Текст книги "Индиго"

– Что случилось на ферме Бенсонов, Эни?

Глава 9

Никто не откроет тебе правду. Твой разум должен сам отыскать ее.

Ф. Тилье. Головоломка

Алан Флеминг

Мой вопрос заставляет Аннабель дернуться и резко отпрянуть. Я снова вижу испуг и напряжение в распахнутых глазах, хотя не спрашиваю ничего нового.

– Почему тебе так важно это знать? – Эни снова пытается уйти от прямого ответа.

– А почему тебе так важно, чтобы я прочитал письма Мириам? – использую тактику Анны против нее же самой. Она отводит взгляд, нервно кусая губы, опять ускользая в свой непробиваемый кокон. Сложный случай, но не безнадежный. – Как насчет сделки, Эни?

Мне удается снова завладеть ее вниманием.

– Сделки?

– Да. Я прочитаю письма Мириам, если ты прочитаешь ее книгу. А потом мы снова вернемся к моему вопросу.

– Я могу ответить сейчас, – решительно глядя мне в глаза, сдается Эни. Я коротко киваю, давая понять, что готов слушать. – Кошмар, о котором я говорила… – Она берет паузу, чтобы сделать глубокий вдох. – Впервые я увидела его в Индиго, – продолжает через секунду. Скованно и через силу. Длинные изящные пальцы непроизвольно сминают ткань халата на коленях, глаза непрерывно перемещаются по комнате, цепляясь за все подряд.

Я не жду каких-либо грандиозных признаний, но волнение Анны кажется искренним, настоящим. Ее однозначно терзает то, о чем она собирается мне поведать. Что ж, посмотрим, насколько велики у страха глаза.

– Это был летом, кажется в июле. Да, в самом конце июля. Мы с Мири поужинали и разошлись по своим комнатам. Я неважно себя почувствовала и сразу легла в постель, вырубилась, едва голова коснулась подушки…

Аннабель снова прерывается, устремив расфокусированный взгляд в пространство. Ее побелевшие губы начинают мелко дрожать, дыхание сбивается. Она снова там, один на один с пугающими призраками прошлого.

– Эни, многим людям снятся кошмары. – Положив руку на хрупкое плечо, я резко разворачиваю девушку к себе лицом. – Представь себе: мне тоже.

Анна быстро моргает, медленно возвращаясь в реальность.

– Поверь, место, в котором мы находимся в момент сна, чаще всего не играет никакой роли, если только…

– Если только – что? – Она растерянно смотрит мне в лицо.

– Только ты знаешь, почему твое подсознание выдает тебе один и тот же сон, – мягко проговариваю я.

– Утром я проснулась в поле, Алан, – рвано выдыхает Аннабель. – Под огромным высохшим каштаном, среди желтых цветов, дезориентированная и парализованная ужасом. Я не помнила, как там оказалась, не понимала, что происходит, и не могла ни кричать, ни звать на помощь, ни толком двигаться. Мышцы ныли так, словно я всю ночь бегала по этому чертову полю от самого дьявола. – Анна нервно улыбается. – Но в том чудовищном сне, отпечатавшимся в памяти, я вообще не шевелилась. В моем сне я побывала в аду, в самом его центре, окруженная настоящими демонами.

– Ты была одета? – уточняю я, ловя на себе полыхнувший холодом взгляд Аннабель. Ее передергивает от моих слов, она снова закрывается, воздвигая между нами невидимый барьер. Интересная реакция, требующая особого внимания.

– При чем тут это?

– Ты говорила, что была обнажена, пока вокруг тебя водили хороводы некие существа со звериными рылами, – поясняю спокойным тоном.

– Это же просто символизм. Если пытаться расшифровать сон, то нагота означает беспомощность и невозможность противостоять опасности.

– Хорошо. Я спрошу конкретно. Ты проснулась в поле в той же одежде, что уснула? Или ты спишь голая?

– Не сплю я голая! – раздраженно восклицает Анна. – На мне была ночная рубашка. Та же, в которой я легла в свою кровать. Куда ты ведешь, я не понимаю?

– Пока никуда. – Пожав плечами, миролюбиво улыбаюсь. – Были какие-то следы на теле? Синяки, ссадины, боль в непривычных местах. В ступнях, например…

– Нет, – резко обрывает меня Анна. В ее глазах вспыхивает настоящее пламя яростного негодования. – Я была парализована ужасом и напугана, – повторяет она уже сказанное. – Никаких следов насилия, если речь об этом.

– Заметь, я не говорил о насилии, – осторожно замечаю я. – Ты могла пораниться, когда бродила по полям в неосознанном состоянии.

– Значит, мне повезло, и я даже в неосознанном состоянии была осторожна.

– Тогда, возможно, имеет место случай сомнамбулизма? – предлагаю единственный разумный при имеющихся деталях вариант.

– Я не лунатик, Алан. До той ночи я никогда не ходила во сне и не видела кошмаров, – категорично опровергает Анна.

– Ты рассказала кому-то, что с тобой произошло? – спрашиваю я, решив пойти в другом направлении.

– Я два дня провалялась в кровати с высокой температурой и дикой слабостью. Сил хватало только на то, чтобы доползти до туалета. Все двое суток я боялась закрыть глаза. Мне было страшно, что сон повторится… – Анна обхватывает себя за плечи, словно закрываясь от пугающих воспоминаний. – Мириам пришла ко мне только на третий день. Может быть, она навещала меня и раньше, но я этого не помнила. Мири легла рядом со мной, крепко обняла и сказала… – Сбившись, Эни бросает на меня потерянный взгляд. – Она сказала, что я должна поспать, если хочу поправиться.

– И все? – недоверчиво нахмурившись, уточняю я. – Больше ничего?

– Нет, не все… – Аннабель медленно, словно в трансе, мотает головой. – Мири пообещала, что останется на всю ночь и не позволит им забрать меня.

– Им?

– Я не говорила ей, Алан, – предугадывая мой вопрос, произносит Эни. – Но она знала. Мириам тоже видела похожие сны.

– Злые силы, духи и прочая нечисть открыли охоту на двух молоденьких девчонок? Так вы решили? – предполагаю я, следуя деструктивной логике Аннабель. – Других объяснений поискать не пытались?

– Мы обе были сильно напуганы, Алан. – Аннабель снова все сводит к банальному страху. – Мириам еще сильнее, чем я, но она отказывалась говорить о том, что происходило с ней, и я тоже молчала. Потом мы притворились, что ничего не было. Я уехала в Дейтон и больше никогда не возвращалась в Индиго.

– И больше никогда не общалась с Мири? – подхватываю я.

– Нет, никогда, о чем сейчас очень сильно сожалею, – с горечью отвечает Анна. – Она писала мне. Часто писала. В Индиго отсутствовали другие средства связи с внешним миром, кроме почты. Это был единственный способ достучаться до меня. Письма Мири копились в абонентском ящике. Я их даже не забирала. Мне было страшно, Алан. Сны возвращались, когда я позволяла себе хотя бы малейшую мысль о ферме Бенсонов.

– Сейчас ты не боишься? – Протянув руку, я дотрагиваюсь пальцами до подвески, нагретой теплом женского тела.

– Боюсь, – кивает Анна, мягко и одновременно уверенно отстраняя мою руку. – Но я думаю о Мири. О том, как она стойко боролась со своими страхами. И мне становится стыдно за свою трусость.

– А я думаю о том, что ты рассказала мне не все, – заключаю я, пристально наблюдая за гостьей. Она отводит взгляд и, встав на ноги, отходит к окну.

– Как и ты, Алан, – негромко отзывается Аннабель. – Немногие люди способны на полную откровенность.

– Никто не способен, – корректирую я ее утверждение. – Люди лгут, Эни. Постоянно лгут. Друзьям, знакомым, коллегам, детям, мужьям, женам, любовникам и самим себе. Даже наше подсознание тоже часто прибегает к обману, чтобы защитить. Ложь бывает разной, иногда она спасает нас от серьезных психологических травм, заставляя мозг забыть то, что может его разрушить.

– Если хочешь узнать, что разрушило Мириам, прочитай ее письма, и ты поймешь, что это были отнюдь не ночные кошмары, – оглянувшись через плечо, холодно произносит Анна. В ее глазах явственно просматривается упрек и обвинение, которые она не считает нужным скрыть.

– Я сделаю это, но ты помнишь условие. – Не разрывая зрительного контакта, нащупываю лежащую на смятом одеяле книгу. – Она твоя, Эни. Мириам хотела, чтобы мир узнал об Индиго, и он узнал. Очередь за тобой.

– Хорошо. – Аннабель едва заметно кивает и, неторопливо приблизившись, забирает книгу из моей протянутой руки. – А сейчас я хочу уйти и очень надеюсь, что ты не заявишься утром к нам с отцом на завтрак. Я извинюсь перед ним за тебя.

– Если настаиваешь…

– Я настаиваю, Алан, – решительно затыкает меня Аннабель Одли. – Мне нужно выдохнуть и все обдумать. В одиночестве. Не звони мне, я сама тебя наберу… Когда буду готова.

– Могу я тебя кое о чем попросить? – Встав, я подхожу к девушке вплотную. Она не отступает, не пугается, а смотрит спокойно и уверенно. Опустив взгляд на ее шею, я снова прикасаюсь к символической подвеске в форме египетского креста. – Отдай мне его. На время. Я верну.

– Без проблем. – Не задавая лишних вопросов, Анна снимает кулон и кладет в мою ладонь.

Глава 10

Сутки спустя

Алан Флеминг

«Привет, Эни.

Я не писала целых три месяца.

Для меня они пролетели как одно мгновение.

Знаешь, я давно заметила: когда нам хорошо, время несется так стремительно, что мы не успеваем прочувствовать все, что оно нам дает. Когда-то я его торопила, потому что отчаянно ждала своего совершеннолетия, и каждый день, месяц, год тянулись как вечность.

Теперь все совсем иначе, и я хочу абсолютно другого. Остановить мгновение, насладиться настоящим, запечатлеть в памяти каждый миг. Мои письма тебе – один из способов сохранить счастливые мгновения, пока они не растворились в череде новых событий. Представляешь, быть счастливой – это тоже огромный труд, а еще постоянный страх. Страх, что однажды полоса везения закончится, ведь ничего вечного в этом мире нет… Стараюсь об этом не думать, гоню прочь тяжелые мысли, и пока Алан со мной – мне это удается.

Я почти не вижу ночных кошмаров и не вспоминаю о прошлом, потому что научилась вычеркивать все, что мешает радоваться новому дню. Оказывается, это совсем не сложно, когда в твоей жизни есть человек, полностью заполняющий тебя собой. В прямом и переносном смысле. Мое сердце, душа, тело, каждая мысль безусловно принадлежат Ему. Моему мужу.

Да, Эни. Это случилось. Можешь меня поздравить, я вышла замуж. Моя интуиция не подвела. Алан Флеминг – тот самый мужчина, с которым мне суждено прожить счастливую жизнь.

У нас была тихая свадьба, без роскошного платья и толпы гостей, но зато мы провели вместе полноценный медовый месяц. Алан организовал невероятное свадебное путешествие. Я даже не мечтала ни о чем подобном. Мир поистине огромен, Эни, и теперь я хочу заглянуть во все его уголки.

За месяц мы с мужем посетили шесть стран, побывали на трех океанах и целую неделю провели на необитаемом острове. Никаких других людей. Только я, он, белый песок и Тихий океан, на горизонте сливающийся с бескрайним синим небом. Нам не было скучно, Эни. Ни одной минуты. Мы питались фруктами, ходили голышом и целыми сутками занимались любовью. Я плакала, когда наш самолет садился в Нью-Йорке, а Алан смеялся и обещал, что нас ждет еще много путешествий, и я ему безоговорочно верила.

Мы вернулись к нашей городской жизни. Я к учебе, а Алан к работе. Я не успела тебе рассказать, что он наконец получил свой диплом. Днем трудится в небольшом издательстве, а по вечерам пишет книгу, закрывшись в кабинете. Уверена, что у него все получится и рукопись обязательно напечатают миллионными тиражами.

Представляешь, Эни, я жена будущего популярного писателя. Не сомневаюсь, что целеустремленность и талант Алана оценят по достоинству. Меня уже распирает от гордости за него. Он из тех, кто ничего не делает наполовину и добивается всех поставленных целей. Я хочу быть хоть немного похожей на него и учусь, каждый день учусь у мужа чему-то новому, а он учится у меня обеими ногами стоять на земле. Иногда я действую грубо, чуть ли не со скандалом, заставляя Алана откладывать свою рукопись и возвращаться ко мне, в реальность, но потом он всегда благодарит меня, всю ночь напролет, а утром мы оба, не выспавшиеся и счастливые, идем по своим делам.

Конечно, в браке случаются и не очень приятные моменты. Это тоже неотъемлемая часть любой семьи. Например, вчера мы сильно повздорили. У меня был экзамен, который я сдала на высший балл и, окрыленная, выпорхнула из университета гораздо раньше, чем обычно. Мне вдруг дико захотелось поделиться своей маленькой победой с мужем, и я поехала к нему в офис. Думала, вытащу его на обед в кафе и мы вместе порадуемся за меня, а потом он расскажет, как проходит его день и как сильно рад видеть свою обожаемую жену и гордится ее успехами. Импульсивно, самоуверенно, немного эгоистично – знаю, но после стольких лет постоянных запретов я очень часто испытываю голод… жажду эмоций, любви, нежности, страсти с толикой безумия и одержимости. Я имею право на все это и хочу заполнить пробелы. Алан Флеминг – единственный мужчина, способный дать мне все на равноценных условиях.

Однако на этот раз мой спонтанный сюрприз не удался… Алана на рабочем месте не оказалось. Девушка за соседним столом любезно сообщила, что мой муж обедает в местной забегаловке этажом ниже с младшим редактором. Не успев удивиться и расстроиться, я без какой-либо задней мысли отправилась вниз. Мой блудный муж нашелся за самым дальним столиком в компании яркой шатенки с красными губами и огромными буферами, едва помещающимися в блузку. Они мило беседовали, склонившись над планшетом. Стоит ли говорить, что эта грудастая губастая пиявка едва ли не под нос вывалила Алану свое до неприличия расстегнутое декольте и бросала на него отнюдь не деловые взгляды. Засмеявшись над какой-то фразой Алана, перезрелая стерва положила свою руку на его плечо, а он ее не скинул, а продолжил с улыбкой что-то рассказывать, и это стало последней каплей. Меня просто прорвало, Эни. Я сама от себя такого не ожидала. Сейчас мне жутко неловко, но в тот момент готова была убить обоих, но начала с нее, с этой дряни, охотящейся на чужих мужей. Вылила остатки кофе прямо в ее лопающееся декольте и заявила, что коровье вымя давно не в моде… Видела бы ты лицо этой дамочки! Алан вскочил, начал извиняться, а я тем временем, взяла стакан с водой и плеснула в размалеванную физиономию. В моде естественность, объявила я. Алан сгреб меня в охапку, буквально волоком вытащил из кафе. О, не сомневайся, он тоже получил порцию моего негодования. В лифте я устроила ему настоящий вынос мозга, продолжила в холле, потом на улице и в такси, пока мы ехали домой. Он молчал, терпел, слушал, держал мои руки, чтобы не размахивала ими в сторону его лживой физиономии, и не произнес ни одного слова. Но стоило нам пересечь порог квартиры и закрыть за собой дверь, как я поняла, насколько обманчивым и шатким было внешнее самообладание моего мужа. Он по-прежнему молчал, плотно сжимая губы, медленно наступал на меня, снимая свой чертов пиджак, но смотрел так, что хотелось раздеться, встать на колени и сделать ему лучший минет в его жизни. Ты скажешь, что я сумасшедшая, и отчасти будешь права, потому что именно это я и сделала. Только Алана мой щедрый порыв впечатлил мало. Кончив, он заставил меня встать на четвереньки, задрал юбку, содрал трусики и отлупил ладонью по заднице так, что я визжала от боли и возбуждения. Я умоляла его прекратить и просила дать мне больше, и он давал… Несколько часов мы кувыркались по полу, набрасывались друг на друга, сплетаясь в самых немыслимых позах. Я не могла насытиться, он тоже. Это было чистое помешательство, отсутствие границ и каких-либо правил. С Аланом можно позволить себе все, любые фантазии, даже самые грязные и постыдные – он воплощал каждую и заставлял желать большего.

Невозможно описать словами, насколько глубоко я увязла в нем. А он во мне. Мы стали чем-то большим, чем муж и жена, мы слились в одно целостное существо, поглотив друг друга, и не представляли, как жили до нашей встречи. Именно в тот день, точнее уже ближе к ночи, в очередной раз распятая под его телом, я поняла, насколько глупа моя ревность. Никто другой не даст нам и мизерной части всепоглощающего блаженства и безумной эйфории, получаемых нами сейчас.

Это невероятное ощущение, Эни. Лучшее, что я испытывала в жизни, и от души желаю тебе познать такое же сильное чувство. Самое главное – доверься себе, не закрывай сердце, не бойся быть отвергнутой, непонятой, неуклюжей, несексуальной, недостойной. Вся эта чушь только у нас в голове, последствия пережитого опыта. Мы рождены, чтобы любить и быть счастливыми. Этот мир создан для нас, и мы обязаны принимать все его дары. Нам часто мешают шоры на глазах, но стоит избавиться от них, реальность меняется, расцветает новыми красками. Ты обязательно увидишь весь радужный спектр цветов, когда встретишь Его. Только учти, что он вовсе не обязан быть идеальным, соответствовать твоим ожиданиям и нарисованным в голове образам. Ты узнаешь его сразу, но только если будешь готова.

Может быть, я зря сотрясаю воздух и ты тоже уже обрела свое счастье, но если нет, то, возможно, мои слова однажды помогут тебе не ошибиться, не пройти мимо.

А не исключено, что мне просто повезло и я несу полный бред. Кто знает? Каждый случай индивидуален. Нет какого-то единого рецепта счастья, подходящего для всех без исключения. Но за то время, что мы с тобой провели вместе, я многое успела понять. О тебе, обо мне, о нас. Мы похожи не только внешне, нас объединяет куда большее, чем кровное родство.

Ты знаешь, о чем я говорю, Эни. Боль и страдания способны разрушить самые крепкие узы или же скрепить их, сделать нерушимыми. Я верю, что второй вариант – про нас. А еще я верю, что, несмотря ни на что, ты читаешь мои письма и когда-нибудь найдешь в себе силы ответить мне. Я буду ждать столько, сколько понадобится. Помимо мужа, ты – мой единственный близкий человек, Эни. Не устану повторять – я очень сожалею и безумно скучаю по тебе.

С любовью, Мириам Флеминг».

Сложив прочитанное вслух письмо, я убираю его в конверт, который кладу рядом с собой на скамью. Опустив на глаза темные очки, запрокидываю голову вверх и задумчиво смотрю в ясное безоблачное небо. Сегодня снова солнечно, по-весеннему тепло и непривычно тихо. Только ветер шуршит опавшей золотой листовой и изредка кричат птицы, покидая свои насиженные места и собираясь в стаи.

– Тебя, как отца, наверняка коробит от того, что я зачитываю тебе интимные откровения дочери, – обращаюсь к неподвижной фигуре в инвалидном кресле, развернутом в сторону пруда. – Но ведь суть совсем не в них, – добавляю, слеповато щурясь. На старика не смотрю. Одутловатое и порядком изношенное лицо Бенсона – зрелище малоприятное, и сегодня мне меньше всего хочется искать ответы на свои вопросы в его неподвижных перекошенных чертах. – И даже не в том, что Мириам не посчитала нужным внести отца в список близких людей.

Сунув в рот фильтр, неспешно подношу к губам зажигалку, выпускаю на волю огонь, медленно затягиваюсь и так же лениво выпускаю дым рваными колечками.

Торопиться мне совершенно некуда. Бенсон тоже вряд ли куда-то спешит, а симпатичная медсестра Мегги, заполучив, наконец, стопку моих книг с автографами, еще не скоро появится, чтобы забрать подопечного и отвезти в палату. Девушку нетрудно понять. Работать с такими тяжелыми пациентами, как Камерон, – задача не из легких. Каждый мой визит в эту богадельню – для нее праздник и возможность немного отдохнуть от удручающей компании Бенсона.

– И даже не в том, что ты так легко вычеркнул Мириам из своей жизни и никогда не пытался наладить с ней контакт, хотя это всегда вызывало у меня массу вопросов, от которых она почти всегда виртуозно уходила, – продолжаю я диалог с молчаливым слушателем. – Почти, – делаю особое ударение на произнесенное слово. – Кое-что мне все-таки удавалось из нее вытянуть. Незначительные детали, голые факты, общая информация, малополезная по своему содержанию. Заметь, что даже в письмах, адресованных Аннабель Одли, моя жена совсем мало говорит о тебе, и ни одного слова о матери и младшем брате Кевине, о своем детстве на ферме. Это странно, не находишь? Десятки писем, и… ничего. Создается впечатление, что, помимо меня и тоски по Эни, у моей жены не было других интересов, радостей, переживаний и воспоминаний, но ведь это не так.

Бросив затушенную сигарету в урну, я встаю со скамьи и обхожу кресло Бенсона, остановившись напротив.

– Я знаю одну из вероятных причин, – размышляю вслух, глядя в посеревшее лицо старика.

Глаза Камерона – единственное свидетельство того, что внутри немощного тела еще теплится жизнь. Его мозг не умер, хотя он сам предпочел бы полное забвение. Ждать конца своих мучений, не имея возможности приблизить финал, – это ли не самое ужасное, что может случиться с человеком. Дряблое парализованное тело Бенсона давно превратилось в пожизненную клетку для его сознания. Иногда я с содроганием думаю, что мог оказаться на его месте. Действительно мог.

– Мириам пугала смерть, – сунув руки в карманы брюк, говорю я. – Она была жутко суеверной, никогда не посещала кладбища и не произносила вслух имена умерших. Я этого не понимал. Пытался и даже смог принять то, что всегда ездил один на могилы своих родителей, но в глубине души я считал ее страхи надуманными, эгоистичными, а потом и жестокими. По отношению к нам обоим и… – Мне приходится прерваться, чтобы прочистить горло. По грудной клетке расползается знакомая свинцовая тяжесть. – И к Тиму. Особенно к Тиму. Ты же знаешь, кем был Тим?

Лицо старика багровеет. Иногда слова вовсе не обязательны. Нависшие веки Бенсона дергаются, и на какой-то миг мне начинает казаться, что я вижу в его взгляде мученическую агонию, но это всего лишь обман зрения. Непроизвольный нервный тик.

Я подхожу к старику вплотную, неотрывно всматриваясь в ярко-синие глаза. Штанины моих брюк соприкасаются с коленями Бенсона, заботливо накрытыми шерстяным пледом. Персонал приюта хорошо печется о своих постояльцах, иначе их услуги не стоили бы мне так дорого.

– Я кое-что принес тебе, Кэм, – доверительно сообщаю я, склоняясь над ссутулившимся Бенсоном.

Наши лица оказываются на одном уровне, в глубине поразительно ярких глаз проскальзывает страх. На этот раз я уверен, что мне не привиделось. Камерона Бенсона пугают мои визиты, пугаю я и наши кажущиеся со стороны бессмысленными односторонние разговоры.

– Узнаешь? – Вытащив из кармана одолженную у Эни подвеску, раскачиваю тонкую шнуровку перед лицом старика. – Твой подарок для Аннабель. – Растянув губы в улыбке, неторопливым движением стаскиваю с морщинистой шеи намотанный шарф. – Точно такой же, как остальные, – удовлетворенно киваю я, глядя на идентичные кресты с синими камнями, поблескивающие в вырезе больничного халата.

Выпуклая, обтянутая дряблой кожей грудная клетка Бенсона нервно и резко вздымается, когда, ловко расстегнув замок, я набрасываю на его шею шнуровку. – Я пообещал Аннабель вернуть его, но она не расстроится, если не получит свой подарок обратно. Тебе он нужнее. Правда, Кэм? Теперь вся коллекция в сборе.

Защелкнув карабин, я возвращаю на место шарф, завязывая чуть туже, чем было до этого. Старик начинает хрипеть, белки глаз наливаются кровью.

– Не стоит благодарить меня, Бенсон. – Похлопав старика по плечу, непринужденно улыбаюсь. – Это несправедливо, что они предпочли забыть о твоем существовании, бросили умирать в одиночестве, не оценив все, что ты для них сделал. Но я никуда не исчезну, Кэм. Клянусь, я буду рядом до самого конца и позабочусь о том, чтобы ты помнил о каждой.