Текст книги "Дом напротив"

– А ну сними их! – донёсся из кухни вопль Молли.

Калле, довольно улыбаясь себе под нос, направился обратно в салон.

Он отметил про себя, что Джоэля там нет, но задерживаться на этой мысли не стал, потому что теперь у него была новая цель. Калле собирался найти спиртное, которое, он был уверен, находилось где-то здесь. Он найдёт выпивку, вернётся обратно к Молли и, избавив её от стаканов, будет выглядеть в её глазах настоящим героем. Если спиртного не оказалось на кухне и в столовой, значит, оно стопроцентно должно быть в салоне. Просто он плохо смотрел.

Калле подошёл к окну и поднял жалюзи, чтобы в комнате стало посветлее. У него тут же возникло странное чувство дежавю: разве он уже не открывал эти же самые жалюзи раньше?

Но тут Молли опять заорала из кухни:

– Это уже не смешно! – и Калле заторопился. Он решил, что, наверное, Джоэль опустил жалюзи, вот только не мог взять в толк почему. Потом он сообразил: ну конечно же, для того, чтобы мама Джоэля не увидела их с улицы. Догадка была логичной, и Калле наказал самому себе закрыть жалюзи ради Джоэля после того, как он отыщет выпивку.

– Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!! – раздался очередной вопль Молли.

Калле почувствовал, как странное тепло растекается по всему его телу – именно сейчас, в данную минуту, он был для неё самым важным человеком на земле.

* * *

До этого дня Джоэль никогда не бывал в комнате умершего человека. Его собственный дом в счёт не шёл. Ему было всего лишь пять лет, когда умерли дедушка с бабушкой, и ему всегда казалось, что дом скорее принадлежит ему, а не им. Здесь же всё ощущалось иначе. Личность умершего владельца вовсе не стёрлась, и сейчас это по-прежнему была комната Джонатана.

Для подростка эта комната выглядела несколько странноватой. Здесь не висело ни одного постера с изображением известного спортсмена или певца. Вместо них все стены над кроватью были обклеены рисунками. Семь рядов рисунков, по двенадцать листов формата А4 в ряд. Они располагались горизонтально, широкой стороной вниз, и висели в таком идеальном порядке, что казалось, будто их развешивали при помощи линейки и угломера.

Джоэль подошёл ближе и увидел, что на всех листах нарисованы люди. Почти на каждом листе повторялось изображение рыжеволосого мальчишки, и если фигуры, окружавшие его, были нанесены чёткими уверенными контурами и закрашены яркими красками, то мальчишка везде представлял собой фигурку с размытыми краями, написанную бледной акварелью.

Не хватило умения. Так подумалось тогда Джоэлю. И это повторялось… он посчитал: на первой, второй, третьей, четвёртой, пятой, шестой, седьмой картинке с первого по второй, третий, четвёртый, пятый ряды.

Семь, пять.

Как и весь дом, эта комната была хорошо обставлена, так что даже не верилось, будто она уже пару десятков лет как стоит покинутой. Внезапно Джоэль почувствовал: за ним наблюдают. Он приоткрыл дверь и выглянул в коридор, но тот по-прежнему оставался пустым, как и тогда, когда он вышел из туалета.

Джоэль шагнул обратно в комнату и на всякий случай запер дверь изнутри. Из того, что он сейчас увидел, ему ничем не хотелось делиться с Калле – тот бы всё не так понял. Сразу начались бы смешки и шуточки, а этого в комнате Джонатана делать было никак нельзя.

Каким-то непостижимым образом Джоэль вдруг почувствовал, что эта комната имеет отношение к нему, а не к Калле. Это он нашёл её и теперь должен оберегать.

Он поставил фотографию на письменный стол и выдвинул верхний ящик. В нём оказалось множество карандашей, отсортированных по цвету.

Он выдвинул средний ящик. Здесь лежала чистая бумага, отсортированная по размеру.

Наконец, Джоэль выдвинул нижний ящик. В отличие от первых двух, здесь всё валялось вперемешку: использованные батарейки, сломанные карандаши и дешёвые фигурки ярких цветов, вроде тех, что находят в киндер-сюрпризах. Ещё там лежал карманный фонарик – он попробовал зажечь его, но ничего не вышло. Кроме этого здесь валялось с дюжину тонких четырёхугольных пластин. У каждой одна из сторон была обхвачена металлической пластинкой. Сдвинув её, он увидел полоску чёрной плёнки. Джоэль не знал, что это была дискета. Зато прямоугольную штуковину из прозрачного пластика он узнал сразу – магнитофонная кассета. У его мамы имелась целая коробка, набитая подобными вещицами. На кассете, которую он держал в руке, изящным почерком было выведено: «Записи Джонатана, октябрь-92».

К сожалению, в ящике не оказалось аппаратуры, чтобы послушать кассету. Отложив её в сторону, Джоэль открыл гардероб.

На вешалках висела чистая, выглаженная одежда, внизу стояла вычищенная обувь.

Заглянув в комод, он не обнаружил ничего интересного, кроме белья, носков и футболок.

Книжная полка висела вся на виду, и, казалось, что-то спрятать на ней было попросту невозможно, но Джоэль всё равно обследовал каждый сантиметр, прежде чем оставил её в покое.

Рядом с кроватью стояла тумбочка, из замочной скважины в дверце торчал ключ. Джоэль повернул его и, открыв, увидел ярко-жёлтую коробочку с прикреплёнными к ней наушниками. В окошке на верхней стороне виднелись два острия, и, когда он нажал на PLAY, они начали вращаться.

Он нажал STOP, уселся на пол и попытался вставить кассету. Это оказалось труднее, чем он предполагал, и только с третьей попытки у него всё получилось.

Джоэль надел наушники, и все посторонние звуки исчезли, утонув в музыке. Мягкий женский голос, шепча, поплыл над аккордами синтезатора:

 
If this world is wearing thin,
And you’re thinking of escape
I’ll go anywhere with you,
Just wrap me up in chains.
But if you try to go alone,
Don’t think I’ll understand.
Stay with me [1]1
Если этот мир опустеетИ ты будешь мечтать об избавлении,Я отправлюсь за тобой куда угодно,Только обмотай меня сначала цепями.Но если ты попытаешься уйти один,Не думай, что я пойму.Останься со мной.  (Пер. с англ.)


[Закрыть].
 

* * *

Сначала Молли ругала Калле, потом перешла на Джоэля, потом снова взялась за Калле. Стаканы с водой тяжелели с каждой минутой, и Молли вся взмокла, удерживая их. Она попыталась положить руки на поверхность кухонной стойки, но стаканы были такими тяжёлыми, что даже это движение причинило ей боль, и она снова подняла руки перед собой.

– Я сейчас уроню их на пол! – закричала она.

Прошло несколько секунд, прежде чем она услышала голос Калле, донёсшийся откуда-то из недр дома.

– Тебе помочь? – с издёвкой поинтересовался голос.

– ДА-А-А! – завопила Молли.

Она прислушалась, ожидая звука шагов, но никто не шёл.

Вместо этого последовало:

– Скажи, что ты глупышка, которую легко одурачить. Скажи, тогда я помогу тебе.

– Пошёл ты!..

– Ну если тебе моя помощь не нужна, тогда я…

Молли закусила губу. Она подумала, что должен быть какой-то простой способ избавиться от этих проклятущих стаканов, просто она никак не может сейчас сосредоточиться. Молли заставила себя действовать последовательно. Она приложила ладони к краю кухонной стойки и попыталась втолкнуть на неё стаканы. Донышки плотно приклеились к вспотевшим ладоням, и она поняла, что ничего не выйдет.

– Я не шучу! – теряя остатки терпения, заорала Молли. – Немедленно сними их!

Стало тихо, и в этой тишине она услышала слабое тиканье. В поисках источника звука её взгляд переместился на полку с пряностями, висевшую над плитой. Раздражение сменилось удивлением, когда она увидела тикающий таймер для варки яиц. Он продолжал отсчитывать время, несмотря на то что стрелки стояли ровно на двенадцати. Не успела Молли сообразить, что таймер не стоит, а действительно отсчитал двенадцать, как по перепонкам ударил оглушающий звон. От неожиданности она уронила оба стакана на пол.

Даже Калле услышал пение таймера и звон бьющегося стекла. Он устремился на кухню и на пороге столкнулся с верещащей от ужаса Молли.

– ИДИОТ ПРИДУРОЧНЫЙ! – заорала она и треснула его по плечу.

– Ай! За что?!

Она врезала ему ещё раз.

– Ай! Больно же!

– ВОТ И ХОРОШО, ЧТО БОЛЬНО! – и Молли, топая, унеслась в прихожую.

Два раза хлопнула входная дверь – сначала за Молли, потом за Калле, который пытался её догнать, – а этажом выше в комнате на полу, привалившись к кровати, сидел Джоэль и ровным счётом ничего не слышал.

Он спал.

«Обычный субботний день»

Когда Джоэль проснулся, его поразили сразу три вещи, причём одна была удивительнее другой. Во-первых, солнце било ему прямо в глаза. А ведь по утрам солнечные лучи никогда не заглядывали к нему в комнату.

Вторым открытием стало, что он лежал в чьей-то кровати. Последнее, что Джоэль запомнил со вчерашнего вечера, – он сидит на полу и чувствует, как тяжелеют его веки. Каким же образом он тогда оказался здесь?

Впрочем, третье открытие было самым ошеломляющим. Он лежал почти голым, только в одних трусах. Это заставило его окончательно проснуться.

Джоэль сел на кровати и огляделся в поисках своей одежды. Ничего. Ни джинсов на полу, ни серой куртки с капюшоном на спинке стула, ни футболки. Ни-че-го. Может, он случайно запинал всю свою одежду под кровать? Впрочем, хватило одного беглого взгляда, чтобы убедиться, что её там точно нет.

Джоэль попробовал вернуться к событиям прошлой ночи, но в голове кружились лишь какие-то неясные обрывки воспоминаний. Твёрдо он помнил только то, что пришёл в Заброшенный Дом, и это объясняло, почему он сейчас находится здесь, а не у себя дома в постели. Но вот как он оказался тут полуголым, да ещё в чужой кровати? Этого он никак не мог вспомнить.

Хорошо, пусть даже он сам заполз под одеяло, а потом стянул с себя всю одежду, потому что стало жарко. Но это не объясняло пропажу джинсов и прочего – вещи, выброшенные из-под одеяла, не могли исчезнуть сами собой.

Джоэль убрал одеяло, стащил простыню, скинул подушку, приподнял матрас. Опять посмотрел под кроватью, но ничего, кроме голого пола, не углядел.

Он обвёл взглядом комнату – медленно – и тогда увидел нечто, моментально погубившее все его надежды на то, будто во всём случившемся виноват только он сам. На письменном столе лежала аккуратная стопка одежды. Белая рубашка, серый пуловер и пара чёрных брюк – три вещи, которые никогда в жизни ему не принадлежали. Накануне вечером их не было. Значит, кто-то заходил в комнату, пока он спал.

Джоэль больше ни секунды не собирался оставаться в этом месте. За неимением другого он натянул на себя невесть откуда взявшиеся вещи; внизу стопки обнаружились пара серых носков, чёрные лаковые ботинки и коричневый галстук в узкую жёлтую полоску. Джоэль надел носки и обулся, но галстук не тронул. Он выскочил из комнаты и, не оглядываясь, ринулся вон из Заброшенного Дома.

Джоэль собрался уже позвать маму с сестрой, но вовремя одумался и захлопнул рот. Он настолько был уверен – стоит ему заявиться домой, как на него градом посыплются вопросы и обвинения, – что, увидев пустую прихожую, не мог сначала поверить: наяву ли это?

Решив, что так даже лучше, Джоэль принялся осторожно подниматься по ступенькам, стараясь не наступать на седьмую и тринадцатую – они скрипели. Добравшись до своей комнаты, он закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной и медленно съехал на пол. Ему казалось, что, добравшись до дома, он сразу почувствует облегчение, но вместо этого Джоэль испытал какое-то неясное ощущение. Нечто между усталостью и сожалением.

Его комната выглядела как обычно, но в то же время в ней словно что-то изменилось. «Найди пять отличий», – подумал он и скороговоркой, тихонько пробубнил себе под нос: «Рубашка, брюки, носки, пуловер и мальчишка, который их надел».

Это не комната, это он сам стал другим.

* * *

Переодевшись в привычные футболку и джинсы, Джоэль присел на край кровати и просидел так несколько минут. Он боялся, что каждая секунда прожитого им накануне дня написана у него на лбу и кто угодно сможет сразу же увидеть, чем он вчера занимался. Даже если закрыть глаза на моральную сторону его поведения, оставалось как минимум три поступка, которые с полным правом можно было назвать незаконными. Он стащил без спросу банановый ликёр, проник в запертый дом и присвоил себе вещи, которые ему не принадлежали. Кража, взлом и опять кража. Вот почему он теперь сидел здесь – его комната стала чем-то вроде его личной тюрьмы.

Джоэль принялся размышлять, а что бы он стал делать, если бы сейчас был обычный субботний день, но мозг отказывался работать. Он подумал, что привычное всегда делаешь на автомате: если с тобой всё нормально, то ты и ведёшь себя нормально. В этом-то вся и загвоздка. Он больше не чувствовал себя нормальным; нельзя было назвать нормальным то, что с ним произошло.

«Соберись, – мысленно приказал он себе. – Сейчас абсолютно обычное субботнее утро. Ты только что проснулся. Первое, что ты сделаешь, – это…»

Продолжение было настолько очевидным, что Джоэль почувствовал себя круглым дураком: и как он не смог сообразить этого раньше! Первое, что сделал бы любой нормальный человек на его месте, – отправился бы завтракать, и именно этим он сейчас и займётся.

Джоэль сбежал вниз по лестнице, перепрыгнув через тринадцатую и седьмую ступеньки, и вошёл в столовую. Его мама по-прежнему сидела там, где он оставил её вчера вечером, за столом, с открытым ноутбуком, с той лишь разницей, что сейчас она спала. Мама слегка похрапывала, положив голову на сложенные руки. Это выглядело так привычно, что у него защемило сердце.

Джоэль подождал несколько секунд, но, увидев, что она не просыпается, отправился на кухню и бесцельно закружился между шкафчиками.

«Сейчас обычное субботнее утро», – ещё раз напомнил он себе. Взял чашку, насыпал туда овсяных хлопьев и залил их молоком.

Его привычным местом за столом был стул, рядом с которым сейчас спала мама, поэтому он переместился на другой конец стола, но проблема была в другом. Он не знал, что делать дальше. Должен ли он будить маму в обычное субботнее утро или лучше дать ей выспаться?

Его снова пронзила мысль, что не выходит притворяться, будто всё идёт как надо. Возможно, надо разбудить её; возможно, следует дать ей поспать. Оба варианта казались ему правильными, но какой из них правильный на самом деле?

Пока Джоэль решал, мама проснулась сама, и вопрос отпал.

– Привет, старик, – сказала она и сонно улыбнулась.

– Привет, – произнёс он тихо.

Джоэль набрал в лёгкие новый воздух, забыв выдохнуть старый, и от неожиданности закашлялся. Дожили, теперь он даже дышать нормально не может. Хелена, казалось, ничего не заметила.

– А я и не слышала, как ты вернулся домой, – произнесла она и зевнула. Так как это был не вопрос, он быстренько сунул в рот полную ложку хлопьев, тем самым избавив себя от необходимости врать.

Хелена принялась разбирать бумаги на столе, проверяя, сколько она успела сделать, прежде чем её сморил сон, и тут Джоэль обнаружил, что пристально на неё смотрит. Он через силу перевёл взгляд на свою чашку с завтраком. Хлопья, окончательно размокнув в молоке, превратились в склизкую, неаппетитную жижу, и у него пропало всякое желание есть это месиво дальше. Но если сейчас обычное субботнее утро, то он должен быть голодным. А раз так, то ему следует заставить себя поднять ложку и сунуть её содержимое в рот. Сейчас его единственная задача – доесть то, что лежит у него в чашке.

Хелена оглянулась на часы, висевшие позади неё.

– А они правильно идут? – неожиданно спросила она, и Джоэль тоже посмотрел на часы.

Они показывали четверть шестого утра.

– Ой, – произнёс он. – Я, наверное, вчера не сильно устал, поэтому и встал так рано.

Мама удивлённо посмотрела на него.

«Ну, сейчас начнётся, – подумал Джоэль. – Первый вопрос будет: что ты делал всю ночь?»

Но единственной маминой реакцией был смех.

– Надо же, четверть шестого утра.

На какую-то краткую долю секунды он было подумал, что она имеет в виду, будто сейчас воскресное утро и он проспал всю субботу, но тогда бы он точно не избежал вопросов. Единственно правильной версией казалось, что он проспал всего лишь несколько часов. Возможно, два. Или три.

Чтобы проверить время, Джоэль сунул руку в карман за мобильным телефоном и похолодел. Телефон и ключи остались в тех джинсах, которые так таинственно исчезли в Заброшенном Доме вместе с его курткой и футболкой.

– А ты взрослеешь, – заметила мама. – Просыпаться так рано в выходной день – это по силам только взрослым.

Джоэль зачерпнул ложкой очередную порцию молочного месива и подумал, что если и вправду всё так, то он не хотел бы взрослеть.

– Что это у тебя? – спросила вдруг мама.

Она показывала на его руку, и он непонимающе повертел ею.

– Где?

– Ты порезался?

Она говорила о ранке.

– А-а! Это я поскользнулся.

– А кто обработал тебе рану?

Только тогда он заметил, что туалетная бумага куда-то исчезла и рука заклеена пластырем.

– …мама Калле.

– Напомни мне, чтобы я поблагодарила её, хорошо?

И больше никаких вопросов. По лицу Хелены было видно: она рада, что её сыну помогли. Она и сама всегда учила его помогать другим. Да, Джоэль слишком хорошо знал, о чём сейчас думает его мама, и уши у него горели похлеще, чем когда-либо, пока он лопал своё месиво, которое уже едва в глотку лезло.

* * *

Калле стоял на одной из проржавевших лодок в гавани и тянул за перила по правому борту. Он нажимал на них, отпускал, переносил вес тела с одной ноги на другую, топал и подпрыгивал.

– Ну давай уже! Качайся, чёртова посудина! – приговаривал он, но чёртова посудина качаться не желала.

Калле посмотрел на Джоэля, ковырявшего край пластыря на руке.

– Чёрт, достанется же мне от Молли в понедельник. Видел бы ты, как она перетрухнула. А всё этот проклятущий таймер. И откуда он только взялся, хотел бы я знать.

Джоэль не понял, о чём говорит Калле, но ничего не сказал. У Калле был настоящий талант трепаться в одиночку на любую тему. Иногда это раздражало, а иногда помогало. Сейчас Джоэль был даже благодарен Калле. Хотелось, чтобы он говорил, говорил, говорил и не задавал никаких вопросов.

Калле перевесился через перила и сплюнул в воду. Следом кинул пустую консервную банку, и она, поблёскивая, закачалась на тёмно-синей воде. Был штиль.

Калле поднял голову и посмотрел на соседнюю лодку.

– Как думаешь, смогу я до неё допрыгнуть?

Джоэль прищурился; лодка была как минимум в трёх метрах от них.

– Думаю, нет.

Калле обдумал ответ Джоэля, но решил всё равно по-своему:

– А я думаю, да, – и полез через перила. И тут прозвучал вопрос: – Кстати, а с тобой что случилось?

Джоэль промолчал, надеясь, что Калле снова сменит тему, но этого не произошло.

– Чёрт, я тебя целый час ждал. Ладно, не час, но полчаса как минимум. Окей, по крайней мере минут двадцать точно. Двадцать минут.

Калле уже успел перелезть за борт и теперь стоял спиной к перилам. Он не мог увидеть выражение лица Джоэля, поэтому удивился, когда не услышал ответа.

– Эй? Ты меня слушаешь?

– Угу.

Калле болтал одной ногой над водой, готовясь прыгнуть. Он ждал только ответа, но Джоэль продолжал молчать.

– Так что случилось-то?

– Не знаю, – пробормотал Джоэль, и теперь молчать пришла очередь Калле.

Джоэль решил, что Калле не верит ему, но, когда тот повернул к нему своё лицо, на нём не было и тени подозрения.

Джоэль не понимал: почему Калле вдруг покраснел?

– Ты чего скис? – спросил его Калле.

– Что?

– Ничего, хотя знаешь…

– Что знаю?

– А, не знаю. Но я тебя правда ждал. Правда.

Джоэль чего-то не улавливал. Неужели Калле думает, что он сердится на него?

Кажется, так оно и есть.

Калле всё ещё ждал ответа, и Джоэль сказал:

– Я был сильно пьян.

– Ты был ЧЕРТОВСКИ пьян! – воскликнул Калле и рассмеялся. – Чёрт возьми, это был лучший вечер в нашей жизни!

Потом он смущённо улыбнулся:

– Ты прав, тут действительно далековато прыгать, – и начал перелезать обратно через перила. На полпути Калле поскользнулся, но успел вовремя ухватиться за поручень. Джоэль помог ему забраться обратно на палубу.

* * *

После того как Калле ушёл домой, Джоэль снова отправился на холм, чтобы поискать мобильный телефон и ключи. Он знал, что их там нет, но на всякий случай прочесал всю траву.

Джоэль не понимал, почему он врёт. Ему не хотелось сегодня тащиться в гавань, но он знал, что ни один обычный субботний день без этого не обходится. Быть обычным и совершать обычные вещи – ему хотелось, чтобы это стало его единственной путевой стрелкой на компасе жизни. Но всё шло наперекосяк. Он мог думать только о Заброшенном Доме. О своей одежде, которая там исчезла, а вместо неё появилась другая. И о том, что эта другая одежда сидела на нём как влитая. Ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше.

Джоэль даже предпринял несколько неуверенных попыток написать сочинение, но за три часа, проведённых перед экраном компьютера, он смог напечатать только своё имя, класс и название школы.

За обеденным столом разразилась новая ссора, хотя на этот раз Джоэль оказался ни при чём. София не стала есть салат, потому что он был заправлен. Она утверждала, что не потерпит винный уксус у себя в тарелке, хотя все за столом знали, что если она чего-то и не терпит, так это оливковое масло. Дело дошло аж до того, что Хелена подошла к раковине и демонстративно принялась мыть лист салата под краном, пока София стояла рядом и вопила, что весь салат она всё равно не вымоет. Никто из них даже не заметил, что Джоэль за весь вечер не проронил ни слова.

Он как раз почистил зубы и собирался лечь спать, когда с первого этажа его позвала мама. Сбежав вниз, он узнал, что для него пришла посылка. И действительно, на нижней ступеньке лестницы лежал пакет размером с альбомный лист и толщиной с пачку молока. Внутри оказалось что-то мягкое, завёрнутое в коричневую бумагу, и Джоэль сразу догадался, что́ там было.

– Что это? – спросила Хелена и попыталась заглянуть ему через плечо.

Джоэль спрятал одежду обратно в пакет.

– Школьные вещи. Калле одолжил.

Он надеялся, что такого объяснения будет достаточно, но мама, казалось, удивилась ещё больше.

– Тут написано: «Мальчику, который здесь живёт».

Джоэль натужно рассмеялся.

– В последний раз Калле вообще написал: «Для душевнобольного из комнаты с мягкими стенами». Ему это кажется забавным.

Он увидел, что мама продолжает сомневаться, и поторопился исчезнуть в своей комнате.

В посылке нашлось всё. Ключи и мобильный телефон лежали в отдельном пакетике. Кроссовки были завёрнуты в бумагу. Аккуратно сложенным пополам лежал рюкзак. Одежда пахла ополаскивателем – её выстирали и даже зашили дырку на носке.

Но это был ещё не конец. Разложив вещи на кровати, Джоэль обнаружил коричневый галстук в жёлтую полоску, единственный предмет из стопки одежды на столе, который он оставил в Заброшенном Доме.

Джоэль ещё раз просмотрел содержимое пакета. Развернув куртку с капюшоном, он вдруг услышал, как на пол упало что-то маленькое и твёрдое. Это что-то улетело под кровать, и он полез следом, чтобы выяснить, что же там такое. Это была кассета: «Записи Джонатана, октябрь-92».

Хелена смотрела новости и сперва не обратила внимания на то, что на пороге гостиной стоит Джоэль.

– Что случилось, дружок?

– Ничего, я только хотел спросить. Где именно Калле оставил пакет?

– Он лежал на крыльце.

– Перед дверью?

– Да, а что?

– Да нет, ничего особенного.

Джоэль вернулся обратно в комнату и собрал все вещи с кровати. Положил их обратно в пакет и запихал подальше в гардероб.

Потом попытался заснуть.

Но только попытался.

* * *

Когда в воскресенье с утра позвонил Калле и спросил, чем они сегодня займутся, Джоэль притворился заболевшим. Его мучила совесть из-за того, что вчера весь день пришлось лгать, и ему страшно не хотелось делать этого сегодня. Он солгал, чтобы избежать новой лжи. Вышло так странно, что Джоэль почувствовал: он начинает запутываться сам в себе.

Джоэль попытался убедить себя, что причиной, по которой он остался дома, была исключительно работа над сочинением. Если выбирать между «прошвырнуться с Калле» и «сделать домашнее задание», то выбор был очевиден.

Вот только никак не удавалось сконцентрироваться на документе в текстовом редакторе; мысли устремлялись к пакету с одеждой, спрятанному в гардеробе. Джоэль достал его, открыл, посмотрел и положил обратно; вернулся к письменному столу и уставился на экран компьютера, по которому уже плавала заставка.

Проделав пять рейдов между столом и гардеробом и не почувствовав никакого облегчения, Джоэль был вынужден признать три вещи: во-первых, из того, что произошло с ним, ничего не было сном; во-вторых, умнее от того, что он будет и дальше пялиться на пакет, он не станет; а в-третьих и в-главных, он никак не может оставить всё в таком виде. В Заброшенном Доме явно кто-то есть, и он узнает, кто это. Вот только жутко не хотелось туда идти.

Ну почему никто другой не может принять решение вместо него?

Джоэль понимал почему. Единственными людьми, к кому он мог обратиться, были мама и Калле, но он заранее знал, что они скажут: Калле захочет, чтобы он пошёл туда, ну а мама, конечно, будет против. Нет, такие вопросы нужно решать самому.

К тому же Джоэль чувствовал, что будет ошибкой, если он ещё кому-то расскажет о случившемся. Это было сложно объяснить, но всё выглядело так, будто он заручился чьим-то доверием. Доверием дома. И Джоэлю хотелось, чтобы сам дом указал ему, что надо делать. Тогда он так и поступит. Ответ пришёл к нему в ту же секунду, как только он прокрутил ещё раз в голове название места: Заброшенный Дом.

Он пойдёт туда. И пойдёт не таясь, открыто. Хватит ему лгать и прятаться. И если по дороге ему кто-нибудь встретится, то он всё ему расскажет или повернёт назад. Наверху сейчас София, внизу – его мама, на улице за живыми изгородями своих садов соседи устраивают обычные воскресные чаепития под деревьями. Шансы на то, что он доберётся до места никем не замеченным, были настолько малы, что вся затея казалась заранее обречённой на провал. Что ж, по крайней мере, это произойдёт не по его вине. Значит, не судьба.

Покинув комнату, Джоэль не встретил в коридоре никаких Софий. В прихожей его тоже никто не ждал. На какую-то долю секунды он решил было заглянуть в подвал, в комнату для стирки, – мама могла пойти туда, – но тут же понял, что сам себе пытается создать помехи и тем самым нарушить правила.

Когда Джоэль вышел на улицу, небо потемнело, а вдали глухо пророкотал гром. Занятый своими мыслями, он не заметил, как погода начала меняться, и теперь сады опустели. Соседи, забрав с собой газонокосилки, грабли и садовые ножницы, решили переждать непогоду за стенами своих домов, и теперь на улице никого не было. Джоэлю вдруг безумно захотелось, чтобы кто-нибудь ему помешал. Нельзя, чтобы и дальше всё шло так гладко.

Никто не появился у него на пути, хотя он довольно долго шёл к воротам, еле волоча ноги. Он открыл створку и шагнул в сад; подошёл к веранде и поднялся на три ступеньки вверх по лестнице. Джоэль остановился перед дверью, и в душе зажглась последняя надежда: в пятницу вечером дверь была заперта. Что, если она и сейчас закрыта? Тогда можно с чистой совестью посчитать это препятствием и повернуть назад.

Он взялся за дверную ручку.