Текст книги "(По)Беда для гладиатора"

23. Виктория

Я бегу по длинному коридору к выходу.

Обида, злость, ненависть, возмущение, презрение – в том числе и к себе – клокочут в груди адской смесью. Требуют выхода. И немедленно. Порвать кого-нибудь в клочья, разметать по стенам ошмётками, поджечь и жарить, нет не на медленном огне, а напалмом, чтобы смотреть как он орёт и корчится.

Просто безумно хочется кого-нибудь убить. Кого-нибудь конкретного. С презрительным ледяным взглядом, с наглой улыбочкой. Выцарапать глаза. Выдрать с мясом эту прядь, что вечно падает ему на глаза.

Воображение услужливо рисует картины расправы одна красочнее другой, а вот думать не получается.

Только не о Берге, иначе я действительно сойду с ума. Я ничего не понимаю. Это было похоже на умопомрачение, на параллельную реальность, на бред, на наваждение, на что угодно только не на правду. И меня предало собственное тело. Я не могу в это поверить.

Не получается осознать, что произошло только что в кладовке. Но то, что произошло до этого, безжалостно вклинивается в поток моих кровожадных мыслей: Ванечка. Я подвела ребёнка.

В груди моментально становится тесно. Отчаяние мешает дышать.

Прижимаю трясущиеся руки к груди. И ноги становятся ватными. Я обещала Ленке достать денег и не достала – вот что по-настоящему страшно.

– Девонька, с тобой всё в порядке? – окликает меня на рамке металлоискателя пожилой охранник.

– Да, всё в порядке, Василий Степаныч, – выдавливаю довольно убедительную улыбку.

– Что-то ты бледная какая-то. Приключилось что? – он заботливо выходит из своей будки. Но на моё счастье его окликают по поводу каких-то неподходящих ключей. И он, покачав головой, идёт не ко мне.

– Всё хорошо, правда, – машу я рукой на прощание и выхожу на морозный воздух.

Всё хорошо. Всё просто замечательно. Пытаюсь вдохнуть поглубже, успокоиться, решить, что же делать дальше. Но мысли скачут кузнечиками. Куда бежать? Что придумать?

Презираю себя за то, что так необдуманно вечно бросаюсь словами. «Вырву из глотки деньги». Ага, вырвала. Уж, молчала бы! Плевать этим богатеньким на проблемы бедных. И Берг этот, такая же падла, как Гремлин. «Продалась бы подороже».

И снова закипает ярость. А взгляд падает на его машину, припаркованную чуть не у самого входа.

И мысль даже не возникает. Она оформляется в решимость уже после того, как я возвращаюсь. И бита, взятая в каморке отсутствующего Василия Степановича, превращается в убедительный аргумент бедной девочки против богатых дяденек. Как булыжник в руках пролетариата.

Первым ударом проминаю капот молчаливо оскалившегося Зверя. Очень красиво вышло, ровно по центру. И даже не срабатывает сигнализация, что меня только воодушевляет.

– Продешевила, говоришь? Может быть. Сколько стоит эта стекляшка? – бью со всей силы по хрустальной фаре. Со следующего взмаха разлетается и вторая. – Надеюсь, дорого.

И ещё один взмах – и на снег отлетает боковое зеркало. Дверь расцветает чёрным цветком живописной вмятины.

– Ты охренела что ли?! – с водительского места выскакивает невесть откуда взявшийся мужик. Но машина огромная, как корабль, а я с другой стороны.

– Вам, сукам богатеньким можно тачки за десять миллионов, – я успеваю со всей силы шарахнуть по лобовому стеклу. Жаль, не пробила с одного раза. – А ребёнок останется слепым, потому что его матери неоткуда взять жалких двести пятьдесят тысяч на операцию.

Следующий удар приходится на очередную дверь, пока мужик поскальзывается и падает на повороте. А потом и заднее стекло покрывается мелкой сеткой трещин под натиском тяжёлой биты. И здесь уже он хватает меня, но я выворачиваюсь. Только тщетно. Мужик и сильнее, и проворнее.

– Ты какого хрена творишь? – швыряет меня на снег. Отпинывает подальше моё орудие. Наседает коленом, больно выворачивает руку. – Офанарела совсем?

– Да пошёл ты! – я ещё пытаюсь брыкаться, но дикая боль в заломленных руках заставляет меня заткнуться и замычать.

– Успокойся, сказал! И не дёргайся, а то хуже будет! – грозит он.

Лёжа мордой в снегу, я слышу, как он звонит. «Я же не перепутала машину?» – мелькает испуганная мысль.

– Александр Юрьевич, тут у нас такое дело… – вкратце описывает он. И я даже с облегчением выдыхаю. Не перепутала. – Да, понял. Хорошо. Вставай, припадочная, – это он уже мне, – хозяин сам с тобой разберётся.

«Ну, конечно, хозяин, – кивком убираю упавшие на лицо волосы. – Кто же он ещё? Конечно, хозяин. Хозяин жизни».

– Убери руки! – рычу я на мужика, который держит меня как щенка за шкирку.

– Отпусти её, Миша, – ледяной голос Берга заставляет меня гордо вскинуть подбородок, когда его человек беспрекословно слушается.

Я одёргиваю куртку и удивляюсь: у Берга разбита губа. И это точно сделала не я.

– Виктория, что ты творишь? – она даже не смотрит на покалеченную машину. Только на меня, пронзая взглядом.

Но весь запал моего красноречия как назло пропадает.

– Миша, попроси-ка для меня запись вон с той камеры, – показывает он рукой на фасад. А сердце моё уходит в пятки. Чёрт! Камера.

– А полицию, Александр Юрич? – оглядывается водитель. – Она про какую-то операцию ещё несла.

– Потом поговорим, Михаил. Иди, я сам разберусь.

Он засовывает руки в карманы. Рубашка на его груди расходится на месте выдранной с мясом пуговицы. Я неожиданно усмехаюсь. А вот это я.

– Смешно тебе, да?

– А ты хочешь, чтобы я заплакала?

– Нет. Но ты же понимаешь, что просто так тебе это с рук не сойдёт, – от его спокойного взгляда пронзает холодом до самых костей.

– Что, жалко своё добро, да? – не подаю я вида, бросаю беглый взгляд на покалеченную машину. – Сколько здесь, тысяч на двести, надеюсь?

– Миллиона на два, – он снова даже не поворачивается. Поднимает отброшенную биту. Со знанием дела взвешивает в руках.

– Сколько? – сомневаюсь я.

– Две двери, – показывает он моим же недавним оружием, потом откланяется, чтобы заглянуть вперёд. – Бампер, фары, капот. Отлетевшая краска, – он ковыряет пальцем подфарник, – а значит кузовщина и покраска полностью. Но если ты мне не доверяешь, можем проехать в автосервис. Только сначала, конечно, дождёмся полицию. Оформим хулиганство. И материальный ущерб в особо крупном размере тебе впаяют по полной.

И нет ни тени улыбки на его лице. Ни гаденькой усмешки, ни лукавого блеска в его непроницаемых глазах. Слишком медленно, но до меня начинает доходить, что это уже не шутки. Далеко не шутки. И суд, и тюремный срок, и возмещение нанесённого урона – всё насчитают по полной.

– За свои поступки, Виктория, надо отвечать. Или думать, прежде чем их совершать, – заколачивает он гвозди в крышку моего гроба.

– Алекс, я… – в горле мгновенно пересохло.

– Что? – мрачно взлетают вверх его тёмные брови.

– Александр Юрьич, – окликает его довольный водитель, сотрясая флешкой. – Запись есть. Всё видно, как на ладони.

– Ну, что, Виктория? – вновь поворачивается Берг ко мне. – Отправляйся домой и хорошенько подумай над своим поведением. А завтра с утра жду тебя в своём офисе. И будем думать, как эту проблему с разбитой машиной решать.

– Алекс…

Он оборвал меня одним взглядом.

– Я сказал завтра. В офисе. В девять. И не вздумай не явиться или опоздать.

24. Алекс

Она оборачивается и плетётся еле-еле. И кажется, что ноги у неё – как у косолапого мишки – ступнями внутрь. Так ходят обиженные дети. Поникшего, съехавшего набок банта только не хватает. Чёрт.

Я вдруг понимаю, что не злюсь. Хотя, когда услышал голос водителя в телефоне, готов был сам наподдать ей за очередную дерзкую, сумасбродную выходку. А сейчас смотрю на разгромленную машину и ничего не чувствую, кроме усталости. Будто весь этот цирк со стороны наблюдаю. Народ, кстати, тоже не отстаёт: зеваки слетелись на бесплатное шоу, как мухи на мёд, выбежали из клуба, ахают, толпятся, переговариваются.

Подавляю в себе желание догнать эту бешеную и вызвать ей такси. Обойдётся. Пусть подумает. Мне тоже не мешает немного в себя прийти. Представил, как сейчас выгляжу: растрёпанный, с разбитой губой, оцарапанной шеей, в окровавленной рубашке, где не хватает пуговиц. Ни дать ни взять – клоун в этом балагане.

Сдерживаю подступивший хохот. Трагикомедия, блин. Отдаю чёткие распоряжения водителю. Вызываю такси для себя. Цепляюсь взглядом за знакомую фигуру в толпе сотрудников «Олимпикуса», и в голове зреет план. Вот кто мне расскажет обо всём – Лариска, тренер по бодибилдингу, моя старая знакомая и всезнайка всех тайных и явных сплетен.

– Лора? – спрашиваю, как только на том конце отзывается знакомый, чуть грубоватый голос. – Надо бы встретиться, поговорить. На нашем месте? В два. Успеешь?

Слышу её согласие, потом короткие гудки. Откидываюсь головой на мягкое сиденье такси. Что за день сегодня такой, а?…

Перед встречей я всё же успеваю переодеться и просмотреть записи с камеры наблюдения. А Вика неплохо смотрится с битой в руках. Как хорошо, что это машина, а не я, к примеру. Правда, у неё не было бы шансов меня уложить, но попытка была бы красивой. «Друг» в штанах сладострастно дёргается, напоминая, где бы она меня завалила легко, а я бы даже не сопротивлялся. Наверное.

Высокую Лоркину мускулистую фигуру и бритый «под мальчика» затылок я вижу издалека. Она не изменяет себе: развлекается, сидя на высоком барном стульчике, покачиваясь в такт музыке, потягивает сок и благосклонно поглядывает на огромный кусок пиццы, что лежит перед ней.

– А как же «растижопа»? – спрашиваю прямо на ухо, но Лора даже не вздрагивает.

– Кого ты решил напугать, Берг? – усмехается она. – И с жопой у меня порядок, ты же знаешь, – довольно похлопывает себя по каменным ягодицам, затянутым в неизменные джинсы. – Сегодня наем калории, завтра – отработаю.

Она встаёт со стула, легко касается губами моей щеки, и для этого ей даже не приходится привставать на носочки. Подтянутая, с бронзовым загаром – как всегда. Ничуть не изменилась за то время, что мы не виделись.

Я заказываю чай, ещё пиццу, и мы усаживаемся за дальний столик в углу.

– Я даже догадываюсь, зачем ты меня позвал, – хитро щурится Лора, – но, знаешь, даже рада: хоть есть повод посидеть вот так, поболтать по душам, как раньше.

– Ты ж меня предала, – пытаюсь отшутиться, – ушла к этому хреновому Дон Жуану.

– Не сильно-то ты и держал, – ржёт она, потягивая сок из запотевшего стакана.

Мы оба прекрасно знаем, что «у нас» не сложилось: мне нужен был тренер для спортсменов, а Лора решила уйти из спорта в более спокойную нишу любителей моделировать своё тело. Такие возникли обстоятельства. И я принял её выбор.

– Ну, рассказывай, раз догадываешься, – подталкиваю её к сути нашей встречи.

– А что ты хочешь знать? – пытается она кокетничать, но, видимо, мой взгляд не располагает к праздной болтовне. – Ладно-ладно. Не буду даже спрашивать ни про разбитую губу, ни про расцарапанную шею – того, как она поглумилась над твоей машиной, и так достаточно.

– Уж будь добра, – выдавливаю злую улыбку в ответ на её ироничные намёки. Я хочу наконец услышать то, зачем сюда пришёл.

Неожиданно громкая какофония сменяется блюзом. Как назло, тем самым, что Вика пела у меня в машине, и я невольно дёргаюсь. Голос не тот. Интонации не те. Вообще всё не то. Оригинал звучит как фальшивка. Лоркины внимательные глаза следят за мной. А затем она суровеет лицом.

– Я тебе вот что скажу, Берг. Хорошая она, понял? Чистая, правильная. Что бы тебе там ни наговорил наш любвеобильный мачо. Дело к сороковнику близится, а он, прости господи, не напрыгается никак, козёл.

– Мне нужно всё о ней, – цежу сквозь зубы, делая упор на последнем слове. Пытаюсь не раздражаться на Лоркино словоблудие. Она иногда умудряется выдавать сто тысяч слов в минуту – и ни одного по существу вопроса.

– Что всё-то? – бормочет Лора, пережёвывая пиццу. – Ну, родилась она не здесь и жила не здесь, а в Зажопинске каком-то, хотя корни – отсюда. Бабулька у неё умерла, квартиру оставила. Из благородных каких-то. Учительница или что-то в этом роде. И Вика, судя по всему – в бабульку свою. Умная, книги любит, языки знает. Поступать на иняз хотела, по конкурсу на бюджет не прошла. Отучилась в пединституте на учителя физкультуры – поступила, где бесплатно было. В школе учительницей работала год, пока к нам не попала. Ну, в общем, недолго музыка играла, не долго пел аккордеон. Выпер её Гремлин прямо перед Новым годом. Перед днём рождения. Нехорошо так. Считай, выставил без трусов, прости господи.

– Перед днём рождения? – в мозгу взрывается красная ракета.

– Ага, – вздыхает Лора. – Первого января бедняжка родилась. Прям праздничный комплект. Небось прорыдала весь Новый год.

И я тоже её выставил. Как раз без трусов. В одном платье и туфлях на мороз. В день её рождения. Чувствую, как в груди нехорошо ёкает и становится тяжело дышать. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт!

Как из другой галактики бубнит где-то в отдалении Лоркин погрустневший голос:

– Вот как началось, так и дальше у неё в жизни всё получается, – делает она очередной глоток сока. – Считай, сирота. Мать давно умерла. Отец – алкаш конченный. Ни помощи, ни поддержки. Не он её, а она его содержит, крутится, помогает, чем может. И в клуб наш тоже не по велению сердца пошла, ради зарплаты. А так-то толковая, и тётки её, пампушки, любили очень. Всё бы ничего, если б эта скотина, руки не начал распускать да приставать. Ну, ты ж его знаешь.

– Знаю, – подтверждаю, ковыряясь в пицце. Я голоден, но кусок в горло не лезет. – А что она там про ребёнка какого-то кричала?

Лорка хмурится, а затем соображает и выдаёт информацию, щёлкнув пальцами:

– Эт ты, небось, о подружкином малыше? Подружка у неё есть, закадычная, считай, почти сёстры они. У той мальчик слепым родился. Вроде операция требуется. Вика так переживала.

– Что-нибудь о подруге знаешь?

– Ленка зовут, – с готовностью вываливает Лариска, и я в который раз мысленно благодарю её за способность аккумулировать вокруг себя ауру доверия, когда сплетни и прочие информационные потоки просто притягиваются к ней со всех сторон, как магниты. – Мальчик – Ванька. Вика говорила, они должны были приехать на обследование в медицинский центр после праздников.

По всей видимости, приехали. И она пошла штурмовать Гремлина. Требовать деньги. Не позвонила мне. Не попросила. И я вдруг понимаю: она бы и не попросила. Никогда. И не позвонила бы больше. После того, как я с ней обошёлся.

– Ты б оставил девочку в покое, а, Алекс? – вклинивается в мои мысли Ларкин голос. – Ну, мне всё равно, что там между вами произошло. Но что для тебя эта машина? Ещё заработаешь. А девчонку жалко. Ей же вовек не отработать, ты ж понимаешь прекрасно. Да и негде уже. Разве что на панель выйти. И то…

При последних Ларискиных словах у меня опять в голове рвутся бомбы. Какая панель? Что за глупость?

– Я сам разберусь, – бросаю сухо и начинаю поспешно давиться пиццей, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

В голове ещё беспорядочно мечутся мысли. Но я уверен, что к встрече с Викой в офисе они обязательно выстроятся в какой-нибудь хитроумный долгосрочный план.

25. Виктория

Как ни странно, но холодный тон Берга меня отрезвляет. Из черепной коробки словно вываливается вся та вата, которой она была до этого набита, и мозг становится чистым, ясным и свежим, как после купания в проруби.

По крайней мере, до вечера, пока Ленка с Ваняткой в больнице, можно не сообщать ей плохие новости. И вообще ничего не сообщать.

В пустом холодильнике я нахожу только початую банку сгущёнки, а потому на обед навожу себе чай, намазываю хлеб тем, что нахожу, и сажусь перед ноутбуком.

Прежде всего, надо искать работу. Но после двух страниц вакансий: тренер по фитнесу, инструктор в тренажёрный зал, тренер по фехтованию, по боевым искусствам, по спортивным танцам, большинство из которых требовались в «Айсберги», – собственно, на сайт «Айсберга» я и захожу.

В конце концов, нужно посмотреть адрес главного офиса. Но потом проклятое любопытство утягивает меня на страницы боёв без правил. И на стареньком видео десятилетней давности я и зависаю. Пересматриваю все и углубляюсь в поисках информации дальше.

Его прозвали «Айсберг» не столько за созвучие имени и фамилии – Алекс Берг – сколько за ледяную выдержку, с которой он держался на ринге, и технику боя «атака „печень“» – короткий и острый удар, который однозначно завершался для противника на покрытии ринга. Причём бил Берг одинаково жёстко с обеих рук.

Закончил институт физкультуры по специальности менеджмент. (Неожиданно). Мастер спорта по боевому самбо. (Здесь без неожиданностей). А вот дальше вездесущий интернет на уровне сплетен вскользь упоминает, что Берг ушёл с ринга на высоте карьеры, а взял его под своё крыло некий Демьянов Игорь Ефремович.

Этот владелец Дворца спорта «Ледяная Арена» и кучи зданий, первые этажи которых и занимают клубы «Айсберг», грубо говоря, выкупил из этого бизнеса перспективного бойца. Пусть Бергу и повезло – нелегальные турниры девяностых, когда за сто долларов и калечили друг друга, и убивали, обошли его стороной. Он застал времена, когда бои стали режиссировать и оплачивать, но, как и прежде, пока на бойце делали деньги, уйти просто так не давали. Можно сказать, этот Демьянов его спас.

И Берг был женат на его дочери, которая умерла при невыясненных обстоятельствах четыре года назад. Владелица сети «Идиллия» Светлана Демьянова.

Я смотрю на фотографию сногсшибательной блондинки.

Открываю и закрываю рот, как выброшенная на берег рыба, но не знаю, что сказать. Его жена не дожила даже до двадцати восьми. И они с Бергом были такой красивой парой. Что же с ней произошло? Странно, что теперь директор «Идилии» и владелица двадцати процентов акций сети её бывшая подруга Надежда Алексеева.

Жадно впитав каждую крупицу информации о Берге, стараюсь пока не впадать в панику. Раз отправил домой, раз сразу ментов не вызвал – может, как-нибудь и обойдётся. И как назло лезет в голову совсем другой Берг. Вспотевший, тяжело дышащий, нежно прижимающий меня к себе. И эта разбитая губа не даёт покоя. Споткнулся, упал? Дверью прищемил?

Мне, конечно, нет прощения, что дала волю нервам, но… два миллиона. Мама дорогая! Я, конечно, дура. Но всё же наверняка его машина застрахована. Не заточит же он меня в рабство?

Всё, всё, не буду гадать. И думать о нём больше не буду. Надо вернуться к своим баранам.

Обзваниваю около двадцати вакансий. Везде просят прислать резюме. И после ещё одной пустой кружки чая реанимирую свой старый автобиографический документ и отправляю. В конце концов, работа есть, надежда найти её есть. А вот деньги на операцию, да срочно… будем искать. Что-нибудь обязательно придумаем.

В конце концов, Ленка должна сегодня поговорить о рассрочке. Возможно, на первый взнос хотя бы общими усилиями наскребём. И будем думать, где найти остальные. А пока надо решать насущные вопросы. Как минимум, подругу надо вечером накормить. А потому иду в магазин.

Возвращаюсь с полной сумкой. Хотя вроде и купила всего ничего, но сетка картошки тянет.

– Виктория! – я не сразу понимаю, откуда меня окликнули у подъезда. Оглядываюсь и тогда только вижу белую машину, припаркованную довольно далеко, но в зоне видимости, и стройный мужской силуэт рядом с ней.

– Стас? – растерянно хлопаю глазами, пока он идёт мне навстречу. И букет в его руках пугает даже больше, чем его улыбающееся лицо.

– Прости, так и не дождался твоего звонка. Был тут по работе неподалёку и решил заехать, – он забирает мою тяжеленную авоську и вручает подрагивающие в целлофане персиковые розы. – Это тебе.

– Да не надо было, – совершенно теряюсь от неожиданности. – То есть спасибо большое, но…

– Вик, это всего лишь цветы. Они ни к чему не обязывают. Не надо так пугаться. Давай я помогу тебе донести продукты и, если хочешь, даже заходить не буду, чтобы тебя не смущать. Посидим где-нибудь?

– Нет, нет, пойдём, – спохватываюсь я. Мне просто так давно не дарили цветы. И это так трогательно, что он сидел, ждал меня у подъезда. Не могу же я его теперь прогнать. – У меня просто столько дел. Надо ужин приготовить.

– Я могу помочь. Картошку чистить я точно умею, – заглядывает он в пакет.

И, поднявшись на свой этаж, я не без смущения открываю перед Стасом дверь в своё скромное жилище.

– Прости, у меня не убрано.

– Ничего, – улыбается он и вдруг замирает как на красный сигнал светофора: по всей комнате прямо перед ним развешаны ползунки и пелёнки. На диване раскиданы погремушки, а на столе стоит открытая упаковка памперсов. Упс!

Он нервно сглатывает. И у меня ощущение, что сейчас рванёт на выход. Но он справляется с собой.

– Мальчик, девочка? – аккуратно ставит он пакет.

– Мальчик. Ванька. Скоро два месяца, – я кладу цветы на трельяж и протягиваю руку, показывая на его пальто. – Давай, я в шкаф повешу.

– Ты просто ничего не сказала. Прости, я… – отдать ему должное, он всё же раздевается. – Просто не ожидал.

– Ничего, – улыбаюсь я, но не спешу говорить ему правду. Так забавно наблюдать, как он мучается. Как растерялся, смущён. Да что там – в шоке.

– Ты только в обморок не падай, пожалуйста.

– Мне точно стоит проходить? – всё же приходит он в себя. – Если ужин ты будешь готовить мужу, а мне придётся делать вид, что я тут примус починяю, то…

– Ты вообще-то картошку чистить собирался, не отвертишься теперь, – не дрогнув, приглашаю его на кухню. – И что муж? Так и скажешь, что ты кто?

И тут меня осеняет.

– Риэлтор, – напоминает он.

– Да, да, да! Точно! – выхватываю я многострадальный пакет, ставлю на табуретку и смотрю на Стаса просто как на небожителя. – Скажи, а неэлитной недвижимостью ты занимаешься?

– Да, любой, – ещё не понимает он.

Но я уже хватаю его за руку и тяну в большую комнату, бабушкину гостиную, туда, где временно живу я.

– Стас, скажи, сколько стоит эта квартира?

Он чешет затылок, профессионально оглядывается и называет сумму, которая больше чем меня устраивает.

– А как быстро можно продать?

– Ну, здесь от многих факторов зависит, – переходит он на деловой рабочий тон. – Это будет обмен на меньшую площадь или чистая продажа. Связываемся с ипотекой или только наличные. Где прописан ребёнок. Очень много нюансов. И даже при самом удачном раскладе, – я превращаюсь в чистый слух, – это не меньше месяца.

Месяц. Обмен на меньшую. Щелкают у меня в голове цифры. Успеем. Здоровье ребёнка стоит того, чтобы рискнуть.

– А ты возьмёшься? Сам?

– Я должен подумать, – выдыхает он.

– Ладно, – боюсь я на него давить. – Ну что, готовить?

И он послушно бредёт за мной на кухню, уворачиваясь от развешенных в коридоре пелёнок.

Разговариваем о всяких глупостях, пока я ставлю в вазу цветы. А потом, пока я варю суп, в наглую выпытываю всю его подноготную. Да, понимаю, что бестактно, но на реверансы у меня нет никаких сил. И строить из себя кого-то тоже не собираюсь. Понимаю, что и на ужин не мешало бы приготовить что-нибудь посущественнее. Но у Ленки от всех этих треволнений обострился гастрит, да и не привыкли мы с ней шиковать. Режим жёсткой экономии – вообще наше всё.

Он славный, этот Стас. Всё время шутит и вроде улыбается, но я понимаю, что про себя он наверняка всё уже решил. Ну, зачем ему девушка с ребёнком? (Здесь дьявольский смех за кадром. Я так и не колюсь.) Он не женат, не был женат, и пока не встретил ту единственную, с которой готов создать семью. Да, банально. Подозреваю, что в его словах столько же правды, сколько в моём материнстве. Но и я пока не готова с ним поделиться ничем личным. Совсем личным. Своими бедами, проблемами, страхами. Разбитой по дурости машиной, невыплаченной зарплатой, нескромным предложением бывшего директора и Ленкиной бедой.

Но наконец возвращается и сама Ленка. Измученная, уставшая, заплаканная. Округлив глаза, показывает мне на мужские ботинки в прихожей. «Всё хорошо!» – подмигиваю я.

– Стас, знакомьтесь, – заношу уже раскутанного Ваньку, просовываю крошечную руку ему в ладонь. – Это Ванечка. А это Лена, его мама, моя лучшая подруга.

– А ты коварная, – шепчет он мне на ухо в прихожей, когда наш чудесный душевный ужин вместе уже закончился.

– Я знаю, – отвечаю таким же горячим шёпотом.

– До завтра!

– Серьёзно? – отстраняюсь я.

– Конечно, – его покерфейс безупречен. – Я ведь получил заманчивое предложение, от которого не могу отказаться.

– Я не… – с трудом соображаю я, о чём он, а потом до меня доходит. – Только не проболтайся Ленке.

– Ты теперь мой клиент. Эту тайну, как тайну исповеди, я унесу с собой в могилу, – целует он меня в щёку. И его рука, задержавшаяся на талии, заставляет меня на секунду замереть.

– До завтра, – стараюсь чмокнуть его сухо. И открываю дверь, чтобы избавиться от этой тёплой руки.

– Я заеду вечером.

Мне кажется или мы никак не можем расстаться?

Я принудительно захлопываю дверь. И вот теперь точно буду плакать. Он слышал все Ленкины новости. Никакой рассрочки, только стопроцентная предоплата.

А ещё он только что обещал помочь.