Текст книги "Моменты счастья"

124

Я иду по Большой Дмитровке в субботу вечером. Народ тусуется. Всем страшно весело. Тепло, темно, лето. А я такая – одна. И пошла пешком, чтобы посмотреть на Москву не из окна автомобиля, а – вживую. Иду, а сзади рядом едет велосипедист. Он меня в лицо не видит, в спину говорит: «Хотите, подвезу?» Прикалывается мальчик. Я оборачиваюсь и говорю: «Нет проблем, поехали». И он видит, с кем он имеет дело. «Не может быть». – «В такой вечер сегодня все может быть». – «А как я вас повезу?» – «А зачем предлагали?» В результате он поехал на прямых ногах, то есть не садился на сиденье, а я села на сиденье. Ноги у меня очень длинные, это я себе комплиментик сделала сейчас, поэтому пришлось их держать на прессе. Я таким уголком ехала. А он, бедный такой паренек, тянул этот велосипед со всеми моими шестьдесят четырьмя килограммами. И это был теплый вечер, такая бабья осень, и вокруг люди, и эта улица, и я еду, ноги у меня уголком, я еду по Большой Дмитровке. И наступило абсолютное счастье.

Ирина Хакамада

125

Декабрь 2006 года. Мне двадцать лет. Моя первая серьезная работа. Пришла в офис раньше начальника, раньше всех. Сделала себе капучино. Прошлась по пустой комнате, полумрак пахнет новой мебелью. Отпила кофе, раскрутилась на офисном кресле. Как хорошо, сколько всего впереди. Парадокс в том, что сейчас я ненавижу эту компанию, эту работу, этот кофе.

126

Декабрь. Самое начало метели, которая продлится более двух недель в Петербурге. Стоим в зале ожидания Пулково, за огромными окнами пушистые хлопья снега покрывают самолетики и отгораживают аэропорт от всего остального мира и нас от остальных людей. Я смотрю в его ярко-синие глаза, столь же ледяные, что и растущие сугробы. Но главное, что я люблю, хоть и безответно. Сейчас сядем в самолете рядом, и он никуда от меня не уйдет еще несколько часов. Счастье и нежность так переполняют легкие, что я не могу дышать. Впереди несколько дней лета, моря, наедине…

127

Счастье нельзя классифицировать, но я научилась.

Счастье – когда большой красный чемодан стоит посреди комнаты, а впереди – дорога.

Счастье – не спать летом до пяти утра и болтать на балконе на рассвете.

Счастье – книга или фильм как будто про меня.

Счастье – когда придумаю что-то, что мне кажется гениальным (из последнего: двери в ванную и WC как школьная доска).

Счастье – когда моя собака радуется мне искренне и не за что, и когда холодно, теплая прижимается.

Счастье – одновременно проснуться в воскресенье и посмотреть друг на друга утренними глазами и пойти варить кофе.

Счастье – читать про чужое счастье. Не думала, что смогу заплакать в понедельник в 16:30. От счастья.

128

1995 год, декабрь, я где-то в седьмом классе. На улице минус двадцать, почти безветренно и малооблачно. Мы с отцом вышли на охоту с охотничьей собакой, на лыжах. Полдня проходили по полям и оврагам мимо деревень, мимо прудов и стогов сена. Заяц от нас ушел, да и черт с ним. Около леса решили посидеть, отдохнуть. Это место, где мы остановились, находится на горизонте, если смотреть с крыши нашего пятиэтажного дома. Я стал играть с собакой, дразнить ее, а она гавкает и прыгает, я даю ей покусать рукав, потом валю на снег и сам падаю. Снег попадает за шиворот и в рукава. Папа достал из рюкзака сало с черным хлебом, мамины пирожки и термос с чаем. Мы с ним любители попить крепкий чай на охоте.

И теперь вот сидим около леса на каких-то скамейках из новых досок (наверно, лесник их тут сколотил). И я думаю про себя, что как мне повезло, что новая квартира на краю городка в интересном месте, что у меня отличные друзья-непоседы, с которыми каждый день находим приключения, о которых потом не рассказываем родителям, что повезло с родителями (хоть иногда и ругался с ними до слез), что повезло с погодой (люблю, когда мороз и солнце) и что как приятно кружка чая греет руки, и вообще клево, и скоро Новый год.

129

Лето 1983 года. Загородный профилакторий. Мы с Андрюшкой уже пообедали и ждем на улице, когда столовая опустеет. Дождавшись, пулей влетаем в зал, сгребаем из корзинок весь хлеб, который только можем унести, и мчимся на стадион. Там на привязи пасутся два бычка – белый с черными пятнами и коричневый. Это наши Борьки. Мы зовем их издалека, размахивая хлебом. Коричневый Борька коротко взревывает и топает в нашу сторону. Узнал!

Кормим Борек черным столовским хлебом, гладим их по большим головам, похлопываем по толстеньким бокам. Борьки довольно тычутся в ладони колючими губами, подставляют нагретые солнцем лбы, медленно жуют, роняя слюни. Жара, сладковатый запах коров и клевера. Гудение слепней. Счастье.

130

Весна 2003 года. Мне четырнадцать лет, и я выхожу на улицу первый раз, научившись ходить заново после ампутации ноги. Простая прогулка по солнечному двору вместе с родителями – это было счастье. Вообще, каждый раз, когда ты совершаешь то, что раньше не могла или думала, что не могла, – это миг накрывающего тебя с головой счастья.

И еще яркий момент вспомнился: июнь 2000 года, хоровой конкурс в испанском городе Толоса – идет борьба за высшую европейскую хоровую награду. До того на этот конкурс ни разу не пускали детский хор, но у нас к тому времени было уже столько призов, что они пошли на эксперимент и включили нас в список конкурсантов. И вот – все хоры спели свою программу, и мы сидим в зале, смотрим какое-то представление, пока идет совещание жюри. После этого на сцену выходит женщина, говорит какие-то слова на испанском, и в конце звучит торжественное: «Coro infantil Vesna!» Это означало, что мы ВЫИГРАЛИ. Я сейчас набираю эти строки, и на глаза наворачиваются слезы – а тогда мы все рыдали, стоя на сцене и глядя, как наш любимый дирижер принимает приз. Это был незабываемый момент чистого счастья.

131

Спектакль «Ричард III» – гастроли театра «Сатирикон» в нашем городе в 2009 году. Все три часа – сплошное счастье. Я вышла из зала и, честное слово, несколько секунд не знала: кто я и где я. А потом я села в машину и поехала домой с мыслью сразу же купить билеты и лететь в Москву на спектакль еще раз.

132

В детстве я подумал, что мой папа – немецкий шпион. А что, все сходилось – папа голубоглазый блондин и в его ящике я обнаружил немецкий крест (потом, правда, оказалось, что это нож для мясорубки). Этой новостью я поделился с мамой, и так она поняла, что я тайком из детской смотрю «Семнадцать мгновений весны» после отбоя. Счастье же, когда папа не немецкий шпион!

133

Сейчас июль 2002 года. Мы едем на дачу. В багажнике припасы. И у нас очень уютная компания. И кто-то привез арбуз, а кто-то настоящую чачу. Мы все единомышленники и друзья. А рядом со мной сидит – она. И у нас все только начинается. И мир безоблачен. И мы думаем, что так будет всегда.

Дима Девяткин

134

1997 год. ВДНХ.

Осень очень холодная и ветреная. Особенно когда на тебе тонкая куртка. Тонкая дешевая куртка из плащевки. Сегодня утром рано я шел по пустынному ВВЦ сквозь ветер. Он был холоден и с ураганной силой гнал меня назад. А в динамиках выставочного радио как в насмешку бился «Шторм» Ванессы Мэй. Но назад мне было нельзя. Нужна была работа. Деньги закончились еще три дня назад. Несколько дней я ездил зайцем. Сегодня первый день на новом месте – в крупнейшей и тогда единственной на ВВЦ компании по активному втюхиванию таймшера. Я прошел за три дня обучения три жестких обучения-собеседования, в результате которых из трех групп по тридцать пять человек осталось четыре. А сегодня был первый день работы в поле.

Миллионы улыбок, черпание веры и оптимизма из холодной пустоты и равнодушия, пять – десять – сто неудач подряд, ломание за несколько часов всех своих все еще детских комплексов, стереотипов, страхов.

А вечером, полчаса назад наш блистательный капитан сказал, что я отлично поработал сегодня и мой результат один из лучших. Я получил заработанные за день деньги.

А сейчас…

Сейчас я сижу в маленьком кафе. Передо мной глиняный горшочек с горячими пельменями, рядом чашка с кофе, а в руке дымится сигарета… Все куплено на свои деньги. За окном темно.

Я понимаю, что теперь – все будет Хорошо. Я смогу выжить и совсем один.

Я курю и улыбаюсь в никуда.

Я счастлив.

135

Я – первоклашка, иду из школы номер семнадцать по Первомайской улице города Винницы, временами засматриваюсь на дома с лепниной и задираю голову. Временами скачу на одной ножке, как в классиках, потом забываю про классики, представляю себя «неуловимым мстителем» и отстреливаюсь из пальца «пиу-пиу» от атамана Бурнаша. В левой руке у меня зажата монетка в двадцать копеек, и я обязательно куплю пломбир в вафельном стаканчике! В предвкушении вкусного я забегаю в магазин «Продукты» и замираю – в магазине говорят по-немецки! Продавщица Света с золотыми зубами, которую я знаю (Света, как ты могла?!), и совершенно незнакомые тетеньки из очереди.

«В городе немцы!» – понял я. И еще я понял, что домой нельзя – немцы же! И побежал на работу к маме, в горисполком, предупредить! Горисполком не отстреливался, а мама смеялась и сказала, что это евреи и говорили они на идише. Счастье же, когда мама смеется!

«Счастье – это когда тебя понимают». (Из к/ф «Доживем до понедельника».)

136

У меня была всего одна женщина, которая меня понимала, но я изменил ей с нихренанепонимающей. И она не поняла. Счастье было так возможно… Прошлой зимой мы с любимой ездили на север на несколько дней отдохнуть. В горах, в лесу – отель в испанском стиле, гольф, катание на гоночных машинках, лошади, было мило. На обратном пути вечером возвращались через Хайфу. На перекрестке Чек-пост по радио заиграл Гэрри Мур «Парижские прогулки». Мы вышли из машины и танцевали. Давно загорелся зеленый, но никто не сигналил. Мы дотанцевали до конца. Потом нам хлопали. Как было в отеле, мы уже не вспоминаем, а этот танец помним…

137

2004 год. Автотрасса. В авто. В очередной раз еду две с половиной тысячи километров, чтобы увидеть женщину мечты. Быть с ней. Хотя бы сутки… Мысли, эмоции, предвкушения… Холмистая многокилометровая трасса пряма как рельс. В CD-проигрывателе – Горан Брегович. Внезапно замечаю, находясь на возвышенности, что трасса визуально разделила небо, геометрически идеально, ровно на две половины. На одной половине – слева – синее небо, яркое солнце и ни облачка. Справа – черные тучи сплошняком, молнии видны вдалеке и стена дождя.

Музыка, плюс чувства, плюс скорость, плюс божественная геометрия. Запомнилось.

138

А я – это лето 2010 года, август. Гора на Северном Кавказе. Попал с группой альпинистов (всего нас четыре человека) на холодную ночевку. Нет ни тента, ни горелки, еды мало. Полдня лил дождь и была гроза, мы насквозь мокрые и продрогшие, «сидим» на стене. Всю ночь просидели там же, и только на следующий день собирались штурмовать вершину. Но как же я жду этого утра! Ужасно холодно, где-то около нуля или чуть ниже, сухих вещей нет, и только сижу и смотрю на огромное звездное небо, вижу огоньки в горах – другие стоянки, и жду, когда наступит утро…

Когда начало светать и я понял, что мы скоро пойдем дальше… я был счастлив, что мы пережили эту ночь.

139

Август 1995 года. Мне шестнадцать лет. Болгария. Ночное звездное небо, пляж, мы с ним сидим на волнорезе, свесив ноги. Целуемся, потом молчим, потом смотрим друг на друга. Тут откуда ни возьмись какая-то группа неопознанных товарищей. Что-то похожее на ночную экскурсию. Женщина что-то рассказывает им по-болгарски. Потом замолкает, подходит к нам и что-то говорит ему и улыбается. Я ничего не понимаю.

Когда люди уходят, спрашиваю его:

– Что тебе сказала эта женщина?

– Что очень завидует нам. Потому что мы молоды, потому что вот такое сейчас красивое небо и потому что мы целуемся.

А через два дня я улетала в свой Питер с мокрыми-мокрыми глазами. А его звали Севдалин. До сих пор помню.

140

Июль 2009 года. Я возвращаюсь с вечеринки у друга, который с третьего раза поступил в театральный, и знаю, что у моего подъезда ждет человек, которого я очень люблю. Я подхожу к своему дому, вижу его, а у него в руках пакет, наполненный шоколадками и мороженным, а еще шампанское. Мы поднимаемся ко мне, пьем на кухне шампанское, заедаем шоколадками. Потом идем в мою спальню, он ложится на диван, а я сижу на спинке этого дивана, и он держит в руках мои ноги. И мы рассказываем друг другу, как провели неделю. Потом он стягивает меня на себя, я ложусь на него сверху и чувствую его всем телом, и он рассказывает что-то очень смешное, я смеюсь до слез, и мои слезы остаются на его красной футболке. Я до сих пор чувствую запах этой футболки и его запах.

141

Год этак примерно 1979. Я на даче детского сада – родительский день. Наконец-то приехал папа: родной, любимый, по которому так соскучилась. И картинка в памяти – солнце, много солнца; почему-то пахнущие вафлями и карамелью перила деревянного дачного домика и папа в желтой моднючей футболке с нарисованными теннисными ракетками и с тарелкой клубники в руках… абсолютное детское счастье. Недавно обнаружила эту самую футболку в родительских дачных завалах – немедленно прибрала к рукам, как есть, старую, застиранную, растянутую… и теперь время от времени сплю в ней и вижу прекрасные сны – как будто она хранит кусочек того самого счастья.

142

Карелия. Холодное лето 2003 года. Мы сидим с девушкой на корме прогулочной лодки. Я еще и не предполагаю, что она – моя будущая, а потом будущая бывшая жена. Мы болтаем ногами в воде и пьем шампанское из жестяных кружек. Кажется, что жизнь только начинается и впереди тебя ожидает только хорошее. Я безусловно счастлив…

Андрей Симачев

143

На дворе 1993 год, мне семь лет. Мы с родителями поехали кататься на горных лыжах на Чегет – Эльбрус. Сегодня мы уезжаем домой в Москву с загорелыми обветренными лицами, вдоволь напившиеся нарзана, наевшиеся хычинов и надышавшиеся горным воздухом. Так получилось, что наш поезд в Москву идет из Минеральных Вод, и туда еще надо ехать часа четыре. Мы стоим на выезде из гостиницы, а автобуса все нет, время вроде еще есть, но обстановка нервозная. И тогда папа решает пойти в поселок, чтобы найти автобус или машину, мы же с мамой остаемся с вещами, где стояли. Ждем, ждем. Вдруг приезжает практически пустой «Икарус», но папы там нет. Мама решила, что нам надо ехать на этом «Икарусе» вместе с вещами, потому что папе одному будет проще добраться. Водитель берет нас на борт, у нас нет денег на проезд. Меня страшно и результативно укачивает все четыре часа. И вот мы в Минеральных Водах: куча вещей, денег – пара грошей, хочется есть и пить. Никаких мобильных телефонов еще не придумано. До поезда есть немного времени, но мы потеряли папу. То есть совсем! На эти гроши мама купила мне кусок черного хлеба, и я бреду по улице, реву, ругаю маму и грызу этот кусок. И тут что-то заставляет меня посмотреть вдаль – я вижу папу! Моего папу! С усами, в синем пуховике, в белой кепке с вязаной резинкой на круглой голове!

144

Человеческое счастье – это пить с акушерками шампанское в здании, где только что родился твой ребенок и ты присутствовал при его появлении на свет. А актерское счастье бывает и таким: когда-то я играл Треплева в «Чайке» Чехова. И задумано было режиссером так, что мой персонаж стреляется, то есть умирает на сцене, при зрителях. И вся наша труппа, в том числе и я, были счастливы, когда не было аплодисментов. Сцена… эхо выстрела… медленно закрывается занавес, чтобы уже больше не открываться… и абсолютная тишина.

Ивар Калныньш, актер

145

Начало июня 2006 года. Мы в Симферополе. Две недели на море пролетели как в кино и принесли истинное волшебство в нашу семью. Мы сидим в «Макдоналдсе». Двухлетняя Аленка таскает у Мишки картошку фри, никто не против. Я смотрю на нее и почти плачу от радости – это тот ребенок, который всего три месяца назад покрывался кровавыми корками аллергии! Это тот ребенок, которому нельзя было есть даже овощи! Это тот ребенок, который вообще ничего за свои два года не видел, кроме гречки и вареной картошки, ибо – очередное обострение, да и то все равно они случались, и даже гормоны не помогали! И вот теперь я смотрю, как этот ребенок спокойно ест картошку фри, кусает пиццу, пьет сок и вообще ни в чем себя не ограничивает, и тому ребенку не будет с того ничего! Вот вообще ничего, даже щечки не покраснеют! У меня нет других объяснений, как такое могло произойти за две недели у моря. Это было чудо. И я счастлива!..

146

А я часто думаю о таких моментах, для себя я их характеризую как моменты, когда не жалко умереть, уйти из жизни в миг абсолютного, незамутненного счастья. У меня они есть. А сейчас вспоминается такой:

Я просыпаюсь ночью от дурного сна. Просыпаюсь и чувствую спиной жар, исходящий от спящего мужа, а прямо рядом с подушкой спит любимая кошка. Я прижимаюсь всем телом к мужу, слышу его успокаивающее дыхание, подсовываю руку под пушистый живот кошки и притягиваю ее к себе (она издает сонное, почти дежурное урчание) и полной грудью вдыхаю запах ее меха. Я, словно в коконе, рядом мои любимые существа, мой мир, и я так счастлива!

147

Июль 1999 года. Всю ночь была дикая гроза. И вот я еду по уже высыхающему чистому сияющему городу со слезами счастья на глазах. В эту ночь у меня родился сын. И я приехал в роддом и первый увидел его. Маленький и смешной, со странным личиком, не похожий ни на кого. Такой милый и такой беззащитный – мой сын.

148

24 декабря 2007 года, день до моего ухода в армию на год. Я стою на краю обреза двери вертолета Ми-8 на высоте четыре тысячи метров, моя очередь прыгать, это мой шестьдесят восьмой прыжок с парашютом. Передо мной ушли две команды, я выдержал паузу перед отделением и шагнул за борт… но шагнуть у меня не получилось, что-то держало сзади. Я обернулся, это второй пилот высунулся из кабины и держит меня за ножной обхват. Прокричал: «Подожди, ошиблись с выброской!» Я жду сигнала на отделение прямо на обрезе двери вертолета, чуть высунувшись наружу. Вертолет еще двадцать минут кружился и ждал новых вводных о точке выброски от руководителя полетов. А я все это время смотрю на невероятное небо, оно всех цветов радуги, просто немыслимые облака, солнце отражается от них, все наполнено светом и счастьем. Пилот мне дает команду на отделение, я отделяюсь и падаю. Ощущение счастья, небо – как родной дом. Я дома! Через минуту бросаю медузу, парашют раскрывается. Я работаю под куполом, приземляюсь… и счастливый иду укладываться, чтобы еще пару раз прыгнуть и в армию на год…

149

Конец августа 2004 года. Большая машина, и человек, при взгляде на которого и при мысли о котором все во мне идет кувырком, сидит за рулем. На мне оранжевая футболка с принтом крыльями, оранжевые брюки, и ногти на ногах накрашены оранжевым. Я сижу по-турецки, несу какую-то чушь, чтоб не сказать лишнего, а он держит меня за палец на ноге, и тут понимаю, что мы уехали значительно (километров так на сто) дальше от того места, куда собирались. «А мы куда?» – спрашиваю. «Да на море. Ты же хотела на море. Крым или Одесса?» – «Крым», – ошалело говорю я. А до Крыма километров семьсот-восемьсот, и мы едем всю ночь, а потом еще купаемся и загораем полтора суток, и сидим ночью в креслах на берегу, и фотоохотимся на чаек, и едим мороженое и арбуз, и спим в обнимку, и гоняемся друг за другом, и я все время так невероятно счастлива, что никакие слова этого не передадут.

150

1992 год, конец сентября – начало октября. Я учусь во втором классе. Сегодня у нас в школе отключили холодную воду, поэтому всех учеников распустили по домам, и мы с моей школьной приятельницей Иркой бросаем портфели дома и приходим играть в мой двор. Подгребаем к железной горке кучу листьев и скатываемся в них. Валяемся, кувыркаемся в этих листьях, кидаемся ими друг в дружку.

Постепенно темнеет, и мама зовет домой. На прощание меняемся с Иркой новогодними открытками, и мне достается шикарная, с зеленой окантовкой и позитивным Дедом Морозом. А дома на кухне мама сидит со своей знакомой, а на ужин овощное рагу.

Интересно, что Ирка так и не стала моей лучшей подружкой, и в жизни было немало более насыщенных и интересных дней, но именно при воспоминании об этом дне в душе поднимается ощущение спокойствия, радости, безопасности, тепла и безграничного счастья.

151

31 декабря. Мне тринадцать лет. Даже в такой день – а тем более в такой день! – пропускать тренировки на конюшне просто кощунственно.

Нас семеро – и лошадей семеро: как раз поместимся в одну смену. Но в последний момент мне звонит папа и говорит, что надо съездить в деревню, поздравить прабабушку. Чувствую себя бессердечной, но реву и все равно умоляю: можно как-нибудь – без меня? Нельзя. Меня успокаивают: приедешь позже, оставим тебе твою любимую лошадь.

Червонка маленькая, толстенькая – потому что жеребая, на нее даже седло не надевают, серая в яблоках. Ресницы длинные, серые. Очень спокойная, но очень вредная.

Мы с ней на манеже одни, после тренировки. Тренер ушел в конюшню греться, мы отшагиваемся, сегодня ночью начинается Новый год, тут тихо и снег падает огромными хлопьями, я ложусь на спину лошади и всем телом чувствую ее движение. Я плачу, потому что я совершенно счастлива.