Текст книги "История, которой могло и не быть. Для детей и не только"

История, которой могло и не быть
Для детей и не только
Алекс Дауберт

Иллюстратор Елизавета Юрьевна Паршикова

© Алекс Дауберт, 2017

© Елизавета Юрьевна Паршикова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-3773-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«ИСТОРИЯ, КОТОРОЙ МОГЛО И НЕ БЫТЬ»

Поздняя осень, пятница. Холодно и промозгло. Добрый хозяин собаку не выгонит в такую непогоду. В доме №13 по Старосоветской улице славного города Понаплюховска один за другим гасли огни.

Некогда гордо высящийся над городом девятью этажами, сегодня дом был слегка скособочен, трещины, и неровности в стенах говорили о непростых временах и взывали о помощи… Ремонт был необходим, но средств в бюджете, как всегда, на всех не хватало.

Злые языки утверждали, что тринадцатый дом держится лишь чудом, и многие при этом многозначительно понижали голос, поминая чертову цифирь. И в чем-то они были правы. Но не в том, о чем подумали вы, дорогой наш читатель. Нет.

Просто очень часто, в шахте лифта, раздавалась ария демона, выводимая мягким баритоном:

– Я тооот, чей взор надежду гууубииит…

Ходили слухи, что где-то там репетирует душа певца, убитого собственной женой, не переносившей шума. Многие пытались проверить – так ли это. Но никакого материального присутствия певца и его души замечено не было.

А в маленькой угловой квартирке на пятом этаже чуднОго дома, сегодня горели свечи. Свет в доме, конечно же, был, но его так часто в последнее время отключали, что жильцы поневоле завели себе примуса и свечи, в зависимости от предпочтений и своих представлений о «старой» жизни, до появления лампочки Ильича. И не просто завели на случай крайней необходимости, а стали пользоваться ими по вечерам, разок другой в неделю, отдыхая от повсеместных ламп. А в этой квартире любили свечи.

Массивный подсвечник на пять свечей гордо возвышался на столе у кухонного окна, и поддуваемые всепроникающим сквознячком огоньки на их гордо вознесенных вершинах, подергивались в разные стороны, порождая на стенах причудливые тени. У окошка восседал глава семейства Иван Савельич и любовался погодой за окном. Странное дело – он любил дождь, а особенно – струящиеся дорожки на стеклах, меняющие мир до неузнаваемости. Вода бежала по стеклу и, все становилось таким же текучим, совершенно незнакомым. Можно было прищуриться и представить, что живешь совсем не здесь, а в волшебной стране.

Хотя, если бы он так же мечтательно и с верой в чудеса приглядывался к темным углам своей кухни в этот момент, то смог бы, наверное, заметить, как старательно игра теней избегает маленький закуток у самого верхнего угла. Рядом с шахтой мусоропровода. Но, взгляд его был устремлен в расплывчатое заоконье.

А в закутке в этот момент шла молчаливая борьба. Никто ни с кем не дрался, что вы. Местный домовенок Евгешка боролся с непослушной потолочной плиткой, надумавшей вдруг отвалиться вниз именно сейчас. В такой момент! Когда хозяин настолько погружен в добрейшее состояние души. Нет, такого безобразия Евгешка допустить просто не мог, ведь он был домовым. Тем, кто следит за состоянием дома и его обитателей. Конечно же – при хорошем хозяине и таком же семействе.

– И сле-хо-зы, сле-хо-зы перрррвые твои, – приглушенно донеслось откуда-то из-за стены

Евгешка вздрогнул и выронил плитку. Она ударилась об пол в безмятежной тишине комнаты и раскололась. Домовенок в ужасе закрыл глаза. Над его ухом кто-то насмешливо произнес:

– Трах! Бах! – и исчез. Только занавески затрепетали, да Иван Савельич – поежился, словно от холода, неохотно покинул свой пункт наблюдения и отправился искать источник шума.

– Бяшка проклятущий, бяшка-барабашка… – шепотом выругался Евгешка. Несносный Дух, живущий в доме №13, вечно его пугал. Вроде бы – свой, но ужасно своенравный тип, любящий пугать и пакостить всем вокруг. Хотя, быть может, он просто невзлюбил за что-то Евгешку и доставал только его.

– Чего ж я тебе такого сделал-то? – пробормотал домовенок, вспоминая события последнего времени. Ничего, что могло бы пролить свет на такое к нему отношение буйного Духа, он так сразу припомнить и не мог. – Надо будет соседей поспрошать, как у них дела с этим хулиганом обстоят.

Приняв мудрое решение, он немножко успокоился, и теперь его занимала неожиданно образовавшаяся проблема. На потолке зияла дырка от упавшей плитки, что было вопиющим непорядком для рачительного домового. А хозяин квартиры тем временем отправился куда-то совсем за пределы кухни.

– Да куда же ты? Вот же она, вооот! Ну, мечтатель, ну замечтаааался – погрозил Евгешка пальчиком хозяину и стал сноровисто спускаться вниз. Нужно было срочно обратить внимание Иван Савельича на правильное место.

Полтергейст Шаляпин на самом деле вовсе не был полтергейстом, а был обычным привидением. Когда то давно обитал он в старом деревенском доме на окраине города. При жизни Шаляпин носил другую фамилию, которая была известна в узких театральных кругах. Он обладал прекрасным голосом, который называется баритональный бас. Это не совсем бас, но еще и не баритон. Благодаря такому удачному стечению обстоятельств наш герой получал в театре как басовые, так и баритональные арии. Он очень гордился своими способностями и возможностью работать сразу за двоих.

Судьба была к нему благосклонна, он уверенно поднимался к славе, но… Однажды глупый горшок с фикусом спланировал не на ту голову. Это случилось в Италии на гастролях в тот самый момент, когда он шел навстречу известности, на свой первый концерт в Риме. Черномазая старуха в этот момент решила полить фикус, потеряла равновесие и столкнула горшок с балкона.

Расставшись с телом, призрак оперного певца немного погулял по Европе, но потом затосковал по родине и вернулся в деревню, в дом своих родителей. В то время в нем уже проживали чужие люди. Вечерами, слушая его пение в дымоходе, хозяйка задумчиво подпирала подбородок ладонью и восхищенно говорила:

– Ишь, выводит. Ну, чисто Шаляпин!

Так наш призрак стал Шаляпиным. А потом сменил и пошлое название «призрак» на более благозвучное «полтергейст».

В девятиэтажку он прибыл в старинном сундуке тети Глаши. Той самой, которая подарила ему замечательную фамилию Шаляпин.

Шаляпин любил появляться в самых неожиданных местах – то в подвале, то в лифтовой шахте, а чаще всего – на чердаке. Именно спор о чердачном пространстве стал камнем преткновения между Шаляпиным и Танго. Танго и Кеш, в простонародье – Котейко и Мурлыська, были самыми крутыми обитателями этого странного дома. Они попали сюда не так давно, с вещами банкирской подружки Маруси и банкирского – же телохранителя Витька. Банкир, щедрой души человек, в благодарность за те услуги, которые оказывали ему Витек и Маруся, купил для них жилье – весь девятый этаж дома №13, по Старосоветской улице. После перепланировки на этаже, вместо четырех, стало всего две квартиры – трехкомнатная у Маруси и двухкомнатная у Витька. Молодые люди до той поры мало знали друг – друга, но став соседями, познакомились поближе. А с ними заодно познакомились между собой Мурлыська и Котейко. Это были, в сущности, обычные домовые, пока не попали на девятый этаж упомянутого дома. Подружка банкира, мечтавшая о карьере киноартистки, готова была все свое свободное от банкира и парикмахерских салонов время, смотреть в огромный плазменный экран, на котором проносились кадры красивой жизни. Частенько, спрятавшись за мягким диваном, вместе с хозяйкой смотрел фильмы и Котейко. Добрый по своей сути домовой, посмотрев в первый раз детектив «Танго и Кеш», сразу влюбился в главного героя и с тех пор представлялся новым знакомым этим странным именем – Танго. Поскольку Мурлыська для него стала самой близкой подружкой, он нежно называл ее Кеш. Мурлыське это нравилось, и со временем все обитатели дома стали звать их Танго и Кеш.

Полуодетая Вероника Феоктистовна, дама среднего постбальзаковского возраста, сидела перед зеркалом и старательно дорисовывала правый глаз. Вот-вот должен был прийти Николай Иванович, от которого Вероника Феоктистовна со дня на день ждала предложения руки и сердца. Солидный, почти непьющий сантехник уже второй месяц безраздельно владел душой и пышным телом влюблённой дамы. Грудь Вероники Феоктистовны, утянутая чёрной «грацией», трепетно вздымалась, предвкушая страстные шалости, на которые был щедр обожаемый сантехник.

Домовая Алевтина сидела на кушетке рядом с кошкой голубых кровей и такой же масти, по имени Матильда и скептически рассматривала даму, считающую себя хозяйкой этой квартиры. Вероника Феоктистовна встала и прошлась по спальне, томно покачивая бёдрами. Алевтина переглянулась с кошкой, и обе фыркнули: о душе пора подумать, а старая перечница под венец собралась! Уж прикрыла бы понадёжнее свои конопатые руины…

Раздался звонок в дверь, и Вероника Феоктистовна, накинув пеньюар цвета чайной розы, поспешила в прихожую. Оттуда донёсся звук по-голливудски смачного поцелуя, а затем гость дребезжащим тенором исполнил припев единственной известной ему песни: «И каждую пятницу, лишь солнце закатится, кого-то жуют под бананом…»

– Музыкальный в доме народ собрался, – хихикнула Алевтина, толкнув кошку локтем. – А, Моть?

Та лениво зевнула и прищурила янтарные глаза. Людей она презирала, считая их существами низшего сорта. Пусть будут благодарны, что им дозволено ухаживать за венцами творения.

– Пойдёшь сегодня, Аль? – спросила она домовую.

– Да надо бы, а то давно не собирались. Постучат по батарее, и пойду потихоньку. Верхние ребята обещали сигнал дать. А то, пока с первого этажа доберёшься…

Не зная о разворачивающихся на первом этаже томных страстях, Евгешка в это время придумывал, как ему побыстрее возвернуть хозяина на кухню, чтобы он увидел, наконец, нарушительницу спокойствия. И порядка. Непорядок Евгешка страсть как не любил.

Ведь порядок в доме был главной заботой домового. Любого. Правда, многие еще любили и пошалить невзначай, мягко и незаметно внося каплю волшебного разнообразия в спокойную «обычную» жизнь хозяев, да и свою тоже. Это были и несуществующие мышки, шуршащие под половицами, и неугомонные сверчки за окном. Некоторые даже приглашали на посиделки веселых огоньков Эльма, и те шалили в квартирах, помигивая за спинами хозяев, неслышно смеясь над их недоумением.

И тут Евгешка вспомнил, что совсем скоро время посиделок, когда все невидимые жители квартир собирались на чердаке и вели обсуждение накопившихся проблем, а то и просто – попить чайку. Обычно сигнал подавали сверху, но ситуация требовала срочного разрешения. И Евгешка запрыгнул на батарею и начал выплясывать на ней чечетку. Стукоток его каблуков понесся по квартире, отдаваясь заодно и в трубах. Это и был сигнал.

– Да что там еще такое?! – раздалось из зала бурчание Иван Савельича, так и не нашедшего причину шума, отвлекшего его от созерцания дождя и немало раздраженный этой несуразностью. Шарканье стоптанных тапок потихоньку приближалось к кухне, и Евгешка вздохнул облегченно – от входа не заметить беглянку с потолка было просто невозможно.

А по трубам как раз пробежал стук и шорох от ответов соседей – «Мы идем».

В старом доме, как почти в каждом уважающем себя строении, был подвал. Вот в подвале то, предприимчивый председатель жилконторы поселил гастарбайтеров. Кризис. Работы не в проворот, а платить нечем, да и приезжие меньшую зарплату запрашивают. Все лучшей доли ищут. Работников этих мало кто видел. Уходили рано, приходили поздно. Шума от них не было, участковый не беспокоил. В общем – никому не мешали, интереса не вызывали, а значит, и писать о них много не будем. Но, вот, вместе с гастарбайтерами в подвал попали какие-то непонятные существа. Между собой они переговаривались звуками, которые людское ухо воспринимали, как свист или что-то похожее на чириканье. «Ичь! Ичь!» Местные домовые прозвали незнакомцев Иччи, знакомиться с ними не спешили, лишь с осторожностью наблюдали, как стали по двору, да в подъезде иччи шнырять. Странные они, лопочут по-своему, пахнут непривычно и чего от них ждать – непонятно.

Первым с иччи встретился кот Папуас из 14 квартиры, временно проживающий в подвале. Его хозяин, штурман дальнего плавания Павел Елохин, ушел в очередной рейс, а кот был не в курсе и накануне отъезда ушел в самоволку, к кошке с соседней улицы. Хозяин его не нашел и, поминая всех подряд, уехал на полгода. Ему еще предстояло объясняться с командой и капитаном из-за этого висельника. Кота, т.е. котенка, подарили капитану в австралийском порту по случаю.., но это неважно. А между рейсами Папуас жил у штурмана, кот не возражал. Главное, Папуас был членом команды, талисманом корабля, все, ну, почти, его предки служили на судах Британского Королевского Флота. Это был черный кот морских кровей. Образованный. В Индии, Таиланде и Африке кошачью магию изучал. А в Египте вообще уверовал в свое божественное происхождение.

Вот с этим-то кошачьим «Мерлином» иччи и познакомились. Существа, в принципе, мирные. Хозяев охраняют, об уюте заботятся, память о родных местах поддерживают. Обереги они домашние – любимый коврик, кружка, кошелек или какая-то другая вещица. Как в вещи душа проявилась, так, значит, иччи завелись. Но в них не все народы верят, некоторые про иччи вообще не знают, ну, и боятся, конечно, незнакомцев.

– Мы иддеееем, идеем – донесся из зала скрипучий крик Йягупопа Третьего. Уже немолодой попугай, купленный некогда на птичьем рынке, закатив глаза, вторил стуку, несущемуся по трубам. Но, кричал, что называется, на чистом русском. На него находило порой – теряя чувство реальности, начинал вещать о мире, таящимся за пределами обычного.

Евгешка вздохнул обреченно: «Ну, дурак и дурак, вот что ему сделать, перья повыдергивать что – ли? Вот кошаки всегда знают, где что можно, а что нет. Но эта зараза…».

– Кто идет, Йягги? – спросил Иван Савельич заинтересованно, и шарканье тапок прекратилось. Он уже не раз замечал некую странность в выкриках своего стареющего гиганта мысли, порой выдающего нечто загадочное, но осмысленное.

– Онни, онии… Идууут. Идддууут… – попугай разошелся не на шутку и раскачивал клетку, стоящую на фортепьяно, переваливаясь в ней с лапы на лапу, словно танцуя. – Идддуут!

– Да кто идет-то, образина ты моя, ненаглядная? – рассмеялся хозяин дома, и, не услышав вразумительного ответа, махнул рукой и отправился на кухню.

Услышав, что тапки снова шаркают в направлении кухни, Евгешка расслабился, но твердо решил дать возмутителю спокойствия грандиозную взбучку. Хотя, его большого клюва Евгешка все-таки побаивался, пусть и знал твердо, что Йягошшка не кусается. Быстренько спустившись на пол, домовёнок деловито подвинул плитку, чтобы она не ускользнула от внимания рассеянного хозяина. Оценив получившуюся картину, он цокнул язычком, восхищаясь сам собой, и решил, что можно отправляться на посиделки.

Вопросов, требующих решения – накопилось множество. Взять хотя бы этих иччей – вот как быть с ними? И Дух. Евгешка поморщился, вспомнив дебошира…

Кот сначала пугался и самого подвала и незнакомых предметов, которые появились в подвале, но скоро осмелел. Понял, людей днем дома не бывает, можно без опаски провести ревизию. Серый рулон кошмы оказался идеальным местом для массажа когтей. Когти мягко и с усилием вонзались в войлок, а волокна приятно почесывали и чистили кончики кошачьих пальцев. Кошма при этом приобретала ворсистую поверхность и нарушался обережный рисунок, иччи из кошмы сначала тихо повизгивал, а вскоре запаниковал – дырки в ковре, непорядок. А Папуасу эти защитники домашнего обихода были не соперники. Он антеннами биополе проверит, фыркнет, хвостом шевельнет и…

Иччи – то бедные просто не знают даже, как с кошками справляться. Их в юртах не держат, собаки рядом бывали, за порогом, а кошки – не кочевники. Как бороться с этой черной бестией? У кого совета спросить? Вроде жизнь вокруг идет, голоса слышатся, стуки, пение, но и похожие на Папуаса звери мелькают, не ошибиться бы..

Стук по трубам разбудил задремавшую Кеш. Она уютно устроилась в клубах пыли под радиатором, идти куда-то было страшно лень. Но спор за пространство под крышей – это было принципиально. С некоторых пор полтергейст Шаляпин решил, что ему открыты все помещения этого странного дома. Не могла Кеш согласиться с такой постановкой вопроса. Не могла, и всё тут! Крыша и чердак должны принадлежать только ей! Ну, или еще Танго… Она приоткрыла один глаз и, лениво повернув свою точеную головку, посмотрела на Танго. Красавец домовой сидел перед большим напольным зеркалом и сосредоточенно высматривал в нем что-то. «Нашел что – нибудь?» – насмешливо пропела Кеш. Она давно заметила за своим дружком эту странную особенность – нравилось ему любоваться собой в зеркалах. Не мог он пропустить даже осколка, отражающего его в своей поверхности. А тут – целое зеркало! Танго перевел взгляд своих «тигриных» глаз на подружку и недовольно фыркнул: «Ф-Ф-Ф! Тебе какое дело? Собирайся, лучше. Уже идти пора. Опять опоздаем…» Прислушавшись, он нервно повел одним ухом – отчетливо были слышны скрипы и шорохи, подтвердившие, что обитатели дома собираются в назначенном месте. Пора и им…

«Пора, то – пора… Но идти мне совсем не в чем!..» Кеш лениво потянулась, поскребла лапкой за ухом. «Вот в прошлый раз, помнишь, приперлись в одинаковых прикидах две новенькие, с третьего этажа. Смех! Я не могу идти в том, в чем меня уже видели другие, вот, если бы ты…» Договорить она не успела, потому что Танго резко прыгнул в ее сторону и только радиатор, под который она успела глубже вжаться, спас Кеш от затрещины. «Слушай! Ты переходишь все границы! Мое терпение не резиновое…»

Танго навис над подругой, щуря свои и без того, узкие глаза. Огоньки, пылавшие в этих тигриных щелочках, не обещали для Кеш ничего хорошего. Танго, конечно, смирный, если его не выводить, но сейчас он был на грани.

– А я что? Я – ничего, пойду, посмотрю, может, что и найду…

Как всякая особь женского пола, Кеш знала, когда надо уступить. Так же хорошо она знала, что уступив ему сейчас, она непременно получит сатисфакцию в чем-то другом. «Какое красивое слово – са-тис-фак-ци-я…» – думала Кеш. Она не знала его значения, просто использовала при любом удобном случае, перекатывая его на языке, как виноградину, прежде, чем раскусить и насладиться свежим соком. Неспешной походкой, дабы сохранить «лицо», подружка Танго направилась на свою половину – в квартиру хозяина, Витька, где были сложены все ее запасы, в том числе – и наряды. «Дама имеет право опоздать» – подумала Кеш, мстительно улыбаясь…

Что-что, а мстить Мурлыська умела. Умела и любила. Делала она это искренне, со вкусом, от всей души и совершенно не понимала, почему это не нравится тем, на кого ее месть была обращена? Вот сегодня, к примеру, Котейко перешел все дозволенные ему границы. Что вздумал? Поднять на неё, Мурлыську, лапу? Да кто он такой? Домовой какой-то задрипанный. Всех и прикрас то, что живет в доме у банкирской подружки. Но это только теперь он так крут, когда его хозяйка стала представлять интерес для банкира. А прежде? Кем она была прежде? Деревенской девчонкой, снимавшей угол у подслеповатой старухи, взявшей ее в дом из жалости, да чтобы избежать пересудов своей родни. И так косились деревенские – было время, когда молодая девчонка из деревни сбежала на БАМ, да не попала на всесоюзную стройку, вот в городе то и осела. Тогда она не была подслеповатой и старой. Ох, позажигала, погуляла в молодые годы! Прознали про ее городскую жизнь земляки, да стали к ней своих дочерей да сыночков присылать, помощи просили. А всем то и не поможешь! И отказать – станут зазнайкой считать. Вот и решила студентку к себе пустить на постой. Не думала, что та ночами пропадать станет, да женихов богатых искать, вместо того, чтобы знания получать.

Мурлыська вспомнила, как при первом знакомстве Котейко стеснялся ее, не знал, куда деть свои неуклюжие лапы, как стыдливо рассказал, что достался своей нынешней хозяйке по наследству. Отошла ей после смерти старушки квартирка ее, однокомнатная, а с квартиркой той и Котейко. Так и остался он следить за порядком у новой хозяйки. Ленива она была, да неряшлива, потому и работы у Котейко было немало. Пыль смести, припасы убрать, мышей прогнать – да мало – ли в доме работы для рачительного хозяина? Чего, только, стоила борьба с ненавистным пылесосом? Ну, никак не давался ему этот агрегат! Так и норовил в неурочный час включиться…

Мурлыська с усмешкой вспомнила, как однажды Котейко, пытаясь что-то достать из трубы пылесоса, случайно задел тумблер и включил аппарат. Что тут произошло! Пылесос загудел, с визгом втянул в трубу морду Котейко, пытавшегося в этот момент заглянуть в раструб… Было и смешно и жаль Котейко. Он беспомощно размахивал лапками, стараясь вытянуть мордочку из трубы, но пылесос во всю свою мощь втягивал домового внутрь. Если б не Мурлыська, подоспевшая на помощь и выключившая агрегат, плохо пришлось бы ее дружку.

И, вот теперь, в такой день, когда на карту поставлен судьбоносный вопрос – кто будет владеть чердаком – в такой решающий день, он, Котейко, посмел поднять на неё лапу!

«Крут, говоришь, стал? Посмотрим, кто кого? Пусть не сегодня, но я все равно тебя отомщу» – с такими мыслями Мурлыська – Кеш подошла к гардеробу.

Евгешка еще раз осмотрелся-огляделся и отправился в путь дорогу…

Правда, для начала надо было решить – каким путем идти наверх, все-таки до чердака было не так уж и мало, особенно в пересчете на Евгешкины невеликанские шажочки. Пыхтеть, поднимаясь по стенке, подобно паукам, или альбинистам, ой, нет – альпентистам… в общем – скалолазам, виденным в телевизоре, ему не хотелось тоже. Хотя он и находился в прекрасной форме, занимаясь поддержкой ее каждое утро, гоняя шустрых тараканов в ближайшей теплотрассе.

Это было забавно, бежать наперегонки с этими завзятыми многоногими скакунами. Люди их не любили, да и было за что, но Евгешка сам был не пойми кто, и потому видел в тараканах лишь партнеров по пробежкам. В теплотрассе – да, а в дом пускать таких соседей он не собирался, в случае чего и не догонишь, это он теперь знал точно.

Евгешка вздохнул, а потом улыбнулся – ну, конечно – же, можно отправиться экспрессом, пакет как раз есть, припасенный давным-давно. Стараясь не шуршать, он вытащил пакет из своей тайной заначки и отправился к трубе мусоропровода.

Мусоропровод был отключен давно, людям было лень чистить сборник внизу, да и труба накапливала на своих стенках немало всякой разной дряни. Тайное население дома долго обходило стороной гадкую кишку, пока в один прекрасный день кому-то не пришла в голову счастливая мысль сделать из трубы нечто полезное. Собравшись вместе и загнав на работы все местное поголовье мышей и прочей живности, они привели трубу в идеальное состояние, а снизу закрепили двери парой дедовских заговоров, чтобы никто не мог их открыть снаружи, ни одна дурная голова. И в результате получилась труба с постоянной тягой воздушного потока, который несся вверх подобно скоростному поезду. Этап испытаний запомнился всем и надолго – оцарапанные носы, отбитые зады, и море смеха.

Евгешка выглянул в трубу мусоропровода и огляделся: вроде бы никто не взлетал и не падал. Выкрикнув предупреждение и дождавшись, когда оно докатится до верха, он крепко вцепился в ручки пакета и сиганул в трубу. Мягкий напор воздуха тут же наполнил пакет, и Евгешка полетел вверх, на чердак. И, как всегда – не удержался от счастливого крика.

«О, уже кто-то орет! Интересно, кто прибудет первым?» – мысли кружили в голове сами по себе, а глаза цепко перебирали наряды. Кеш собиралась на «сходку»…«Комбез надеть? Я в нем в прошлый раз ходила… Накидочку меховую? Жарковато будет, хотя и по погоде. Хоспадииии, совсем нечего надеть! В чем ходить? И Танго давно не баловал подарками, шельмец! Найду себе другого дружка, вот тогда вспомнит, да пожалеет, что совсем обо мне не думал.» Маленькие лапки хватали одну одежонку за другой, быстро поднимали на уровень плеч, чтобы хозяйке удобнее было разглядывать себя в углу большого напольного зеркала, укрепленного в просторном зале, где в свободное от охраны банкира время, Витек занимался спортом.

«Спортсмен! Как-же! А то я не знаю, что у него в баре бутылочка „Кьянти“ на всякий случай припрятана. И ром стоит, начатый. Вку-у-у-сный ром, крепкий, но сла-а-а-адкий…» Мурлыська облизнула острым язычком разом пересохшие губы, вспоминая, как совсем недавно, буквально давеча, они с Танго пригубили хозяйский ром, так, просто, попробовали – не пропал – ли, не выдохся?.. А, что? Порядок должен быть во всем. Вот и Танго так считает: сначала надо попробовать ром, потом решить – оставить или выбросить. «Оставили, конечно, куда – ж выбрасывать? Хороший такой ром… Вот, черт! Что же, он так орет? Наверняка, это с пятого этажа жилец. Только он такой заполошный. Постоянно кричит, катаясь в мусоропроводе. Деревенщина! А, все – таки, в прошлый раз он с интересом на меня смотрел. Может, поиграть с ним? И Танго заодно, приревновать заставить? Конечно, Танго красавчик, не сравнить с этим, как его там? Евгешка, кажется, тьфу, что за имя? То ли дело у меня – Кеш… Или – Танго… Нет, определенно, надо Танго проучить! Решено. С этого дня буду звать его только Котейко, чтобы позлить. И еще – стану уделять внимание Ен… Нет, не Ен, а..? Ой, да, Евгешке, совсем забыла!»

С мстительной ухмылкой Кеш застегнула «молнию» на куртке и взглянула в зеркало. В нем она увидела отражение непокорной огненно-рыжей гривы, едва сдерживаемой фиолетовой банданой, и умело подведенные раскосые рысьи глаза, дерзко сияющие от принятого решения. Сиреневая помада оттеняла цвет банданы, а черные кожаные брючки и клепаная куртка-косуха, успешно довершали весь образ. «Ну, мой драгоценный, Танго? Посмеешь ли ты теперь поднять на меня не то, что лапу, а, даже, голос?» Крутанувшись перед зеркалом, довольная своим видом Мурлыська, не спеша отправилась в соседнюю квартиру, где ее в нетерпении ожидал Танго.

А в это время на высоте километра над домом номер тринадцать по Старосоветской улице плыл черный дух. Он уже наметил себе цель и знал, что произойдет в скором времени.

Этот дом стал слишком стар. Даже не стар… Что такое старость? Это благородные седины, мудрость, накопленная годами, сила, выдержанная временем. Нет, дом был не стар… Он был дряхл! А дряхлость – это совсем другое! Это ветхость, гниль, маразм, разложение!

Черный дух распахнул пошире черные крылья и взмыл в потоках воздуха, разглядывая цель получше. Да. Он не ошибся. Старая, скособоченная девятиэтажка, косо утыканная антеннами, с облезшей краской на фасаде – она внушала ему отвращение. Это была его цель, предназначение, вселенская миссия, если угодно – уничтожать отжившее, отбрасывать ненужное. Дом надо уничтожить! Дух подточит фундамент, оборвет проводку, уничтожит водопровод, перекроет газ – мало ли способов у служителя энтропии? Главное, чтобы итог был один.

Он радостно заворчал, принял вид летучей мыши, оскалив мелкие, острые и не очень ровные зубы, прижал короткие остроконечные ушки к голове, и камнем рухнул вниз, целясь в слуховое окно на крыше.

Шаляпин загорал на крыше в свете звезд. Он первым узрел маленький метеор, который с чавканьем влепился в слуховое окно, но, не сумев его разбить, плюхнулся рядом с интеллигентным полтергейстом.

– Ты кто такой? – Без всякого интереса спросил Шаляпин, слегка отодвинувшись. – Из четырнадцатого, что ли?

– Я – чооорный дух!!! – Заунывно привычно взвыл Черный. – Разрушитель всего отжившегооооо!!!!

– Такой маленький, – удивился полтергейст, – а туда же. Разрушать ему все понадобилось… Не живется же…

– Я, стррашен в гневе!! – вещал незнакомец. – Ваш дом – это презренная куча мусора.

– Угу, – согласился Шаляпин, и приоткрыл окно. – Вам туда. Внутрь. Уж и не знаю, как вас там встретят. Но, раз надо, значит надо.

И Черный всосался в слуховое окно, даже не поблагодарив.

Шаляпин укоризненно покачал головой и пропел:

– Какой я мельник? Я ворон здешний.

А потом, довольный собой, вновь улегся пузом кверху, чутко вслушиваясь в привычные звуки спящего дома №13.

Черный дух, всосавшись в слуховое окно на чердак, огляделся. Никого. СкуШШШно… Пусто… Откуда то сбоку тянуло сквозняком. Приглядевшись, Черный заметил слегка сдвинутую металлическую крышку, накрытую какой-то ветошью и прикрывавшую выход вентиляции. Не слишком долго размышляя, Черный транспортировал себя в воздухопровод. Он со свистом пронесся вниз по просторной шахте, сбив по пути какую-то мелочь пузатую, поднимающуюся на надутом пакете, на манер воздушного шара. Домовой (а это, кажется, был он), завопил благим матом и закрутился на своем летучем приспособлении, как братья Райт на своем первом самолете. Черный дух не обратил на него внимания: он был разгневан.

Жалкий кусок эктоплазмы на крыше, кажется, не понял, что вскоре ожидает эту жалкую халупу и его самого, заодно.

Ну, ничего, – злорадно подумал дух – пусть пакует вещички. Скоро придется съезжать. Или, может, развоплотить его, для начала?

Впрочем, дух прекрасно знал, что привидения не могут жить в другом доме. Так что, как только дом номер тринадцать будет разрушен, призрак погибнет вслед за ним.

Вопли домового наверху прекратились, и хлопнула железная крышка.

Дух резко затормозил, цепляясь коготками за стенки шахты и прислушался. Кажется, наверху о чем-то шептались. Он презрительно фыркнул. Видимо, местные уже пронюхали о его появлении здесь. Плевать. Кто они такие, чтобы помешать его планам?

Он, грохнув железной крышкой, выбрался на лестничную площадку. Прополз, словно черная простыня, по грязному кафелю, и влез в темный провал шахты лифта напротив. Он стремился в подвал, там он начнет свое разрушительное действо. Миновав еще пару этажей, дух вдруг снова затормозил: он увидел в стене нишу, в которой что-то виднелось. Движимый любопытством, он подлетел поближе и обнаружил нотную грамоту, всю сплошь исписанную с обеих сторон. Сощурив миндалевидные глаза, он прочитал: «Ария призрака» (исполняет призрак) – бас.

– Хосспидя, наплодилось графомани… – прошелестел дух и легким движением когтистой лапы разорвал листки в клочья. Обрывки бумаги, как осенние листья сгинули во мраке шахты. Откуда-то сверху раздался горестный вопль, полный патетики:

– О, мой бессмертный труд!

Дух довольно засмеялся, и, сложив крылья, ввинтился в темноту, чтобы через мгновение вылезти в подвале, там, где его никто не ждал.

Евгешкины счастливые мечтания, покуда он поднимался в мягко подталкивающем снизу воздушном потоке, были бесцеремонно нарушены. Маленький невзрачный, испускающий струйки черного дымка, похожий на нетопыря незнакомец, свалился прямо на голову и умчался вниз, не сказав ни «здрассте», ни «до свидания».