Текст книги "Очарованная мраком"

– Нет конечно! – округлив глаза, затрясла головой Ира. – Чего бояться? Подбрось, если не сложно. С тобой раньше случалось… подобное?

На ее простодушном лице отчетливо читались любопытство и жалость.

– Никогда. – Я забралась в салон и почувствовала себя увереннее. Ира уселась на пассажирское сиденье. – В первый раз. Вернее, во второй. И так ясно, правдоподобно… Не понимаю. Ты нашим не говорили, ладно?

– За кого меня принимаешь! Ты не сердись, но… К врачу не хочешь сходить?

– Тоже думаешь, я сумасшедшая?

– Ничего я не думаю! Но у тебя же галлюцинации! Это не может быть просто так!

– Может, потому, что устала? Сплю плохо.

Я и сама не верила в этот детский лепет, но нужно же было что-то сказать.

– Ладно, Ириш, схожу, наверное.

Автомобиль влился в общий поток, и торговый центр скрылся за поворотом.

– Вот и умница, – успокоилась Косогорова.

Понятно, что ей хотелось сменить скользкую тему. Мы не были настолько близки, чтобы воспринимать боль подруги как свою. Сочувствие сочувствием, но зачем вешать на себя чужие проблемы?

Доставив Иру домой, я зашла в аптеку и купила успокоительное посильнее и подороже. Если дело в нервах и бессоннице, то с ними следовало бороться жестче.

Глава 8

Сороковой день пришелся на воскресенье. Поминки решили устроить в кафе. Народу собралось не так уж много – человек двадцать, включая меня и Азалию. Единственным, кого мне хотелось увидеть, был дядя Алик. Они с Зоей Васильевной пришли одни из первых, и он прямиком направился ко мне. Стоявшей возле обильно накрытых столов Азалии, которая вполголоса беседовала с худенькой светловолосой женщиной, лишь сухо кивнул.

Выглядел дядя Алик уже немного лучше. Операция прошла успешно, и врачи уверенно давали благоприятные прогнозы. Конечно, лишился части желудка, пил горы лекарств, вынужден был сидеть на жесточайшей диете, подвергался не слишком приятным процедурам, но старуху с косой удалось отогнать.

– Вот и сорок дней прошло. А вроде недавно… – Он прикрыл рукой глаза и отвернулся. – Извини, детка. Совсем стал старый, слезливый дед. Лучше скажи…

– Диночка, – позвала Азалия из глубины кафе, – можно отвлечь тебя на секундочку?

Я скривилась, но не пойти было невозможно.

– После поговорим, дядя Алик, ладно?

Но пообщаться так и не удалось. Начали собираться приглашенные, их требовалось встречать и рассаживать. Потом наступило время молитвы, а после мулла решился на пространную проповедь.

Утомленные донельзя, гости жадно набросились на еду, благо кухня была отменная. Насытившись, оживились и повеселели. Разговоры за столом стали громче и раскованнее: подзабыв, по какому поводу собрались, люди обсуждали политику, погоду и цены.

Мне стало противно, захотелось уйти. Асадов, судя по выражению лица, думал приблизительно о том же, сидел задумчивый, мрачный и вскоре засобирался домой.

Зоя Васильевна встревоженно поглядывала на мужа.

– Мы пойдем, устал он, Динуля. Не может долго… – начала было она, но тут же умолкла под выразительным взглядом Альберта.

Провожая их, я подумала, что могла бы поделиться с дядей Аликом тревогами и странностями последнего времени, рассказать о своих видениях. Он да Татьяна – ближе них у меня никого нет. Но старшая подруга в последнее время не вылезала из командировок, дома бывала наездами, а волновать дядю Альберта, который только-только пошел на поправку, – непростительный эгоизм.

В ночь после поминок мне приснился отец. Я и раньше видела его во сне, но поутру никогда не могла вспомнить, как именно. Однако этот сон запомнился отчетливо: он был яркий, цветной, очень реальный.

Я увидела себя сидящей на кухне в нашей старой квартире. Кругом пусто, пыльно, безжизненно, цветы в горшках высохли. Я встала с табуретки, собираясь уходить, но вдруг все стало на глазах преображаться. Высохшие палки и ветки ожили и диковинным образом превратились в пышные цветы и сочно-зеленые растения. Кухня приобрела жилой и ухоженный вид. Даже занавески на окнах появились.

«А ведь раньше у нас в кухне висели именно эти голубые шторы!» – вдруг вспомнила я, обрадовалась и даже рассмеялась.

Но на этом сюрпризы не кончились. Вошел папа! Я бросилась к нему, стала обнимать. Целовала, гладила по волосам, никак не хотела отпускать от себя.

– Пап, как ты? Все хорошо? – то смеясь, то всхлипывая, спрашивала я.

– Отлично, дочь! – отвечал отец.

Он казался умиротворенным и спокойным.

– Смотри, как здесь хорошо! Ты что, теперь тут живешь? – осенило меня.

Папа засмеялся и ничего не ответил.

– А есть жизнь после смерти? – вдруг сорвалось с языка.

– Ты же теперь и сама видишь, что есть.

– Мне надо так много тебе рассказать! Ты же не уйдешь? – И я принялась взахлеб объяснять ему что-то, жаловаться, просить прощения… Папа задумчиво смотрел, внимательно слушал.

– Ты сейчас с мамой? – умолкнув на полуслове, спросила я.

– С мамой, – ответил он, – не волнуйся и не плачь, слышишь?

Внезапно все пропало, и я проснулась. Было серое, унылое утро. Будильник и не думал звонить, на часах – шесть пятнадцать. Я повернулась на другой бок, закрыла глаза и принялась вспоминать свой удивительный сон.

Однако что-то мешало. Что-то было не так. Окончательно стряхнув с себя ошметки сна, я поняла: ладони были липкими и немного болели. Я выпростала их из-под одеяла и поднесла к глазам. Присмотревшись, не сдержалась и вскрикнула. Рывком откинула одеяло и села в кровати.

Руки были в крови. Белье – наволочка, пододеяльник, простыня – тоже.

– Мамочка, – прошептала я, – что это?

Я ничего не могла понять. Откуда столько крови?

Спокойно, спокойно, видимо, просто порезалась. Но обо что?! Постаравшись не впадать в панику, я сделала глубокий вдох и снова внимательно взглянула на свои израненные ладони.

Они были сплошь покрыты ровными, довольно глубокими порезами. Горизонтальные полоски тонкой частой сеткой перечеркивали поверхность ладоней и спускались к запястьям. Меня замутило: похоже, была перерезана вена.

«Успокойся, – приказала я себе, – порез совсем не глубокий!».

Но если бы рана была глубже, я могла истечь кровью и умереть во сне! Как такое могло случиться? Разве можно перерезать себе вены и не знать об этом? Что со мной творится? Что?

Я вскочила и помчалась в ванную. Захлопнула за собой дверь, принялась рыться в аптечке. Включила воду и стала смывать кровь. Трясущимися непослушными руками кое-как наложила повязку. Выпила две таблетки обезболивающего: ладони дергало все сильнее.

Минут через пятнадцать выползла из ванны, побрела к себе в комнату. Голова кружилась, ноги были слабыми и непослушными. Только бы Азалия не вышла!

Ничего, бог миловал…

У себя я первым делом свернула комом и бросила в угол комнаты покрытое жесткими бурыми пятнами белье. Надо бы застирать холодной водой, когда Азалия уйдет.

Я села на кровать, посмотрела на свои наспех забинтованные руки и подумала:

«А если она пронюхает о том, что случилось?!»

Хорошо, допустим, от Азалии и удастся скрыть. А на работе? Только-только забылась история в деканате, Ирка понемногу отошла от случая в кинотеатре. Хотя и сейчас нет-нет да и глянет вопросительно, с опаской. А уж если заподозрит, что я пыталась покончить с собой!..

Я вскочила и закружила по комнате. Итак, что мы имеем? Комната была заперта изнутри на задвижку. Никто (речь, разумеется, шла об Азалии!) проникнуть сюда и перерезать мне руки не мог. Да и потом, я почувствовала бы боль! Несмотря на успокоительное, без которого уже просто не могла, спала я чутко.

Успокоительное… Может, это побочный эффект? Что-то вроде лунатизма? Я полезла в сумку, схватила инструкцию и стала вчитываться в мудреные медицинские термины.

Не вызывает привыкания – ну с этим можно и поспорить. Продается без рецепта, ни в каких «Списках Б», или как там это называется, не значится. Нет, таблетки ни при чем. Хотя с ними пора заканчивать. Не хватало превратиться в наркоманку.

Идем дальше. Допустим, я порезала себе руки сама, во сне. Но тогда рядом с кроватью или по крайней мере в комнате должен быть нож. Или бритва.

Я опустилась на четвереньки и стала внимательно осматривать пол возле кровати. Оглядела всю комнату, даже на полках и в шкафах посмотрела. Я всегда аккуратная, вещи не разбрасываю, все у меня на своих местах. И сегодня ничего не изменилось. Ножа или чего другого колюще-режущего не было.

Чертовщина какая-то.

Я посмотрела на часы. Скоро половина восьмого. Идти на работу в таком виде нельзя. Придется что-нибудь придумать, соврать. Пусть порезы хоть немного заживут, чтобы можно было обходиться без повязки. А позже я просто буду надевать кофточки с рукавами до кончиков пальцев. Авось, никто и не заметит.

Я услышала, как открылась и закрылась дверь в комнате Азалии. Та проснулась и прошествовала в ванную. Загудела душевая кабина, послышался звук льющейся воды. Скоро она уйдет на работу, можно будет спокойно позвонить на кафедру и договориться о паре дней за свой счет. Семен Сергеевич не откажет, он же и отпуск предлагал. Нужно только повод правдоподобный придумать.

Мои размышления прервал телефонный звонок. Звонили на городской. Аппараты были почти в каждой комнате, и я почти машинально сняла трубку.

– Да.

В первую минуту подумала: какой-то хулиган решил подшутить. В трубке слышались не то шорохи, не то всхлипы, не то сдавленный смех.

– Да? – нетерпеливо повторила я. – Алло! Кто это?

– Это Зоя Васильевна! – Голос звучал незнакомо, неузнаваемо.

– Зоя Ва… Что случилось? Что-то с дядей Аликом? Ему хуже?

– Динуша, – женщина, похоже, пыталась подавить подступавшие рыдания, – Алик… Альберта больше нет.

– Как так – нет? – глупо переспросила я.

– Он умер. – Она перестала сдерживать слезы и тихо, безутешно заплакала.

– Этого не может быть! Как? Он не… Ему же стало лучше! – отчаянно закричала я, убеждая и себя, и Зою Васильевну, что случившееся – просто нелепая ошибка.

Жена (вдова?!) дяди Алика ничего не отвечала, только плакала. Так мы и проливали бесполезные слезы, каждая на своем конце трубки, и ничего было уже не исправить.

– Алло! – вдруг громко и внятно произнес женский голос. – Добрый день! Это Елена Васильевна. Сестра Зои. Дина, ты меня слышишь?

– Да, – придушенно отозвалась я. Нос был наглухо заложен.

– Альберт скончался ночью, то есть вообще-то вчера вечером. В полдвенадцатого. Видишь как! Папе твоему сороковины, а он вот…

– Отчего умер? Сердце?

– Оно, – шумно вздохнула громогласная Елена Васильевна. – С Зоей прямо не знаю, что делать. У нее самой сердечко пошаливает.

– Когда похороны? Завтра?

По мусульманским канонам усопшего полагалось хоронить по возможности быстро.

– Сегодня должны успеть. «Скорая» была, справки дали. Насчет кладбища и остального – помощников хватает. Обо всем договорились. Часам к двенадцати подходи.

Попрощавшись, я аккуратно положила трубку на рычаг. Долго сидела, позабыв убрать с телефона перевязанную руку, смотрела в одну точку. В дверь постучалась Азалия:

– Эй, ты там жива? – И прошла дальше по коридору.

Через некоторое время хлопнула входная дверь. Ключ дважды звонко повернулся в замке. Азалия отбыла на службу.

Я вытерла слезы, высморкалась. Встала и подошла к окну. Утро оставалось таким же хмурым и неприятным.

«Вот и не пришлось придумывать повод, чтобы на работу не ходить», – грустно подумала я и отправилась в ванную, чтобы наложить нормальную повязку.

Начала разматывать бинт на левой ладони. Странно, но руки больше не ныли. Наверное, таблетки помогли. Кровь, похоже, удалось остановить: повязка ею не пропиталась. Вот и славно. Одной проблемой меньше.

Размотав бинты до конца, я тупо уставилась на свою ладонь. Что за ерунда?! Я нервно хихикнула и пошевелила пальцами. Неудивительно, что боли не чувствовалось: кисти рук были ровными и гладкими. Ни жутких ран на запястье, ни следов от порезов на ладони, ни крови. Ничего!

Я быстро размотала повязку на правой руке, уже заранее зная, что следов утреннего суицидального кошмара не обнаружится и там. Как такое могло произойти? Как?! Я обхватила голову руками и застонала. Это не могло мне почудиться! Просто не могло! Боль, кровь, порезы – все было на самом деле!

Но тогда куда подевалось? Появление ран на руках выглядело бредом. Но еще большим бредом стало их исчезновение.

А может, это стигматы? Я читала об этом загадочном явлении, когда на телах людей, чаще всего глубоко верующих, сами собой появляются, а потом прямо на глазах затягиваются болезненные кровоточащие раны. Символы страданий бога. Например, у одной девочки были раны на кистях рук, ступнях и на боку, цепочка проколов тянулась по лбу, к тому же она плакала кровавыми слезами. Ученые объясняют это внушением, которому легко подвергаются эмоционально неустойчивые люди. Принял близко к сердцу муки Христа на кресте – и вот они, раны от гвоздей, копья и тернового венца!

Но какое отношение ко всему этому имею я? Ведь я же не религиозный фанатик, да меня и верующей можно назвать с большой натяжкой. К тому же раны были иного свойства.

Вдруг меня словно подбросило на месте. Белье! Если мне ничего не померещилось, на нем должны остаться следы крови!

Я бросилась обратно в свою комнату. С размаху ударилась локтем о косяк, взвыла от боли и, потирая многострадальную конечность, выволокла из угла ком белья.

Через пять минут, убедившись, что ни один сантиметр не ускользнул от моего взгляда, сдалась. Простыня, наволочка и пододеяльник были чистыми. Кровавые разводы отсутствовали.

Получается, галлюцинации. Самые настоящие видения. Воображение у меня всегда было сильное, однако никаких отклонений и болезненных странностей не замечалось. Я даже во сне не разговаривала. Просто до зевоты скучная заурядность психики! Поэтому и большой поэт из меня никогда не получится: наверное, для этого я слишком нормальна.

Я изо всех сил пыталась подавить смятение и страх, но получалось плохо. Сконцентрироваться, сообразить, что делать, не удавалось. Кто мне поможет? К кому обратиться за советом? Папы нет, дядя Алик тоже умер… Круг людей, которым я могла доверять, сузился до одного человека. Татьяны. Но и ее сейчас нет рядом.

Сейчас – наверное, впервые в жизни – я жалела, что так и не обзавелась подругами! Наверное, я не умею дружить. Для этого нужны две вещи: потребность и время, а у меня никогда не было ни того ни другого. Говорить с другой девочкой о косметике и шмотках было скучно. Закончилась помада, вышла из моды кофточка, износились джинсы – значит, надо купить новые. Пойди и купи – о чем тут говорить? Что обсуждать? А беседовать о сокровенном, делиться проблемами с кем-то посторонним мне казалось невозможным. Что касается времени, то мне куда интереснее было читать, мечтать и писать стихи. Держалась я особняком, вечно слыла высокомерной и замкнутой. Девочки в классе шептались за моей спиной, что я задавала да вдобавок с приветом. Мальчики тоже сторонились.

Позже, когда училась в Институте культуры и искусств, у меня, конечно, появились приятели. Мы помогали друг другу на семинарах и сессиях, мило общались на переменах и вечеринках, ходили вместе на дискотеки и в кино, «прошвыривались» по распродажам. Но там был особый контингент: каждый студент считал себя необычным и уникальным. Многие из кожи вон лезли, чтобы произвести нужное впечатление: старались выглядеть как можно эпатажнее, придумывали себе экстравагантные привычки, словечки. В сущности, нам не было друг до друга никакого дела. Прошло пять лет, отгремел выпускной – и мы напрочь забыли друг о друге.

Так что сейчас я была совсем одна, и надеяться мне не на кого.

Глава 9

В половине одиннадцатого я спустилась во двор и пошла к своей машине. Зарядил противный мелкий дождик. Похоже, надолго. Погода напоминала позднюю осень: голые деревья, сырость, серое небо, слякоть и грязные улицы. Я вспомнила, что когда в день похорон идет дождь, это вроде бы хорошо.

Два часа назад я позвонила на работу и, объяснив причину, попросила у Семена Сергеевича дни за свой счет. Он отреагировал как я и предполагала.

– Незачем сидеть без денег, – решительно заявил профессор, – придете и напишите заявление в счет будущего отпуска.

Сумму, которую получали лаборанты на кафедре, словом «деньги» можно назвать с натяжкой – любимая шутка Иры. Однако забота Семена Сергеевича меня тронула, я поблагодарила и пообещала так и сделать.

Пискнула сигнализация, машина приветливо моргнула фарами. Я забралась внутрь и кинула сумку на соседнее сиденье. Посидела минутку, собираясь с мыслями, завела двигатель. Точнее, хотела завести, но не смогла. Автомобиль не реагировал. В технике я разбиралась слабо, но до этого дня «Фольксваген» никогда не подводил, так что особой нужды вникать в детали не было.

Права я получила на втором курсе, с ходу сдала теорию и вождение и страшно гордилась собой. Папа подарил мне машину – юркий красный «Матиз». Через три года на смену ему пришел «Фольксваген», на котором я ездила и сейчас. За все время автомобиль ни разу не ломался.

Я вздохнула и вылезла из салона под дождь. Что за день такой? Заглядывать под капот не имело смысла: все равно я ничего не пойму.

– Что, соседка, не завелась? – раздался сбоку жизнерадостный голос.

Я обернулась. Сосед со второго этажа, переехал в наш дом пару лет назад. Разговорчивый Олег быстро со всеми перезнакомился, да вдобавок успел жениться на дочери известного стоматолога Осипова, который жил этажом выше. Я часто видела Олега: парень в любую погоду утром и вечером бродил по двору, выгуливая любимую таксу. Сейчас, правда, был без собаки и направлялся к своему «Форду»

– Да, барахлит что-то.

– Давай гляну, – предложил он. – Капот открой. Бензин-то не забыла залить?

Многие мужчины полагают, что женщина, садясь за руль, превращается в полную кретинку. Я подавила раздражение (человек помощь предлагает, а мог бы и мимо пройти!), тоже выдавила из себя смешок и ответила, что не забыла.

Минут десять Олег что-то высматривал, трогал, изучал. Насупив брови, бурчал под нос, почесывал подбородок. Я, набросив капюшон, жалась рядом. Наконец сосед вынес окончательный вердикт:

– С машинкой все в порядке! Я, конечно, не автослесарь, но кое-что смыслю. Непонятно, почему не едет.

– Но ведь если не едет, значит, что-то не так?

– По логике, да. Но я тебе говорю: нормально с ней все. Должна ехать. Хотя шут ее знает… Сходи в автомастерскую. Тут недалеко, через три дома. Знаешь где?

– Знаю, – кивнула я. – Придется, наверное, сходить.

– Пусть тоже глянут. Тебя, может, подвезти? В какую сторону едешь?

Я назвала улицу.

– Здесь недалеко. Шесть или семь остановок на автобусе. Доберусь, спасибо.

Настаивать он не стал, но предложил:

– Давай-ка хоть до остановки подброшу. Погода-то…

Отказываться было неудобно, да и мокнуть под дождем не хотелось.

В салоне «Форда» удушливо пахло чем-то сладким. Я непроизвольно поморщилась, и Олег, заметив это, пояснил:

– «Вонючку» новую взял. Запашок не айс, да? Не угадал! Башка от него трещит. Но не выкидывать же! Денег жалко!

Я улыбнулась в ответ, про себя удивляясь загадочности Олеговой души. Выходит, денег жальче, чем «башки»?

Сосед водил машину агрессивно: подрезал других, тормозил рывками и не обращал внимания на ограничения скорости. Хорошо, что не придется долго с ним ехать. Уж лучше на автобусе.

Олег довез меня до остановки, помахал рукой, посигналил на прощание и умчался прочь, стремительно набирая скорость. К счастью, автобус подъехал быстро и был полупустым. Я прошла в конец салона и села на одно из последних сидений, из тех, что расположены выше остальных. Ко мне сразу же заспешила пожилая кондукторша, нараспев произнеся традиционную мантру: «За проезд оплачиваем, кто вошел!»

Я вытащила кошелек, отсчитала нужную сумму, вложила в смуглую ладонь женщины и отвернулась к окну. Некоторое время отрешенно смотрела на проплывающие мимо дома и ни о чем не думала. Какая-то непонятная душевная вялость: сейчас я даже не чувствовала боли от потери, хотя и очень любила дядю Алика. Наверное, то, что испытала после смерти папы, приглушило остальные эмоции.

Однако дело было не только в этом. Существовали вещи, о которых стоило бы побеспокоиться. Но размышлять о них было страшно, и я сознательно старалась прогнать от себя мысли, запереть их в глубине сознания. Лучше уж бездумно пялиться в окно, чем искать ответ на вопрос, почему я вдруг стала грезить наяву.

Автобус остановился, меня резко качнуло вперед. В салон вошли сразу несколько человек. Более расторопные уселись на свободные сиденья. Те, кому не хватило места, уцепились за кожаные ремешки и словно повисли в пространстве. Кондукторша оживилась, резво сползла со своего насеста и поспешила к вновь прибывшим, творя по пути свое заклинание.

Я равнодушно следила за всеми этими перемещениями. На секунду сомкнула веки, а когда подняла, поймала на себе пристальный взгляд кондукторши.

«Чего она хочет? Я же оплатила проезд».

Ладно, мало ли… Я отвела глаза, но потом не выдержала и снова глянула на кондукторшу. Та упорно сверлила меня взглядом. На голове у женщины была синяя вязаная шапка, губы обильно намазаны сиреневой помадой. Красивый оттенок делал немолодое лицо кондукторши еще более старым и блеклым. В позе ее было нечто необычное, но я никак не могла сообразить, что именно. Тетка стояла возле своего кресла с надписью «Место кондуктора», рядом со средней дверью. Крепко держалась за поручень, широко расставив ноги, чтобы не упасть.

«Голова! – вдруг дошло до меня. – Ее голова повернута не в ту сторону. Она не может смотреть на меня, если стоит вот так!».

Некоторое время я глядела на женщину почти без эмоций. Олимпийское спокойствие, очевидно, было защитной реакцией и без того истерзанного мозга.

Но уже спустя пару секунд оборонная линия лопнула, и понимание того, что меня насторожило в облике кондукторши, обрушилось на меня, как ледяной сугроб. Я встречала в книгах выражение «похолодеть от ужаса», но только в эту минуту поняла, что оно означает. Тело будто погрузили в ледяную воду, руки и ноги закоченели, и нет возможности пошевелиться.

У кондукторши, обычной женщины в стареньком пуховике и разбитых сапогах, была свернута шея. Она стояла спиной ко мне, но при этом смотрела прямо на меня, вывернув голову на 180 градусов. Такого поворота не мог выдержать ни один живой человек! И тем не менее…

«Это очередная фантазия! На самом деле ничего нет!»

Я крепко зажмурила глаза и попыталась убедить себя, что ничего не происходит. Но в какой-то жуткий миг мне вдруг показалось, что женщина с вывернутой шеей внезапно оказалась рядом, приблизив ко мне лицо, и я поспешно распахнула глаза.

Ничего не изменилось. Кондукторша стояла там же. Теперь в ее взгляде сквозила ухмылка. Я осторожно покосилась на соседей слева и справа. Дамочка в голубом пальто увлеченно говорила по телефону, прикрывая рот ладошкой. Молодая пара миловалась, не замечая ничего вокруг.

Я снова перевела взгляд на кондукторшу: та по-прежнему стояла и смотрела. Вот только возле нее… Не сдержавшись, я ахнула.

Молодой человек, оторвавшись от своей подружки, удивленно обернулся. Проследил за моим остановившимся взглядом и, не заметив ничего необычного, вернулся к прерванному занятию.

Теперь в упор на меня смотрели уже двое: к кондукторше присоединился мужчина средних лет, так же стоявший ко мне спиной.

«Так не бывает! Мне просто кажется!» – беспомощно уговаривала себя я, а тем временем головы всех сидящих в салоне пассажиров стали медленно поворачиваться. Синхронность движений была настолько слаженной, что в какой-то момент я даже перестала бояться, просто наблюдала.

Плечи оставались неподвижными, головы поворачивались бесшумно и плавно, и каждый, обернувшись, обращал взор на меня. Молодые и старые, красивые и не слишком симпатичные, мужчины и женщины, дети и подростки – все они теперь буравили меня взглядами. На разных лицах застыло одинаковое выражение злой радости. Как будто эти люди смеялись надо мной, но при этом за что-то ненавидели.

А еще, почувствовала я, они меня хотели. К влечению и сексу это не имело никакого отношения. Они хотели меня забрать. Откуда взялось это понимание и куда именно забрать, я понятия не имела.

Вместе с тем часть моего сознания была убеждена, что в реальности ничего не происходит, все это только в моем воображении. На самом деле обычные люди спокойно едут по обычным делам.

Я стиснула руки и до боли сжала челюсти. Нужно выбраться отсюда. Срочно. Выйду из автобуса, и все сразу прекратится. Набравшись храбрости, медленно, на негнущихся ногах, я поднялась с места. Спустилась на ступеньку ниже. Потом еще на одну. Остановилась, вцепившись в поручень.

Внутри все звенело от напряжения и страха. Казалось, плотоядно смотревшие существа становились ближе, медленно, почти незаметно пододвигались ко мне. Блестевшие злобным лукавством глаза таращились с вывернутых голов. Может, они выжидают момент, чтобы наброситься?

Передо мной была задняя дверь автобуса. Как только он сделает остановку, я буду готова выскочить.

– Сейчас выходите? – спросили сзади, и я едва не завопила от неожиданности. Резко обернулась и уставилась на парня, не в силах выдавить ни звука. По-своему расценив мой ошарашенный вид и молчание, его девушка хихикнула:

– Нет, просто постоять решила! Чего спрашиваешь? Сам не видишь?

«Что со мной не так?!»

Парень и его смешливая девчонка вели себя как ни чем не бывало. А я продолжала стоять под прицельным огнем нечеловеческих взглядов.

Прошла целая вечность, прежде чем автобус остановился. Еще немного, и я бы не выдержала. Безумие было так близко, что до него можно дотянуться рукой. Соскользнуть и больше никогда ни о чем не беспокоиться. На краткое мгновение даже захотелось испытать это состояние, поддаться искушению, но тут автобус затормозил.

Двери распахнулись, и я кинулась обратно в нормальный мир.

Когда автобус отъезжал от остановки, я решилась глянуть на окна и увидала в одном из них кондукторшу. Она энергично спорила с каким-то гражданином, размахивая руками и тряся головой, анатомически правильно сидящей на короткой шее. Сиреневый рот открывался и закрывался, и женщина походила на рыбу в аквариуме. Вокруг сидели и стояли абсолютно нормальные люди. Автобус фыркнул и уехал. Через минуту его место занял другой. В него бодро устремились утомленные ожиданием люди.

Но я осталась стоять на месте. До нужной остановки так и не доехала, но это не имело значения. Я сомневалась, что в ближайшее время рискну воспользоваться общественным транспортом.