Текст книги "Варварин Остров"

Глава девятая

Той ночью Андрей почти не спал, слишком взбудораженный произошедшим.

Клара плакала от счастья:

– Никто не давал ни единого шанса! Все врачи крест поставили на выздоровлении! Боже мой! – И все тормошила дочку: – Скажи еще что-то! Поговори! Какой у тебя голосок чудесный! Ты меня хорошо слышишь? А если шепотом скажу?

Малинка добросовестно слушала, повторяла, отвечала на вопросы – и все это спокойно, будто так и должно быть, словно и не было ее недуга или же она о нем позабыла.

– Наверное, это свойство детской психики. Дети верят в Деда Мороза, многие поразительные вещи и события воспринимают как естественные. Потому дети и сильнее нас, устойчивее. Только ребенок способен увидеть под кроватью зубастое чудовище, а через час заснуть как ни в чем не бывало, – говорил Андрей Шуре по телефону.

Он отвез домой Клару и Малинку, а потом позвонил лучшей подруге: не мог держать в себе такую новость.

Шура отвечала вроде бы и с энтузиазмом, удивляясь, радуясь чуду исцеления, но звучала в ее голосе какая-то вымученность, точно она говорила через силу.

– С тобой все хорошо? – озабоченно спросил Давыдов. – Ты сама не своя.

– Чья же еще, – устало проговорила Шура. – Нормально все, голова только побаливает.

– Небось, легла уже, а тут я со своими россказнями. Прости, Шурик, – повинился Андрей, – уже, оказывается, почти полночь, я и не заметил.

Закончив разговор, он свернул на свою улицу, сосредоточившись на дороге, объезжая колдобины и ямы. Фонари здесь не горели, более или менее освещенным был лишь центр Варвариного острова. Улица погрузилась во тьму, как в черную воду, лишь кое-где мрак рассеивали робкие проблески света.

Люди спали, но окна одного дома глядели в ночь лимонно-желтыми глазами. Это был дом Степана – дом, в который пришло горе, не давая жильцам покоя.

В небольших поселениях новости разносятся быстро, и Клара в разговоре обмолвилась, что потерявшая ребенка Лена отказалась возвратиться с мужем обратно на Варварин остров, решила остаться в Быстрорецке и развестись с Саней, считая, что никакого будущего у их семьи нет. А он, тяжело переживая все это, сидел дома и пил (типичная реакция).

Андрей проехал мимо их дома и скоро очутился в своих владениях. Припарковал машину, выключил двигатель… Сразу в дом не пошел: что-то потянуло его в сад, а оттуда – к обрыву.

Он стоял и вглядывался в ночь. Ни единого огонька ни на реке, ни на противоположном берегу, зато из-за туч вышла почти полная луна с небольшим откушенным боком и теперь пристально глядела с небес, разбрызгивая вокруг серебристое сияние. Река Быстрая лежала внизу, тихонько вздыхая, набегая волнами на крутой берег.

Давыдов почувствовал, что начинает замерзать, повернулся, чтобы идти в теплые комнаты, которые сейчас казались особенно уютными.

Повернулся – и ему почудилось, что в саду мелькнул силуэт: тень скользнула среди деревьев.

Он ничего не успел разглядеть, вообще не был уверен, что действительно что-то видел, но на всякий случай спросил:

– Эй, кто это там шастает?

Ему не ответили, и движения больше никакого не было. Просто ветер потревожил ветви деревьев, они изогнулись причудливо, а ему показалось, будто кто-то прошел.

Андрей миновал сад, вышел во двор и направился к двери дома, но снова заметил движение возле забора, в проеме, который предназначался для ворот и калитки. Он быстро обернулся и успел увидеть человеческую фигуру, которая метнулась вбок и скрылась в тени забора и растущего рядом с ним куста сирени.

– Эй! – снова крикнул Андрей. – Кто там прячется?

Он сделал было шаг в ту сторону, но замер, поймав себя на мысли, что не хочет, не может сделать ни шага. Во рту появился противный привкус, ладони стали влажными. Слишком уж стремительно и бесшумно двигался ночной гость. Слишком непонятными были все эти перемещения вокруг дома.

Потом Давыдов устыдился своей слабости. Что он – малый ребенок, чтобы бояться монстров?

Ребенок… Тень была невысокого роста. Быть может, это и вправду мальчик или девочка?

«Малинка», – пришло в голову, потому что это был единственный ребенок, которого знал Давыдов.

– Малинка! Это ты?

Андрей пересек двор и выглянул из проема.

«Надо обязательно достроить забор и установить ворота с калиткой!»

Никого. Он повертел головой: на улице пусто. С чего он взял, что это Малинка? Глупость какая, девочка давно спит и видит десятый сон, а Давыдов бродит в темноте и зовет ее.

Но кто-то ведь тут был! Стоял, купаясь в холодном лунном свете, глядел на дом.

«Не было никого!» – сердито возразил себе Андрей.

Чудовищ нет, если в них не верить.

Оказавшись дома, заперев дверь, он почувствовал себя в безопасности, но на всякий случай обошел комнаты, включил везде свет, проверил все. Когда заглянул в кабинет, ему послышались осторожные шаги за окном, но Давыдов осадил себя: хватит, никого нет! Однако втайне порадовался, что жалюзи опущены: если все-таки кто-то и есть, Андрея он не увидит.

Проделав привычные вечерние процедуры, Давыдов улегся в кровать, но сон бежал от него, веки не желали смыкаться. Так и провалялся до самого утра. Мысли в голову лезли самые разные, одна другой хуже. Ночные мысли, как тощие голодные волки студеной зимой: они грызут твое сердце, высасывают мозг, обгладывают каждую клетку – питаются твоими сомнениями, тайными страхами, одиночеством. Ведь тот, кто не спит, всегда пронзительно одинок: окружающие уплыли в сон, а его оставили на берегу…

Андрей пытался мыслить рационально, чтобы адекватно оценить свое состояние. При попытке сформулировать на ум приходило слово «непокой».

Варварин остров, несмотря на его провинциальность, серость, скучную обыденность, неухоженность и нищету, был чем-то большим, нежели просто полузаброшенный городишко, каких на бескрайних просторах России сотни и тысячи.

В нем было нечто еще. Какая-то тайна.

Храм и икона святого, обладающая целительной силой… Андрей ничего не слышал, нигде не читал про Панталиона. Но такой сильный святой прямо-таки обязан быть на слуху, как Николай Чудотворец или Георгий Победоносец!

Идем далее. Внезапное выздоровление Малинки, которую доктора считали безнадежно больной, а главное – ее теперешнее состояние. Девочка говорит без запинки, будто всю жизнь отлично слышала и разговаривала. Ее не нужно учить произносить звуки и слова, речевой аппарат работает идеально.

А тени, шорохи и то почти незаметное, то явственное ощущение чужого присутствия? Раньше Давыдов не боялся ни темноты, ни того, что может в ней обитать, теперь же сделался пуглив, как барышня-институтка.

Непокой…

Чем он вызван?

Поутру, как это обычно и бывает, все стало выглядеть несколько иначе. Андрей пил кофе, стараясь взбодриться (поспал всего часа три), и думал, что мысли про непокой – полная чушь.

Не слышал о Панталионе? Но неужели он знаток теологии, христианства? Состояние Малинки? Доктора могли ошибаться (и это не такая уж редкость!), к тому же Андрей не врач, откуда ему знать, что и как должно происходить в случае, когда к глухонемому возвращается способность слышать и говорить?

А уж про тени и «присутствие» говорить нечего: нервы, стресс, буйное воображение.

Холодильник опустел, стоит пробежаться по магазинам. Проблем с деньгами не было, накоплений должно хватить на скромную жизнь примерно до весны, а дальше видно будет.

– Мой мультсериал станет хитом. Все дети полюбят Элли! – сказал себе Андрей, обуваясь в прихожей. Он очень старался в это верить, и у него почти получалось.

Погода испортилась, и, наверное, теперь уж улучшения ждать не стоит. Октябрь в этих широтах – месяц дождливый, ветреный и пасмурный. Давно осталось позади бабье лето, а впереди – долгие месяцы зимы.

Проезжая мимо дома Степана, Давыдов увидел Санька. Тот вышел на дорогу и стоял перед воротами, словно позабыв, куда собирался пойти. Одет был в тренировочные штаны, зеленую вытянутую футболку и домашние шлепанцы.

Вспомнив, что Санек запил, Давыдов не особенно удивился этому зрелищу и притормозил, чтобы уговорить парня пойти домой: стоять на промозглом ветру без верхней одежды – верный способ подхватить воспаление легких.

– Саня, привет. – Давыдов вышел из машины. – Помнишь меня?

Санек стоял, свесив руки, и они казались длинными, как у обезьяны. Он не замечал дождя, не видел стоящего перед ним Андрея. Смотрел прямо перед собой, будто внимательно разглядывая что-то, при этом глаза были тусклыми, васильковый оттенок поблек и выцвел до молочной голубизны.

– Ты чего тут стоишь? Холодина, дождь. Пойдем, я тебя домой отведу.

Но делать этого не пришлось. Ворота открылись, выбежал Степан.

– Санек, вот ты где, – растерянно проговорил он. – А я уж думал…

Что именно он думал, Степан не сказал. Обхватив сына за плечи, повел его за собой. Тот не сопротивлялся.

Андрей поздоровался с соседом, предложил помочь, но тот поглядел на него, точно не узнавая. Лишь закрывая ворота, сказал:

– Вишь оно как. Бывай, Андрюха.

Странная сцена оставила тяжелый осадок: видеть, как страдает другой человек, всегда тяжело. И, кстати, Санек не был ни пьяным, ни с похмелья. От него не несло алкогольным духом, но все же какой-то запах был, причем сильный, только вот Андрей не мог сообразить, чем именно пахло.

Пополнив в магазине «Варвара» запасы провизии, туалетной бумаги, пены для бриться, шампуня и средства для мытья посуды, Андрей купил еще свечи и спички. Электричество пока не отключали, но мало ли, что может случиться, учитывая сильный ветер.

Усилием воли Давыдов отвел взгляд от сигарет, подумал было купить вина, но потом решил: если выпьет, то непременно захочет покурить, так что лучше себя не искушать.

Чтобы как-то вознаградить себя, Давыдов отправился в кондитерский отдел. Сладкого хотелось сильнее, чем обычно, так всегда было, когда он бросал курить. Отходя от прилавка с шоколадом, рулетом с кремом и вафельными тортом в руках, он едва не сбил с ног маленького старичка, ростом доходившего ему до плеча.

– Простите, пожалуйста.

– Ничего, ничего, Андрейка, все в порядке. Меня так просто не сшибешь.

Взгляд старичка был лукавым, губы кривились в улыбке.

– Откуда вы меня знаете? – удивился Андрей, услышав свое имя.

– Махонький ты был, а вон какой вымахал, гляди-ка! Копия отец, глаза только мамкины. Ты все такой же шустрый? Все ищешь?

– Вы помните моих родителей? Вы их знали?

В этом не было ничего необычного, старожилы Варвариного острова могли их знать. Степан, например, тоже помнит. Но в интонациях, во взгляде, в вопросе: «Все ищешь?» было что-то тревожное.

Чего он должен искать? Что искал, по мнению старика, в прежние годы?

– Ой, не слушайте вы его! – громко сказала молодая продавщица с выбеленными волосами и заколыхалась от смеха. – Это же Вася Маленький. Он не в себе уж давно, мотается по городу, несет пургу.

Старичок не обиделся на ее слова и вроде бы вовсе их не услышал. Про Андрея он уже позабыл, отвернулся от него и, скособочившись, пересчитывал лежащую на сухонькой ладошке мелочь. Верно, хотел купить что-то, а пенсии не хватало.

Андрею стало до боли жаль старика.

– Зря вы так, – сказал он продавщице. – К старости мы все приближаемся, а от душевной болезни, как от сумы и тюрьмы, не зарекаются.

Давыдов никогда не встревал с нотациями и не делал замечаний, но тут не смог сдержаться.

Продавщица поджала губы и фыркнула:

– Подумаешь. Какие все умные, сил нет.

Андрей достал бумажник и вытащил купюру.

– Возьмите, – сказал он, подойдя к Васе Маленькому, – купите, что захочется. Вы любите сладкое?

Старичок, не глядя на Андрея, неуверенно взял деньги. Секунду спустя он смотрел на них, точно не понимая, откуда они у него, а потом резво зашаркал к прилавку.

Выходя из магазина, Андрей слышал, как Вася Маленький перечисляет то, что желает купить. На улице он обернулся и увидел, что старичок смотрит ему вслед.

Давыдов отправился в обратный путь. На минуту ему пришло в голову съездить проведать Малинку, но он счел, что это не ко времени. В другой раз. Лучше просто позвонить ближе к вечеру, справиться, как дела.

Свернув на свою улицу, Андрей сбросил скорость: дорожные ямы наполнились водой, дорогу развезло. Когда подъезжал к своему участку и глядел на забор, ему подумалось, что вчерашний визитер мог и не быть плодом его воображения. Может статься, это был Вася Маленький. А что? Как сказала продавщица, он «мотается по городу». Мог и сюда дойти. И он маленького роста.

Зачем Вася явился, уже другой вопрос.

Вопрос, над которым вряд ли стоит задумываться: кто знает, что взбрело старику в голову? Даже сам Вася, скорее всего, не в курсе.

Глава десятая

Андрей пытался сосредоточиться на работе, но получалось плоховато.

Насколько легко и с удовольствием он творил еще несколько дней назад, настолько же вымученным был процесс сейчас. Он потерял нерв, связь со своими героями, а потому не получалось следовать за историей, давая волю воображению, генерируя идею за идеей. Вместо этого Давыдов буквально выскребал сюжеты и образы из своей головы, а в результате Элли и ее друзья стали казаться ему глупыми картонными куклами, их враги были смешны и нелепы, а приключения – скучны.

Надо взять паузу, сделать перерыв, думалось Андрею, но вместо этого он с тупым упорством четвертый день подряд часами просиживал за ноутбуком, пытаясь что-то выжать их себя. Пока работаешь (пусть и безуспешно), есть иллюзия движения вперед; но, если перестать, можно никогда не вернуться к проекту. Однажды Давыдов похоронил его в своем сердце и боялся сделать это снова.

Дождь лил без перерыва: как начался в тот день, когда Давыдов встретил в магазине Васю Маленького, так и не прекращался. Вчера Андрей, желая немного проветрить голову, проехал по городку, добрался до «насыпушки» и увидел, что ее сильно размыло.

Еще немного – и уровень воды в реке поднимется сильнее, переезд скроется из виду окончательно. Но и сейчас вряд ли бы кто-то рискнул проехать по перешейку, а потому попасть на остров с берега было невозможно.

Летом из Быстрорецка и обратно пару раз в неделю ходили речные пароходики, а сейчас не сезон, поэтому все, у кого не имелось в распоряжении катера или лодки, оказались заперты на Варварином острове.

Такое случалось, жители давно привыкли к периодической вынужденной изоляции. В срочных, критических случаях могли прибегнуть к помощи санитарной авиации, но в основном просто пережидали, относясь к проблеме философски.

Андрею же это было в диковинку. Он знал, что так случится, полагал, что внутренне готов к подобному повороту событий, но готовность эта оказалась чисто теоретической, а на практике ситуация наводила тоску. Быть запертым, пойманным в ловушку в грязном захолустном городишке на острове – что может быть печальнее?

И страшнее.

Впрочем, в последние дни страха не было, Андрея ничего не беспокоило, кроме того, что его проект застопорился, забуксовал.

Он снял очки, в которых обычно работал, потер глаза. Потом с хрустом потянулся, отодвинув стул от стола и хотел уже встать и пойти приготовить себе что-нибудь на ужин, как вдруг услышал грохот.

Первой мыслью было: кто-то залез в дом! Следом подумалось, что надо, надо все-таки иметь хоть какое-то оружие, когда живешь на отшибе, на краю острова. Андрей выглянул из комнаты и прислушался. Кругом было тихо. Грохотало в гостиной, и он направился туда.

Зажигая свет, он ожидал, что кто-то может наброситься на него из темной комнаты, но этого не случилось. Гостиная и кухня были пусты, как и весь дом, никого не было, кроме хозяина.

Вещи и мебель находились там, где им и положено было находиться, обеденный стол и журнальный столик, а также стулья мирно стояли на своих местах, как послушные животные в стойлах.

Андрей огляделся по сторонам и подошел к кухонным шкафам. Открывая дверцы одну за другой, он быстро обнаружил источник грохота: свалилась одна из полок посудного шкафа. Там стояли столовый и чайный сервизы, графины с рюмками, хрустальные вазочки и вазы – советский шик.

Сейчас часть этого богатства разбилась. Чертыхаясь сквозь зубы, Давыдов аккуратно вытащил полку, чтобы не переколотить то, что уцелело. Убирая осколки, протирая пыль, Андрей подумал, что рано или поздно следовало тут прибраться. Обустраивая свое жилище, неплохо бы знать, где что лежит.

Взяв в руки супницу, он понял, что она чересчур тяжелая: внутри что-то находилось. Открыл крышку – так и есть. Андрей перенес супницу на стол, чтобы внимательнее изучить содержимое.

Там оказались личные вещи отца, что и неудивительно. Вообще-то в доме их было на удивление мало. Если не считать мебели, инструментов, предметов интерьера и посуды, Андрей нашел только серебряный портсигар, сломанные часы с надписью: «Дорогому Льву на долгую память от коллег» да изящную зажигалку, судя по виду, недешевую.

Наверное, это закономерно. Родители, хотя и не жили вместе, время от времени общались и официально оставались мужем и женой. Поэтому после смерти отца мама для соблюдения всех процедур и формальностей неоднократно приезжала на остров и, конечно, разбирала вещи.

Все отцовские документы она сложила в отдельную папку, хранила в быстрорецкой квартире (теперь Андрей притащил папку сюда), одежду и обувь, видимо, раздала. Книги, что имелись у отца (их было не так уж много, поскольку, в отличие от Андрея, книголюбом он не был), мама тоже забрала в город, а сейчас они в составе всей библиотеки Давыдова вернулись на остров.

Похоронен отец на Быстрорецком кладбище, рядом со своими родителями, Андрей регулярно навещал их могилы. Почему папа не хотел лежать здесь, на Варварином острове? Мать как-то сказала, что такова была его воля, которую он неоднократно высказывал…

Супница, как выяснилось, хранила немало непонятных предметов. Поначалу Андрей вообще не понял, что это такое, но после сообразил. Вспомнил про увлечение отца бродить с металлоискателем, и ему стало ясно, что в пузатой посудине собраны найденные им сокровища.

«Беспокойный был. Ходил со своей железкой», – так сказал об отце Степан. Вася Маленький тоже упоминал о поисках, спросил: «Все ищешь?» Андрей, в отличие от Льва Давыдова, ничего не искал, но у Васи, должно быть, все перемешалось в голове, он перепутал отца и сына.

– Что ты искал на острове, пап? – задумчиво проговорил Андрей. – Что не давало тебе покоя?

На ум пришли его собственные ощущения, связанные с этим местом. «Непокой» – так он определил их для себя. Возможно, и отец это чувствовал, раз искал что-то.

Или ничего он не искал, попросту проводил время за любимым занятием?

Размышляя об этом, Андрей одну за другой доставал из фарфоровых недр позеленевшие полустертые монеты, толстую витую цепочку, карманные часы, дутое золотое кольцо, связку ключей, тяжелую камею, длинную серебряную серьгу.

Самой необычной находкой, по мнению Андрея, была металлическая пластина примерно десять на пятнадцать сантиметров с изображением герба (так, по крайней мере, полагал Давыдов). Голубая эмаль и золото: на лазоревом фоне изображение полумесяца рогами вверх, а под ним – золотая восьмиугольная звезда. Сверху шла витиеватая надпись: «Комынин». Нет сомнений, это фамилия, возможно, какой-нибудь дворянский или купеческий род.

Давыдов впервые задумался об истории Варвариного острова. Кто тут жил в былые эпохи? Может, эта земля когда-то принадлежала Комыниным?

Но следующая находка вымела у Давыдова из головы мысли о загадочных Комыниных. На дне супницы белел конверт.

Подрагивающими от волнения руками Андрей достал его и осмотрел. В качестве адреса назначения была указана их старая квартира в Быстрорецке, предназначалось письмо маме. Обратного адреса не было, но все и так понятно. Внутри находились тетрадные листы в клеточку. И адрес на конверте, и письмо были написаны отцовской рукой.

Перед Андреем было письмо отца к матери.

Неотправленное письмо. Ненайденное, непрочитанное.

Чужие письма читать нельзя, но тут особый случай. И отправителя, и адресата нет в живых, а он – их сын, и в послании может содержаться нечто важное, ценное.

Один мертвец пишет другому. Проходят года, и письмо находит их сын.

Роман какой-то, честное слово.

Андрей смотрел на конверт и листы бумаги с благоговейным восторгом. Он прочтет письмо и словно бы услышит голос отца, прорвавшийся к сыну сквозь годы и десятилетия.

Давыдов уже собрался развернуть первый лист и приступить к чтению, как услышал стук в дверь. Робкий, чуть слышный.

«Как некстати!» – раздосадованно подумал Андрей.

Стук повторился.

Придется открыть; сделать вид, что его нет дома, не получится: свет везде горит, с улицы видно, к тому же автомобиль стоит во дворе. И потом, если кто-то решил отправиться на окраину городка в такую жуткую погоду, значит, была на то веская причина.

Андрей подошел к двери и собрался уже открыть ее, но потом подумал: «Почему не звонят, а стучат?»

– Кто там? – Это прозвучало немного агрессивно.

После небольшой паузы ему ответили:

– Дядя Андрей, это я. Откройте.

Голос был детский, да и кто мог назвать его «дядей Андреем», кроме…

– Малинка! – Он распахнул дверь и увидел крошечную фигурку на пороге. – Ты одна? Где мама?

Он оглядел двор, но тот был пуст: девочка пришла одна!

При мысли о том, что ребенок бежал под дождем по темным улицам, Давыдову стало нехорошо.

– Что-то случилось?

Малинка посмотрела на него и прикусила губу, чтобы не заплакать.

Андрей помог девочке снять куртку, шапку и резиновые сапоги в комьях налипшей грязи, провел Малинку в комнату, усадил в кресло. Она дрожала не то от холода, не то от страха, а скорее, сразу по двум причинам.

– Давай-ка я тебя какао напою. Любишь какао? У меня и печенье вкусное есть. Будешь?

– Буду, – сказала Малинка. – Спасибо.

– Посиди пока, отдохни, я приготовлю. Потом все расскажешь, хорошо? Только давай для начала позвоним маме, а то она будет волноваться.

И вот тут Малинка расплакалась.

Хлопоча возле плачущего ребенка, вконец растерявшись и чувствуя себя беспомощным, Андрей вспоминал о том, что все эти дни, с того вечера, как Малинка внезапно заговорила и начала слышать, он ни разу не общался с Кларой.

Как и собирался, позвонил ей вечером, а потом звонил еще, но всякий раз трубку брала баба Лида. Она отвечала, что Клара сильно занята, у них же тут такие дела творятся, Малинка исцелилась! Чудо господне!

Андрей просил передать, чтобы Клара ему перезвонила, когда у нее будет время, но молодая женщина так и не сделала этого. Видимо, времени на беседу с ним не нашлось. Андрея это поначалу задело, но не слишком. Куда больше тревожили собственные творческие проблемы. Захочет Клара поговорить – позвонит, номер знает.

И только теперь до Давыдова дошло, что в ее молчании было нечто неправильное. Клара точно перезвонила бы, несмотря на самую сильную занятость!

Постепенно Малинка успокоилась. Андрей, боясь спровоцировать новый поток слез, занялся приготовлением какао, надеясь, что сладкое успокоит ребенка. Спустя некоторое время он поставил перед девочкой большую кружку с ароматным напитком, принес печенье и, когда она сделала глоток, спросил:

– Вкусно? Не слишком горячо?

Девочка помотала головой.

– Ты попей пока. Как захочешь рассказать, что произошло, расскажешь. Я порисую немножко.

Он рассудил так: Малинка больше всего на свете любит рисовать; возможно, если понаблюдает за тем, как рисует он, это расслабит ее, успокоит.

Его расчет оправдался. Давыдов еще не успел закончить изображение забавного тигренка, как Малинка, отставив в сторону кружку с недопитым какао, проговорила тихо, почти шепотом:

– Мама стала другая. Это больше не моя мама. – Глаза девочки снова стали наполняться слезами, но она сумела их удержать. – Но ее ведь можно вернуть обратно?