Текст книги "Клинком и словом"

– Четверо! – крикнул, прижавшись спиной к шершавой коре высоченной ели. – Не утащить мне одному без лошадей. Привязали хоть не забыли? Собирай их потом по лесу до темноты.

– Моя к одному хозяину приучена, – рассмеялся тот, предвкушая поединок. – Но ради такого случая и тебя в седле стерпит. Хотелось бы связанного, но чувствую, не захочешь ты живым.

Тешин так и не выстрелил. Поднял арбалет в небо и выпустил стрелу куда-то в листву. Войдан вышел на открытое место вместе со звуком щелкнувшей тетивы. Бросил удивленный взгляд вверх, встал, широко расставив ноги, и покачал головой.

– Даже после этого тебе не удастся уйти. Хотя если бы и получилось, я не стал бы уж очень расстраиваться. Мне и твоих мечников хватит.

– Не слишком ли высокую цену заплатишь? Не ровню себе встретил. Мальчишка еще, – Тешин отбросил бесполезный арбалет и обнажил клинок.

– Как поверить-то, если твой меч доспех ни разу не попробовал?

Войдан протянул руку назад, с усилием выдернул из ствола навью стрелу, почесал наконечником переносицу и добавил:

– По крайней мере, ты можешь попытаться.

– А Хорлай? – спросил Тешин. – Он чего испугался? Одного тебя умирать почему отправил?

– Незачем мне перед тобой отчитываться, – вздохнул Войдан, не сводя с него пристального взгляда. – А ты еще и торопишься. С чего решил, что ноги сможешь унести?

– Говорили, что Наслав всякую мразь в ученики не берет, – ответил он, покрутив кистью и рассматривая яркие солнечные блики на гранях меча. – Слышал, что хорош ты, очень хорош. Может, стал бы со временем, как и сам Наслав. Только умрешь быстро.

– Кто же так лестно обо мне отозвался?

– Терс говорил.

– Однорукий меня и знать не знал, – прищурился Войдан, – да и корт Плиссы о нем никогда при мне не упоминал.

– Не важно это, – хмыкнул Тешин, похлопав мечом по бедру. – Жаль, что прожил ты мало.

– Рано тебе становиться вровень с Суденицами, чтобы годы мне узлами на нитях жизни отмерять, – улыбнулся старшина. – Мечом сначала помаши, покажи, что золотой пояс от янгалы заслуженно носишь, а словами меня многие пугали. Тот же Баргун только что бахвалился.

– Некогда мне грозить!

Тешин скрипнул зубами и бросился вперед. Достиг противника в три прыжка. Еще ноги травы не коснулись, как отклонился, крутнул кистью, проводя отвлекающий удар, только руку остановил за миг, как меч должен был наткнуться на подставленную гарду молодого старшины. По-кошачьи мягко встретился ступнями с землей, уходя с линии ответного удара, развернулся на пятке, скользнул на полшага в сторону, и под опорную ногу, под руку Войдану нырнул. Прикрыл бок мечом, дернул нож левой рукой, распрямил локоть, чтобы вонзить тому в глазницу узкое лезвие. Уже заметил, как отразилось оно блеском в темных глазах, уже и сожаление почувствовал, и удивиться успел такой медлительности самого нахваливаемого воина Плиссы, а вот закончить не удалось. Пропали глаза, вспорол нож пустоту, а руку перехватили, рванули дальше. Наколенник Войдана встретил его живот, сотрясая панцирь доспеха, заскрежетали пластины латной рукавицы, из которой выворачивали меч, а следом тяжеленный удар в шлем над ухом швырнул его на землю. Тешин перекатился дальше, вскочил, потряс головой, в которой загудел пчелиный улей, медленно пошел вокруг противника, прижав руку с мечом к груди. Теперь и Войдан чуть пригнулся, двинулся, покачиваясь, по той же невидимой линии, что чертили ноги навья, только клинок держал как-то странно, вывернув руку с мечом за спину так, что тот даже краем над плечом не выглядывал.

– Я мог бы оставить твоим воинам жизни, но это было бы неправильно, – сказал он, прищурив глаза от солнца, и вдруг выбросил вперед кулак с клинком.

Тешин не поддался на ловушку. Улыбнулся скупо – кто ж так мечом дразнит, что рукоять из пальцев от малейшего толчка выскользнет. Сделал ложный выпад навстречу, ушел в сторону, поворачивая клинок, ударил с оттяжкой туда, куда и метил, а меч противника не выбил. Войдан сам его бросил за миг до того, как грань навьего клинка свистнула рядом с его вытянутым кулаком. Второй кулак ударил Тешина в локоть, а окованный железом носок сапога впечатался в голень, заставив пошатнуться. Крепкие руки ухватили за ворот доспеха, рванули вниз, пригибая голову на поднятое колено, но навья устоял, перебросил оружие в другую руку, чтобы под подбородок лезвие противнику вогнать. Войдан упал на спину и сильным толчком ног отбросил его от себя. Поднялся уже вместе со своим мечом, хмурый, как лес перед бурей. Теперь Тешин с полувзгляда определил в нем настоящего мастера схваток: что и пальцы надежно обхватили рукоять оружия, и как хищно подрагивает кончик клинка, направленный ему прямо в левый глаз, хоть старшина из Плиссы смотрит на его правую руку. Затем, пританцовывая, двинулись ступни, заскользили уверенно, колени поплыли над травой, появился нож во втором кулаке. Слышал он как-то в Мересе от корта Нарза, что Наслав годами обучал дозорных создавать собственный танец смерти, который не понимал никто, кроме самого воина. И еще странной мелодии для этого танца. Сейчас же он собственными глазами увидел и этот танец, услышал и мелодию, когда запел клинок, вычерчивая смертельный узор между ними, увидел, что старшина силен и страха не знает. Эти движения его всерьез озадачили и насторожили. Понял: слишком молод Войдан – не наигрался еще в дозорных и живьем к Озаре притащить хотел, чтоб ему прямо здесь сдохнуть – а вот с мечом уже сроднился, и по какому-то наитию ему везет в поединке с более опытным воином. Или, наоборот, ему, Тешину пока везет, что тот еще не решил, как именно оборвет его жизнь, если скрутить не удастся? Однако мысли о собственной неудаче он не допускал, как и подыхать на чужой земле не собирался. Вот, если бы такую добычу, да в Анлор! Еще бы напал старшина первым, совсем бы хорошо все сложилось. Ну, на это надеяться глупо, чтобы противник напропалую полез.

Оба одновременно вздохнули.

– Не сладить с тобой, говоришь? – буркнул Тешин. – А я постараюсь.

– Постарайся, – усмехнулся Войдан. – Я же тебе помогать не стану.

Неожиданно он замер, прислушался и, чуть повернув голову в сторону, крикнул:

– Я тебе, где ждать наказал?!

Тешин будто онемел, окинул быстрым взглядом валуны вокруг, мертвых анлорских воинов, залитую солнцем траву и остановил его на тонкой фигурке Петеры, выбежавшей на крик из-за деревьев. Не побоялась девка в крови измазаться, вытащила из-под Баргуна нож и встала по левую руку старшины. Подумал с горечью, что изменчивая богиня Макошь не чужую жизнь оборвать решила – его зарубят сейчас, как есть зарубят. Сколько раз уходил от смерти с улыбкой, а теперь не разминуться с ней никак. Тут уж о везении речи не идет. Но против воли ноги сами двинули его тело к последнему поединку, к замершему с поднятым клинком Войдану, к пригнувшейся рядом с ним дочке Голва.

– Так, значит, на доброту откликнуться решила, – сдавленным голосом прохрипел он. – Отцу в глаза, как посмотришь?

И тут его опасный противник отступил, опустил меч и скривился недовольно.

– Уходи. В следующий раз друг перед другом встанем.

Войдан махнул клинком в сторону, а в глазах Петеры, устремленных на Тешина, было столько боли, что он и представить себе не мог, как она там уместиться смогла. Пустыми сделала их эта боль, тусклыми, как зимнее небо.

– Времени у тебя совсем мало осталось, – угрюмо сказал старшина, обняв девушку за плечи. – Лошадь свою бери. Успеешь до вечера на берег Луторы домчаться – живым выберешься. И о нашей встрече промолчи. Как хочешь, но язык зубами прикуси и держи покрепче. Я-то умолчать смогу, а она и подавно.

Тешин опустил на миг веки и кивнул. Молча вогнал меч в ножны и, сгорбившись, пошел прочь, а Войдан присел на валун, провожая глазами его удаляющуюся спину. Петера примостилась с ним рядом и натянула подол рубахи на колени, чтобы скрыть пятна на штанах, измазанных в болотной тине. Улыбалась одним уголком губ, положив пальцы, подрагивающие от пережитого страха, на латную рукавицу старшины.

– Где ждать сказал? – повторил он свой вопрос.

Она вздохнула и нахмурилась.

– Выросла красавицей и с иглой мастерица, – продолжил он, словно сам знал ответ. – А рубаха совсем полиняла, да и штопать скоро нечего станет. Новая все одно лучше. Не забыл я. Забот навалилось столько, что не счесть. Через три дня в Вилоню или Стоход поедем. Ярмарки там начинаются. Обновим одежку.

Старшина не повернул головы. Смотрел куда-то вдаль между деревьями, занятый своими мыслями, а все вокруг видел. И Петера не сомневалась, что от его взгляда не ускользнуло и количество стежков на заплатках, и подновленный узор на рукавах, и другая шнуровка по вороту рубахи. Знала, что неожиданно спроси его завтра кто-нибудь откуда она сейчас цветок сорвет, так он и корень вербейника, что скрывался в траве за полсажени за ней, укажет ни на миг не задумавшись. Опустила глаза. Сумела бы издать горестный стон – заголосила бы надрывно и протяжно. Так и этого сделать не получится. Смахнула горячую слезинку с ресницы, отщипнула желтый цвет со стебля и протянула ему, коснувшись второй ладонью доспеха над его сердцем.

– Керана? – спросил он, скосив на нее глаз.

С Войданом у Петеры всегда получалось говорить без слов, и в последнее время даже без жестов. Она сжала губы, ткнув пальцем себе в грудь, провела ребром ладони по горлу и побледнела, смяв цветок.

– Почему так решила? – удивился он.

Она мотнула на него головой, а Войдан рассмеялся. Девушка вздрогнула, прижала палец к губам, умоляюще заглядывая ему в лицо, одновременно восхищенная его бесстрашием в самой глухомани чернолесья. Ничего и никого не боялся старшина: ни нежить громким звуком привлечь, ни чужое ухо в засаде напрячь, ни беду накликать – знал, что со всем справится. Спросил с улыбкой:

– Зачем Керане на тебя гневаться?

Как ответить Петера не знала, да и как ответишь, если это только сердцем, переполненным от любви, понять можно. Видела какими бешеными стали янтарные глаза иларис, как задергалось веко и даже скулы побелели, когда Войдан повез ее, потрясенную добротой и участием статного воина, домой в Мерес. Оглянулась тогда ненароком – по сию пору снится тот, пронизывающий насквозь миг ужаса, что испытала под этим диким взглядом. Не сомневалась, что рядом со старшиной Керана не потерпит никого, кроме себя. Да и его скорее жизни лишит, чем отдаст другой. А вот о чувствах, рвущих ее собственное сердце на части, Петера и заикнуться страшилась – кому нужна немая девка, которая и крикнуть своему мужчине, чтобы предупредить об опасности, не в силах?

Он сдернул латную рукавицу с кисти и погладил ее коротко остриженные волосы.

– Ножницы больше брать не смей. Куда шнур двойной теперь вплетешь?

Петера вдруг всхлипнула, отвела взгляд и рассматривала сандалии, не представляя куда спрятать полыхающее красными пятнами лицо.

– По лесам одна носишься, а у слепой Велжи длинные руки. Хочешь, чтобы за стены Ронары уволокли? Оттуда и я достать не смогу.

Она вздрогнула, вспомнив чудовищную женщину из морока, и прижалась к плечу Войдана, а он неожиданно подумал, что еще два дня назад этого плеча коснулся корт Наслав. Подержал руку на железе доспеха, открыл рот да так ничего и не сказал, будто тоже онемел внезапно. И перед старшиной отчего-то встал образ попавшего в капкан волка на берегу Луторы.

– Рассказывай, – он ободряюще посмотрел на девушку, – что такого за Пограничьем произошло, раз не только вестника отправить решилась, а сама пришла?

Успокоившись, Петера начертила на проплешине желтого песка, натасканного из гнезда рыжими муравьями, странную карту и жестами стала объяснять, что она услышала от прибывшего в Мерес анлорского дозора. Войдан мрачнел с каждым движением ее руки, тер подбородок, переспрашивая снова и снова. Так и сидели, безмолвно обсуждая тревожную весть, пока стремительный стриж черной точкой не вывалился из яркой синевы над головой и не нашел его колени, нетерпеливо дергая клювом узкую полоску ткани, обернутую вокруг лапки. Едва он сорвал послание с птицы, как та в один миг рванулась обратно в небо. Войдан пробежал по словам глазами и медленно скомкал послание в крохотный комок, задумчиво катая его на ладони. Потом яростно затолкал под нагрудную пластину доспеха и вскочил. Вышагивал по крохотной полянке, со злостью пинал сапогом валуны, торчащие из прелой листвы, а затем, крякнув, выдрал, вросший в землю тяжеленный валун, и одним махом расколол его о второй камень. Только после этого перестал метаться, застыл на месте, сдвинув брови и поглаживая рукоять клинка. Петера, напуганная этой вспышкой гнева, замерла, где стояла, прикусив костяшки пальцев зубами. Таким бешеным она видела старшину впервые, однако голос, которым он обратился к ней, был удивительно спокойным в сравнении с искаженным лицом.

– Ты, моя милая, тут подожди, – сказал он. – Прислушивайся в оба уха, чтобы нас никто врасплох не застал, а я лошадей соберу.

Петера зарделась, пораженная таким обращением, хотя понимала, что именно в этих двух ласковых словах ничего недосказанного для нее не было.

Войдан согнал навьих лошадей в одно место и махнул рукой, подзывая девушку, которая неотрывно смотрела в сторону Пограничья. Она подбежала, испугано распахнула глаза, торопливо изображая жестами сколько и с какой стороны к ним приближаются чужие. Сжала два раза ладонь, добавила три пальца на второй и притронулась к его мечу, бросив быстрый взгляд назад.

– Знаю, – он погладил ее по щеке. – Помнишь, где бродники Бородая переправу через Ясельду наладили?

Петера наморщила лоб и неуверенно кивнула, а он снял с запястья браслет из змеиных хвостов и надел ей на руку, подтянув оберег до самого плеча.

– Лошадь мою возьмешь. Она покрепче этих кляч будет. Проедешь по берегу Луторы до самого Кирвена. Дальше на север погоняй. Через десяток верст после бродов, найдешь развилку на Вилоню и Стоход, а оттуда вправо смотри. Как холмы над лесом увидишь, так к третьему по ходу и свернешь. Корт Наслав там должен ждать. Оберег этот ему отдашь. Скажи, чтобы притчу о волке через два дня на утро вспомнил. Но не раньше. Обязательно скажи. Слово в слово. Он поймет, как показывать станешь. Только о ярмарке не говори, а то в Плиссу не пустит, – он криво улыбнулся, прижав дергающуюся щеку ладонью. – Домой в Мерес тебе теперь никак нельзя.

Она ответила грустным взглядом, взяла его за руку и вновь прижала к своей щеке.

– Торопись! – Войдан забросил ее в седло.

Старшина недолго смотрел ей вслед, склонив голову на одно плечо. Едва Петера скрылась за деревьями и вдалеке затих мягкий перестук копыт его лошади, как он передвинул меч за спину и принялся раздевать первого анлорского воина.

Корт Наслав остановил лошадь у огромного ствола под самой вершиной холма. Спешился, осмотрел людское городище на берегу Скривы, видимое с такой высоты, как на ладони. Затем бросил короткий взгляд на широкую ленту реки, убегающую к горизонту в закат. Где-то за ним осталась Плисса, так далеко, что расплывающееся на западе зарево, срастаясь с землей, скрывало вершины Уродливых Сестер в багровой дымке. Корт нахмурился, провел рукой по сухим чешуйкам коричневой сосновой коры. После стольких лет, проведенных под открытым небом в дозорах, он воспринимал очарование вечерних красок окружающего мира, как надоедливую обыденность. И на этот прекрасный для глаз короткий промежуток времени, когда день быстро угасает, отступает перед тьмой, выползающей из-под сени могучих дубов на окраине дикого чернолесья, и ночь набрасывает на землю свое покрывало с низко висящими крупными звездами, он давно не обращал внимания. Однако зрение старого воина оставалось острым и по сию пору, способным мгновенно распознать мельчайшее движение в безмятежности заката. Он зацепился взглядом за крылатую тень. Вестник? Прищурился, поймал сузившимися зрачками красную бусинку чужого глаза. Тот почувствовал его разум, кувыркнулся через голову, поджав крыло, и метнулся в самую гущу листвы – только его и видели. Наслав с досадой ударил кулаком в шершавый ствол. Стар стал, а в былые времена за версту крылья сразу двоим вязал. Пора уж дозор на спокойную жизнь сменить. Давно пора, да и Браним при встрече все время зовет в Оружейную башню мечи ковать. Тоже постарел до предела, спиной мается. И наговоры иларис Озары помогать перестали. Намахается молотом к вечеру – утром вдвоем разгибать приходится. А скоро и самого к земле клонить начнет. Хоть и крепок, как этот ствол, но забывать уж стал те годы, когда такие деревья тонкими прутиками видел. Вздохнул, растер лицо пятерней. Подумалось неожиданно, что, может, смерть с той птицей весточку кому отправила.

Сумерки под деревьями неспешно сгущались, и корт усмехнулся про себя. Вот так и тянется жизнь, а потом, вдруг, как очнувшись, заметишь, что нет больше на залитой солнцем стене Плиссы стражников, только темная тень примостилась рядом, ждет бессловесно, когда дух отлетит. Говорят, именно так приходит смерть к воинам, что не слегли на бранном поле. И ведь не отгородиться от нее высокими стенами ни ему, ни Озаре, ни ее молодым дочерям. И она не остановится, пока не завладеет всеми. Своего вестника со старостью уже прислала, напомнила о бренности, коснулась инеем волос, сморщила кожу, высушила тело, начинает выворачивать суставы, которые стали холодеть и в летнюю пору. Жизнь, что незнакомый путь, всегда извилистый и длинный, и поразиться не успеешь, обернувшись, каким коротким за спиной этот путь окажется, изначально представлявшийся бесконечным. И конец у него всегда один – Переправа через огненную Сафать. Силен и жилист еще корт Плиссы, но и смерти не занимать терпения. Ей не жалко оставить ему немного времени – все равно под ее властью весь мир. Куда ей спешить?

От размышлений Наслава оторвал здоровяк Зоран. Приволок двух мертвецов – по одному в каждой руке – за вороты добротных кольчуг, под которыми, как он разглядел, серые нательные рубахи были незнакомого покроя.

– Голову солнцем напекло, что всякую погань по лесу собираешь? – вызверился корт. – Я ж тебе следить за дорогой на Турью наказал!

Зоран бросил тела ему под ноги в траву, стянул латные рукавицы, затем сдернул шлем. Встал напротив: приземистый, насупившийся, поглаживал одной рукой рукоять клинка, а пальцами второй скреб в жесткой щетке коротко подстриженных, до желтизны выгоревших на солнце волос.

– Не только ты мне наказал, но и другие чей-то наказ старательно выполняли, – вполголоса огрызнулся он и смахнул запястьем пот со светлых бровей и лба. – На морды им сначала глянь.

Он носком сапога подцепил ближнее к Наславу тело, поворачивая лицом вверх, но голова на сломанной шее так и осталась носом в траве. Воин выругался, наклонился, схватился за окровавленные пряди, вздернул тело вверх.

– Вот ведь…

– Второй оттуда же? – хмуро спросил Наслав.

– Похоже, что с переправы, – кивнул Зоран, вытирая изгаженную руку о чужие штаны. – Бродники, а по кустам, как разбойники, против ветра ползли, таились. По грибы и ягоды в кольчугах с мечами не ходят.

– Живыми почему не донес? – корт присел, соскоблил ногтем грязь с сапога одного из лазутчиков, растер в пальцах.

– Считай, сами на стрелу налетели, когда бежать бросились, а о нас ни одна живая душа знать не должна. Сам говорил, – он пожал плечами.

– Глина. На берегах Ясельды такой нет, – Наслав вытер пальцы, выпрямился, обошел мертвых кругом, задумчиво осмотрел их доспехи и поднял глаза. – Забавный у нас дозор получается. Выходит, не только Анлору мы костью поперек горла встали. Знать бы сейчас, что ж такого посулили старому броднику, если тот разума лишился, послав сыновей за нами следить? Или не сам отправил?

– Златниками купили, – Зоран смачно плюнул и растер плевок носком сапога, – родню на серебро Бородай менять не стал бы.

– Не верю, что сам отправил, – Наслав покачал головой. – Чужие уши до разговора дотянулись. Знает же, что ему с семьей не жить, если против нас пойдет. Да и за все годы, что изредка знакомство водили, никогда не замечал за ним подлого предательства.

– Хорлай? – донесся до корта удивленный возглас.

Сзади раздался стук копыт, зазвучали приглушенные голоса, следом послышались быстрые шаги и перед кортом, покосившись на мертвецов, остановился старший Дозорной башни.

– Керана где? – Наслав изумленно взглянул на тропку между деревьями.

– Не сказала, – буркнул тот, отводя глаза. – Стожара в Болнар отправила с девчонкой, что его звала, а нас с Гальсой и остальных в Плиссу. Ты говорил, что здесь ждать будешь. Так и мы сюда.

Наслав презрительно осмотрел его с ног до головы.

– Тебя с кем отправили? – прошипел, брызжа слюной. – Думал, что положиться на тебя могу. Стожар, трое дозорных, ты, Гальса! Столько глаз, а уследить не смогли!

– Приказала она, – тихо сказал Хорлай, но голову виновато не склонил. – С Лагодой этой поговорила о чем-то и, будто подменили нашу иларис. Всех разогнала. Гальса все одно за ней рванула, пока я кругом хутор огибал, чтобы с другой стороны перехватить и тайком следом, да куда там – лошадь потеть не начала, как Керана за деревьями в лесу пропала.

– Ничего не путаешь? – корт с сомнением заглянул ему в глаза.

Хорлай стиснул зубы и промолчал. Вместо него ответила подошедшая Гальса.

– Нашли ее, когда уже и надежду терять стали. Следили с час издали. А она стоит на одном месте и не шевелится, и лошади рядом нет. Кинулись проверить, а там только пепел на траве, – она развела руками. – Морок на нас наслала, заманила подальше, а сама в это время, наверное, в другую сторону.

– Если уверены, что ее приказ правильно расслышали, то и спроса с вас нет, – Наслав поскреб ногтями подбородок, ждущий брадобрея уже не первый день, и грозно сдвинул брови. – Что-то с этой девкой не так. Лагодой, говоришь, кличут?

– Это имя она и назвала. Меченая она. Мертвый лодочник у Волмы руки коснулся, – Гальса с треском переломила сухарь, протянув половину Хорлаю. – Делать нам теперь что?

Корт не ответил, отвернулся, хлопнул ладонью по сосновому стволу, подумал со злостью, что если и была где-то рядом желтоглазая дочь Озары, то теперь уж и птицей не догнать. И почему он тогда так долго упирался? Уехала бы сразу убедиться, что Войдан жив и здоров, и беды бы не было. Хоть бы знал, где искать!

Он поднял голову, в который раз осмотрел низину перед рекой и подозвал Гальсу.

– Раз уж почти к Стоходу забралась, то и соглядатаев наших навестить самое время, – он растянул губы в жуткой ухмылке и показал на мертвых. – В городище вас отправлю. Переодевайтесь.

– С чего бы вдруг? – возмутился Хорлай и выплюнул сухарь. – Нам с мертвых одежку снимать да на себя натягивать?

Женщина отряхнула ладони от крошек, скривилась и отступила к Хорлаю.

– Недовольны чем? – мрачно спросил корт.

– Вот уж не думала, что по гостям всю жизнь разъезжать буду, да по чужим подворьям горемыкой бездомной слоняться, – сверкнула та глазами в ответ. – Уже на стук не каждый откроет.

– Не кулаком – мечом стукни, – резко сказал Наслав. – С каких пор ты должна под дверями стоять? Сама открой, как войти соберешься. А не осилишь, так Хорлая кликни.

– Эти, – тот повел глазами на мертвецов, – к кому наведаться решили?

– Угощение мое им не понравилось, – Зоран стиснул зубы, покатал по скулам желваки. – Бородай, пес такой, сынков своих за нами соглядатаями выслал.

– Вот ведь погань, – протянул Хорлай. – Мало того, что сбрехал мне как-то о кирвенских лучниках в засаде, так и сейчас на нас еще кого-то навести решил.

А вот Наслав так и не смог убедить себя, что старый бродник, которого знал еще с тех времен, когда тот щербатым мальцом ловил пескарей на отмелях Ясельды, смог снюхаться с врагами Плиссы, никак не выдав своих намерений ни торгующим у Янтарного моря гостям из Турьи, ни набирающим силу в Герсике монахам, ни разбойникам под Стоходом, ни окрестным хуторянам. Не верил. Ни на один удар сердца не верил. Наслав ведь не просто так прослыл самым опытным кортом в междуречье от Горыни до Даль-реки, знал, что самые глупые подозрения, если от них отмахнуться, частенько оборачиваются большой кровью, и не просто знал, а был уверен: неожиданно лазутчики не появляются – следом всегда подкрадывается враг. Веришь, не веришь, а беды жди. И был еще один очень важный для него наказ иларис Озары, который он твердо усвоил, когда еще и не мечтал стать кортом – лучше сделай лишнее, чем забудь об обыденном. Впрочем, бродник все одно заслуживал, чтобы и его и всех родичей утопили в вонючей яме. Самой мучительной смерти заслуживал.

– Отправь вестника к Озаре, Хорлай, – бросил он старому товарищу, и когда тот скрылся за деревьями посмотрел в спину Гальсе, остервенело вытряхивающей мертвеца из кольчуги. – Брось его. Никуда не поедешь.

– Беда надвигается, – кивнула она.

– Не только, – опустил глаза корт. – Давай-ка, расскажи мне, что с Кераной происходит? Без утайки, как женщина о близкой подруге, поведай. И о мертвецах, и о меченой со Стожаром.

– Будут еще мертвецы, – пробормотала Гальса, – еще сколько будет. Ты, корт, свое, считай, прожил. И дело даже не в том, что это мне еще пожить хочется и ждать страшно, когда смерть в затылок дохнет. Слишком гладко все шло в последнее время. Ни войны тебе, ни набегов каких. Ты не молчи, признайся, что сам это давно понял. Верная примета.

– Чему? – удивился Наслав.

– Всему! – отрезала Гальса, отворачиваясь. – Если не найдем Керану живой, то можем в Плиссу не возвращаться. Сразу к огненной Сафати идти придется. Такую силищу против желтоглазой поднять пытаются, что в Пределах о ней со времен редаря Хрола не слышали.

Она отцепила от седла мех с водой, расшнуровала чересседельную торбу и вытащила свежую рубаху. Хмуро глянула за плечо Наслава. На невысокой возвышенности, почти на самом берегу реки, выступая над зарождающимся туманом резким иззубренным контуром, ощетинился острыми кольями частокол детинца. За глубоким рвом на стенах уже замелькали редкие сполохи ранних факелов, отражаясь в сонных водах Скривы, огибающей северную стену. До ее уха донесся звук голосов перекликающейся стражи, удовлетворенной спокойной службой и ожидающей скорую смену.

– Почему молчишь, Наслав? – скривилась она. – О Плиссе молчишь. О Керане.

Корт покосился на нее уголком глаза.

– В Плиссу нам еще рано. Не стоит так быстро менять преимущество свободного маневра на участь осажденных. А для Кераны старшину жду.

– Он же еще ничего не знает, – изумилась Гальса. – Никто ничего не знает.

– Знает он, все знает.

Корт бесповоротно решил, что в последний раз отправил старшину к его дозорным. Вот встретимся завтра, и хватит. Ведь и в самом деле в Плиссе его место. Пришла пора старшине под свою руку всех воинов принимать. Кортом ему пора становиться. И иларис его точно поддержит, и с Кераной у него должно сладиться. Измучилась уже строптивая дочь Озары игрушечный меч таскать и с арбалетом носиться, как простая навья девчонка, а настоящий клинок на пояс некому прицепить. Так и стоял рядом с Гальсой, бросая взгляды в темнеющее небо, где месяц уже начинал свой путь среди первых звезд, когда зашелестела трава под осторожными шагами вернувшегося Хорлая.

– Что-то мне подсказывает, что ты уже вылепил себе замену? – спросил тот, услышав последние слова.

– Сомневаешься? Не закалился еще клинок? – корт насмешливо приподнял брови.

– Не мое это дело сомневаться, но, уверен, созрел он. Наша-то жизнь, наоборот, закатываться стала.

Хорлай встал слева от корта, оставив его правое ухо Гальсе. Отсюда, из густого леса, частокол вокруг поселения показался ему невысоким забором. Ближе к берегу Янтарного моря из камня строят. Не только крепости – церкви из него кладут с высокими шпилями. Надеются, что никому, кроме их бога, не извлечь людей из-за крепких стен. Ударить бы железным кулаком от берега Горыни до самой Арконы на закат, как в давние времена, перешагнуть через стены, снести все до основания вместе с пришлыми, будто из песка сложенное. Потом развернуться навстречу солнцу и навьев из Пределов вырвать, как сорную траву. Хоть и поговаривают открыто за Пограничьем, что сила у Плиссы уже не та, а ведь проверить после редаря Хрола никто не отважился.

– Не это ведь сказать хотел? – Наслав насмешливо прищурился, повернув к нему голову.

– Не это, – кивнул Хорлай. – Было бы славно перед смертью принять на щит Невриду. Я, конечно, не думаю, что выживу в этой сече, однако смотреть горько, как внуки себе не клинки, а игрушки из деревяшки стругают. Я в их годы уже по тайным тропам не только до самых стен Архенара забирался, а и много дальше на север забредать доводилось. Учить хотел, так сыновья и дочери наседками над ними. Из рук с младенчества не вырвать и меч в колыбель никто не вложил. Как узнают о чащобах, как огибать хутора с собаками станут, как сумеют, не спешиваясь, скрыться в чистом поле вместе с лошадью?

– К чему нашим детям такую науку в голову брать? Серебро мешки рвет, да и златники кошели растягивают, – процедила сквозь зубы Гальса. – Море, вон оно, в двух днях пути. Плыви, куда душа пожелает. Выбирай землю по вкусу.

– А зачем тогда все это? – недоуменно и зло спросил Хорлай, обводя рукой широкую пойму Скривы. – Мы здесь зачем? Неужели забыли, как жизнь из земли рвать?

– Обожди вырывать, – угрюмо усмехнулся Наслав. – Нам ведь и сеять надо.

– Кости, – пробурчал тот, – кости чужие сеять надо, а то скоро нашими землю устилать начнут.

Наслав промолчал. Вздохнул с тоской, подумал, что ведь прав старый соратник, но времена те минули. Не раскололась когда-то Плисса под навьим мечом. Сама клинком стала, да только не тот мастер горн раздувал и добела грел полосу железа. Добр был кузнец, мягок, жизнь превыше смерти ставил, а ему до конца ковать надо было – мягкость твердостью обернуть, чтоб в те клинки обратилась, что Браним в оружейной башне делает. Ничего, может, еще увидит до костра, как Керана возродит величие древнего города.

– А что делать с теми, кто родством поближе? С Невром, что делать станешь? – он повернулся к Хорлаю лицом.

– У близкой родни и зубы острее, и логово крепче. Больше славы добудем, выковыривая их из панциря Архенара. Да ты посмотри хоть на дочь Озары, – Хорлай теребил пояс, судорожно тискал рукоять клинка в могучем кулаке, все никак успокоиться не мог, распалял сам себя. – Зверь, а не девка! Подымет нас?

– Почему у самой не спросишь?

– Сказал же – с Невром хочу сойтись. А как спросить, если жизнь тонкой бечевой оборвет?

– Тогда к чему нетерпение? У нас сейчас другая цель, – снова усмехнулся корт.

– Темнишь. От друга таишься, – насупился Хорлай.

– Ни к чему тебе мои думы знать, – сурово оборвал его Наслав. – Уговор помнишь?