Текст книги "Пляж"

С футбольного поля снова донеслись крики. Команда Багза отыграла один мяч.

Кораллы

Под тяжестью двух камней величиной с грейпфрут я опустился на дно и сел на песок, скрестив ноги. Потом я положил камни на колени, чтобы вода не вытолкнула меня обратно.

Меня окружали кораллы – расцвеченные яркими красками пагоды, сливающиеся и расплывающиеся в горячих тропических водах. При моем появлении что-то съежилось в глубине их сводов. Движение было едва заметным – просто по цветным созданиям скользнула волна света. Я присмотрелся, стараясь определить природу странного явления, но кораллы оставались такими же, как и раньше.

Передо мной лежало странное существо. В моей голове мелькнуло название – «морской огурец». Но я вспомнил его лишь потому, что слышал о подобных обитателях моря. А иначе я мог бы с таким же успехом принять его за… морской кабачок. Существо было больше тридцати сантиметров длиной и толщиной с мое предплечье. На ближайшем ко мне его конце было множество крошечных щупалец. Отломив кусочек коралла, я дотронулся до существа. «Огурец» не пошевелился и не подвинулся. Осмелев, я потрогал его пальцем. Ничего мягче мне в жизни не приходилось трогать. Шелковистая плоть лишь слегка напряглась, и я отдернул руку из страха порвать его кожу.

Чем дальше, тем интереснее, улыбнувшись, подумал я. Оттого, что я сдерживал дыхание, закружилась голова. Стук крови в висках и нарастающее давление в легких говорили о том, что у меня осталось воздуха меньше чем на двадцать секунд пребывания под водой.

Я посмотрел вверх. Над моей головой было шесть или семь футов воды, я различал неясные очертания ног Кити, свисавших со скалы. Он болтал ими в воде, как ребенок, сидящий на высоком стульчике, чем привлекал внимание небольшой голубой рыбы. Рыбу главным образом интересовали его лодыжки. Каждый раз, когда они приближались к ней, она бросалась вперед, как бы намереваясь запустить в них свои зубы, но внезапно останавливалась в дюйме от цели. Когда же его лодыжки удалялись, рыба двигала плавниками и отплывала назад, наверное кляня себя за недостаток смелости.

Под маску, на висках, потекла холодная струйка воды. Глядя вверх, я запрокинул голову, и ищущий выхода воздух начал срывать маску с моего лица. Я быстро опустил голову, надавливая на стекло, чтобы восстановить герметичность маски, но было уже поздно. Под нее просочилось уже слишком много воды. Я скинул камни с колен и стал подниматься на поверхность.

Проплывая мимо Кити, я поддался внезапному порыву и цапнул его за лодыжку, сложив пальцы вместе, чтобы мои ногти были будто ряд зубов.

– Зачем ты это сделал?

Я растирал лицо, зудевшее в тех местах, где к нему прилегала маска. Кити растирал свою лодыжку.

– Это одна маленькая рыбка, – начал я объяснять, а потом неожиданно рассмеялся.

– Какая еще маленькая рыбка?

– Она хотела куснуть тебя, но ее подвели нервы.

Кити покачал головой:

– Я подумал, что это акула.

– Здесь водятся акулы?

– Миллионы. – Он ткнул пальцем на скалы позади себя, указывая в открытое море, а затем снова покачал головой. – Я даже подпрыгнул.

– Извини.

Я выбрался из воды и устроился на скале рядом с Кити.

– Там, внизу, просто замечательно. Хорошо бы поплавать с аквалангом или с чем-то в этом роде. Одной минуты в кораллах совершенно недостаточно.

– Можно поплавать с пожарным шлангом, – сказал Кити. Он вытащил из кармана пластмассовую коробочку из-под фотопленки. В коробочке лежали кусочки «ризлы» и травка. – Два года назад я побывал в Уджунг-Кулоне. Ты был там?

– Я был в Чарите.

– В Уджунг-Кулоне есть коралловые рифы, и местные ребята приспособили там для подводного плавания пожарные шланги. Можно какое-то время оставаться под водой, правда, нельзя свободно двигаться. Тем не менее…

– Разве у нас здесь есть пожарные шланги?

– Нет.

Я подождал, пока Кити свернет косяк.

– Значит, ты много путешествовал.

– Да. Таиланд, Индонезия, Мексика, Гватемала, Колумбия, Турция, Индия и Непал. Еще Пакистан. Если это можно назвать путешествием. Я был три дня в Карачи проездом… Считается?

– Вряд ли.

– По-моему, тоже. А ты много путешествовал?

Я пожал плечами:

– Я никогда не был ни в Америке, ни в Африке. Я только шатался по Азии. И по Европе. Кстати, как насчет Европы? Ее считаем?

– Если ты не засчитываешь мне Карачи, то нет. – Он раскурил косяк. – Какое твое самое любимое путешествие?

Я задумался на секунду-другую.

– Придется кинуть жребий между Индонезией и Филиппинами.

– А самое неудачное?

– Наверное, в Китай. Я паршиво провел там время. Пробыл там пять дней и ни с кем не разговаривал, кроме тех случаев, когда заказывал еду в ресторанах. Да и еда была ужасной.

Кити засмеялся:

– Моим самым неудачным путешествием было путешествие в Турцию. Я собирался остаться там на два месяца, но уехал уже через две недели.

– А самое удачное?

Кити оглянулся по сторонам, глубоко затянулся и передал косяк мне.

– Таиланд. Я имею в виду это место. На самом деле это не Таиланд, раз здесь нет таиландцев, но… Да. Это место.

– Это место – единственное в своем роде… Сколько ты уже здесь?

– Года два. Даже больше. Я познакомился с Сэл в Чианграе, и мы подружились. Попутешествовали вместе. Потом она рассказала мне об этом месте и взяла меня сюда.

Я бросил погасший окурок в воду.

– Расскажи мне о Даффи. Никто не хочет говорить о нем.

– Да. Все были ошеломлены, когда услышали… – Кити задумчиво почесал свою щетину. – Наверное, не меня надо спрашивать. Я его почти не знал. Или совсем не знал. Он держался на расстоянии, во всяком случае от меня. Конечно, я знал, кто он, но мы особенно не разговаривали.

– Кто же он все-таки был такой?

– Ты что, шутишь?

– Нет. Я же сказал, что никто не говорит о нем, поэтому…

Кити нахмурился:

– Разве ты еще не видел дерево? Дерево у водопада?

– Да нет.

– Черт! Ты еще ничего не знаешь, нет, Рич? Сколько ты уже здесь? С месяц?

– Да.

– Ну, приятель, – улыбнулся Кити, – завтра я отведу тебя к дереву. Тогда ты все поймешь.

– А почему бы не отправиться туда сейчас?

– Я хочу немного поплавать… Именно сейчас, когда я под кайфом. Теперь моя очередь плавать с маской.

– Мне очень хотелось бы…

Кити соскользнул в воду.

– Завтра. Куда торопиться? Ты уже прождал месяц.

Он затянул потуже ремешок маски на затылке и нырнул. Конец разговора.

– О’кей, – сказал я, глядя на спокойную поверхность воды и смиряя любопытство под действием наркотика и здешнего, пляжного, порядка. – Завтра так завтра.

Когда вновь подошла моя очередь опуститься на дно в маске Грегорио, я внимательно осмотрел кораллы, но прежнее странное явление не повторилось. Жители кораллов попрятались по своим пагодам. А может, они уже больше не боялись меня.

Багз

В тот вечер, когда уже стемнело, нам пожаловали ожерелья из ракушек. Это было не такое уж грандиозное событие, и оно не походило на торжественную церемонию. Просто Сэл и Багз подошли туда, где мы сидели, и вручили нам ожерелья. Но для меня это было очень важно. Как бы хорошо ни относились к нам остальные, отсутствие ожерелий подчеркивало, что мы здесь – новички. Теперь, когда мы удостоились ожерелий, мы тем самым как бы получили официальное признание.

– Какое из них мое? – спросила Франсуаза, внимательно осмотрев по очереди каждое из ожерелий.

– Какое тебе больше нравится, Франсуаза, – ответила Сэл.

– Наверное, я возьму вот это. Мне нравится цвет большой ракушки.

Девушка посмотрела на нас с Этьеном, побуждая завести спор из-за ожерелья.

– Какое нравится тебе, Этьен? – спросил я.

– Сначала выбирай ты.

– Я тебе уступаю.

– А я тебе.

– Итак…

Мы пожали плечами и улыбнулись друг другу. Тогда Сэл наклонилась и взяла из рук Франсуазы два оставшихся ожерелья.

– Вот так, – сказала она и сделала выбор за нас. Ожерелья были почти одинаковые, но в середине моего оказалось щупальце красной морской звезды.

Я надел свое через голову.

– Большое спасибо, Сэл.

– Скажи спасибо Багзу. Это он сделал твое ожерелье.

– Хорошо. Спасибо, Багз. Действительно великолепное ожерелье.

Он кивнул, молча приняв похвалу, а затем зашагал по площадке обратно к дому.

Я не мог понять Багза. И это было странно, ведь я чувствовал, что он один из тех парней, которые мне должны нравиться. Он был шире меня в плечах и обладал более развитой мускулатурой; как бригадир плотников, он был, без сомнения, на своем месте, кроме того, я подозревал, что он очень умный. Это было сложнее проверить, поскольку говорил он мало, но, когда открывал рот, говорил то, что нужно. И несмотря на все эти замечательные качества, было в нем нечто такое, что вызывало некоторое неприятие.

Взять хотя бы то, как он принял мою благодарность за ожерелье. Его молчаливый кивок принадлежал персонажам из мира Клинта Иствуда. Или однажды мы собирались поесть супа. Грегорио сказал, что подождет, пока суп не остынет, – суп кипел, еще не снятый с огня. Багз немедленно и демонстративно зачерпнул суп ложкой прямо из кастрюли. Он не сказал ни слова, просто зачерпнул суп ложкой. Это такая незначительная деталь, что, вспоминая ее, мне неловко за свою мелочность.

Наверное, вот о чем стоит рассказать. В понедельник, когда пошла вторая неделя нашего пребывания в лагере, я увидел, как Багз пытался приладить болтавшуюся дверь на одной из хижин-кладовых. Ему было тяжело, потому что у него всего две руки, а ему требовалось три: две – чтобы держать дверь на месте, а третья – чтобы забить гвоздь в петлю. Некоторое время я наблюдал за ним, раздумывая, не предложить ли свою помощь, и когда я двинулся к нему, молоток выскользнул у него из рук. Он инстинктивно попытался поймать молоток, в результате дверь тоже упала, ударив его по ноге.

– Черт возьми! – сказал я, ускоряя шаг. – Ты в порядке?

Багз оглянулся. Из глубокой царапины на его голени текла кровь.

– В порядке, – ответил он и нагнулся, чтобы поднять молоток.

– Может, подержать дверь?

Багз отрицательно покачал головой.

Мне не оставалось ничего другого, как вернуться на место, где я сидел и заострял бамбуковые палочки, изготавливая остроги. Минут через пять я сделал неловкое движение и порезал большой палец.

– Ай! – вскрикнул я.

Багз даже не обернулся. Когда ко мне подбежала Франсуаза, лицо которой стало еще красивее от охватившего ее испуга, я понял, что Багз удовлетворен, ведь он стоически забивал гвоздь, пока у его ног собирались в пыли лужицы крови.

– Как больно, – сказал я, когда Франсуаза подбежала ко мне, сказал достаточно громко, чтобы и Багз услышал меня.

Раз уж я ударился в воспоминания, скажу, что мне не давала покоя еще одна вещь, связанная с Багзом. Его имя.

Мне кажется, что, называя себя Багз, человек как бы хочет сказать: «Я неразговорчив, я стоик, но я не воспринимаю себя всерьез! Вот почему я – Багз Банни». Как и прочие мелочи, это тоже не было поводом, чтобы его не любить, скорее, это просто раздражало, ведь на самом деле Багз воспринимал себя крайне серьезно.

В течение двух недель, пока я присматривался к Багзу, меня какое-то время интересовало, почему у него такое имя. Если бы он был из Америки, как и Сэл, я бы решил, что его крестили под именем Багза Банни. Я не презираю американцев – просто у них встречаются странные имена. Но Багз был родом из Южной Африки, а я не думал, что «Уорнер Бразерс» имеет столь сильное влияние в Претории. Впрочем, однажды я встретил южноафриканца по имени Гусь, так что здесь трудно сказать что-то определенное.

Ну ладно. Вернемся к тому вечеру, когда я получил ожерелье.

– Спокойной ночи, Джон-бой.

Молчание… Меня охватила паника.

Достаточно ли громко произнес я эту фразу? Не было ли здесь какого-то правила этикета, которое я не принял в расчет? Ожерелье придало мне смелости, но, может быть, начинать этот ритуал имели право лишь лидеры нашей группы или те, кто прожил на пляже не меньше года?..

Сердце мое учащенно забилось. Я вспотел. Ну вот, подумал я, все кончено. Завтра утром на рассвете я исчезну. Мне нужно будет проплыть двадцать миль до Ко-Самуи, и в пути меня, наверное, сожрут акулы, но ничего. Я заслужил это. Я…

– Спокойной ночи, Элла, – произнес в темноте сонный голос.

Я замер.

– Спокойной ночи, Джессе, – подхватил другой голос.

– Спокойной ночи, Сэл.

– Спокойной ночи, Моше.

– Спокойной ночи, Кэсси.

– Спокойной ночи, Грег.

– Спокойной ночи…

Ноль

В отношении цвета кожи наступил заметный прогресс. Первые несколько дней небо было в основном облачным, и к тому времени, когда оно прояснилось, я уже достаточно загорел, чтобы не обгореть. Теперь загар у меня приближался к самому темному за всю мою жизнь. Я заглянул под пояс шорт, желая убедиться в том, что загорел так, как рассчитывал.

– Ух ты! – радостно воскликнул я, увидев под шортами кожу розового цвета.

Этьен оглянулся. Он сидел на краю валуна и болтал ногами в воде. Я с завистью отметил его великолепный золотистый загар. У меня никогда не было золотистого загара. В лучшем случае моя кожа приобретала цвет свежевспаханного поля. Я иногда называю такой оттенок орехово-серым, но он больше напоминает цвет земли.

– Что случилось?

– Ничего. Я о своем загаре. Моя кожа определенно темнеет.

Этьен кивнул, рассеянно теребя ожерелье.

– Я решил, что ты думаешь об этом месте.

– О пляже?

– Ты сказал «ух ты». Поэтому я решил, что ты подумал – как здесь хорошо.

– Ну, я часто думаю, что… Я хочу сказать, что игра стоила свеч: то плавание, поля с марихуаной…

– Точно.

– Ты ловишь рыбу, купаешься, ешь, бездельничаешь, и все вокруг хорошо к тебе относятся. Это так просто, но… Если бы я мог остановить планету и начать жизнь заново, то сделал бы ее такой же, как у нас сейчас. Для всех без исключения. – Я потряс головой, чтобы остановить этот поток пустословия. – Ты понимаешь, о чем я.

– Я думаю так же, как и ты.

– Да ты что?

– Конечно. И остальные тоже.

Я встал и огляделся вокруг. Через несколько валунов от меня выходили из воды Грегорио и Франсуаза, а еще дальше, возле омываемых морем скал, показались три цветные точки – Моше и две югославки. Я слышал, как с берега доносится равномерный стук, – это Багз и плотники мастерили что-то новое, и еще я увидел бредущую по пляжу одинокую фигуру. Элла, решил я. Но, сощурившись, – глаза слепило от яркого белого песка – я узнал Сэл.

Я вспомнил, как Сэл дразнила меня, подстегивая мои ожидания. «Скоро ты увидишь, что здесь очень хорошо. Когда ты научишься ценить это место просто за то, что оно существует», – сказала она. Я расправил плечи, зажмурился от солнца и подумал, что она была абсолютно права.

Мои раздумья были прерваны внезапно попавшими мне на ноги брызгами холодной воды. Я открыл глаза и посмотрел вниз. Это были плескавшиеся в ведре рыбины, которые вплотную приблизились к мгновению Game over. Я понаблюдал за ними некоторое время, потрясенный их упорством. Меня часто удивляло, как долго пойманная рыба остается живой. Даже пронзенные острогой насквозь, они трепыхались еще около часа, образуя в воде вокруг себя кровавую пену.

– Сколько мы поймали? – спросил Этьен.

– Семь штук. В том числе две большие. Пожалуй, на сегодня хватит.

Этьен пожал плечами:

– Если Грегорио с Франсуазой тоже поймали семь штук, тогда хватит.

– Они поймали по меньшей мере семь. – Я взглянул на часы. Был полдень. – Мне хотелось бы уйти сегодня пораньше. Я должен встретиться с Кити, и он покажет мне это дерево.

– Дерево?

– Одно дерево у водопада. Хочешь пойти с нами? Мы можем оставить ведро здесь.

Он отрицательно покачал головой и показал в сторону Грегорио и Франсуазы. У Грегорио на лбу была маска.

– Мне хотелось бы посмотреть на кораллы. Говорят, они очень красивые.

– Да, они очень красивые. Может быть, я найду тебя после того, как схожу к дереву.

– Хорошо.

– Передай привет остальным.

– Да.

Я нырнул в воду под большим углом, а затем выровнялся, чтобы плыть вдоль дна. Соль обожгла мне глаза, но я не закрыл их. На разноцветные пятна и сновавшую туда-сюда рыбу стоило взглянуть даже без маски Грегорио.

До огорода можно было добраться двумя путями. Во-первых, по прямой дороге, которой каждое утро ходил Кити. Это был кратчайший путь, но я ходил им всего дважды и то вместе с Кити. Я знал, что если один пойду этой дорогой, то наверняка заблужусь, ведь, за исключением деревьев и растений, в джунглях не так уж много ориентиров. Я избрал второй путь – пошел к водопаду вдоль вытекающего из него ручья. У водопада я мог свернуть влево и пройти дальше вдоль скалы, за которой и был огород.

После десятиминутной ходьбы я начал понимать жалобы Кити по поводу его работы. Без морского ветерка и прохладной воды жара становилась совершенно невыносимой. Когда я добрался до водопада, все тело у меня уже зудело от пота.

За все время, что мы были на пляже, я всего раза два ходил к водопаду и всегда с кем-нибудь. Отчасти потому, что мне незачем было идти туда самому, а отчасти, как я теперь понимаю, по той причине, что я чувствовал себя там как-то неуютно. Водопад был связующим звеном между лагуной и внешним миром, который я уже совсем забыл, и когда я стоял у озера, то четко осознавал, что не хочу вспоминать об этом мире. И теперь, вглядевшись через тонкую дымку водяного пара, я увидел место, где я присел, перед тем как совершить прыжок. Нахлынувшие при этом воспоминания были не из приятных. И я даже не остановился, чтобы сполоснуть лицо холодной водой. Увидел тропинку, которая вела к огороду, и сразу направился к ней.

Через четверть часа я нашел Кити на краю овощных грядок. Он с безутешным видом пропалывал сорняки, орудуя сделанной Багзом лопаткой.

– Эй, – крикнул он мне, подняв голову, – что ты здесь делаешь?

– Ты собирался показать мне дерево. Я ушел с работы пораньше.

– Ах да. Я и забыл. – Он взглянул туда, где Жан рычал на одного из огородников. – Жан!

Жан оглянулся.

– Нужно-сейчас-идти!

– Что? – недоуменно переспросил Жан.

– Вернусь-позже-если-будет-время-хорошо?

Кити помахал рукой, и Жан неуверенно помахал ему в ответ. Кити потащил меня прочь с огорода.

– Когда говоришь быстро, он не понимает, – объяснил Кити. – Иначе заставил бы ждать, пока вся бригада не закончит работу.

– Ловко придумано.

– Ага.

Это было похожее на ракету дерево метрах в двадцати справа от озера. Я приметил его, еще когда размышлял, каким образом спуститься с водопада. Некоторые из ветвей дерева близко подходили к скале, и я обдумывал прыжок в стиле Индианы Джонса на шатер его нижних ветвей. Сейчас, стоя у его ствола, я порадовался, что у меня хватило ума отказаться от этой попытки. Я бы прыгнул на тонкий слой листвы и потом свалился бы оттуда прямиком на землю с двенадцатиметровой высоты.

Как и все остальные деревья-ракеты, оно производило сильное впечатление, но Кити привел меня сюда не затем, чтобы я полюбовался на него. На одном из его почти четырехметровых «стабилизаторов» были зарубки. Три имени и четыре цифры. Багз, Силвестр и Даффи. Все цифры были нулями.

– Силвестр?

– Сэлвестр.

Я тряхнул головой:

– Сэл.

– I tawt I taw a puddy tat[7]7
  Коронная фраза («Кажется, я видел кошку») из мультсериала «Сильвестр и Твити», выпускающегося компанией «Уорнер бразерс» с 1940 г. Песня исполнена Мелом Бланком, озвучивавшим Кенара Твити, и стала в 1951 г. большим хитом.


[Закрыть].

– Значит, они были первыми?

– Первыми. Восемьдесят девятый год. Втроем они наняли лодку на Ко-Пхангане.

– Они уже знали об этом месте или…

– Все говорят по-разному. Багз говорит, что услышал о тайной лагуне от одного рыбака на Ко-Пхалуи, но Даффи говорил, что они просто шлялись по островам. И случайно наткнулись на это место.

– Случайно…

– А лагерь и все остальное началось в девяностом году. Вторую половину восемьдесят девятого они провели в Гоа, а к Новому году вернулись на Ко-Пханган.

– А что, на Ко-Пхангане тогда еще не было туристов?

Кити качнул головой:

– Не было. Вот так все и начиналось. Дело в том, что они бывали на Ко-Самуи, когда он был еще неизвестен, а Ко-Пханган увидели, наверное, спустя год…

– В лучшем случае год. Я слышал, что к девяносто первому он уже был загажен.

– Правильно, но они уже побывали на нем раньше. Прежде всего Даффи. Даффи был совершенно покорен открытым ими островом. Ты знаешь о том, что Даффи не любил Индонезию?

– Я ничего не знаю о Даффи.

– Он бойкотировал ее из-за Бали. Съездил туда раз в конце восьмидесятых и больше не хотел туда возвращаться. Все время говорил, как его от них тошнит.

Мы сели на землю, прислонившись спинами к большому корню, и закурили сигарету на двоих.

– Я хочу сказать, – пояснил Кити, с силой выдыхая дым, – что это их заслуга.

– Конечно.

– Они хорошо знали, что делали. Лагерь был уже в основном построен, когда Сэл привезла меня сюда. Это было… в девяносто третьем. Дом уже стоял, и они соорудили шатер из ветвей.

– Два года прошло.

– Ага. – Кити протянул мне сигарету.

– А когда ты появился, здесь уже было много народа?

Кити помедлил с ответом.

– Как тебе сказать… Довольно много…

Я взглянул на него, чувствуя, что он чего-то недоговаривает.

– Что ты имеешь в виду под «довольно много»?

– Здесь уже жили все нынешние обитатели, кроме шведов.

– За два года здесь впервые появились только шведы?

– И Джед. Шведы и Джед.

– Не так уж много. Хорошо хранили тайну.

– Угу.

Я погасил окурок.

– А нули? Что они означают?

Кити улыбнулся:

– Это была идея Даффи. Это дата.

– Дата? Что еще за дата?

– Дата их первого появления здесь.

– Это вроде произошло в восемьдесят девятом.

– Ты прав. – Кити встал и провел рукой по «стабилизатору». – Но Даффи обычно называл тот год «нулевым».

Озарение

Стоит только кому-то появиться на Бали, Ко-Пхангане, Ко-Тау, Борокае – и за первооткрывателями последуют целые орды путешественников. Их появление на «Одинокой планете» неизбежно, и после того, как оно произойдет, ждите Страшного суда. Но обосноваться в морском парке, куда вы даже не должны были попасть…

Чем больше я думал об этом, тем больше воодушевлялся. Ведь это не просто какой-то морской парк, а морской парк в Таиланде. Таиланд – центр пешего туризма, земля исхоженных дорог. Единственное, что приятнее иронии, – логика. Например, Филиппины. Архипелаг из семи тысяч островов. Но даже на этой громадной, изрезанной морями территории было бы невозможно долгое время прятаться. А здесь, среди легионов путешественников, посещающих Бангкок и южные острова, кто заметит исчезновение нескольких из них?

Странно, но меня меньше всего интересовало, как первым удалось устроиться здесь. Я почти знал как. Если я что-то понял за время своих путешествий, так это следующее: единственный способ сделать дело – взяться и сделать его. Не нужно разглагольствовать о поездке на Борнео. Купите билет, получите визу, соберите рюкзак – и это произойдет.

По скупым описаниям Кити я нарисовал себе картину, как это было. Январь девяностого, возможно канун Нового года по восточному календарю. Ко-Пханган, а может быть, Хатрин. Даффи, Багз и Сэл беседуют на восходе солнца. Сэл нашла лодку, которую можно было нанять или купить, у Багза в рюкзаке были инструменты, Даффи раздобыл мешок риса и тридцать пакетиков «Магги». Плитки шоколада, вероятно, размягчились и вновь застыли, повторяя форму его бутылки с водой.

К семи утра они уже были на берегу. Позади себя они, наверное, слышали пробивающийся сквозь глухие удары стереосистемы шум портативного генератора. Они не оглядывались, они просто оттолкнулись от песка и отправились к тайному раю, обнаруженному ими год назад.

Когда я возвращался в лагерь, рассчитывая найти Этьена в районе коралловых рифов, то поймал себя на мысли о том, что надеюсь на новую встречу с мистером Даком. Мне хотелось пожать ему руку.

Я так и не нашел Этьена с Франсуазой. На пляже я столкнулся с Грегорио. Он нес в лагерь наш улов, и когда я сказал ему о том, что собираюсь отправиться к кораллам, он замялся.

– Мне кажется, тебе нужно подождать, – сказал он. – Подожди… этак с часик.

– Почему?

– Этьен и Франсуаза…

– Секс?

– Ну… Я не знаю, но…

– Ага. Ты считаешь, нужно часок подождать?

– Ну… – неуклюже улыбнулся Грегорио, – может быть, я слишком хорошего мнения об Этьене.

Я покачал головой, вспомнив свою первую ночь в Бангкоке.

– Да нет, – ответил я, раздраженный внезапной жесткостью в своем голосе. – По-моему, ты попал в самую точку.

Поэтому я пошел обратно в лагерь с Грегорио.

Там было нечего делать, разве только сравнивать размеры пойманных рыб. Трое шведов, как обычно, поймали самую крупную рыбину и теперь хвастались, рассказывая поварам о своей технике ловли рыбы. Мне было противно их слушать, но гораздо хуже было то, что в голову так и лезли сценки с участием Этьена и Франсуазы. В конце концов, чтобы чем-нибудь занять мозги, я направился к палатке Кити и достал его «Нинтендо».

Большинству боссов присуща определенная линия поведения, если разгадаете ее, то покончите с боссом. Типичный пример – доктор Роботник во время своего первого воплощения в игре «Соник I», версия «Мегадрайв», «Гринхиллз зоун». Когда он спускается с верхней части экрана, вы спрыгиваете к нему с левой платформы. Потом, когда он начинает приближаться к вам, вы увертываетесь и прыгаете на него справа. Когда он отступает, вы повторяете все в обратном порядке, и через восемь ударов он взрывается и исчезает.

С этим боссом легко справиться. Другие требуют большей ловкости рук и больших усилий. К примеру, последний босс Теккен – кошмарный тип, упорно размахивающий кулаками.

Босс, который отвлек меня от мыслей об Этьене и Франсуазе, был не кто иной, как Уорио – настоящий рок для Марио. Проблема заключалась в том, что добраться до него я мог, только пройдя несколько сложных этапов. Пока я добирался до его логова, я получал слишком много ударов и терял слишком много энергии, необходимой для того, чтобы покончить с ним.

Время от времени Грязнуля отрывался от своей стряпни и подходил ко мне, чтобы понаблюдать за моими успехами. Он и Кити были единственными обитателями лагеря, которые прошли все этапы игры до последнего. Грязнуля отпускал замечания вроде: «Ньет пауза на этто платформо». Я не стану передавать его итальянский акцент. Попробуйте вообразить сами.

Я досадливо хмурился:

– Если я не сделаю остановку, меня раздавит падающий блок.

– Si. Поэтому прыгай быстрее. Вот так.

Он брал «Геймбой» и с удивительной ловкостью (принимая во внимание его большие пухлые руки) начинал управлять Марио – показывал, каким образом осуществить трюк. Потом он шел обратно к своей стряпне, а его пальцы удовлетворенно выстукивали на его гигантском животе какой-то ритм. После этого «Геймбой» всегда становился скользким и от него пахло рыбой, но я считал, что урок мастера не дается даром.

Мне потребовалось полтора часа, но я таки добрался до Уорио, имея в запасе всю необходимую энергию. Наконец-то я мог попробовать разгадать его линию поведения. Однако едва я подумал об этом, как монохромный экран начал гаснуть.

– Батарейки «Эвереди»! – Я закричал в отчаянии.

Кити, который, пока я играл, уже успел вернуться с огорода, высунул голову из палатки:

– Это была последняя батарейка, Рич.

– Что, ни одной больше нет?

– Ни одной.

– Но я же почти уничтожил Уорио!

– Ну… – Он примирительно пожал плечами. – Отложи игрушку на некоторое время. Если ты выключишь ее минут на двадцать, у тебя появится еще пять минут игрового времени.

Я тяжело вздохнул. Пяти минут было явно недостаточно.

Тяжелый удар – остаться без батареек. Я мог бы прожить, не уничтожив Марио, но «Тетрис» – совершенно другое дело. С тех пор как Кити рассказал мне о своем рекорде – сто семьдесят семь линий, – я изо всех сил старался побить его. Лучший результат, которого мне пока удалось добиться, – сто шестьдесят одна линия, но я с каждым днем совершенствовал свое мастерство.

– Это просто смешно, – сказал я. – А плееры? Может, нам удастся разжиться батарейками у их владельцев?

Кити вздохнул:

– Забудь о них.

– Почему?

– Давайте, и дастся вам… ибо какою мерою мерите, такою же отмерится и вам.

Я на мгновение лишился дара речи.

– Что?

– Я ходил в церковь каждое воскресенье, пока мне не стукнуло пятнадцать.

– Ты цитируешь Библию?

– Евангелие от Луки, глава шестая, стих тридцать восьмой.

Я недоуменно покачал головой:

– Но при чем тут Библия?

– В лагере только у пятерых есть плееры, и я никогда не давал им батареек.

– Вот оно что… Тогда нам конец.

– Мда, – согласился Кити. – Похоже на то.

Невидимые струны

Судьба, однако, позаботилась, чтобы нам не пришел конец. Помощь явилась из совершенно неожиданного источника. Мы пошли в хижину-кухню, чтобы рассказать о батарейках Грязнуле. Как только я начал объяснять ему ситуацию, он повернул к нам от огня раскрасневшееся сердитое лицо, с которого градом лил пот. Я инстинктивно сделал шаг назад, удивившись, что он так близко к сердцу принял эту новость.

– Батарейки? – спросил он угрожающе тихим голосом.

– Ну да…

– А как насчет риса?

– Риса?

Грязнуля быстро направился к одной из хижин-кладовых, и мы последовали за ним.

– Посмотрите-ка сюда!

Мы заглянули внутрь. Я увидел три пустых холщовых мешка и два чем-то наполненных.

– В чем дело? – поинтересовался Кити.

Грязнуля вскрыл ближайший из наполненных мешков, и из него посыпался рис – черные и зеленые зернышки, слипшиеся в комья от грибка и полностью сгнившие.

– Боже мой! – пробормотал я, прикрывая нос и рот от неприятного запаха. – Просто ужас, что творится.

Грязнуля показал на крышу.

– Она протекает?

Он кивнул, слишком разъяренный, чтобы говорить. А потом пошел обратно к себе на кухню.

– Ну, – сказал Кити, когда мы возвращались обратно в его палатку, – насчет риса – это не такая уж плохая новость. Ты должен радоваться, Рич.

– Что-то я не пойму тебя.

– Если риса больше нет – значит скоро кто-то отправится за ним и мы сможем достать новые батарейки.

Кити лежал на спине и курил одну из моих сигарет. У меня осталась всего лишь сотня, но, сознавая, что я израсходовал его «Эвереди», я был не в состоянии отказать ему.

– Я думаю, – начал он, – есть две основные причины, почему народ не любит ездить за рисом. Во-первых, это очень трудное дело. Во-вторых, это означает возвращение в мир.

– В мир?

– Мир – это тоже выдумка Даффи. Мир – это все, что находится за пределами пляжа.

Я улыбнулся. Я точно знал, откуда Даффи взял это слово, – источник был известен и мне. Кити заметил мою улыбку и приподнялся на локтях:

– Что тут смешного?

– Да ничего. Просто… «Джи-ай» называли так Америку… Не знаю, я просто подумал, что это смешно.

Кити медленно кивнул:

– До колик.

– Так как же вы добываете рис?

– Двое берут лодку и направляются на Ко-Пханган. Там они покупают немного риса и отправляются обратно.

– У нас есть лодка?

– Естественно. Не все мы так хорошо плаваем, как ты, Рич.

– Я и не представлял себе… Я не думал об этом… Что ж, короткое путешествие на Ко-Пханган – это не так уж плохо.

– Да. – Теперь уже усмехнулся Кити. – Но ты еще не видел лодку.

Через час все обитатели лагеря сидели в кругу. Все, за исключением Этьена и Франсуазы, которые еще не вернулись с кораллов. Новость о рисе быстро обошла лагерь, и Сэл устроила собрание.