гена – 1-го января 1955 года.

Таня – 15-го января 1959 года.

«Как это удалось родителям, понятия не имею, – пишет сестра Геннадия. – Захочешь специально такое сделать – не получится.»

«Семья у нас была простая – рабочий класс, – пишет Татьяна. – У родителей – неоконченная школа: у отца – 5 классов, у мамы – 7 классов. Но дети получились «хорошие». У всех – высшее образование. И воспитывали как-то легко, без нравоучения, наказаний, мы даже считали, что нас и не воспитывают вовсе, а мы так, сами по себе растем. Я даже помню, как в старших классах мы с Геной спорили, и я ему возьми, да и скажи: «Какой воспитали, такая и есть!» А он: «Да кто тебя воспитывал? Улица, да школа!» Сейчас я думаю, что всех бы так воспитывали»

Старший сын Лячиных Витя был по нынешним понятиям «ботаником» – спокойный, старательный отличник, увлекался радиоделом. Позднее стал радиоинженером.

«Гена в отличие от Вити рос другим: живым, подвижным, неусидчивым, вспыльчивым, – пишет Татьяна Петровна. – Спортом увлекался, благо, раньше в школе были секции, какие хочешь, а ростом и здоровьем Бог его не обидел. Играл за школу в хоккей, футбол, волейбол, баскетбол. Дружил с ребятами старше себя, музыкой интересовался, тогда у нас уже был магнитофон «Днепр». Фотографией, довольно серьезно, закроется в кладовке – перезаряжает фотоаппарат «Смена», в ванной была фотолаборатория. Короче, нормальный парень рос – увлечения, рыбалка, улица. Учиться было некогда».

Геннадий Лячин учился неровно: выручали память, внимательность. Послушает на уроке, ответит. А потом появилась у Гены мечта – он хотел учиться в Ленинграде. Тогда он и взялся за уроки не понарошку, а всерьез и стал хорошо учиться.

Отношения между детьми были очень теплыми, но Виктор уехал учиться, когда Танюшка была во втором классе, а Гена – в шестом.

«Потому все мои детские воспоминания связаны с Геной, – пишет Татьяна. – В школу водил, косы заплетал, задачки решал, с улицы загонял домой, жалел и не спал ночами, если у меня болел зуб – все это Гена! Когда меня спрашивают о нем, я всегда отвечаю, что это был настоящий старший брат!»

Геннадий покинул дом после школы, и сестра с братьями стали встречаться только во время коротких каникул. «Приедет такой большой и мягкий, «сгребет» тебя в охапку, приподнимет и ласково поцелует». Обязательно всем подарки привозил. Посидит молча, осмотрится, чего нет, что разбилось – и по магазинам. Приходит нагруженный покупками.

«Вы знаете, он ведь умел абсолютно все, – пишет Татьяна. – Бывают же такие мужчины! Шить – пожалуйста! Девчонкам – юбки, деду – штаны. Варить, стирать – запросто. Наклеить обои, покрасить – мигом. Ну а что касается мужской работы – здесь даже говорить ничего не надо: глаз у него хозяйский был». В училище – он был старшиной – его рота заметно отличалась: форма подогнана тютелька-в тютельку.

Она рассказывает, как была удивлена, когда приехала на Север и увидела, что Гена в курсе всех домашних дел, хотя дома-то редко бывает. Он без всяких напоминаний заглянул в холодильник и купил продукты, каких не хватало, потом собрал детские вещи и постирал. Он был очень аккуратен и требователен к другим в этом вопросе.

«А какое трепетное у него было отношение к женщине: жене, сестре, теще, дочери!» Он вообще любил людей. Когда приезжал в отпуск, соседка по дому говорила: Вон идет мой красавчик!»

«Гена – это часть меня, – пишет Татьяна Карпова. – Я всегда знала, что у меня есть родной, дорогой человек, будь он рядом или далеко. Это те широкие сильные плечи, на которые я могу опереться. Когда умерла мама, я шептала ему, что мне страшно. Когда я осталась одна с маленькой дочкой – он снова был рядом. И все души не чаяли в нем. Его нет. А жизнь продолжается… Какой ужас! Да, вы правы: столько слез не бывает на свете!»

Александр Шубин

Мы стояли на пирсе. Тихо падал весенний снег. Он скользил по черному корпусу корабля, не оставляя следов на толстой резине.

– Любит он море! – как-то совсем буднично сказал Игорь Найденов.

– Кто?

– Да, корабль, – он кивнув на «Курск». – Корабли для того и создают, чтоб в моря ходить.

Любовь… Корабль… Как трагично сегодня звучат эти слова: эта подлодка так любит море, что обручилась с ним навсегда.

Трудное это было для флота время – 1997 год. Зарплату задерживали. Подводники увольнялись. Новые кадры приходили слабыми и неподготовленными. Тогда многие стояли на разломе своей судьбы. Почему уходят ребята? Банальность здесь не проходит, дескать, уходят слабые, остаются сильные. На мой взгляд уходили гибкие мобильные люди, оставались – стабильные, устойчивые. Жизни нужны и те, и другие. И флоту нужны и те, и другие.

Мы только что выбрались из подлодки, где говорили с ребятами обо всем этом. Из моих оппонентов после трагедии в живых остался только старпом Михаил Коцегуб – во время трагедии он учился на офицерских классах.

Игорь Анатольевич Найденов, заместитель по воспитательной работе «Курска» уйдет в 1998-м. И придет Саша Шубин.

Мы встретились с Шубиным последний раз летом 2000 года. «Куряне» возвращались из отпусков. Загорелые, окрепшие подводники, наполненные энергией лета, – а в Видяево в это время еще снег на сопках лежит.

Ребята готовились к «автономке», они хотели выйти в море. «В море хорошо, – сказал один подводник. – За кормой остаются проблемы. И что-то большое входит в твою жизнь».

Шубина я поймала «на лету».

– Э-эй, зам! – крикнула я ему. – «Куряне» последними остались для книги. Когда мы встретимся?

– Да мы все выходим на следующей неделе! – из машины улыбнулся Шубин и улетел на своей вездесущей «девятке».

И вот на следующей неделе я в каюте капитана 2 ранга Александра Шубина – здесь много вымпелов, призов, наград. Кстати, сам он к тому времени был награжден пятью медалями, но не сказал об этом.

Александр Анатольевич – инженер-ядерщик, закончил Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище. Там же, в Севастополе он познакомился со своей будущей женой Ириной, выпускницей школы с углубленным изучением английского языка. Родом он из Ростовской области. В 1981 году Шубин получил направление в Видяево, где семья прожила 19 лет. После теплого ласкового моря попасть за полярный круг – испытание нелегкое. Понятно, почему Ира любила жару, как она написала мне позднее. У нас было поверхностное знакомство, я знала Ирину как бухгалтера ОМИС, это что-то вроде домоуправления в гарнизоне. Чисто деловые отношения не переходили во что-то более глубокое, бытовые проблемы нас не сталкивали: ОМИС – это царь и бог в гарнизоне, он дает квартиры, воду, тепло.

У Шубиных уже тогда подрастали две дочери: Алина – ее назвали в честь бабушки и с разницей в пять лет – Александра.

К тому времени Алина училась в Санкт-Петербурге. Последний раз она виделась с отцом весной, когда он проездом из Видяево в Севастополь заехал к старшей дочери. Весь день они провели втроем: папа с двумя дочками – младшую Сашу Шубин вез к бабушке. На обратном пути отец с Алиной гуляли по городу, зашли в Исаакиевский собор, где билетерша приняла Александра за иностранца. И все было так безоблачно, так надежно, что не верилось в трагический исход, когда корабль ушел на дно…

У капитана 2 ранга Шубина – обычная биография моряка: К-62, «Буки»-68, плавмастерские. Потом, когда завод по ремонту подводных лодок сократили, Александр Шубин остался не у дел. Поехал в Гаджиево, где служил на атомной подлодке «Пантера». Ездить достаточно далеко, а переводиться в другой гарнизон – проблематично.

Так Александр Анатольевич Шубин стал заместителем по воспитательной работе на «Курске». Он не очень хотел снова идти на подлодку – заставили обстоятельства.

Конечно, Шубин мне этого не рассказывал. Это друзья. Уже потом.

– Как же Вы попали в «красные»? – пошутила я во время нашего разговора.

– А это Дьяконов виноват, – смеялся Шубин. – Он первым мне предложил в замы. Еще на плавмастерских. Он внимательно относился ко мне. Помню, что приказ о досрочном присвоении звания был подписан 1 апреля. Александр Геннадьевич лично позвонил и поздравил.

Шубин замолкает, вспоминая что-то свое. Как все застенчивые люди, он становится неловким, когда рассказывает о себе.

– Интересно работать?

– Мне с людьми всегда интересно, – серьезно отвечает Шубин. – Кто чем дышит, кто, о чем думает, какие обстоятельства в семье – все это надо знать. Словом, жить среди людей, знать их интересы, это смысл моей работы.

И он начинает рассказывать о своих замечательных братьях-подводниках и о замечательном командире Лячине.

– Таких командиров нет на Северном флоте! – так и сказал Шубин.

– Строгих? – спросила я.

– Справедливых! – ответил Саша. – С ним легко работать, он сразу все понимает.

А потом – про Беляева. Он тоже замечательный. Все, оказывается, на этом корабле люди совершенно необыкновенные. Про Хафизова, Кичкирука, про других.

– А как вы в походе работаете с людьми? Ну в смысле поддержания боевого духа.

– Существует план работы в автономном походе, который включает в себя многие аспекты деятельности. Это не только развлекательные мероприятия в свободное от вахт время. Наши ребята любят познавательные мероприятия, сами их придумывают.

– Я видела на кассете, это по типу телевизионных передач.

– Ну да, только они обыгрывают все с юмором, получается интересно.

– Трудно быть замом? – пытаюсь я раскрутить Шубина на «личный» разговор.

– Ну, как будто Вы не знаете нашу работу? – смеется Шубин.

Это правда, я знала его работу. Мы встречались на утренних совещаниях или проработках, как их называли. И хотя Александр Анатольевич считался сильным «политруком», а «Курск» – стабильной командой, все же и Шубину нередко перепадало от начальства.

А он лишь улыбался своей застенчивой улыбкой, да отшучивался порой, я никогда не видела его сердитым, недовольным или обиженным.

Шубин улыбался так, будто знал о жизни что-то такое, что нам, живым, уже не понять.

Эхо событий

Ирина Шубина. Сильная, независимая, умная. Несмотря на то, что она всегда говорила, что чувствует себя с Александром, как за каменной стеной, при первом взгляде на семью сразу становилось ясно, кто здесь главный – пусть это будет не в упрек Саше, чуткому и отзывчивому человеку. Он очень любил своих дочерей – Алину и Александру. Это имя для семьи Шубиных носит знаменательный характер.

Старшая Алина вышла замуж за Александра, а своего сына назвала Игорем. Так что у Ирины теперь есть старшая дочь Алина Александровна, зять Александр, младшая дочь Александра и внук Игорь Александрович.

«Представьте, у меня даже друга зовут Александром!» – пишет Ирина.

Живут Шубины в Санкт-Петербурге, Ирина работает в юридической фирме зятя. В общем, сбылись мечты Александра Шубина о лучшей доле для своих девочек.

«Уснуть бы 11 августа и проснуться 13-го, – пишет Ирина.

Мы сухо раскланялись, когда встретились на Серафимовском кладбище, ни о чем не говорили, хотя по электронной почте переписывались активно. А после этого Ирина написала: «Впервые за прошедшие десять лет захотелось на Север….в Заполярье…в сопки…или в ту…свою жизнь…»

В ту… свою жизнь, где все просто и бесхитростно, где она любила сама и была любима, где ее уважали, как честного, достойного человека…

Часть 3. Недопетая песня Любви

В крохотном гарнизоне, отгороженном от страны цепью непроходимых сопок, соединенном с миром книгами и песнями, страданием и стихами, жила настоящая Любовь. Была она неприметна для окружающих, пока не грянула беда.

Юная, романтичная, трогательная в своей преданности «курянка» станет символом далекой и бесконечно прекрасной любви будущего. Любовь на земле – лишь мираж: поманит своей сладостной тенью и исчезнет навсегда. Но остается великое таинство любви. Оно и ведет нас к звездам.

Есть такое обывательское мнение: любят достойных. Неверно это. Любят достойные любви. Потому что не каждому дано… Те, кто ушел – все достойны любви. Те, кто остался – преклонения. За то, что хранят в душе снизошедший свет духовности. Кто знает, может быть, ваши любимые оберегают вас. Любовь – великий ведомый, спасающий мир!

Ребята, те кто ушли… были много совершеннее нас. Я говорю «мы», потому что Миши, Димы и Саши стали мне тоже близки, потому что я срослась с этой болью, болью-любовью. Как я их узнавала? По тоскливым глазам, по израненным душам. За бесхитростными словами вдруг такой тайник чувств откроешь, что дышать становится трудно.

Любящие «курянки» – это были самые чистые люди, встреченные во время курской трагедии.

Пусть светлая память о любимых хранит их от всякой беды.

Белые лилии
Сергей и Юлия Фитерер

Сережа приехал в ноябре. Бледный после «автономки», зато в норковой шапке. Взял Юльку за руку:

– Куда идем? – со счастливой улыбкой спросила девушка, уже зная ответ.

– В ЗАГС, конечно!

– А может, я не хочу? – дерзко вскинула голову девчонка.

– Хочешь! И я – хочу! – серьезно заглянул в ее смешливые глаза.

На регистрации Юля долго не могла надеть кольцо на палец – мешала косточка.

– Ну вот и окольцевали! – обрадовались гости.

– Пусть ты всегда будешь такой же красивой, как тогда, в красном платье, когда мы познакомились, – шепнул на ушко невесте Сергей.

– Да я же была в черном платье на той дискотеке! – Юльку возмутило такое невнимание.

– Ну уж нет! – возразил Сергей. – В красном! В красном! Что же я, по-твоему, не помню, в каком ты была платье!

– Нет, в черном!

– Нет, в красном!

– Молодые! Вы будете, наконец, поздравлять друг друга? – прервала их спор заведующая ЗАГСом.

«Молодые» смутились и бросились целоваться. Они все время целовались – как будто на всю жизнь…

– Мам! Пойдем потише, – говорила на перроне Сережина сестра Наташа, – видишь, целуются. Ишь, хулиганы какие!

А платье у нее было красным. Они познакомились на дискотеке. Сначала Юлька услышала за спиной восхищенный шепот по поводу фигуры – и уж точно знала, что про нее. Ждет. А никто не приглашает. Она, конечно, не оглянулась. Еще чего не хватало! И вдруг – теплые руки на открытых плечах:

– Девушка, разрешите Вас пригласить?

– Ну зовут-то меня Юлей. Какие люблю цветы? Зачем Вам цветы?

Прошло несколько дней. Тот эпизод, не получивший продолжения, стал забываться. Наступило 29 августа – мамин день рожденья.

– На Голубые озера! Мы едем на Голубые озера! – распевала Юлька, бегая по комнатам.

– Дочь! Ну-ка сбегай в магазин, купи лимонада, – позвал отец.

– Бегу, Батя! – на ходу крикнула девушка и поскакала по лестнице. Прыгая через две ступеньки, налетела на всем ходу на огромный букет белых лилий. Юлька дух перевела, а потом посмотрела на молодого человека, который нес цветы.

– Девушка! А я случайно не к вам иду? – неуверенно спросил тот, держа свой букет наперевес.

Спортивная майка, шорты, кроссовки – все это делало ее такой непохожей на дискотечную девушку.

– Ну если мы с вами танцевали… – и тут она поняла, что не может вспомнить его имени.

Они хохотали вместе, сквозь слезы приговаривая, что не узнали друг друга.

На Голубые озера Сережа поехал с Юлиной семьей. И там, вынырнув из светлой голубизны, спросил:

– А почему лилии?

– Потому что – белые! – почему-то рассердилась девушка.

Потому что лилии похожи на ее судьбу. Чистые, как снег. Загадочные, как жизнь. Цветок любви. Заметили ли вы, что стебелек лилии быстро сникает без воды, но лепестки долго живут, не теряя своей прелести? Так и Юля без Сережи.

А Татьяне Ивановне, Сережиной маме стали часто сниться сны, где сын маленький. Вот он бежит по желтой дорожке. Это у бабушки на даче. Оранжевая футболочка. Кепка в полоску. Загорелый, как чертенок. И матери так смешно: маленький, беззащитный, чумазенький.

– Серенька такой потешный был! – с тихой улыбкой произносит мать, когда мы беседуем в одном из залов Дома офицеров.

Юля счастливо улыбается, задумчиво глядя на Сережину младшую сестру.

– Ой, Наташа! У тебя глаза, как у Сережи!

И я заглянула в Наташины глаза: какие мечтательные! Огромные, задумчивые, серо-голубые.

У Сережи были голубые. Точно такими же они были у Сережиного отца. И точно также Геннадий Фитерер сказал когда-то про молоденькую Танечку: «Эта девушка будет моей женой!» Сережин отец погиб в звании подполковника на одной из горячих точек страны. Жена так и не узнала обстоятельства его гибели. Эта трагедия для нее никогда не закончится, потому что потерять сына страшнее, чем мужа.

А вот Наташа почти не помнит отца. Для маленькой девочки старший брат стал другом, братом, защитником.

– Се-реж-ка! – бежала к нему при беде, – там, там зук ползет!

И смелый Сережка брал несносного жука и нес его на улицу. Он жука отпускал на волю. Он очень добрым был, Сережа Фитерер. Интеллигентным, даже в детстве.

– Сереж, ты хоть плеваться умеешь? – как-то спросила учительница.

– А зачем? – рассудительно ответил мальчик.

– Он даже не пил, не курил! – с гордостью добавляет Юля.

Когда Фитереры жили в Польше, Сережа упал с груши. Перелом оказался сложным. Кость срослась неровно, пришлось заново ломать. Вот когда удивил свою маму Сережа, еще школьник. Столько было настойчивости, терпения в этом целеустремленном пареньке. Долгие упорные тренировки стали нормой жизни – сначала нелегко было камешек поднять, мячик кинуть. Вскоре в квартире появилась спортивная стенка. Так Сережа начал заниматься серьезным спортом. И мамины гимнастические уроки, которые она припасла на долгие годы вперед, оказались бесполезными.

«Книга будущих адмиралов» была главной книгой Сережиного детства.

Шутили, что она вся «заезженная» стала – сын ее не просто читал, он ее на ночь под подушку клал. Неизвестно, повлияла ли адмиральская книга на Сережину судьбу, но характер отшлифовала. Сережа хотел быть именно подводником и никем другим. Лишь матери не нравилось его страстное увлечение морем.

У Сережи жизнь была расписана на много лет вперед. Он рано почувствовал себя мужчиной. На свадьбу деньги сам заработал.

В длинном северном отпуске пошел работать. Кем – не сказал, он любил сюрпризы.

Татьяна Ивановна однажды пришла домой, разулась в прихожей и вдруг услышала посторонний жужжащий звук.

– Что это, Наташа? – спросила у дочери, посмотрев на ее сияющее от восторга лицо.

– Да, мам! – закричала Наташа, не выдержав сюрпризного напряжения. – Это же Сережка холодильник отремонтировал!

– Как это отремонтировал? Мастера, что-ли, вызывал? – пытается говорить строгим голосом Татьяна Ивановна.

– Да ну нет-же, мам! Как ты не понимаешь! – хохочет Наташа. – Он ведь мастером стал. Настоящим!

А потом дети рассказали, что сын устроился работать мастером по холодильным установкам на время отпуска.

Он старался все делать на совесть. В видяевской квартире покрасил ванну в два цвета. Обои приклеил на потолок – а они взяли и отвалились.

– Вот заработаю денег и сделаем свадьбу! – сказал матери перед походом в Средиземноморье.

А после той «автономки» у него сильно испортилось зрение. Озорная Юлька поддразнивала жениха. Спрячется за спину, пощелкает пальцами:

– Сереж-жа, я – тут!

Фитереры – дружная семья. Окна квартиры Фитерер выходят во двор. Сережа всегда махнет рукой. Знал, что вслед ему смотрят. А когда познакомился с Юлей – уходили вместе, не оглядываясь.

– Смотри, смотри, Наташ, – смеялась Татьяна Ивановна, – он уже взрослым стал, на нас смотреть стесняется.

– И Юльку так смешно тащит за руку, как маленькую, – вторила ей дочь. Татьяна Фитерер приехала в Видяево вместе с дочерью из далекого Калининграда. Мать – сдержанная, замкнутая. Только все спрашивала, почему перископ поднят, значит, в центральном отсеке – вода? Командование отводило глаза и молчало.

Татьяна Ивановна всегда интересовалась крейсером. Какой он? Спрашивала о подробностях. Сережа не очень охотно рассказывал. Но он верил в свой «Курск». Как-то сказал:

– Не волнуйся, мам! Лодка надежная. А командир – просто профессионал. Мы сразу всплывем, если что…

Наташа – студентка университета. Юля тоже учится в институте.

– Упертый Козерог! – говорит про свою дочь Татьяна. Наташино горе проявилось самым неожиданным образом: она дала пощечину Ивану Нидзиеву.

– Ничего, – потер свою щеку Иван Иванович, – я ее понимаю. Хорошо, что мне, а не Командующему.

– Мамочка! Я такой счастливый! Такой счастливый! – говорил матери Сережа, когда узнал, что у него родится ребенок. – Скоро появится маленький Фитерерчик. Это будет Настя или Ярослав.

– Ну почему же Ярослав? – улыбалась Татьяна Ивановна.

– Мамочка! Как ты не понимаешь! Раз у него немецкая фамилия, то имя должно быть обязательно старорусским. Кто об этом подумает, как не я – отец!

Сережа всерьез увлекался историей и особенно русской историей.

Не суждено было старшему лейтенанту Сергею Фитереру увидеть сына. Ярослав Сергеевич Фитерер родился 31 января 2001 года.

Последний раз Юля с Сережей виделись в июне 2000 года. Так нестерпимо захотелось Юльке увидеть Сережу, что она сбежала из больницы и села в поезд. Билет купила уже на следующей станции. Она не успела сообщить о своем приезде. Но на мурманском вокзале ее ждал сам сюрприз – Сережа.

– Сережка! Как же ты узнал, что я еду?

– Я маме звонил, она мне сказала!

– Как здорово!

– Глупая, сумасбродная девчонка! – взял ее лицо в ладони Сергей. – Тебя же могли не пропустить на КП!

– Меня? К тебе? Это невозможно!

Невозможно было их разлучить. Но все же разлучница нашлась – нелепая чудовищная смерть!

Мне бесконечно жаль этого юного мальчика с его чистым любящим сердцем. И эту красивую девочку, которая все выдержит. Во имя любви! Такой короткой, как падающая звезда! И такой бесконечно длинной. Как жизнь!

Эхо событий

Я рада, что Юлечку не сломило горе. Живет она в том же далеком Калининграде. Работает, воспитывает своего сына, часто видится с Татьяной Ивановной, у которой забот теперь – двое чудесных внуков. Сережина сестра Наташа вышла замуж и спустя шесть лет родила мальчика. Когда она видит, как они бегут по дорожке дачи, сердце ее тоскует и плачет.

Юля – одна из тех самоотверженных матерей, которые после смерти мужа, всю свою душу вкладывают в детей. «Сын для меня все!» – сказала она через год после рождения Ярослава. Тем не менее, она понимает, что мальчику нужно мужское воспитание, она живет в гражданском браке, работает в страховой компании.

Ярослав Фитерер – очень целеустремленный, весь в отца – старшего лейтенанта Сергея Геннадьевича.

Когда она прочла этот рассказ, сказала: «Просто супер!!! Все правда!»