Текст книги "Без любви не считается"

Глава 8

POV Диана

Найти приличную пару обуви, в которой я могла бы нормально ходить, оказывается непросто, а подобрать к ней симпатичный образ – еще сложнее. Через четыре с половиной часа у меня сдают нервы, а вот Дима держится на удивление спокойно.

– Я готова идти босиком, – устало вздыхаю я, отставляя в сторону белые сандалии, напоминающие раздавленный зефир.

– Хочешь, я буду носить тебя на плечах? – весело спрашивает Дима и снимает с полки розовые сланцы, украшенные резиновым бантом и пластмассовыми стразами.

– Ужас какой, – смеюсь я. – Поставь на место, пока у меня не случился приступ эпилепсии. В глазах рябит.

Дима послушно возвращает пару на место и проходится вдоль стенда, а я смотрю через стеклянную витрину на магазин женского нижнего белья. Белый безликий манекен вызывающе упирается рукой в бок, демонстрируя черный комплект, в котором меня привлекает одна деталь – сетчатый корсет, очерчивающий нижнюю линию груди двумя дугами. Он немного напоминает крылья летучей мыши, если бы они могли быть сексуальными. Интересно, Марку понравился бы такой? Что бы он сделал, увидев меня в нем?

– Ди! – радостно вскрикивает Дима, развеивая надо мной дымку задумчивости. – Смотри, что нашел!

Он протягивает мне черные кожаные сандалии с металлическими застежками и широкими ремешками. Они выглядят внушительно, но вместе с этим лаконично.

– Неплохо.

– Примеришь?

Киваю и с осторожностью протискиваю поврежденную ногу между ремешков. Ступня упирается в мягкую кожу, и я медленно поднимаюсь, чтобы сделать пару проверочных шагов. Брови удивленно ползут вверх, и я с улыбкой смотрю на брата:

– Это оно.

– Правда?! – воодушевленно спрашивает Дима. – Значит, полдела сделано. Теперь подберем к ним «лук», зайдем в салон, если хочешь, поужинаем и…

– Ты еще не устал?

– С чего бы?

Качаю головой, усмехаясь, и внимательно разглядываю брата. Светлый, лучистый, как солнышко. Энергия бьет через край, дарит тепло и уютное спокойствие.

– Знаешь, старшенький, – говорю вкрадчиво, – твоей девушке очень повезет.

– Потому что я могу ходить по магазинам весь день?

– Нет.

– Потому что я красив как бог? – играет бровями Дима и сгибает руки в локтях, принимая эффектную позу культуриста.

Звонко смеюсь, наблюдая за потугами брата, и вдруг понимаю, что Соня его не заслуживает. Она любит Марка, и ее чувства могут жить еще очень долго. И даже если Соня и Дима начнут встречаться, в их отношениях всегда будет третий лишний. Дима достоин большего, а Соня… ей пора умерить эгоизм, прикрываемый несчастной судьбой и воспоминаниями о первой любви. Слова жгут язык, но я себя сдерживаю. Непрошеные советы хуже подзатыльников, никакой пользы, только раздражение.

– У меня есть идея! – вскрикиваю я. – Давай я подберу тебе образ для сегодняшнего вечера.

– Ди, у меня полно шмоток. Шкаф ломится.

– Он ломится от джинсов и футболок.

– И что в этом плохого?

– Ничего, – пожимаю плечами. – Если тебе двадцать.

– Хочешь нарядить меня, как старпера? – недовольно бормочет Дима.

– Как мужика, от которого девки головы теряют.

– Оу! Тогда я согласен, но только если…

– Можешь тоже меня нарядить. С одним условием.

– Слушаю, – деловито отвечает он.

Указываю пальцем на витрину магазина женского белья и растягиваю губы в улыбке:

– Этот корсет должно быть видно.

В начале десятого вечера мы с Димой возвращаемся домой. Расслабленные и счастливые после салонных процедур и легкого ужина в кафе на набережной. Брат перехватывает пакеты с обновками и смотрит в зеркало, висящее на стене рядом с комодом для обуви. Все никак не налюбуется новой стрижкой.

– Я носил челку пять лет. – Он поправляет короткие, уложенные гелем пряди у лба. – Поверить не могу, что ты уговорила меня избавиться от нее.

Останавливаюсь за спиной брата, выглядывая из-за его плеча, и с удовлетворением рассматриваю легкое преображение. Русые волосы стали короче и из-за этого немного темнее. Открытый лоб делает лицо больше, взгляд стал выразительнее, а высокие скулы заметнее.

– Тебе очень идет.

– Спорим, Марк скажет обратное?

– Его мнение для тебя важнее моего? – иронично вскидываю бровь.

– Мне важнее свое, – парирует Дима.

– И что сам думаешь?

По холлу разносится топот нескольких пар ног, и мы с Димой синхронно поворачиваемся на шум. Из столовой выходят Рома, Вова и Коля, перебрасываясь шутками.

– О! А вот и вы! – вопит Коля. – Мы уже думали, не объявитесь.

– Классно выглядишь, Ди! – Рома показывает мне большой палец.

– Прическа – огонь! – подхватывает Вова.

Это они еще весь образ не видели. Дима постарался, даже меня удивил. Перекидываю за спину аккуратный низкий хвост, перевязанный тонкой черной лентой, вплетающейся в пару мелких косичек, и расправляю плечи:

– Спасибо, ребят. Вы тоже отлично смотритесь.

Вова разглаживает складки на черной футболке с ярким принтом, а Рома проводит ладонью по короткому ежику темных волос.

– А мне ничего не хотите сказать? – обиженно говорит Дима.

– Там во дворе ворона сдохла. По жеребьевке ее закопать должен ты, – смеется Коля.

– Вместе с тобой и закопаю.

– Готовы? – гремит в холле голос Марка, появившегося из-за двери, ведущей в подвал.

Первое, что бросается в глаза – серые брюки, те самые, в которых он был в день нашего знакомства, только теперь в них заправлена не футболка, а черная рубашка. Рукава закатаны до локтей, демонстрируя все разнообразие нательной живописи, на широком запястье массивные часы. Во рту вдруг становится сухо, Марк медленно переводит на меня взгляд.

– Нагулялись, красавицы? – Он дергает уголком губ. – Начало в одиннадцать. Не опаздывайте.

Неужели комплимент? Или же подколка? И вообще, что происходит? Рождественский у нас лайтовая версия Фионы? По выходным милаш, по будням – сноб, и так из года в год, пока щелбан волшебный не прилетит в упрямый лоб?

Марк направляется к обувному шкафу и надевает черные кеды, парни пересекают холл и тоже запрыгивают в обувь. Коля, Вова и Рома выходят на улицу, кинув на прощание, что будут ждать нас в клубе, а Марк задерживается передо мной и Димой. Брат приподнимает подбородок, будто готовится принять словесный удар, но Марк ничего не говорит, а лишь коротко кивает, будто дает свое благословение.

– Вы точно не любовники? – спрашиваю я. – Такая химия пропадает.

– Завидуешь? – усмехается Марк.

– Может быть.

Он смотрит мне в глаза. Так пристально, что слабеют ноги. Его игривое настроение расставляет все больше капканов. Куда ни шагни, окажешься поймана и повержена.

– Пойду переодеваться, – бросает Дима и оставляет нас вдвоем, быстро скрывшись за поворотом в гостиную.

Старшенький такая беспалевная сваха, что я не могу сдержать усмешки. Марк делает шаг вперед, сокращая дистанцию. Тепло ударяет в лицо и растекается по телу легкой дрожью.

– Как твой палец? Подобрали обувь?

– Я передумала, – заявляю уверенно.

– О чем ты?

– О дружбе.

– Да? А я только втянулся, – с деланым разочарованием отвечает он. – И что теперь?

– Ничего.

– Ничего? – Он наклоняется к моему лицу.

Вдыхаю аромат сандала, не отрываясь от голубых смеющихся глаз, и склоняю голову, игнорируя жжение за ребрами:

– Именно.

– Как скажешь, – с легкостью соглашается Марк и проходит мимо, будто невзначай коснувшись костяшками пальцев моей руки.

За спиной хлопает дверь, и я сжимаю одну ладонь второй, стирая прикосновение. Медленно выдыхаю, очищая нос и легкие от бархатного сладкого запаха, и делаю глубокий вдох. Дважды я точно не сдамся, пусть не рассчитывает.

Дима легко проводит меня в клуб, минуя огромную очередь на входе. Чувствую себя почти звездой, ловя выразительные взгляды парней и девушек, набившихся в основной зал. С лица Димы не сходит белозубая улыбка, сияющая в неоне. Темно-зеленые брюки и белая приталенная рубашка добавляют ему солидности и уверенности, но не возраста, чего он боялся больше всего. Сейчас Дима не выглядит, как мажористый студент, он наконец-то похож на самодостаточного и привлекательного мужчину. Все мои старания не прошли зря, но стоит признать, исходный материал и без того был хорош. Не знаю, оценила бы Соня, которая, как выяснилось, не ходит на выступления ребят, но пара девчонок за стойкой бара принимаются заинтересованно шептаться, поглядывая в нашу сторону. Есть контакт. Может быть, уже сегодня Дима встретит кого-то, кто затмит мышку-милашку Соню. Было бы здорово.

Лавируем среди толпы. Дима то и дело здоровается с кем-то и пожимает руки, подбираясь к столикам у высокой сцены, освещенной белым светом прожекторов. Держу брата под локоть и приветливо киваю его знакомым, после того как он с гордостью меня представляет.

– Да ты настоящая знаменитость! – тянусь к его уху, чтобы он точно услышал мои слова за грохотом басов.

– Не такая, как пацаны, но и жаловаться нечего! Мы часто здесь выступаем! Хорошее место!

– Вы огромные молодцы! Столько народу! – Я бегло осматриваю зал, в котором, кажется, и яблоку негде упасть.

– Это гордость?! – хитро прищуривается Дима.

– Она самая! – широко улыбаюсь я.

– Э-э-эй! Мы здесь! – громко кричит Коля и машет нам из-за круглого стола, за которым сидит крепкая рыжая девушка, потягивающая пиво, пара незнакомых мне парней и… Марк.

– Ребята уже за сценой?! – спрашивает Дима.

– Ага! Готовятся! – отвечает Коля и представляет мне друзей.

Рыжая крутышка Настя оказывается его двоюродной сестрой, а парни Женя и Сева одногруппниками дуэта «Сочь». Перекидываемся парой дежурных фраз, неуютное чувство пробегает холодом по правой руке, и я поворачиваю голову. Рождественский медленно поднимается с места, безотрывно глядя на корсет, который я надела поверх белоснежного платья-рубашки. Замечаю как дергается его кадык, а брови сводятся к переносице.

«Хмурый мальчик вернулся? Давно не виделись».

– Садись, – предлагает он, отступая. – Отсюда будет хорошо видно сцену.

Снисходительно приподнимаю бровь, как бы говоря: «Все-таки хочешь дружить со мной?».

Марк сжимает зубы, напрягая желваки. Его ответ звучит в голове очень четко: «Садись и не выделывайся».

Занимаю предложенное место, закидывая ногу на ногу. Марк несколько секунд бесстыже пялится на мои бедра и наклоняется, опустив ладонь мне на плечо. Его дыхание обжигает шею и ухо, пальцы напряжены.

– Лучше бы это были «велосипедки», – хрипло произносит он.

Голос диджея бьет по ушам, гости отвечают ему бодрыми криками. Шоу начинается, но у меня перед глазами темная пелена, потому что Марк выпрямляется, но все еще стоит рядом. Его пальцы касаются шеи, поправляя мои волосы, поглаживают затылок и исчезают, оставляя оглушающую пустоту.

Нервно передергиваю плечами, стряхивая наваждение, и смотрю на сцену, где Вова и Рома приветствуют толпу, сжимая в руках микрофоны. Аплодисменты проносятся по залу, звучит резвый бит и заводные голоса ребят. Они больше кричат, чем поют или читают. Современная хип-хоп композиция с примесью дерзости и каплей лирики заставляет качать головой в такт. Энергетика артистов заряжает атмосферу весельем и дарит свободу танцующей перед сценой толпе. Дима подергивается под музыку и оборачивается, поймав мой взгляд. Пораженно качаю головой, всем видом показывая, что нахожусь под большим впечатлением. И это правда. Сердце стучит, щеки сводит от улыбки. Безмерно горжусь братом и его друзьями, потому что не каждый сможет забраться так высоко. Надеюсь, это только начало. Пусть они взлетят еще выше и удержатся на пике как можно дольше.

Вова подходит к краю сцены со стороны нашего столика и отправляет мне воздушный поцелуй. Не теряюсь, делая вид, что ловлю его, и польщенно прижимаю ладонь к сердцу. Перед моим носом на стол вдруг опускается бокал виски со льдом, и недоумение стирает улыбку с моего лица. Марк подтягивает для себя стул и садится рядом.

– Подкуп? – спрашиваю я.

– Перемирие, – спокойно отвечает он.

Касаюсь пальцами холодного стекла и наклоняюсь ближе к Марку:

– Какого цвета трусы?

– Не белые. А у тебя?

– Бежевые.

Он усмехается, опуская взгляд:

– Я думал, ты скажешь, что на тебе их нет.

– Безвкусная пошлятина.

– Ты пить будешь? У меня есть тост.

– Где твой бокал?

– Я сегодня за рулем.

Его спокойствие и собранность немного настораживают, но я все-таки поднимаю напиток. Марк смотрит мне в глаза, кончик его носа в паре сантиметров от моего:

– За окончание нашего противостояния.

Сердце сбивается с ритма, уловив в интонации Марка непоколебимую серьезность. Склоняю голову, вглядываясь в его глаза:

– Это капитуляция?

– Обоюдный договор.

– А ты сможешь?

– А ты?

Между нами трещит напряжение, химия чувств, противостояние принципов. Музыка отходит на второй план, десятки мельтешащих людей тоже. Это не уловка и не издевка. Это выбор. Выбор Марка в пользу собственных приоритетов и комфорта. Взрослое решение, которое я могу поддержать, потому что прекрасно его понимаю.

Крепче сжимаю бокал и легонько касаюсь его краем носа Марка, отстраняясь. Выпиваю ледяной терпкий напиток и встряхиваю головой. Марк кивает с легкой улыбкой, в которой мне хочется видеть сожаление, но я не доверяю ни глазам, ни интуиции, потому что рядом с ним внутренние системы сбоят.

– Как тебе парни? – кивает Марк на сцену.

– Круто! – отвечаю я и смотрю на беснующихся в ярком свете Рому и Вову.

– Это только начало! Наслаждайся!

Марк встает из-за стола, но я не смотрю ему вслед, решая последовать совету. Мы сегодня гуляем. Он с кем хочет, а я с братом. Дергаю Диму за руку и заставляю наклониться:

– Может, выпьем?

– Конечно! Что ты хочешь?

Концерт дарит столько эмоций, что едва удается оставаться на месте. Если бы не больной палец, то я скакала бы сейчас посреди танцпола, но приходится танцевать, сидя на стуле. Дима не отходит от меня далеко, но то и дело отвлекается на знакомых и не очень ребят, чтобы поболтать. Коля зажигает во лбу звезду и фотографируется со всеми, кто его просит, и даже с теми, кто не просит. Марка больше не видно, но это не влияет на мое настроение. Вечер чудесный. Заводной и зажигательный, как и парни на сцене, не дающие передохнуть. Вова уже стянул футболку, Рома красный, как вареный рак, что делает его даже симпатичнее.

Звучит следующий трек, стиль немного отличается от всего, что звучало ранее. Ритм медленнее, но жестче. Брови Ромы и Вовы нахмурены, взгляды воинственны. Темп и подача вводят в недолгий ступор, народ радостно машет руками под стилизацию уличного рэпа прямиком из двухтысячных.

Дима пятится к столу, и я не сразу понимаю, что происходит. Из толпы выныривает Рождественский и сжимает кулаки.

– Я просил убрать ее из программы! – рычит он, грозно глядя на Диму.

– И я передал твою просьбу, но мы отвергли ее на общем совете!

– Что за общий совет без меня?!

– Спокойно, братан! В конце концов, этот трек больше не твой, и слушателям он нравится! Только посмотри!

Парни и девушки у сцены открывают рты, четко попадая в слова. Отдача эмоций такая, что даже мурашки бегут по телу.

 
Точно бинты плачут кровью, но не долго!
Раны заживают быстро, как у волка!
Жадно впитывая витамин, один на один
В лабиринте твоих руин!
 

Марк недовольно раздувает ноздри и смотрит на меня. Его трек? Текст тоже его? Неужели я смущаю серого жителя леса? Запрокидываю голову, изображая воющего волка, и хихикаю под хмурым взглядом Марка, но проходит всего мгновение, и он сбавляет обороты. Хороший мальчик.

Рома и Вова вновь зачитывают куплет и на середине убирают от лиц микрофоны, направляя их в зал. Толпа скандирует строки, и Марк прикрывает глаза, ненадолго замирая. Нет выше похвалы, чем безоговорочное принятие, когда не хочешь менять что-то или добавлять, когда созданное находит отклик в сердце и душе. Как бы Марк ни ершился, ему льстит то, что происходит. Собираюсь встать, чтобы подойти к нему, но меня опережают. Невысокая светловолосая девушка в алом коротком комбинезоне по-свойски хватает Марка за руку, оборачивая тонкие пальцы вокруг его татуированного предплечья. Марк смотрит на нее и что-то говорит, лукаво улыбаясь, а я откидываюсь на спинку стула, вжимая лопатки в тонкие металлические перекладины. Не так уж и долго Рождественский в одиночестве бродил. Хотела бы я удивиться, но еще не отупела до такой степени. Неделю назад он точно так же подцепил Дарину, потом меня. Общения ему не хватает, яйца гудят. Бедняга.

– Ник Мышелов! – кричит алая подружка. – А можно фотку?!

– Конечно! – довольно вопит Коля, вскакивая со стула.

Девушка тянет Марка за собой, но он освобождается от ее хватки и отправляет на фотосессию одну. Оборачивается и натыкается на мой внимательный взгляд.

– Симпатичная! – выкрикиваю я и запиваю неожиданную горечь.

Марк едва заметно напрягает челюсть и приподнимает уголки губ в нервной полуулыбке. Через пару минут он забирает свою подружку, пляшущую вокруг Коли, и уходит вместе с ней, растворяясь во вспышках танцующего света.

В действиях Марка не было надменности или жалящей ядом провокации. Он не пытался нарочно зацепить меня, иначе бы остался здесь, в зоне видимости, и я не понимаю, что чувствую: удовлетворение или раздражение. Марк просто живет так, мне ли не знать, ведь я видела, на что он способен, прочувствовала на себе силу его очарования. Между нами определенно что-то есть, но этого мало, чтобы менять и ломать привычные границы. Мне этого и не хотелось бы. Ни для себя, ни для кого-то другого. Каждый сам выбирает, как ему жить, определяет уровень дозволенного и желанного, и для Марка высшая точка комфорта – это его свобода. А во мне, по всей видимости, он чувствует угрозу. Возможно, боится, что я стану второй Соней или более страшным воплощением разочарованной женщины. И я сама не могу дать четкого ответа, так это или нет.

Я запуталась, давненько такого не было. Что нужно мне? Для чего? Почему? Правила игры вдруг стерлись, а без них невозможно победить. Девушки, с которыми развлекается Марк, имеют одно существенное преимущество – с ними он сам может решить, сколько времени они проведут вместе, а со мной нет. Я сестра его лучшего друга, живу с ним в одном доме. Да, это действительно может стать отягчающим обстоятельством, в случае если что-то пойдет не так. Все донельзя логично и прагматично, но мне почему-то до красных бликов в глазах хочется найти Марка. Стащить с его колен девицу и закричать прямо в лицо, что он трус! А потом схватить за голову и…

«Я тебе не сдамся», – слышу в мыслях его уверенный голос.

Залпом допиваю виски и поднимаюсь с места. Стоит немного размяться и вытанцевать злость. Скучающие девушки под градусом могут быть опасны для общества. Кто знает, какая из тысячи противоречивых мыслей может воплотиться в жизнь? Больной палец ноги ноет, но алкоголь достаточно притупляет ощущения, чтобы не обращать на это внимания. Дима и Коля подхватывают мой кураж, даже притихшая крутышка Настя выходит на танцпол. Отрываемся под завершающие концерт треки, тело покрывается легкой испариной, голова пустеет. Коля попадает в плен высокой брюнетки, Настя куда-то исчезает, а Дима возвращается за стол и с серьезным видом смотрит в телефон. Я же отправляю воздушные поцелуи дуэту «Сочь», которые прощаются с фанатами, желают классной ночи и покидают сцену под громкие аплодисменты.

Электронная музыка сотрясает стены, вечеринка меняет стиль, а танцпол редеет. Опускаюсь на стул рядом с братом. Цветные огни скользят по его напряженном лицу, и я заглядываю в экран его мобильника, но успеваю прочесть только имя отправителя и первую строчку сообщения.

Соня: «Дим, я не знаю, что мне делать…»

Брат переворачивает телефон и упирает задумчивый взгляд в пустоту.

– Что случилось? – Я даже не пытаюсь скрыть недовольство.

– Мне нужно уехать.

– Золушка в беде?

– Ди…

– Ты не обязан ее спасать. Она сама напридумывала себе проблем и причин для страданий, – жестко заявляю я.

Дима прячет телефон в карман и опрокидывает в себя шот, ставит пустую рюмку на стол и смотрит на меня. Трещины печали ползут по родному лицу, но в глазах грозовые тучи уверенности:

– Делай то, что хочешь, чтобы потом не жалеть. А если жалеешь, то найди силы простить и отпустить.

– Цитируешь нашу мать? – усмехаюсь я.

– Вызвать тебе такси?

– Нет. Я останусь с ребятами.

– Обидишься?

– За кого ты меня принимаешь?

– Тогда я…

– Вперед, герой! – хлопаю его по плечу. – Если снимешь чары, то получишь принцессу.

– А если нет, то забухаю с драконом.

– Это я-то дракон?!

– Если тебе станет легче, то чешуя у него розовая. С блесточками!

– Ой, все! Вали уже!

Дима целует меня в висок и встает. Смотрю по сторонам, но не вижу ни одного знакомого лица. Кажется, меня бросили все, кто мог. Проверяю время на дисплее мобильника, почти час ночи.

– Ди! Ну как тебе?! Как?! – ко мне подлетает Рома и падает на соседний стул, заставляя забыть о секундной вспышке жалящего одиночества.

– Понравилось?! – с другой стороны садится Вова.

– Очень! – Я широко улыбаюсь парням. – А автограф можно?!

– На груди?! – воодушевленно интересуется Рома.

– На жопе! – обрывает его Вова. – Ди, давай-ка лучше отметим!

Через десять минут стол ломится от выпивки и закусок, а людей за ним становится все больше. Звезды окружены вниманием, да и я тоже, но скучные подкаты и глупые восторги быстро растворяют очарование вечера. Пора закругляться. Попрощавшись с Ромой и Вовой, которые уже едва могут сфокусировать внимание на моем лице, пробираюсь к выходу из клуба. Обхожу компанию молодых ребят и замедляю шаг, зацепившись взглядом за пару у стены.

Марк очаровательно улыбается своей новой подружке, а она водит пальцем по его груди, будто считает пуговицы на рубашке. Цветные огни скользят по их телам, руки Марка поглаживают бедра обтянутые алой тканью. Вдавливаю ногти в ладони, жжение в груди превращается в пламя, будто во мне и правда просыпается огнедышащий дракон и имя ему – ревность. И я уже не могу разобрать, это банальная ревность, вызванная ущемленным самолюбием, или же конкретным человеком, который интересует меня больше, чем хотелось бы? Значит, с ней Марк может вести себя так, а со мной нет. Ей можно его касаться, а мне нет. Ей сегодня достанется все, а мне – только пальцы! Вереница безумных мыслей, подгоняемая выпитым виски, тянет в пучину ярости. Пульс учащается, и в каждом стуке сердца я слышу вызов.

Ответь ему!

Покажи!

Докажи!

Мне ничего не стоит зацепить сейчас какого-нибудь парня и устроить с Марком гонку по соблазнению. Ничего не стоит подбежать и прикинуться больной, чтобы увести Марка за собой. Ничего не стоит вцепиться в волосы этой девчонке и объяснить, что она оказалась не в том месте и не в то время. Холодная сталь характера разливается по позвоночнику, выпрямляю спину и выдыхаю горячий воздух через нос. Верно, все это ничего не стоит. Заставить человека сделать что-то и увидеть искренний порыв – разные вещи. Марк сделал выбор, и я тоже.

Покидаю клуб, подгоняемая зудящим раздражением, ночной ветер охлаждает разгоряченную кожу. Открываю приложение для вызова такси и вдруг понимаю, что не хочу ехать в дом парней. Не хочу видеть его пустым или наткнуться на Диму и Соню. Марк вряд ли вернется до воскресенья, а значит, время еще есть. Листаю список контактов, палец зависает над кнопкой вызова. Она, наверное, уже спит, но никого, кроме нее, видеть я сейчас не хочу. Прижимаю телефон к уху, все дальше удаляясь от грохочущей музыки. Три гудка. Четыре.

– Алло, – звучит из динамика тихий голос.

– Привет, мам. Прости, что разбудила…

Складываю руки поверх белой скатерти и с тихой грустью разглядываю кухню, где знаком каждый уголок, тарелка и магнит на холодильнике. Я не была в этой квартире с того дня, как вынесла последнюю коробку, но здесь практически ничего не изменилось. Банка цветочного меда в виде стеклянного мишки стоит на микроволновой печи, над дверным проемом висят часы, на циферблате которых изображен огромный корабль в открытом море, серые обои, занавески с розовым кружевом в виде цветов. Мама разливает из расписного заварника некрепкий травяной чай и ставит передо мной зеленую чашку с вереницей утят, которую мне подарили на выпускном в четвертом классе. Поднимаю голову, слабо улыбаясь, обычно беспристрастное выражение лица матери немного смягчается, показывая искреннее беспокойство и радушие.

– Спасибо, – говорю я, обхватывая руками чашку. – И еще раз извини, что…

– Ди, я скорее бы удивилась, если ты предупредила бы меня о встрече заранее. – Мама садится на стул, подтянув пояс на хлопковом легком халате, облегающем хрупкое тело.

Ее длинная русая коса со вплетенными нитями седины лежит на плече, лицо блестит от толстого слоя увлажняющего крема, а худые пальцы разглаживают складки на и без того идеальной скатерти. Мама сбросила килограммов пять с нашей последней встречи, и мне почему-то становится страшно от внезапной мысли, что в скором времени она может просто исчезнуть, а я так и не успею сказать самое важное. Эмоции, которые привели меня сюда, стихают, оставляя после себя детский стыд и печаль. Я бежала так долго, но все равно вернулась к ней в момент растерянности. Вернулась домой, впервые за долгое время ощутив в этом острую необходимость.

– Прости меня.

Мама медленно поднимает голову и смотрит мне в глаза, качая головой:

– У меня завтра выходной, все в порядке.

– Я не о ночном визите.

– Тогда тем более не за что извиняться, – спокойно отвечает она.

Самой яркой чертой в характере матери всегда была сдержанность, за исключением тех моментов, когда папа оказывался на обрыве зависимостей. Она никогда не обижалась, никого не винила и ничего не требовала. Раньше я думала, что это и есть ее главный недостаток. Она – слишком холодная для любви и счастливой семьи, она заморозила отца, меня, Диму, поставив на пьедестал своих стремлений лишь успешную карьеру. И только после последнего скандала с Димой я поняла кое-что очень важное. Мама хотела, чтобы мы были сильными и самостоятельными, и у нас с Димой это получилось, а вот отец недотянул. Это он не справился, а не она. Он все разрушил, а не она. Он виноват, а не она. Принять это было непросто, ведь вместе с этим пришлось осознать, как сильно я была не права. Отпиваю чай, легкая горчинка пощипывает язык и горло.

– Мы с Димой помирились.

– Да, я уже в курсе последних событий.

– Димка – маменькин сынок!

– Не дразни брата, – она шутливо грозит мне пальцем, и я смеюсь.

Комната наполняется теплом, будто и не было нескольких лет сухих и безжизненных разговоров по телефону вместо душевных бесед. Мама улыбается мне и пробегает цепким взглядом по лицу, но все еще не задает вопросов. Расслабляюсь, позволив себе насладиться атмосферой родного дома, где до сих пор живут мои детские воспоминания, и подтягиваю одну ногу к груди:

– Ты знала, что это случится?

– Надеялась.

– Почему не пыталась помирить нас сама?

– Потому же, почему и не отговаривала тебя уезжать, а его – продавать бабушкину квартиру.

– А если бы мы не помирились? Что тогда?

Мама едва заметно выгибает бровь, словно ее поражает глупость моего вопроса, и отвечает ровным тоном с педагогическими нотками в строгом голосе:

– То, что вы родственники, еще не обязывает вас участвовать в жизни друг друга. Если присутствие второго не делает жизнь первого лучше, то не стоит насиловать себя общественными порядками.

– Ответь на вопрос как мать, а не как психолог.

– Я была бы расстроена, если мои дети были бы несчастны. Многие люди находят себя вдали от семьи, в которой родились.

– А если мы и были несчастны, но ты об этом не знала.

– Не пытайся подловить меня. Если бы вы действительно были несчастны, то первое место, куда бы вы оба рванули, это ко мне. В крайнем случае, справились бы и самостоятельно.

– Ты так уверена в себе.

– Не в себе, а в вас, – поправляет мама.

Закрываю лицо руками и бурчу:

– Ты такая понимающая и положительная, что даже бесит.

– Я знаю.

– Прости, что…

– Ди, – вздыхает мама.

– Дай мне закончить. Это нужно, чтобы закрыть гештальт, – серьезно заявляю я, тихонько ударяя кулаками по столу.

– Он не настоящий, – с легкостью парирует она. – Чувство вины тоже, его внушил тебе Дима. Ты не считаешь себя виноватой, и это нормально. Поэтому и в извинениях нет смысла.

– Кажется, я начинаю вспоминать, почему мы с тобой не разговариваем дольше трех минут.

– Милая, выйди из позиции ребенка, и тогда станет легче.

– А что, если я хочу рядом с тобой оставаться ребенком?

– Пожалуйста, но тогда ты снова рассердишься и обидишься на меня. Это тоже нормально, только вот мы не сможем обсудить ту важную причину, по которой ты на самом деле пришла.

– И как от тебя все пациенты еще не сбежали?

– Сама не знаю, – беспечно пожимает она плечами.

Коротко смеюсь, потому что ее собранный образ никак не вяжется с домашним и расслабленным внешним видом. Мама больше тридцати лет посвятила работе в крупнейшем перинатальном центре нашего города. Сначала как акушер-гинеколог, а последние семнадцать лет как специалист узкого профиля, занимающийся пациентами с диагнозом «бесплодие», который включает в себя и психосоматические его вариации. Благодаря ей на свет появились тысячи здоровых карапузов, и один из них – я. Внезапная вспышка гордости пронзает грудь. Раньше мне казалось, будь мама обычной домохозяйкой или продавцом в магазине, то наша жизнь была бы лучше, и только сейчас ловлю себя на мысли, что это чушь. Именно она сделала нас с братом сильными, независимыми и смелыми. Мама научила нас жить, опираясь только на себя. Подарила свободу и поддержку, о которой многие только мечтают. Она не вытирала нам сопли, не решала задачи по математике и не целовала ушибленные колени, вместо этого она показала, где лежат носовые платки и аптечка, научила считать, думать своей головой и заботиться о себе. Она отпустила наши руки, как только мы сделали первый уверенный шаг, и не пошла следом, чтобы ловить на каждой кочке, но мы с Димой оба знаем, что бы ни случилось, нам есть к кому прийти. Мой сегодняшний порыв – прямое этому доказательство.

– Мне всегда хотелось думать, – тихо говорю я, глядя сквозь нее, – что отец был самым нормальным в нашей семье. Я мечтала быть такой же, как он, и боялась, что буду слишком похожа на тебя. А теперь…

Смущенно замолкаю и поднимаю чашку, чтобы сделать пару глотков уже теплого чая.

– А теперь понимаешь, что он был самым ненормальным, и ты почти точная моя копия, – заканчивает мою мысль мама.

– И это на удивление приятно.

– Ну еще бы.

Опускаю взгляд и стучу ногтями по керамическим стенкам. Беспокойство не отпускает до конца. Будто что-то все еще не озвучено.

– Ди, – ласково произносит мама, – если тебе так важно это услышать, то я скажу, хоть все и так очевидно. Мы с тобой не в ссоре, и я на тебя не сержусь. То, что ты не приехала, когда я получила травму, не делает тебя плохой дочерью. Ты волновалась обо мне, я это знаю, и этого достаточно. Твое присутствие не заставило бы кости срастись быстрее, не облегчило бы боль. Вы с Димой мои дети, но я рожала вас не для помощи, не для стакана воды или бесплатной уборки. Я рожала вас не для себя. Вы мои частички, но не принадлежите мне. Только себе.