Текст книги "Жуков. Взлеты, падения и неизвестные страницы жизни великого маршала"

Министр обороны. Подавление выступлений в Венгрии

7 февраля 1955 года Жуков стал министром обороны СССР. Через полтора года ему вспомнились слова Сталина: «маршал Жуков без работы не останется». Другой вопрос, что новая кампания, в отличие от Великой Отечественной войны, никак не претендовала на звание освободительной. Это было подавление венгерских выступлений осенью 1956 года.

4 ноября маршал докладывал советскому руководству: «В г. Будапешт остался один крупный очаг сопротивления мятежников в районе кинотеатра «Корвин» (юго-восточная часть города). Мятежникам, обороняющим этот опорный пункт, был предъявлен ультиматум о капитуляции. В связи с отказом мятежников сдаться, войска начали штурм… Войска, продолжая выполнять поставленные задачи, очищают от мятежников территорию Венгрии».

1 декабря 1956 года Жуков был награжден еще одним орденом Ленина и в четвертый раз стал Героем Советского Союза. То ли подарок к 60-летию, то ли награда за усмирение взбунтовавшейся Венгрии…

Но одна заслуга Жукова как министра обороны была несомненна – он старался вернуть доброе имя тем, кто во время Великой Отечественной войны попал в плен. Хотя в исполненные отчаяния дни 1941 года сам подписывал приказ «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Возможно, жесткие меры и были тогда оправданны, но после завершения войны они тяжким бременем отпечатались в судьбах тех, кому не посчастливилось…

«В должности министра обороны Жуков совершил еще один крупный политический и, справедливо будет сказать, нравственный поступок, – утверждал маршал бронетанковых войск О. А. Лосик. – Речь идет о возвращении честного имени миллионам советских людей, прошедших через Дантов ад плена. Жукову, как и всякому, кто участвовал в войне, особенно в первый ее период, было хорошо известно, что подавляющее большинство из почти 5 миллионов солдат и офицеров оказались в плену совсем не из-за трусости или предательства, а стали жертвами бездарного командования, неразберихи, царившей порой на фронте, отсутствия оружия и боеприпасов либо по другим, независящим от них причинам.

Маршал Жуков одним из первых в нашей стране поднял вопрос о коренном изменении отношения к бывшим военнопленным. Он неоднократно обращался в высшие партийные и государственные органы с настойчивыми предложениями об устранении грубых нарушений законности к лицам, оказавшимся в плену, выступал против огульного обвинения их в измене Родине и неоправданных репрессий к ним, требовал снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия, реабилитировать незаконно осужденных, ликвидировать ограничения в гражданских правах бывших военнопленных. Его настойчивость дала свои плоды: в 1957 году был подписан указ Президиума Верховного Совета, устранявший многие незаслуженные ограничения для бывших военнопленных…»

В книге Константина Симонова «Глазами человека моего поколения» рассказывается о том, что объявление попавших в плен бойцов и офицеров «врагами народа» полководец Г. К. Жуков связывал с именем Л. З. Мехлиса, бывшего с июня 1941 по июнь 1942 года начальником Главного управления политической пропаганды, Главного политического управления РККА и заместителем наркома обороны СССР. По мнению Жукова, позорность этой формулировки состояла «в том недоверии к солдатам и офицерам, которая лежит в ее основе, в несправедливом предположении, что все они попали в плен из-за собственной трусости».

Согласно этим приказам герои, защищавшие Родину, становились изгоями, осужденными на различные сроки, сопоставимые с теми, которые получали бывшие полицаи за сотрудничество (но не участвовавшие лично в расстрелах) с гитлеровскими органами. Историк Ю. В. Рубцов в своей книге «Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране» так оценивает результаты действий нашего правительства в то суровое военное время: «Правомерно осуждая проявления трусости, растерянности, паники, добровольную сдачу в плен, руководство страны одновременно ориентировало командно-политический и рядовой состав на огульную оценку действий всех, кто оказался в плену даже в беспомощном состоянии. Отбросив принцип презумпции невиновности, оно заранее признавало таких командиров и бойцов трусами и предателями, которых «надо уничтожать», а их семьи – преследовать.

С декабря 1941 года, согласно постановлению ГКО, бойцы и командиры, оказавшиеся в плену или в окружении, утрачивали юридический статус военнослужащих и именовались впредь «бывшими военнослужащими Красной Армии», тем самым ставились вне рядов Вооруженных Сил со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями. Если они, пересекая линию фронта, выходили к своим или их задерживали при освобождении ранее оккупированной территории, то всех направляли сначала на сборно-пересыльные пункты, а затем в специальные лагеря для выявления изменников, шпионов и диверсантов.

Кто возьмется оспорить необходимость такой работы, тем более в военное время? Но к людям, которые в подавляющем большинстве не совершили каких-либо преступлений, изначально относились как к изменникам и шпионам.

Красная Армия продвигалась на запад, и поток возвращающихся в Советский Союз нарастал. По подсчетам Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, созданной при Президенте РФ, после репатриации на 1 декабря 1946 г. было зарегистрировано более 1,8 млн военнопленных и почти 3,6 млн гражданских лиц, всего свыше 5,4 млн человек. НКВД, НКГБ и военная контрразведка «СМЕРШ» пропускали их через спецлагеря и проверочно-фильтрационные лагеря. Вина была установлена лишь у части этого «спецконтингента». Поэтому более 1,2 млн человек были направлены в РККА. В специальные лагеря НКВД перевели тех (более 600 тыс. человек), в отношении которых существовали обоснованные подозрения в измене, сотрудничестве с фашистскими властями, шпионско-диверсионной деятельности и т. п. Проверки выливались в приговоры военных трибуналов или постановления особых совещаний. Но даже если проверка в конце концов завершалась для человека удачно и на него не обнаруживалось никакого компрометирующего материала, «чистым» он не считался. Дополнительная и длительная проверка органами НКВД и НКГБ продолжалась еще долгие годы по месту жительства. Людей ограничивали в выборе профессии, запрещали проживать в больших городах и т. п. А через средства пропаганды власть навязывала общественному мнению убежденность в том, что с теми, кто вернулся из плена или из немецкой неволи, надо быть настороже».

Жизнь на две семьи

В 1955 году Жуков побывал в Женеве, где участвовал в переговорах с Дуайтом Эйзенхауэром. Тогдашний посол США в СССР Ч. Болен писал об этой встрече: «Советы захватили с собой старого солдата Жукова, очевидно, в качестве дружеского жеста по отношению к Эйзенхауэру. Жуков был большевик, неуклонно следующий партийной линии, но в первую очередь он был русским патриотом. Он верил в независимость армии, и одной из причин его конечного падения стала попытка упразднить систему политических комиссаров. Свойственная ему чистота помыслов резко контрастировала с неискренностью других большевистских вождей. Он проявлял толерантность и даже уважение по отношению к Соединенным Штатам, и я не сомневался, что его привязанность к генералу Эйзенхауэру искренняя, а не вызвана преходящими обстоятельствами».

Во время этого визита маршал Жуков ответил на вопросы американской писательницы и журналистки А. Рай. А известный художник Гош Тайгор сделал несколько его графических портретов.

Эйзенхауэр нашел, что его старый боевой товарищ заметно изменился за прошедшие десять лет.

«Во время наших встреч тогда он был независимым, уверенным в себе человеком, который, несомненно, принимал коммунистическую доктрину, но всегда был готов с радостью встретиться, чтобы обсудить любую текущую проблему и вместе искать ее разумное решение. Он делал это по своей собственной инициативе и однажды даже резко поставил на место своего политического советника Андрея Вышинского, приказав ему покинуть комнату, чтобы мы могли конфиденциально побеседовать вдвоем. По многим признакам было очевидно тогда, что Жуков был как раз тем, кем он хотел казаться, – в высшей степени важным человеком в советском правительстве, возможно вторым после самого Сталина… Теперь, десять лет спустя, в Женеве он выглядел встревоженным и явно подчиненным по своему положению. Он монотонно повторял мне аргументы главы советской делегации… Он был безжизненным, не шутил и не улыбался, как раньше. Мой старый друг выполнял приказ начальства. От этого личного разговора у меня не осталось ничего, кроме чувства горечи».

* * *

Личная жизнь маршала в это время была запутанной и мучительной – на две семьи. Незадолго до своего назначения на должность министра он официально зарегистрировал брак с Александрой Диевной. Ради приличия. При этом его сердце по-прежнему принадлежало Галине Александровне.

Александра Диевна снова попыталась защитить семейный очаг в ЦК и у самого Хрущева. Никита Сергеевич вмешался – весьма неодобрительно высказался на заседании Президиума ЦК о том, что Жуков ездил отдыхать в Болгарию вместе с Галиной.

Маршалу эти слова передал Булганин и услышал в ответ и о себе, и о Хрущеве много интересного. О ругательных отзывах было доложено Хрущеву, но тот еще слишком нуждался в Жукове, чтобы ссориться с ним. Состоялся вполне мирный разговор, в ходе которого Хрущев заметил: «Я не возражаю против Галины, но рекомендую не торопиться».

«Тогда я не понял, что он своим «благожелательством» хочет иметь в моем лице верного друга, который поддержит его в борьбе за власть», – сетовал впоследствии Жуков.

22 июня 1957 года состоялся пленум ЦК КПСС, на котором Хрущев мог лишиться всякой власти, не поддержи его Жуков. Именно маршал делал доклад против «антипартийной группы» Маленкова, Кагановича и прочих, демонстрируя расстрельные списки с их подписями. Хрущев победил всех оппонентов.

Вот только его благодарность выражалась в весьма странной форме.

Новый виток опалы – снятие с министерской должности и отставка

23 октября 1957 года в Москве завершилось собрание партактива московского гарнизона и центрального аппарата Министерства обороны. Его инициировал Хрущев, а основной темой мероприятия стало осуждение маршала Жукова, министра обороны, за пренебрежение политработой в войсках и создание в армии своего культа личности. На вопрос, почему на собрании нет самого министра обороны, Хрущев резко ответил, что это не так важно, как допущенные им прегрешения. На крейсере «Куйбышев» Жуков отправился с официальным визитом в Югославию. Турецкие пограничники на подступах к Босфору приветствовали его как «великого маршала» и «высокочтимого полководца Второй мировой войны».

Перед отъездом Жуков говорил по телефону с маршалом Чуйковым, командующим Киевским военным округом, где были запланированы большие сборы. По словам Владимира Карпова, «Чуйков сказал Жукову, что было бы хорошо, если бы Георгий Константинович сам присутствовал на этих сборах. Жуков ответил, что не может этого сделать… Чуйков сказал, как вспоминает Жуков, странную фразу.

– Так-то оно так, товарищ маршал, но лучше вам быть здесь самому… – Чуйков на что-то намекал, чего-то недоговаривал. Это насторожило Жукова. Он позвонил Хрущеву.

– Не следует ли мне отложить поездку в Югославию дня на три и поехать в Киев на сборы, говорят, что там возникло много интересных вопросов.

– Откладывать вашу поездку в Югославию не следует, – сказал Хрущев. – Думаю, мы здесь сообща как-нибудь справимся. А вернетесь из Югославии, я расскажу вам все, что здесь было интересного».

* * *

28 октября 1957 года начал работу пленум ЦК КПСС с единственным вопросом на повестке дня: «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и на Флоте». Доклад Суслова был целиком и полностью направлен против министра обороны маршала Жукова: «Вскрыты серьезные недостатки и извращения в партийно-политической работе… Товарищ Жуков игнорирует Центральный Комитет. Недавно Президиум ЦК узнал, что товарищ Жуков без ведома ЦК принял решение организовать школу диверсантов в две с лишним тысячи слушателей… Товарищ Жуков даже не счел нужным информировать ЦК об этой школе». Никто не вступился за маршала Победы, а Молотов сказал: «Откровенно говоря, мы боимся Жукова».

Министр внутренних дел Н. П. Дудоров утверждал: «Жуков проявлял большую активность и стремился как можно быстрее забрать все внутренние и пограничные войска из системы МВД в систему Министерства обороны. Пытался также обезоружить органы милиции. Эти его замыслы, как потом стало известно, не случайны – он стремился, как Бонапарт, к высшей власти».

Покидая Албанию, Жуков отправил трогательную телеграмму Галине: «Хотелось бы отдохнуть от этой утомительной поездки, но, как видно, предстоит большая работа… Переживаю радостное чувство встречи с тобой и доченькой. Очень соскучился без обеих вас… Наверное, Машенька подросла и стала еще милее. Я хотел бы, чтобы она была больше похожа на меня, но непременно с твоими глазами, которые я очень-очень люблю…»

* * *

Эра Георгиевна и Элла Георгиевна рассказывали в интервью «Известиям»: «Когда он уже был там, нам стали звонить верные папины друзья: в воинских частях проходят собрания, отца обвиняют в порочных методах руководства армией. Мы пытались его предупредить, но связь по ВЧ «внезапно испортилась». Хотели передать письмо – не разрешили. И вот встречаем его на аэродроме. Мы заранее приготовили записку, знали, что машина прослушивается. Отец выходит, улыбается, он же ничего не подозревает».

Относительно неведения маршала существуют разные мнения, в том числе и такое: о том, «что было интересного», сообщать Жукову за рубеж было запрещено. Но генерал Штеменко нарушил запрет, за что и поплатился, лишившись должности…

По словам дочерей, встречавший Жукова Конев позвал его в свою машину, однако Элла бросилась отцу на шею и прошептала, что он должен ехать с ними. «В машине он записочку и прочел… Ожидая его дома, услышали, как тренькнул телефонный звонок – отключили правительственную связь. У всех у нас одно на уме – лишь бы вернулся!.. Никто из членов Президиума не выступил в его защиту. Ни один! Вернувшись, папа позвонил Хрущеву, успел сказать: «Никита, что происходит? Объясни» – и через несколько секунд положил трубку».

Хрущев, который был обязан Жукову властью, по рассказу Эллы Георгиевны, не нашел для него никакого ответа, кроме нецензурных слов…

3 ноября 1957 года в «Правде» было опубликовано постановление пленума ЦК КПСС «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и на Флоте». Там были такие слова: «При личном участии т. Жукова Г. К. в Советской Армии стал насаждаться культ его личности. При содействии угодников и подхалимов его начали превозносить в лекциях и докладах, в статьях, кинофильмах, брошюрах, непомерно возвеличили его персону и его роль в Великой Отечественной войне… Т. Жуков не оправдал оказанного ему Партией доверия. Он оказался политически несостоятельным деятелем, склонным к авантюризму…»

В том же номере «Правды» от 3 ноября вышла статья за подписью маршала Конева, направленная против Жукова. Его называли виновником поражений и отступления в 1941 году, большая часть его заслуг отрицалась, а разработчиком Сталинградской операции был назван… Хрущев.

«А что я мог тогда сделать: состоялся пленум ЦК, членом которого был и я, – оправдывался позже Конев. – Меня вызвали и предложили (точнее, приказали) написать такую статью, и я подчинился. Так сказать, дали «партийное поручение». Да и статья, скажу прямо, была подготовлена без моего активного участия. Фактически подписал только».

Владимир Карпов оценил роль Конева в той истории вполне безжалостно и прямо: «Личную неприязнь к Жукову (который не раз спасал его от расстрела), свои амбиции маршал Конев поставил выше исторической правды, и это не делает ему чести».

27 февраля 1958 года маршала Победы отправили в отставку. Теперь уже навсегда.

О том, как он пережил весь этот кошмар, Жуков рассказывал Константину Симонову: «Когда меня вывели из состава Президиума ЦК и ЦК и я вернулся после этого домой, я твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело.

Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо, во сне. Спорил, и доказывал, и огорчался – все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку. И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать лечиться на курорт. Так я пережил этот тяжелый момент».

Галина – позднее счастье маршала

В 1965 году Георгий Константинович развелся с Александрой Диевной и женился на Галине Семеновой.

«Она обожала его, – говорила о своей матери Эра Георгиевна. – В нашей семье был культ отца. Когда папа ушел к другой женщине – к Галине Александровне Семеновой, мама очень тяжело переживала разрыв с ним. Он это понимал и сам сильно мучился. Он то уходил, то опять возвращался, но в конце концов ушел совсем… Это была трагедия в нашей семье. Мама после его окончательного ухода потеряла смысл жизни. Мы с сестрой видели ее страдания и даже не общались с ним из-за этого около года».

Но потом дочери Александры Диевны признавались, что благодарны Галине Александровне за ту любовь и заботу, которой она окружила их отца.

Адъютант Жукова И. А. Прядухин рассказывал, что отношения между Жуковым и Галиной были удивительно теплыми: «Вот уезжает Галина на работу, обязательно обнимет мужа, поцелует… Жуков же вообще был несловоохотлив. Может, слова какие-то ласковые и говорил, но я не слышал. А внимателен к жене был постоянно. Иногда даже ради нее шел на жертвы. Галина Александровна, например, очень любила ходить по театрам, а Георгий Константинович в тот период нет. Возраст уже, здоровья никакого… Но временами тем не менее поворчит-поворчит на жену, да и соберется на спектакль».

Мария Георгиевна запомнила из детства, что ее родители «радушно встречали гостей, и сами ходили в гости, были желанными в домах своих друзей. Они были чудесной парой, их взаимная любовь вызывала то удивительное явление, когда люди как бы начинают светиться внутренним светом, и свет этот притягивал людей…»

* * *

Жуков упорно работал над книгой воспоминаний. Посещал Центральный архив Министерства обороны, архив Генштаба. Печатал в периодических изданиях и сборниках свои отдельные статьи. Договор об издании мемуаров Жуков подписал с издательством Агентства печати «Новости» в августе 1965 года.

«Навстречу широким твердым шагом идет Жуков, в простом домашнем костюме, голубовато-серой рубашке с открытым воротом, с короткими рукавами, в серых брюках, сильный, кряжистый, весь сбитый, выразительные крупные черты лица, взгляд острый, пронизывающий тебя насквозь, – и я чувствую, как у меня подкашиваются ноги», – так описывала свою первую встречу с маршалом редактор его воспоминаний А. Д. Миркина.

9 августа 1966 года в Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР (Главпур) была создана специальная комиссия по изучению рукописи будущей книги Г. К. Жукова. Текст опальный маршал отправил в издательство в марте 1966 года. И начали с «самого верха» поступать замечания, причем только первый их список занимал пятьдесят страниц. Были в составе советского руководства и те, кто вообще был против публикации книги маршала; в том числе член Политбюро и главный идеолог М. А. Суслов. Для того чтобы в текст книги не закралась крамола и для включения «нужных вставок», и была создана эта комиссия. Возглавляли комиссию заместитель начальника Главпура генерал Калашник, начальник Института военной истории генерал-лейтенант Жилин (позже рассказавший об их деятельности писателю В. Карпову) и полковник, профессор Г. А. Деборин, преподаватель Военно-политической академии.

Николай Яковлев рассказывал, что на уговоры включить в книгу всевозможные ремарки и отступления о ведущей роли политработников и коммунистической партии Жуков в конце концов раздраженно ответил: «Ну, если надо, то напишите сами! А я подпишу…». Это было реальным выходом из положения. «Мы посадили группу за работу, вскоре текст был готов», – вспоминал Яковлев.

Уважаемый Леонид Ильич!

Обращаюсь к Вам с просьбой. В 1965 году я закончил разработку своих воспоминаний, над которыми работал несколько лет. Осенью 1965 года рукопись мною передана в издательство АПН.

По имеющимся сведениям, рукопись передана в отдел ЦК КПСС тов. Д. П. Шевлягину.

Времени прошло много, а судьба моей рукописи мне не известна. Очень прошу Вас, Леонид Ильич, дать указание по изданию моей рукописи. Очень хотелось бы издать книгу к 50-летию Советской Армии.

Маршал Советского Союза Жуков

11 декабря 1967 года

Ответа не последовало. Книга и дальше лежала «в столе» издательства. Жуков испытывал чувства, близкие к отчаянию. В полной мере понять их сможет только тот, кто отдавал в издательство книгу, написанную с полной отдачей, а потом сталкивался с глухой стеной молчания. Или уклончивых ответов, что ничуть не легче.

В то же время в семье Жуковых случилась беда – заболела Галина Александровна. Диагноз был страшным: рак. Сделали срочную операцию, но выяснилось, что уже поздно. И надежды на излечение нет.

Георгий Константинович извелся от переживаний за жену настолько, что и его организм не выдержал. «Он был напряжен, мрачен, сказал мне, что страшно переживает за исход операции, – писал в воспоминаниях врач Г. К. Алексеев, лечивший Жукова. – О себе между прочим заметил, что стал чувствовать какую-то неуверенность при ходьбе, назначен на консультацию к невропатологу. А через несколько дней произошла катастрофа – тяжелейший ишемический инсульт».

Врачи спасли жизнь маршала, сохранив его рассудок. Но Жуков был наполовину парализован и без посторонней помощи не мог даже сидеть.

Методист по лечебной физкультуре санатория «Барвиха» Валентина Собко рассказывала Владимиру Карпову: «Был он очень плох. После инсульта не мог встать на ноги. Сидел только, когда кормили и поддерживали. Настроение у него было подавленное. Да и понятно, много месяцев в постели, перспектив на поправку он не видел… Я вошла в его люкс, представилась: «Здравствуйте, Георгий Константинович. Я методист лечебной физкультуры. Буду вам помогать». Он взглянул на меня искоса и сказал: “Мне это не поможет. Я уже ни во что не верю. Идите”».

Валентина Андреевна вышла, потом вернулась, но на этот раз даже сказать ничего не успела – Жуков воскликнул: «Я вам сказал, уходите. Нечего меня мучить!»

И тут методист, по ее собственным словам, «ощетинилась и, не скрывая своей обиды, выпалила:

– Вы Жуков! Вы не можете оставаться в таком беспомощном состоянии. Вы маршал! Вы должны ходить, работать! Что значит «не верите»! А я могу, я умею помочь в таких случаях. Не одного выходила!

Он удивился такому отпору и спрашивает:

– Ты воевала?

– Да, в 8-й гвардейской армии.

– У Васи Чуйкова?

– И у него, и у маршала Жукова. Я была военфельдшером санроты 266-го гвардейского стрелкового полка.

– А сколько же тебе лет?

Ну, тут я уже почувствовала – овладела ситуацией, отвечаю:

– Э, нет, Георгий Константинович, так дело не пойдет. Женщину о возрасте не спрашивают. Вот позанимаемся с вами лечебной гимнастикой, я вам все расскажу.

Улыбнулся. Оттаял. И стали мы с ним заниматься. С чего начали? Обнимались! Он тяжелый, я его поднять не могу. Вот я низко склонюсь над ним и говорю: «Обнимайте меня». Он обхватит меня руками. А я продолжаю: «А теперь я вас обниму». Так вот обхватим друг друга, и я выпрямляюсь, а он садится. И так много раз. Вот с такого упражнения начали. Он смеется: «Хорошее упражнение, с женщиной обниматься». А я рада – отходит, поверил, смеяться научился».

Постепенно Жуков снова начал ходить, опираясь на трость и на руку Валентины Андреевны или жены.

«Стали в парк выходить на прогулки, Галина Александровна – святая женщина! – нам помогала. Машенька вокруг бегала. Очень он их любил, однажды, вздохнув, сказал:

– Да, милая Валентина Андреевна, все у нас с Галей есть, и Маша есть, все, а здоровья нет. Жаль!»

Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Алексей Николаевич!

Прошло немало времени с тех пор, как АПН подготовило книгу «Воспоминания и размышления». Учтены все замечания и пожелания рецензентов.

Мне известно, что и отдел ЦК КПСС (тов. Степанов) дал свое весьма положительное заключение на мою рукопись. Меня крайне огорчает ничем не объяснимая задержка в выходе книги в свет. Ведь это труд моей долголетней жизни.

Очень прошу Вашего вмешательства.

С уважением

Маршал Советского Союза

Г. Жуков

23 февраля 1968 года

Причина, по которой тормозили «Воспоминания и размышления», была простой. Леонид Ильич Брежнев, еще не превратившийся в героя анекдотов о «бровеносце в потемках», уже вполне анекдотично жаждал, чтобы в книге Жукова был упомянут его личный и неоценимый вклад в Победу.

Когда это прояснилось, Жуков сначала страшно разгневался.

– Почему я должен его упоминать? – бушевал старый воин. – Я не знал во время войны никакого Брежнева!

Но поостыв, он согласился с мнением редактора и близких друзей: если не выполнить это условие, книга не выйдет. Но ведь действительно – нигде ни разу не встречались… И в издательстве, где людей, искренне переживавших за маршала, оказалось больше, чем в верхних эшелонах власти, придумали такой изящный ход: мол, Жуков, будучи под Новороссийском, хотел посоветоваться с полковником Брежневым, но – какая досада! – не застал того на месте…

– Умный поймет… – невесело усмехнулся Жуков.

Умных и умеющих читать между строк оказалось предостаточно. Славы Брежневу эта история если и прибавила, то весьма сомнительной. По всей стране пошли гулять анекдоты о том, как Сталин и Жуков обсуждают план важной операции, и вдруг генералиссимус спрашивает маршала: «А вы с полковником Брежневым посоветоваться не забыли?»

Но главная цель была достигнута. Процесс сдвинулся с мертвой точки. Когда книгу наконец-то сдали в типографию, один из рабочих, узнав, чье произведение предстоит печатать, воскликнул:

– Да мы круглые сутки работать будем! Мы с Жуковым воевали против фашистов, готовы работать в три смены хоть бесплатно!

В марте 1969 года редактор Миркина привезла Жукову сигнальный экземпляр…

* * *

14 августа 1969 года опальному маршалу вручили медаль «Золотая звезда» Героя Монгольской Народной Республики. Это было высшее почетное звание Монголии. Поначалу, еще в 1922 году, правительство революционной Монголии утвердило персональное почетное звание, которого 23 сентября 1922 года был удостоен руководитель революции Дамдин Сухэ-Батор. 5 июля 1941 года в стране было учреждено звание Герой Монгольской Народной Республики, которое распространялось и на всех награжденных с 1922 по 1941 год. Согласно официальным наградным документам, «звание присваивалось монгольским и иностранным гражданам за исключительное мужество и самоотверженность и за выдающийся подвиг». Жуков получил его за победу на Халхин-Голе – к 30-летнему юбилею боев. К предыдущему юбилею Халхин-Гола, во времена Хрущева, отправившего Жукова в отставку, руководство Монголии наградить Жукова не решилось. Кстати, первым советским гражданином, ставшим Героем Монгольской Народной Республики 17 декабря 1949 года, был Сталин.

* * *

И конечно, у Жукова оставалась его великая последняя любовь…

16 октября 1969 года. Кисловодск

Родной мой, любимый Георгий!

Второй день в Кисловодске, но душой пока дома. Долетела отлично. Встретила машина Министерства обороны. С нами ехали еще Сердюк З. Т. с женой. Поместили меня в отдельный, удобный люкс с ванной. Цыбины и Сердюки устроены скромнее, чем я, хотя я и просила дать мне маленькую комнату. Вторая половина дня прошла в тревоге – не работал телефон-автомат, а мне хотелось сообщить о благополучном приезде. Видя мою тревогу, персонал, отдыхающие – все включились, чтобы меня соединить с домом. После разговора с вами я сразу успокоилась. Погода солнечная, утром прохладно, сейчас 12 часов дня – жарко. Вечера прохладные.

Сегодня была у врача, у нас оказалось много знакомых. Она в 1957 году была в санатории МО, когда ты там был. Твой люкс № 11 до сих пор называют «жуковским». С моими назначениями она согласилась. Дополнительно буду пить коктейль с кислородом. Ванны противопоказаны. Больше гулять на воздухе.

Дорогой Георгий! Я очень скучаю по тебе и пока еще не перестроилась, но сделаю это, чтобы приехать здоровой, и снова буду помогать твоему выздоровлению, которое не за горами. Пиши мне чаще, мой родной! Твою книгу дарю своему врачу, она мечтает о ней. Обнимаю тебя и крепко целую. Твоя Галина.

19 октября 1969 года

Милая моя, любимая Галюша!

Идет пятый день, как ты уехала, а я еще не привык находиться в одиночестве. Очень рад, что ты устроилась хорошо. У нас все идет по расписанию.

В Москве сегодня 6 градусов. Но я все-таки ходил на прогулку и занимался лечебной физкультурой. В 1957 году я отдыхал в санатории не в люксе № 11, который сейчас называют «жуковским», а на отдельной даче, там, где рядом расположены генеральские люксы – отдельные домики. Это недалеко от вокзала.

Имей в виду: З. Т. Сердюк вместе с Л. по заданию грозного Хруща вызывали меня и грозили спустить в «преисподнюю». Это было, кажется, в 1962 году.

Жду твоих писем. Обнимаю и крепко, крепко целую твои умные, милые глаза! Всегда думающий о тебе. Твой Георгий.

23 октября 1969 года

Дорогая Галюша!

Сейчас у нас идет снег, правда небольшой, но температура понизилась до 4 градусов. Ночью будет 0–3. У нас все в порядке, все здоровы. Лично я чувствую себя вполне удовлетворительно. Мама здорова, Машенька тоже. Ну, а как ты?

Я вчера смотрел футбол, который проходил между нашей и ирландской командой. Наши играли хорошо, в результате 2:0 в нашу пользу. Пилихины здоровы, они шлют тебе привет. Новостей особых нет. Все идет своим чередом. У меня сейчас одна забота, одно желание – видеть тебя вполне здоровой и цветущей, а это вполне возможно, если ты будешь хорошо отдыхать и меньше всего волноваться за нас.

Крепко, крепко целую тебя, моя дорогая, моя голубка милая. Твой Георгий.

25 октября 1969 года

Родной, любимый!

Какая радость – получила письма от тебя и от Маши.

Я с каждым днем набираю силы, чувствую себя увереннее, хотя до «Храма воздуха» поднималась только два раза. Погода снова испортилась, моросит дождь, температура плюс 10. С 7 до 9 утра обязательно гуляю, так как рано ложусь спать. Иногда выхожу на прогулку и после обеда. Сегодня больше в постели, дождь, пишу письма, немного читаю.

Я счастлива, что тебе лучше. Ольга Михайловна почему-то не ответила мне на письмо.

Мне приятно, что у нас дома все по-прежнему. Началась заготовка овощей и яблок на зиму, как сообщает мама. А Машуля вязанием ажурных чулок очень меня порадовала, хотя об успехах в школе пишет мало, а тем более о музыке. Сегодня получила письма от Эры, Анны Давыдовны – отвечаю им.

Что слышно о выходе твоей книги за рубежом? С какими новостями приезжал Комолов? Пиши по желанию, а главное – по самочувствию. Твои письма – это лучшее лекарство для меня. Сердечный привет маме, Машуле. Обнимаю и крепко целую, мой родной! Твоя Галина.

Однако партийные и советские лидеры, видимо, продолжали чувствовать себя неуютно рядом с тем, кто действительно выигрывал сражения. Жуков был избран делегатом открывшегося в марте 1971 года XXIV съезда КПСС. Но сшитый по такому важному случаю новый парадный мундир не пригодился. Сначала Галине Александровне отказали в пригласительном билете. А потом лично «дорогой Леонид Ильич» начал выражать удивление – да неужто товарищ маршал и впрямь собрался присутствовать во Дворце съездов? Может, разумнее будет поберечь здоровье?.. Годы-то уже не те!