Текст книги "Молодые боги"

Алекс Делакруз
Молодые боги

© ООО «Издательство АСТ»

Пробуждение

«Я в раю?»

Подо мной была мягкая, словно перина, трава – лежать на ней легко и приятно. Сквозь шелестящие листья деревьев виднелось пронзительно голубое небо. Сочность красок казалась невероятной – идеально яркий мир.

Если это и не рай, то очень похоже.

Попробовал было встать, но тело не слушалось. Понемногу приходя в себя, почувствовал ледяное дыхание холода по спине – перед глазами возникла пугающе четкая картинка воспоминаний: ночной перекресток, перекрученный велосипед, сломанная, будто кукла, фигурка Кати на обочине.

Вспомнил, как с криком, не сознавая, что делаю, бросился к черному кроссоверу, с ненавистью распахивая дверцу. Это была полная машина опьяненных безнаказанностью и наркотическими веществами мажоров, а за рулем необычайной красоты девушка с огромными восточными глазами. Даже несмотря на дурман, она завизжала от страха, лишь едва увидев мое лицо.

В машине играла музыка, так громко, что я даже не услышал выстрела. Заметил только черный кружок дула пистолета, зажатого в руке широкоплечего лысого парня на пассажирском сиденье. Яркая вспышка – и все. Воспоминаний больше не было. Нет, были. Номер машины – три шестерки вкупе с тремя удивительно говорящими буквами.

С трудом сглотнув, снова попытался встать, осмотреться, но тело не слушалось, лишь едва слышный стон вырвался из груди. Хотелось подняться и бежать куда-нибудь – куда угодно, лишь бы узнать, как Катя, жива ли она. Прорвавшиеся из воспоминаний отголоски ее леденящего душу крика, раздавшегося за миг до удара, пугающе четко прозвенели в ушах.

Вдруг надо мной появилось чужое лицо. Совершенно непривлекательное, пугающе крупное, грубое, с затейливой вязью татуировки, спускавшейся со щеки на шею. Заметив мой испуг, незнакомец оскалился, показав крупные желтые зубы, и грубо поднял меня, встряхнув, как тряпку. До боли стиснув предплечье, он потащил меня вперед – я едва поспевал следом, с трудом переставляя непослушные ноги.

Осматриваясь, осознал, что нахожусь в ухоженном саду, огражденном высокой каменной оградой. Взгляд на мгновение упал на архаичную повозку у закрытых ворот – наверняка на ней меня сюда и привезли. Миновав заросли аккуратно подстриженных кустов, надсмотрщик – я заметил у него за поясом витой кнут – вывел меня к навесу с жаровней.

Здесь были люди. Вокруг небольшого каменного очага на земле лежали и сидели несколько десятков рабов. Испуганные, безразличные, опустошенные – передо мной представали самые разные мужские лица, пока приближался к навесу. У каждого на шее темнел узкий кожаный ошейник, через металлическое кольцо которого была пропущена веревка, связывающая всех в вереницу. Из одежды лишь у некоторых имелись набедренные повязки из грубой ткани. Только сейчас я понял, что и на мне кроме завязанной на поясе грязной тряпки больше ничего нет.

Некоторые из рабов постанывали от боли – присмотревшись, я с ужасом увидел отметины ожогов в виде трилистника на их щеках. Судя по виду ран, выжжены клейма были только что. Заполошно оглянувшись вокруг, у воздушной беседки – неподалеку от шеренги склонивших головы нагих рабынь – заметил двух человек, будто сошедших с картинки учебника античности. Один из них, статный и высокий, с посеребренными сединой висками, был в тоге с пурпурной полосой по краю – видимо, сенатор. Его высокое положение подчеркивал эскорт из четырех преторианцев в красных плащах – солнце расцвечивало бликами их дорогие, вычищенные до блеска анатомические панцири. На прямоугольных щитах воинов алела угловатая эмблема в форме раскинувшего крылья орла.

– Павел, ты не перестаешь меня удивлять! Где же ты достаешь подобную красоту? – неожиданно для меня проговорил сенатор на чистом русском.

Его собеседник, тучный и низкорослый мужчина в мешковатой синей тоге, в ответ лишь подобострастно поклонился.

– Неужели это аркадианка? Верно? – сенатор шагнул к одной из рабынь, чью наготу едва прикрывали скудные лохмотья. Взял ее за подбородок, заставляя поднять лицо, и у меня из груди невольно вырвался сдавленный крик. Это была Катя! Но возглас моментально захлебнулся – на шее железными тисками сжалась, утягивая меня вниз, лапа татуированного надсмотрщика. Чуть отпустила она только тогда, когда я захрипел – виски сжало чугунным обручем, перед глазами появились черные круги. Второй рукой надсмотрщик завел мне за спину запястья и грубо стиснул их, заставив вскрикнуть от пронзительной боли.

Сенатор, между тем, бесцеремонно держа Катю за подбородок, продолжал с интересом ее рассматривать. Склонившись в три погибели, не обращая внимания на боль, я с отчаянием видел, как по испуганному лицу девушки катятся слезы.

– Ну, и… – протянул сенатор.

– Цена лишь для тебя, мой господин, другим я…

– Сколько?

– За такие деньги ты нигде не найдешь аркадианку такой красоты и свежести, а…

– Павел! Сколько?!

– Только для тебя, мой господин, три миллиона сестерциев, – низко поклонился работорговец.

Сенатор, услышав сумму, покачал головой и в изумлении издал губами дребезжащий звук, отпрянув и отбросив руку так, что голова Кати дернулась.

– Ты сошел с ума, Павел? – изумленно произнес сенатор. – Да за такие деньги я куплю себе виллу на Палатинском холме! Опомнись, какие три миллиона?!

– Это аркадианка, мой господин. На холмах Великого Города ты найдешь несметное количество вилл на любой вкус, а вот подобную девушку едва ли… еще и за такие деньги.

– Три миллиона… – негромко повторил сенатор.

Он нахмурился, пожевал губами и вновь шагнул вперед – я видел, как Катя при этом вздрогнула и судорожно втянула воздух. Павел взялся за висящие на ее плечах лохмотья и резко рванул. Оказавшись обнаженной, Катя взвизгнула, пытаясь прикрыться ладонями, но работорговец сделал повелительный жест – и она послушно опустила руки. С трудом, преодолевая стыд, девушка выпрямилась и спрятала взгляд. Я лишь скрипнул зубами, понимая, что подобное послушание неспроста – Катя в жизни была яркой, дерзкой, даже нахальной и всегда готовой отстаивать свои права.

Вид обнаженного юного тела немного отвлек сенатора от мыслей о деньгах – он жадно рассматривал Катю. Торговец подался вперед – и раздался девичий крик, вызвав у меня невольный стон ярости. Павел хлестко ударил Катю по соскам, заставив груди упруго закачаться.

– Посмотри, мой господин, – схватил девушку за плечо Павел, – какая грудь, бедра, талия… одна из граций готова упасть тебе в руки!

Катя, повинуясь требовательному рывку, развернулась – сенатор впился жадным взглядом в ее ягодицы, по которым со звонкими шлепками похлопал торговец. Одним движением он грубо собрал в кулак волосы девушки, приподнимая и демонстрируя сенатору шею – я же смотрел только на красные полосы на ее спине.

– Строптива? – ткнул пальцем в след от хлыста сенатор – я услышал, как Катя вскрикнула от боли.

– Но обучаема. Девственна, красива… ты не прогадаешь с покупкой, мой господин.

– Девственна? Ну, в постели от нее толку никакого, – фыркнул сенатор.

– Ей всего шестнадцать лет, мой господин, – поклонился Павел, – ей нужен только хороший учитель.

Торговец соврал, Кате было восемнадцать – она сама мне об этом говорила. Сенатор между тем задумчиво хмыкнул, его крупное лицо расплылось в довольной гримасе – грубая лесть не прошла даром.

– Два миллиона.

– Мой господин….

– И моя благосклонность.

– Мой господин, три миллиона – цена лишь для тебя. Если ты откажешься от такого сокровища, от сошедшей с небес дочери богини, я продам ее за пять. Это же бриллиант чистой воды – ему вовсе не требуется огранка! Людям, чья благосклонность мне безразлична, в отличие от твоей, мой господин, я выставлю цену в шесть, семь миллионов!

Закончив прочувственную тираду, торговец склонился в низком поклоне.

Мне было видно, как подрагивают плечи Кати – она по-прежнему послушно стояла, расправив плечи, беззвучно всхлипывая от унижения.

– По рукам, – после долгой паузы хлопнул себя по бедру сенатор, – неси бумаги.

Пока работорговец и сенатор подписывали договор, несколько рабов в туниках с красным орлом подбежали к Кате. Набросив на ее плечи накидку, они повели девушку прочь со двора. Та шла, низко опустив голову – на лице ее были страх и отчаяние. Когда Катя оказалось совсем рядом, я рванулся, пытаясь привлечь ее внимание, но надсмотрщик как чувствовал. Он сжал лапищу с такой силой, что у меня потемнело в глазах. На некоторое время я, видимо, потерял сознание, а когда очнулся, Кати поблизости уже не было. Зато надо мной стояли ненавистные сенатор и работорговец.

– И этот тоже аркадианец? – удивленно воззрился власть имущий покупатель на мое лицо.

Павел вместо ответа изобразил короткий поклон.

– Да ты татарин настоящий! Где ты только берешь таких рабов?

– Я не знаю, кто такие татары, мой господин, но видимо это очень достойные люди, и я благодарен тебе за похвалу, – ушел от ответа Павел, вновь подкрепив слова поклоном. – Желаешь посмотреть этого юношу ближе?

Сенатор, не обращая внимания на работорговца, шагнул вперед и так же, как и Катю недавно, бесцеремонно схватил меня сухой рукой за подбородок. Я хотел бы броситься на него, вцепиться зубами в горло, бить до тех пор, пока тот не перестанет дышать, но крепкая лапа надсмотрщика крепко держала меня. Если бы взглядом можно было убивать…

– Гляди-ка, вылитый Антиной, – пробормотал сенатор, – да ты можешь получить за него еще больше, чем за девчонку!

– Желаешь его приобрести, мой господин?

– Павел, ты же знаешь, что мне не нравятся мальчики, – хохотнул сенатор. – К тому же ты и так ограбил меня сегодня.

– Ты приобрел само совершенство, мой господин, – произнес Павел.

– Сообщишь, как появится еще что-нибудь интересное, – не прощаясь, сенатор двинулся прочь – глухо загремев сочленениями доспехов и оружием, преторианцы двинулись за ним. Двое торопливо пробежали вперед, обгоняя господина и держа наготове щиты.

– Гай Юлий Орлов всегда первый и желанный гость в моей скромной латифундии, – подобострастно крикнул вслед сенатору Павел. Но когда работорговец развернулся, на его крупном, заплывшем жиром лице появилось совсем другое – хищное – выражение. Никакого подобострастия и почтения в помине больше не было.

– Еще не заклеймил? – поинтересовался Павел у надсмотрщика.

– Гармунд ждал господина, – низким и хриплым голосом ответил тот.

– Все верно, столь красивое лицо портить не с руки, – кивнул работорговец. – Держи его.

Гармунд легко приподнял меня, подтащив к жаровне. А там, надавив, заставил наклонить голову. Раздалось шипение, запахло горелым мясом – и я закричал от невыносимой боли, когда торговец нажал на металлический шест, выжигая мне клеймо – на шее чуть ниже уха, а не на щеках, как у остальных рабов. Подержав несколько секунд раскаленное железо на моей коже, Павел бросил прут обратно в жаровню.

Обвиснув в цепком захвате надсмотрщика, я беззвучно плакал.

Ведь я понимал, что такое Палатинский холм, латифундия, тога, туника, знал даже, кто такой Антиной – и, содрогнувшись от отвращения, только сейчас уловил истинный смысл слов сенатора.

Какой только информации не хранилось у меня в голове. Но чего теперь стоили выигранные городские и региональные олимпиады, знание античной истории, широкий кругозор, президентская стипендия и губернаторский грант? Какая цена всем этим достижениям в положении безымянного раба, если я даже не могу защитить свою девушку, которую забрал в рабство сенатор?

Неожиданно, отвлекая меня от безумного мельтешения мыслей, в воздухе прямо перед глазами материализовалась объемная надпись:

«Поздравляем с изменением социального статуса!»

«Вы теперь раб Павла из Лаэрты!»

Продажа

Гармунд щелкнул кнутом, и расположившиеся на траве невольники суетливо вскочили на ноги. На меня уже успели надеть рабский ошейник и пропустили веревку через кольцо – я оказался самым последним в цепочке. Еще щелчок – и группа невольников направилась прочь из сада. Я двигался следом за всеми и ошарашенно мотал головой, не понимая, что произошло, – буквы как появились, так почти сразу же и растаяли в воздухе. Или мне это показалось? Видел же, как наяву! Или все же галлюцинация?

Покинув усадьбу через распахнутые согбенным привратником ворота, наша вереница вышла на грунтовую дорогу. Подгоняемые надсмотрщиками, мы двинулись нестройным шагом навстречу судьбе. Вокруг пестрели покрытые желтой, выжженной солнцем травой холмы, разбавленные яркими зелеными пятнами тенистых рощ. Извилистая дорога, непривычно узкая, скорее даже широкая тропа, вела нас среди пологих склонов. Лишь единожды в просвете я увидел лазурную гладь моря вдали.

Если сенатор Орлов – при мысли о нем я скрипнул зубами от бессильной ярости – всерьез говорил о Палатинском холме, значит, это Италия. Пейзаж, по крайней мере, соответствует – типичный для севера средиземноморья.

Куда все же меня занесло? А может, я сплю? Или брежу?

Впрочем, мысли о том, что я не в себе, через некоторое время были опровергнуты тяжелой усталостью во всем теле и саднящей болью в сбитых ногах – шли мы уже больше часа, а поднимающееся солнце жарило все сильнее. Вскоре тропа вывела на мощенный брусчаткой тракт. Здесь мое внимание привлекла скрипящая, валко перекатывающаяся на неровностях дороги повозка с клеткой. Судя по количеству охраны, сидящие внутри были весьма опасны. Один из них – с виду обычный, но с бугрящимися под кожей жгутами мышц, пристально посмотрел на меня. Глаза у него были желтые, змеиные.

Большие, лишенные спиц, деревянные колеса неторопливо крутились, поскрипывая на неровностях, шагающие рядом стражники беззаботно переговаривались. Избегая пугающего взгляда узника в клетке, я прислушался – разговор велся на латинском языке!

На тракте мы пошагали следом за повозкой, но она двигалась чуть быстрее и вскоре исчезла вдали. Однако теперь все чаще попадались встречные путники и другие повозки – в основном груженные фруктами и овощами открытые тележки, запряженные ослами. Еще через некоторое время пришлось торопливо потесниться, освобождая дорогу марширующей центурии легионеров. Замерев на обочине, я с удивлением, которое не смогли притупить отчаяние, усталость и боль в кровоточащих ступнях, наблюдал за слаженной поступью воинов Древнего Рима.

Пропустив легионеров, наша вереница, понукаемая резким свистом хлыста, двинулась дальше. Теперь от тракта часто отходили узкие дороги, упираясь в богато изукрашенные ворота, за которыми среди ухоженных садов можно было вскользь заметить изящные строения белоснежных вилл. Вскоре после очередного поворота перед моим взором развернулся завораживающий вид – с вершины холма за чередой предместий открылась панорама города, раскинувшегося в широкой бухте. Ласковое море пестрело миллиардами бликов под лучами солнца – и безумно, до тягостного отчаяния, захотелось окунуться в лазурную воду, скрывшись от изнуряющего зноя.

Портовый город был огорожен высокой стеной, за которой все пестрело красным пологом черепичных крыш, прореженным линиями улиц. Но чем ближе к центру, тем чаще виднелись проплешины площадей, высокие здания арен и храмов, господствующие над улицами и кварталами. Но все это терялось на фоне величия высокой горы, у подножия которой раскинулся город.

Я замедлился и сбился с шага – впереди идущий раб, широкоплечий рыжебородый варвар, дернулся, когда веревка натянулась. Обернувшись, он расширившимися глазами посмотрел на меня, но вдруг по спине будто кипятком плеснули и раздался свист хлыста. Не в силах даже кричать от неожиданного взрыва боли я рухнул на колени. Выгнувшись, я беззвучно открывал рот, но второй удар заставил меня подняться на ноги. Запнувшись, я упал, врезавшись в раба впереди, и тут же попытался подняться, боясь новых жалящих плетей. Опасался я не зря – воздух снова засвистел, и спину взрезала боль.

Под смех надсмотрщиков, потешающихся над моей неуклюжестью, вереница рабов продолжила движение. Я теперь шагал с трудом, будто в полубеспамятстве – перед глазами стояла мутная, красная пелена. Понемногу сознание возвращалось, но окончательно я пришел в себя, только когда мы миновали ворота, окунувшись в равномерный гул большого города. Улица, на которой мы оказались, была непривычно узкой для жителя современного мегаполиса. Дома жались друг к другу, наползая один на другой и закрывая небо выдающимися вперед балконами. Практически в каждом здании на первом этаже располагались какие-то лавки, выставленные лотки с товаром заполонили тротуары, выдавливая людской поток на огороженную высоким бордюром проезжую часть. Суетившиеся рабы, прогуливающиеся граждане, немногочисленные патрульные сплошной рекой двигались по брусчатке мостовой, не обращая внимания на ползущие повозки.

Читая исторические и фантастические книги, я всегда, подобно героям произведений, мечтал оказаться в Римской империи. И вот – можно сказать, повезло. Теперь дело за малым – надо лишь с особым цинизмом наказать всех врагов, жениться на прекрасной принцессе и занять трон. Можно даже императорский.

Горько усмехнувшись своим мыслям, я неожиданно врезался в спину варвара. Моментально втянув голову в плечи, я сжался в ожидании наказания, но повезло, никто из надсмотрщиков не обратил внимания. Мы пришли – люди Павла крикливо ругались с расположившимися в узком переулке хозяевами других рабов. Вскоре все договорились, и нас довольно грубо подтащили к одной из стен, где выстроили шеренгой. Один за другим невольники опускались на землю, приваливаясь к стене, блаженно отдыхая после долгого перехода.

Вскоре появился сам Павел – четверо жилистых рабов опустили на землю закрытый пестрой тканью паланкин, и работорговец, кряхтя, выбрался на улицу. Он негромко дал указание, и один из надсмотрщиков двинулся вдоль нашего ряда с глиняной миской в руках – за его приближением я наблюдал, с трудом пытаясь проглотить сухой ком в горле. Мне достались остатки того, что плескалось на дне сосуда, – несколько глотков мутноватой, со странным привкусом жидкости. И все же эта была вода – ее прохлада показалась мне райским наслаждением, приведя в чувство. Сознание удивительно прояснилось – даже усталость отступила.

Я принялся осматриваться вокруг, почти сразу натолкнувшись взглядом на удивительной красоты девушку. Падающие на плечи белокурые локоны были стянуты на лбу тонким золотым обручем, и блеск драгоценного камня в нем мог посоперничать с сиянием ее огромных голубых глаз. У нее было совсем юное, с тонкими чертами лицо – и при этом невероятно сформировавшаяся фигура с аппетитными формами – белоснежная ткань туники то и дело будто приникала к коже, очерчивая линии тела. Нижнего белья под туникой не было – я задержался взглядом на просвечивающих сквозь тончайшую ткань сосках высокой груди. И тут же смутился – ее обладательница с интересом рассматривала меня.

Я опустил глаза и натолкнулся взглядом на свои пыльные, сбитые в кровь ступни. Поежившись, только сейчас понял, какое зрелище собой представляю. Когда пытался усесться так, чтобы набедренная повязка все же прикрывала то, что должна, со смесью стыда и злости увидел совсем рядом тонкие изящные лодыжки, которые обвивали ремешки элегантных греческих сандалий.

Раздался суетливый топот – Павел бежал к их обладательнице так, что едва не потерял собственные.

– Сколько? – легким и мелодичным голосом спросила девушка.

От удивления я даже поднял глаза – вопрос был задан по-английски.

Стараясь не смотреть на юную покупательницу, задержался взглядом на двух бугаях за ее спиной – телохранителях – и невысокой согбенной служанке с корзиной, в которой лежали фрукты и парочка изящных кувшинов.

– Триста сестерциев, госпожа, – склонился между тем в поклоне Павел. Он теперь тоже говорил по-английски.

Незнакомка, как оказалось, интересовалась не мной. Она рассматривала рыжего варвара, который в веренице шел впереди.

– Встань, скотина! – пнул его в бедро Павел, несмотря на то, что раб уже поднимался сам.

– Триста сестерциев? – поинтересовалась девушка, пощупав мускулы невольника, и неожиданно для меня заглянула ему в рот, бесцеремонно оттянув губу.

– Крепкий, хороший раб, – раздался за ее спиной голос, тоже говорящий по-английски.

К нам подошел патриций лет сорока в тоге – был он высок, широкоплеч, с красивым, породистым и волевым лицом. Вот только все это было несколько обрюзгшим и носило отпечаток разгульной жизни. Девушка лишь коротко глянула на добровольного советчика и снова обратилась к работорговцу.

– Мне нужен раб для работы в поле – а этот хоть и выглядит сильным, но быстро сдохнет. За триста сестерциев я лучше куплю негра, – качнула головой юная незнакомка. – Двести, – посмотрела она на Павла.

– Госпожа не найдет здесь негров за такую цену, – поклонился Павел, – в Африке и Киренаике сейчас неспокойно, рабов оттуда везти невыгодно и опасно. А этот, – ткнул он жирным пальцем в щеку моего соседа по веревке, – больше подойдет на роль охранника дома или гладиатора. К тому же он может быть выносливым совсем в других делах… – Павел замялся, и они с патрицием обменялись быстрыми понимающими взглядами.

– Откуда юная госпожа разбирается в рабах? – поинтересовался патриций, жадно пялясь на аппетитную грудь, лишь чуть-чуть скрытую невесомой тканью.

– Юная госпожа много в чем разбирается, – высокомерно хмыкнула незнакомка и перевела взгляд на меня. – Тогда я хочу взять этого. Сколько?

Сенатор едва сдержал улыбку. Я, увидев мельком брошенный взгляд Павла, поднялся, сгорая от стыда и неловкости.

– Госпожа, это аркадианец, – осторожно произнес Павел.

– Аркадианец? И что из этого? Сколько?

– Госпожа, вы давно в Империи? – поинтересовался патриций.

– Достаточно, – отрезала незнакомка. – Сколько он стоит? – едва не топнув ножкой по пыльной мостовой, вновь обратилась она к работорговцу.

Патриций, наконец оторвав взгляд от вызывающе торчащих под туникой сосков, шагнул ко мне. Пока покупательница пыталась выяснить цену, он с интересом заглянул мне в глаза, потрепал за щеку, заставил развернуться. Я стоял, еле сдерживаясь, краем глаза видя, что за мной пристально наблюдает татуированный Гармунд.

– Госпожа, только для вас – три миллиона сестерциев, – склонился едва не до земли Павел.

– Это шутка? – оторопела девушка. – Три миллиона?

– Только для вас, моя госпожа. Для других я продам его за пять или даже…

– Да его никто не купит за три миллиона, – звонко рассмеялась девушка. – За такие деньги я могу купить виллу на Палатинском холме!

– Я его куплю за три миллиона, – произнес патриций и неожиданно задрал на мне набедренную повязку. Оторопев на мгновение, я оттолкнул его, отпрянув, но тут же свистнул кнут – и руки ожгло болью.

– Да как ты смеешь, животное?! – взъярился Павел, набирая воздуха для тирады, но был остановлен повелительным взмахом сенатора.

– Достаточно. Три миллиона за него, я согласен. И триста за этого, – кивнул он на моего соседа.

Когда работорговец и патриций били по рукам, скрепляя сделку, незнакомка вдруг ойкнула – она выронила изукрашенный гребень. Подняв его, она оказалась совсем рядом – по плечам моим мазнуло дыхание и мягкое касание взметнувшихся от резкого движения локонов.

– Прорвемся, – услышал я ее шепот.

Сказано было по-русски.

Огромные голубые глаза оказались на краткий миг совсем рядом, но почти сразу незнакомка отошла, больше не обращая на меня внимания и оставив после себя стойкий аромат цитруса и жасмина.

– Госпожа, позвольте пригласить вас сегодня на ужин, – патриций тоже больше на меня не смотрел.

Юная покупательница же после совершенной на ее глазах сделки приняла вид настолько удивленный, что, смущенная собственным невежеством в делах работорговли, двинулась прочь, даже не отвечая патрицию. Телохранители и рабыня с корзиной поспешили следом.

– Ты знаешь, кто эта леди? – поинтересовался патриций у Павла.

Работорговец лишь замотал головой и развел руками. Видел я это краем глаза, пристально наблюдая за уходящей незнакомкой. Вдруг она обернулась и, скользнув взглядом по увлеченным разговором Павлу и патрицию, посмотрела мне прямо в глаза. Высунув язычок, она манящим жестом быстро облизнула губы, а после задорно подмигнула. Резкий разворот, взмах локонов – и вот она уже вновь удаляется. Еще миг – и белоснежная туника затерялась в толпе.

«Да что же здесь все-таки происходит?»

Голова раскалывалась от метавшихся мыслей – я даже не заметил, как меня отвязали от общей вереницы. Шея болезненно дернулась, и слуги нового хозяина повели меня прочь. Вдруг перед глазами из ниоткуда вновь появилась объемная надпись:

«Поздравляем с изменением социального статуса!»

«Вы теперь раб Квинта Остория Джонса!»