Текст книги "Девятый день"

Глава третья. Нина

Сказать по правде, ехать Нина не очень-то и хотела. Нет, речь не о поездке на кораблике по Дунаю, это обещало быть чудесным, милым приключением.

Речь о поездке в целом.

Они с Еленой были родом из одного места – из города Ниш, дружили со школьной скамьи. Нина не помнила времени, когда подруги не было в ее жизни, она привыкла: Елена всегда рядом. Даже судьбы их были схожи: обе незамужние к своим сорока, без детей.

Нина все чаще размышляла о том, что сходство произрастало из-за слишком тесного общения; не будь этого, ее жизнь могла сложиться иначе.

Елена была, как сама выражалась, хозяйкой салона красоты (попросту – парикмахерской, где работала на пару с сестрой), а Нина держала маленький магазинчик по продаже нижнего белья. Обе продолжали семейное дело и жили на одной улице.

Вместе пили кофе утром, перед началом рабочего дня; вместе обедали, проводили выходные, ездили на отдых. Обычно выбирали Грецию, любили море, но в нынешнем году решили не ездить за границу, отправиться вместо этого на восток Сербии, полюбоваться Дунаем, поплавать в Серебряном озере. Одна из клиенток Елены разрекламировала ей поездку: и недорого, и условия отличные, и красота. Подруга загорелась и уговорила Нину, которая, стыдясь этих мыслей, жалела, что поддалась на уговоры.

Не в Серебряном озере дело, конечно, тут все отлично, а в том, что им следовало попробовать расцепить многолетнюю связку, побыть отдельно друг от друга.

Думать о таком было неловко, Елена – хороший человек и замечательная подруга. Всегда поможет, подставит плечо, выручит. И в жилетку ей можно поплакаться, и поболтать обо всем, и посмеяться. Она активная, пробивная, энергичная и языкастая, с ней не пропадешь, но…

Но, может, пришла пора выйти из ее тени, начать думать своей головой и принимать решения самостоятельно?

Глядя, как Елена кокетничает с капитаном Адамом, Нина чувствовала, что ее охватывает глухое раздражение. Елена видела и слышала только себя, не замечала, что временами из-за своего напора и эгоизма выглядит смешно.

Зачем она старается завлечь Адама: поводит полными плечами, закидывает ногу на ногу, призывно улыбается? Ему ведь не до нее, вон какой усталый, даже затравленный вид; и улыбка натянутая, и жесты нервные.

Капитан пояснил, что сегодня работает один, без коллеги, а посему плату, которую обычно берет его брат, вынужден собрать сейчас, чтобы потом не отвлекаться от управления.

Адам успел обойти всех, остались Елена и Нина. Все без исключения рассчитывались быстро, не задавая лишних вопросов, и только Елена хихикала, строила ему глазки, плоско шутила и делала вид, что не может найти кошелек. Нина видела, что капитану неловко, что подчеркнутое внимание пассажирки его тяготит.

Или она ошибается, это вовсе не так? Может ли быть, что Адам улыбается от души, обозревает содержимое декольте Елены с удовольствием, принимает ее заигрывания, выжидая подходящего момента, чтобы пригласить дамочку на свидание? Возможно, Нина завидует успеху подруги у мужчин?

Немедленно вспомнился Зоран, как он всегда вспоминался в последние годы, стоило Нине стать свидетельницей подобной сцены соблазнения.

Нина и Зоран встречались больше года, собирались пожениться. Но влезла Елена и все испортила.

Конечно же, она не пыталась увести жениха у подруги, на такое не пошла бы ни за что. Но подруга постоянно акцентировала внимание Нины на его недостатках (зануда, тихоня, слишком консервативен, нет в нем огонька, ты заскучаешь, он тебя не ценит, смотри, что подарил на день рождения, ни капли воображения, еще и жадина и так далее, изо дня в день), в результате Нина сама стала смотреть на жениха глазами Елены. То, что прежде нравилось, теперь казалось глупым, красивое выглядело карикатурным, а достоинства превратились в недостатки.

Нина бросила Зорана, свадьбу отменили. Он уехал в Германию, больше они не виделись, но через общих знакомых Нина узнала, что через какое-то время он женился, у него родился сын, потом дочь.

А Нина, немного замкнутая, застенчивая, так больше ни в кого и не влюбилась, не смогла ни с кем сойтись, завязать серьезных отношений. Осталась одна.

Впрочем, не одна – с Еленой.

Та год за годом меняла мужчин, сходилась и расходилась то с одним, то с другим (чаще бросали ее). Нина, которая устала запоминать лица и имена любовников Елены, постепенно пришла к мысли, что подруга, абсолютно неспособная поддерживать долговременные отношения, намеренно или неосознанно не дала сделать этого и Нине, мечтавшей о семье, муже, детях.

Редко, но бывало, что кто-то из потенциальных ухажеров умудрялся на фоне яркой и шумной Елены разглядеть серую мышку Нину, привычно выступавшую в амплуа некрасивой подруги. В этом случае Елена бросалась на несчастного, аки ястреб, клевала до тех пор, пока не отвадит. Лишь убедившись, что горизонт возле Нины чист, продолжала охоту.

Еще несколько лет – и будет поздно. Может, поздно уже и сейчас, но шанс пока есть, думалось Нине. Стоит ли таскаться за Еленой по барам, выслушивать пошловатые постельные истории, наблюдать, как она пытается охомутать очередного искателя приключений?

Покойная мама всегда недолюбливала Елену, прямо говорила: дружить с ней – себе во вред. Нина раньше не понимала, но с годами все больше убеждалась в правоте маминых слов. Следовало бы потихоньку отдалиться от Елены, но как это сделать? Продать дом, сменить адрес, закрыть магазин? Переехать и начать все заново в сорок лет?

Ох, как же это сложно.

«Но хотя бы в отпуск съездить без Елены ты могла, не так ли?» – вопрошал внутренний голос, похожий на голос матери.

Могла, конечно. Но духу не хватило отказаться. Елена будет недоумевать, обижаться, расспрашивать, что и почему, даже, может, расплачется и спросит, чем она плоха, чем не угодила, почему Нина бросает ее, ведь они близки, как родные сестры!

Проще сделать вид, что все между ними по-прежнему. Елена опекает Нину. Елена знает лучше. Елена все устроит, а Нинин номер – шестнадцатый.

«Тогда не жалуйся, что так и помрешь в одиночестве!» – отрезал внутренний голос, и Нине нечего было возразить.

– Во сколько, значит, мы прибудем обратно? – спросила Елена, терзая несчастного Адама.

– Не позже восьми вечера, – отозвался он.

– Самое время поужинать! – воскликнула Елена. – А мы еще не решили, где, поэтому открыты всем интересным предложениям.

Нину чуть не вырвало, когда Елена прикоснулась к плечу капитана. Она почувствовала, что краснеет, понимая: Адам тяготится этим разговором, но не знает, как вежливо его завершить.

Помощь пришла с неожиданной стороны.

– Прошу прощения, что вмешиваюсь и прерываю ваш диалог, но не пора ли нам отправляться? Судя по расписанию, мы уже пять минут плывем по Дунаю. Может, вы позже разберетесь, кому, когда и с кем ужинать? – сварливо поинтересовалась женщина, сидевшая справа от Нины.

Играла музыка, но голос у говорившей был громкий, хорошо поставленный, так что все услышали ее слова. Разговоры стихли, пассажиры встрепенулись.

Капитан обернулся к говорившей. На той был строгий брючный костюм, будто она явилась на производственное совещание, и туфли на низком каблуке. В руках – путеводитель, на коленях – сумочка, которая стоила, наверное, примерно, как весь Нинин гардероб; на лице – ни малейшего следа косметики. Седая, худая, как лыжная палка, женщина сидела идеально ровно, выпрямившись, не касаясь спиной спинки сиденья. Бывшая балерина, что ли?

Вид у нее был такой строгий и неприступный, что даже Елена сжалась и не нашлась с ответом, хотя обычно за словом в карман не лезла. Нина мысленно поаплодировала мощной старухе, да и капитан, несмотря на явное смущение, был рад, что ему не пришлось отвечать Елене.

Он извинился, быстро отошел от Нины и Елены, встал к штурвалу, и спустя пару минут «Дунайская дева» отчалила от берега, направляясь в сторону знаменитой на весь мир Голубацкой крепости.

– Вот стерва! Влезла и все испортила, – прошипела Елена, имея в виду старуху с военной выправкой.

Адам сделал музыку тише, стал рассказывать о том, что им предстоит увидеть, а также о правилах поведения на лодке.

– Господа, сегодня вы побываете близ Джердапского ущелья, посмотрите на него под другим углом: увидите с реки, с воды, – заученно говорил капитан. – Должен сказать, мало какое место в Европе может сравниться с Джердапским ущельем по красоте, размаху, размерам: это самое длинное и глубокое ущелье в Европе. В древности здесь было Паннонское море, а ныне по каньону длиной около ста тридцати километров течет наш прекрасный Дунай.

Капитан откашлялся и свернул вступительную лекцию, предупредив лишь, что во время остановки возле Голубацкой крепости и в других местах не нужно всем одновременно бежать к борту и делать снимки, это опасно, прогулочный катер может накрениться. Следует подождать, он развернет «Дунайскую деву» таким образом, чтобы все смогли сфотографировать всё, что пожелают.

Еще Адам сообщил, что на борту имеются прохладительные напитки и всевозможные сувениры, книги и буклеты. Желающих приобрести пока не нашлось, но все улыбались и благосклонно кивали. Нина не сомневалась, что Елена прикидывает, как возобновить атаку на капитана: возможно, в процессе приобретения магнитика или открытки.

Нина, хотя и не собиралась составлять конкуренцию подруге (да и не смогла бы, пожалуй), с интересом смотрела на Адама. Видный мужчина, ничего не скажешь: высокий рост, спортивная фигура, мужественные черты. Но было в нем что-то трагическое, глаза казались потухшими, между бровей и возле рта – глубокие складки, выдающие, что этот человек привык хмуриться и печалиться, а не улыбаться.

Говорил он будто через силу, движения капитана были нервными и несколько незавершенными, словно он боялся сделать не то и не так. Хотя, возможно, это объяснялось отсутствием напарника и необходимостью делать несвойственную, непривычную работу.

«Хватит пялиться на него», – одернула себя Нина.

Туристы восхищались величавым Дунаем и словно наплывающей на маленькую лодку, приближающейся громадой Голубацкой крепости. Нина тоже постаралась сосредоточиться на этом, но поймала себя на мысли, что ей по непонятной причине неспокойно.

Она никак не могла отрешиться от всего, наслаждаясь отдыхом, поэтому то украдкой глядела на капитана, прихлебывая принесенный с собой холодный кофе, то рассматривала попутчиков.

Народу на катере было немного, кроме Адама и Нины с Еленой – всего-то шесть человек: уже упомянутая старуха-«балерина», двое парнишек (один – совсем ребенок, подросток лет четырнадцати), молодая пара (девушка, судя по всему, иностранка, не понимает по-сербски, потому что ее спутник постоянно переводит ей на ухо слова капитана) и мужчина тридцати с небольшим – синеокий блондин высокомерного вида. Один раз он встретился с Ниной взглядом, и ее окатило таким холодом, точно она в прорубь нырнула. Брр, неприятный тип.

Именно потому, что разглядывала попутчиков, пока остальные любовались видами, Нина первой заметила, что один из пассажиров ведет себя необычно, озирается украдкой, намереваясь сделать то, чего делать не следовало.

Глава четвертая. Александр

Неудачник – вот как он о себе думал. Никому не позволил бы и намекнуть на такое, ненавидел тех, кто мог бросить в его сторону сочувствующий (а тем более насмешливый) взгляд, но сам считал себя таковым.

И тот факт, что его понесло в эту поездку, только доказывал бесспорную истину: жизнь пошла по одному месту. Надо бы исправить все, что случилось, вернуть, как было, да только непонятно, каким образом.

Александр где-то услышал или прочитал нечто вроде притчи. Такая, знаете, записная мудрость из Интернета, непостижимо попадающая в точку. Речь шла про отца и сына. Отец каждый вечер, укладывая сына спать, говорил ему: может случиться так, что утро для тебя не наступит, умрешь во сне – это происходит сплошь и рядом, никто не застрахован. Завершая минувший день, нужно проанализировать свою жизнь до этой минуты. Если поймешь, что тебе нечем гордиться (ни в малом, ни в великом), то это сигнал: жизнь пора менять.

Александр всегда полагал, что все делал правильно, добивался успеха, шел вперед и вверх. Но с некоторых пор все покатилось, стало рушиться, и он не знал, как остановить этот процесс.

Теперь, засыпая (частенько не удавалось сделать это без таблеток или алкоголя, а то и без того и другого в комплексе), Александр точно знал, что гордиться ему нечем, более того, презирал себя.

Вернулись старые комплексы и сомнения, поднял голову страх. Со стороны, возможно, казалось, что все можно изменить, это временные неудачи, которые случаются у всех, но сам Александр в каждом очередном провале видел знак, руку судьбы, предзнаменование, что дальше будет хуже. Накликивал он себе неудачи, или это вправду были знамения грядущих поражений, но только новая беда, как верный пес, поджидала за поворотом.

– Дорогие гости, большая просьба! – произнес капитан, который назвался Адамом.

Симпатичный мужик, только вид у него кислый, напряженный, будто происходящее настолько ему осточертело, что он едва сдерживается. Наверное, нет ничего хорошего в том, чтобы годами катать туда и обратно по одному и тому же маршруту толпу тупоумных туристов, развлекать их, убирать за ними мусор, улыбаться и делать вид, что страшно всему этому рад.

Александр увидел в капитане родственную душу. А когда тот сказал, в чем заключается просьба (не бежать всем к одному борту с телефонами и камерами наперевес, чтобы лодка не перевернулась), Александр подумал, не стало бы это отличным выходом для них обоих?

Для капитана Адама – вряд ли. Он, вероятнее всего, умеет плавать. Выплывет, пускай и ровнехонько к новым проблемам. А вот Александр плавал, как топор, сразу пошел бы ко дну. И слава богу.

В определенном смысле он уже там.

Александр, говорили родители, был творческим человеком. Мама и папа восхищались его талантом и делали все, чтобы их долгожданный поздний ребенок добился успеха. Это случилось (в смысле, успех случился), и они были невероятно счастливы. Александр любил мать и отца, иногда думал: только ради того, чтобы увидеть, как они гордятся им и радуются его достижениям, он готов идти и покорять любые вершины.

Чуть больше пяти лет назад умерла мама: случился инфаркт, хотя ничто не предвещало. Отец – громогласный, говорливый, высокий – сразу съежился, стал меньше ростом и замолчал. Александр, сам еле справляющийся с горем, пытался расшевелить своего старика, но тот словно потерялся в этом мире. Смотрел на сына – и не узнавал. Во взгляде навсегда застыло обидчивое удивление, точно он никак не мог сообразить, куда подевалась его жена, с которой они были вместе полвека, почему его заставляют просыпаться, проживать день за днем и засыпать в одиночестве.

В итоге через четыре месяца отца не стало, и Александр, придавленный скорбью, оплакивая его, все же думал, что папе стало легче. Он верил, что они с мамой соединились снова, теперь им хорошо (чего не сказать о нем самом).

У Александра было странное чувство, что остался один на темной сцене, огни рамп погасли, а зрительный зал, для которого он старался, опустел. Зрители разошлись, больше некому рукоплескать его успехам. Горькое, неуютное ощущение, но все же Александру было двадцать восемь, он был самостоятельным, самодостаточным молодым мужчиной, который делал карьеру и добивался своего.

То, что он лишился родителей, не должно было остановить его рост – и не остановило. Просто, как и миллионы людей до него, потерявшие родителей, Александр осознал, что никто не будет любить его и гордиться им столь же чистосердечно, бескорыстно, от души, как мать и отец. Осознал – и смирился с этим, благо, он не был одинок: у Александра была любимая женщина.

Романы случались (не так уж часто, сказывалась постоянная занятость), но не оставляли следа в сердце, однако Мария – пардон за банальность – стала его ангелом. Александр со дня знакомства потерял голову, готов был горы свернуть ради нее, не говоря уже о том, чтобы жениться, как она того хотела.

Брак продлился пять лет. А потом светлый ангел заявил, что жизнь с Александром невыносима: он невнимателен, эгоистичен, зациклен на себе, повернут на работе, глух к ее просьбам и так далее.

Это был удар – удар тем более сильный, что Александр и понятия не имел, что Мария так несчастна. Ему казалось, он окружил ее заботой, выполнял ее просьбы и капризы, был нежен и терпелив. Черт возьми, он не ставил это себе в заслугу, он всего лишь любил жену!

Развод ударил по Александру в финансовом плане. Хорошо еще, что им не пришлось делать несчастными детей: их у супругов попросту не было.

Новый удар последовал через неделю после развода, когда Александр случайно узнал, что у Марии были любовники. Именно так, во множественном числе. От одного из них она пару лет назад сделала аборт, а с последним встречалась во время бракоразводного процесса, на публику рыдая и обвиняя мужа в жестокосердии и эгоцентризме.

Проболталась подруга Марии. Девушки поссорились, и приятельница решила отомстить, открыв глаза бывшему мужу.

– Не знаю, чего этой паршивке не хватало! Умница, красавец, деньги зарабатываешь, не жадный, – закатывала глаза подруга бывшей жены и красноречиво улыбалась, давая понять, что она бы оценила такое сокровище.

Первой реакцией было отторжение: Александр не поверил. Однако девица предоставила железобетонные доказательства, на которые невозможно было закрыть глаза. Вдобавок выяснилось, что некоторые из общих друзей были в курсе, но, по их словам, не хотели расстраивать обманутого мужа.

Высокопарно выражаясь, вера Александра в человечество пошатнулась. «Иль женщин уважать возможно, когда мне ангел изменил», – написал один поэт, Александр забыл его имя. Кажется, русский. У русских надрыв в крови, никто лучше них не умеет проклинать свою судьбину.

Итак, Александра предали. Жена обманывала его годами, а он был слеп и глух. Мысль, что подлая женщина смеялась над ним, врала, глядя в глаза, а в итоге еще и обвинила во всех смертных грехах, не давала покоя. Знать, что часть друзей и знакомых была в курсе, оказалось и вовсе мучительно.

Александр отгородился ото всех, замкнулся, сосредоточился на работе, которая всегда была опорой в его жизни. Но снежный ком, покатившийся с горы, только набирал обороты.

Вслед за родителями, женой и самоуважением Александр потерял работу.

Он был фотографом – востребованным, модным, одним из тех, кого рвут на части. Сотрудничал с ведущими европейскими изданиями, его снимки красовались на первых полосах газет и обложках журналов. Его выставки проходили с грандиозным успехом, а несколько фотографий были проданы в частные коллекции за сумму, которая многократно превышала годовой доход родителей, а они были люди небедные.

Уволить его не могли по той простой причине, что Александр был свободным художником. Но имелись контракты, которые постепенно, один за другим, расторгались.

Причины были разные, и каждая последовательно ставила крест на его карьере. Ему было лишь тридцать с небольшим, пора расцвета, но в тесном издательском мирке уже знали, что с Александром не стоит связываться: он мог сорвать съемку, вступить в конфликт, напиться, не прийти. Но это еще могли простить. А вот то, что фотографа начало подводить чутье, что взгляд его стал неточен, простить не могли.

Раньше каждый снимок производил грандиозный эффект – столько стиля, шарма, вкуса было в кадре! Тронутая поцелуем осени листва, старинный мост через реку, закат над морем, ржавый состав у заброшенного перрона, птица на ветке, полосатый кот у обочины – во всем Александр умел разглядеть нечто чудесное, в малой капле видел океан.

Видел сам – и показывал другим. Даже некрасивые, серые, обычные люди выглядели на его фотографиях великолепно, значительно. Александр умел рассмотреть в них то, что можно и нужно показывать, вытаскивал на свет божий нюансы и черты, позже притягивавшие взоры.

Однако все переменилось, Александр словно ослеп. Его камера запечатлевала унылую реальность – и ничего более. Это были посредственные снимки, «без изюма», как сказал главный редактор, который дольше всех остальных верил в то, что прежний гениальный творец вернется.

Все случилось не в одночасье, агония длилась около двух лет. На него сыпались отказы, Александр читал о себе разгромные статьи, отбивался от усиливающегося хейта в Интернете. Начинал проекты, которые раз за разом оказывались провальными, брался за работу, которую был не в состоянии довести до конца. Ссорился, конфликтовал, давал себе обещания, загорался новыми идеями, которые оказывались бесплодными, сухими, пустыми.

Суета изматывала, истощала, раз за разом приводила к мысли, что все лучшее позади, что ему ничего не добиться, а следующая потеря будет унизительнее предыдущей.

А затем ему пришла в голову мысль начать все с начала.

Почти всю жизнь Александр прожил в Германии, но решил переехать, оставить страну, где рухнуло все, к чему он стремился, на что уповал. Обрести себя в другом месте, там, где никто его не знает, – вот на что он надеялся.

«Тебе стоит пересобрать заново себя и свою карьеру», – говорил один из немногих оставшихся друзей, с кем Александр продолжал общаться.

Мысль, поначалу казавшаяся глупой, постепенно захватила Александра.

Он продал все, чем владел, сел в машину и уехал в Сербию. Его мать была немкой, а отец – сербом, родом из города Смедерево. Александр решил, что объедет страну, которая невелика по размеру, и станет прислушиваться к себе: какой-то уголок Сербии его поманит, где-то да захочет он бросить якорь. Ведь он наполовину серб, эта земля принадлежит и ему тоже! Тогда Александр останется, купит дом, воскресит свои чувства и надежды…

Однако чуда не случилось. Ничто не шевельнулось в груди. Он побывал на западе и на юге Сербии, полюбовался Златибором и Тарой, пожил в Нише, заглянул в Кралево и Крушевац. Почти на месяц остался в Белграде, потом перебрался в Нови Сад – культурную столицу, заглянул в прянично-яркую, нарядную Суботицу.

Тоска продолжала грызть Александра. Живописная южная страна, которая щедро расстилала перед ним изумительные пейзажи, всячески стараясь понравится, не желала становиться родной и любимой. Он фотографировал – и снимки были мертвы, как его душа.

В последней надежде Александр приехал на восток страны, на берега Дуная, в родной город отца, где и он сам прожил первые пять лет жизни (не помня ничего о том периоде, разумеется). Здесь ему стало окончательно ясно: от себя не убежишь. Словно каторжник – кандалы, Александр всюду тащил за собой разочарования, обиды и предчувствие неминуемого проигрыша.

Позавчера он напился, как скотина, познакомился с какими-то чудаками, чьих имен не запомнил. Они вместе куда-то ехали, где-то останавливались, кому-то звонили, и в итоге Александр очутился в отеле города Голубац, в шикарном номере с видом на Дунай. Его приятели испарились, но Александру не было до них дела.

Провалявшись несколько часов под кондиционером, придя в себя, он спустился поесть, и в его ослабевшую руку сунули рекламный проспект, приглашавший на прогулку по Дунаю.

Так Александр очутился здесь, сам не понимая, с какой целью. Камера была при нем, но никакого желания делать снимки не было.

Капитан через силу зудел про Джердап, Дунай, крепость, которая не была завоевана многочисленными штурмующими ее армиями, про принцессу-пленницу. Они остановились напротив Голубацкой крепости, и пассажиры принялись бурно восторгаться ее красотой, фотографировать все подряд. Эти люди казались Александру на редкость уродливыми, неприятными, пустыми, его тошнило от их глупого энтузиазма.

«Все, с меня хватит, – подумал он. – Завтра же уеду».

Сербия, наверное, все-таки слишком близко, если хочешь оставить позади свое прошлое. Бегство должно быть на край земли, только тогда оно будет эффективным. Чем дальше убежишь, тем сложнее тебя догнать.

Александр улетит на другой континент, туда, где люди ходят вниз головами; на другую сторону экватора, где ночь наступает, когда мы встречаем рассвет.

Он думал, лишь его одного не интересуют красоты древней крепости, но, повернув голову, увидел, что это не так.

«Вот балбес», – подумал Александр, не подозревая, что действия этого человека скоро перевернут и его жизнь, и жизни всех присутствующих; не зная о том, что все для него уже изменилось, пусть он сам пока и не в курсе.