Текст книги "Брокингемская история. Том 3"

– То есть, актовый зал в данный момент переполнен? – смекнул Доддс.

– Вот именно: Переполнен злобой и ненавистью, – подтвердил Уэлч.

– Но тогда с какой целью туда ведут нас с Доддсом? – не понял Маклуски, – Может быть, Лофтхаузу внезапно понадобились детективные работники для расследования какого-то загадочного инцидента в собственном салоне?

– Вы больно много о себе воображаете! – вернул коллег на землю Уэлч, – Я ещё не всё вам рассказал… Самое забавное, что наш Директор ещё ничего не знает о случившемся. (Сегодня утром он прямо из дома отправился в Министерство, даже не заезжая на работу.) Разрулить ситуацию в актовом зале пытается директор "Махорки". Он попробовал по-хорошему договориться с Лофтхаузом, но тот упёрся и идти на попятный не желает. Выпирать его из зала силой будет довольно рискованно. (По слухам, в зале уже присутствуют какие-то журналисты с фотоаппаратами.) В конце концов Лофтхауз потребовал выдать ему на расправу нескольких неугодных ему лиц. Пока они не будут доставлены к нему, он отказывается обсуждать условия своего выхода из зала. (Своё сборище он почему-то называет общественным трибуналом. Даже не знаю, где он нахватался подобных выражений…) Директор "Махорки" пошёл у него на поводу: Он уже направил к Лофтхаузу нашего хозяйственного работника Гибсона и нашу кассиршу мисс Кин. (Она иногда обслуживает клиентов "Махорки", выдавая им деньги из кассы на втором этаже административного корпуса.) Похоже, теперь очередь дошла и до вас двоих… А ну признавайтесь: Чем вы не угодили Лофтхаузу и его банде?

– Мы просто теряемся в догадках… – совершенно искренне ответил Доддс.

Тем временем два прославленных детектива и сопровождающие их лица наконец добрались до дверей актового зала. Эти двери были приоткрыты, а из-за них доносилось чьё-то дружное скандирование, частично усиленное микрофонами: "Закрыть "Апеллес" невозможно! Закрыть "Апеллес" – преступление! Позор тем, кто закрыл "Апеллес"!"

В этот момент к Уэлчу пришла ещё одна удачная идея. Грозно прокричав: "Я – работник ВОХР! Дайте мне пройти!", он выбрался из толпы культурных активистов и молниеносно исчез в тёмных закоулках второго этажа административного корпуса. Ну а все прочие участники процессии прошли в приоткрытые двери и очутились в знаменитом актовом зале Центральной полиции…

Следует заметить, что данное помещение изначально предназначалось для использования в качестве места проведения секретных мероприятий. Его главной особенностью было отсутствие окон на улицу, что объяснялось всё теми же требованиями секретности. Этот недостаток восполнялся многочисленными кондиционерами и средствами искусственного освещения… Однако в последнее время, когда актовый зал находился в пользовании фирмы МХРК, здесь в основном проводился платный прокат кинофильмов для посторонней публики. (Это позволяло "Махорке" несколько пополнить свой многострадальный бюджет, изрядно пострадавший от других коммерческих проектов собственного руководства.)

Переступив порог актового зала, прославленные детективы устремили свои проницательные взоры на подножие сцены. Стол президиума стоял на своём обычном месте, с левой стороны. За ним с гордым видом, словно генеральный прокурор перед обвиняемыми, восседал небезызвестный Лофтхауз, глава художественного салона "Апеллес". Внизу под сценой, у самой её середины, был установлен так называемый микрофон для выступающих. К нему из зрительного зала периодически выходили желающие публично высказаться… Наконец, на самой сцене стоял ещё один стол с микрофоном. За ним сидел хозяйственный работник Гибсон, прекрасно известный всем присутствующим… Чуть в стороне от него на другом стуле примостилась кассирша мисс Кин. Её знали и любили все без исключения сотрудники Центральной полиции, которым она в положенное время выдавала зарплаты, премии, командировочные и прочие денежные выплаты. Разумеется, оба мастера сыска и розыска тоже стремились поддерживать хорошие отношения с таким ценным работником…

Что касается собственно зрительного зала, то он в то утро выглядел немного необычно: Ряды с креслами были задвинуты к боковым стенам, а освободившееся пространство занимала многочисленная культурная публика – творческая интеллигенция, активисты всевозможных общественных движений и прочие активные личности, тусующиеся вокруг салона "Апеллес", а также родственники, друзья и знакомые этих лиц. Кто-то из них сидел на складных стульях, предусмотрительно принесённых с собой, а кто-то просто на полу… При виде новоприбывших зрительный зал возбуждённо загудел. И даже сам Лофтхауз, прервав свой затянувшийся монолог, вопросительно повернул голову к своему искусствоведу…

– Я их привёл, – доложил Гарднер, – Они пытались улизнуть в свою контору, но я перехватил их у самой проходной.

– Отведите их на сцену! Пускай подождут своей очереди, – скомандовал глава салона; его голос, усиленный микрофонами, молодецки разнёсся по всем уголкам зрительного зала.

В зале враждебно зашумели. Детективы поспешили поскорее пройти мимо сидящей публики, подняться на сцену и подсесть на свободных стульях к кассирше… Ну а Гарднер, честно исполнив полученное задание, снова занял место в президиуме рядом с начальником.

– Добрый день, мисс Кин! – улыбнулся кассирше Доддс, – Вот и мы с Маклуски тоже решили поучаствовать в культурном мероприятии… Кстати, если не секрет, в чём вас обвиняют эти творческие личности?

– До меня пока не добрались, – ответила кассирша, – Они начали с Гибсона… Посмотрите, до чего они его довели!

Детективы перевели взгляды на Гибсона, сидящего за столом с микрофоном чуть правее, и отметили его явно нездоровый вид и изрядно подрагивающие руки. На столе стоял большой графин с водой, уже наполовину пустой. По всей вероятности, Гибсон успел выпить половину графина за время разговора с культурной общественностью. (Не считая той воды, что он расплескал на пол своими трясущимися руками.) И вообще выглядел Гибсон гораздо хуже, чем даже при самом суровом разносе в кабинете Директора…

– С этими двоими мы разберёмся потом, – пообещал Лофтхауз в свой мощный микрофон, – А пока продолжим разговор с Гибсоном… Мы пытаем его уже полчаса, но до сих пор не добились от него ни одного человеческого слова. Он только мычит и блеет, как сосунок… (Ничему большему так и не научился за всю сознательную жизнь!) Может быть, вы объясните нам, Гибсон, как в вашу ничтожную голову смогла прийти столь чудовищная мысль – арестовать имущество салона "Апеллес"? Вы разве не знаете, что брать чужие вещи нехорошо?

Зал угрожающе загудел. Гибсон сперва покраснел, потом побледнел, а в конце концов снова покраснел. Наклонившись к микрофону, он заговорил оправдывающимся тоном:

– Я вам уже три раза объяснял: Ваш салон не платит за аренду. Мой начальник приказал, чтобы я…

– А если бы он приказал вам пройтись голым по улице? – поспешил вмешаться Лофтхауз, отключив Гибсону на полуслове микрофон, – Вот такие интересные люди живут на свете! Своей головы у них нет – зато они готовы до посинения лизать задницу своему начальству… Гибсон, почему вы до сих пор не ответили нам ни на один вопрос? У вас язык при себе? Или он остался там, у начальника в заднице?

Культурная публика в зале злорадно захохотала, а Лофтхауз бросил победоносный взгляд через плечо назад, на сцену. Гибсон начал что-то отвечать в выключенный микрофон, но его робкий голос безнадёжно потонул в зрительском хохоте.

– Ну а пока Гибсон вытаскивает язык из некоторых частей тела своих любимых начальников, мы дадим слово нашим друзьям, – планомерно продолжал Лофтхауз, – Миссис Греннер, вы хотите выступить? Милости просим на трибуну!

К микрофону для выступающих выкатилась бойкая культурная старушка, на ходу истерически выкрикивая: "Это невозможно! Этого не может быть!" Добравшись до импровизированной трибуны у подножия сцены, она продолжила кричать уже в микрофон:

– Мы все говорим: Это невозможно! Закрыть "Апеллес" – всё равно, что закрыть свет, воздух, солнце и водные каналы!

– Каналы незаконного обогащения, – не смог удержаться от важного уточнения Доддс. (К сожалению, его слова, не усиленные микрофоном, смогли услышать лишь сидящие рядом с ним.)

– Мы никуда отсюда не уйдём! – кричала миссис Греннер, – Если мы кому-то не нравимся, пускай они сами отсюда уходят! Мы не допустим, чтобы наш "Апеллес" выгнали на улицу! Мы уже привыкли, что он здесь, и будем сидеть тут всегда. Нас не сможет сломить ни одна сила на свете!

Зал взорвался овациями. Сидевшие в первых рядах принялись организованно скандировать: "Закрыть "Апеллес" – преступление! Закрыть "Апеллес" недопустимо! Позор тем, кто закрыл "Апеллес"! Закрыть "Апеллес" невозможно!"

– Почему же невозможно? – раздался вдруг над ухом у Доддса и Маклуски знакомый голос, – Ведь именно по этому поводу они здесь и собрались; не так ли?

Повернув головы влево, детективы обнаружили, что за шторой у самой боковой стены пристроился их друг и верный соратник Уэлч. Большая чёрная штора закрывала его от взглядов из зрительного зала, но не мешала свободно общаться с коллегами, сидящими на сцене.

– Я обошёл второй этаж кругом и проник сюда с заднего входа, – объяснил он, – Да будет вам известно: Сбоку от радиорубки имеется проход к запасной лестнице. Дверь заднего выхода сейчас почему-то не заперта. (Похоже, её оставили открытой связисты "Махорки", когда вчера вечером отсюда уходили.) Так что имейте в виду: Если вам вдруг захочется слинять из зала без лишнего шума, то задний выход – всегда в вашем распоряжении!

– Нет-нет! – решительно пресёк все неуместные намёки Маклуски, – Мы не имеем морального права покидать актовый зал до тех пор, пока не разберёмся, что за ерунда в нём происходит!

– К тому же шеф грозился открутить нам головы на триста шестьдесят градусов, если мы куда-либо слиняем раньше срока, – добавил Доддс.

Тем временем эксцентричная миссис Греннер уже закончила своё эмоциональное выступление и вернулась на прежнее место в зрительном зале, а на смену ей к центральному микрофону вышел другой культурный активист.

– Мы не допустим, чтобы власти закрыли дорогой нашему сердцу "Апеллес"! – с горячностью говорил он в микрофон и при этом энергично размахивал руками по сторонам, – Древний Апеллес был гениальным живописцем. Его божественным картинам поклонялись все живущие на свете… Нынешнего "Апеллеса" пытаются убить, растерзать, колесовать, четвертовать, бросить на растоптание нашим врагам – людям подлым, ничтожным и необразованным (проще говоря, интеллектуальным уродам). Прочитали ли они за свою жалкую жизнь хоть одну книгу? Сомневаюсь, чтобы они вообще держали в руках какую-либо печатную продукцию, кроме ресторанного меню… Дорогие друзья, не будем терять надежды! Правда и справедливость – на нашей стороне! "Апеллес" – наш храм культуры и искусства, и мы изгоним из него современных мытарей! Мы не допустим, чтобы низменный дух торгашества проник под его благословенную крышу! – его слова потонули в бурных продолжительных апплодисментах зрительного зала.

– Между прочим, кто такие мытари? – поинтересовался вдруг Уэлч.

– Что-то вроде налоговых инспекторов, – кратко, но образно выразился Доддс.

– Тогда я понимаю беспокойство этого типа, – усмехнулся Уэлч, – Налоговым инспекторам будет очень любопытно изучить финансовые документы салона "Апеллес"… Кстати, этим ли ребятам жаловаться на какой-то дух торгашества? Все мы помним, как Лофтхауз сдирал с наших рабочих плату за пользование умывальником в кладовке…

Между тем культурный активист завершил своё небольшое, но бурное выступление и отправился обратно в зрительный зал, продолжая по инерции размахивать руками. В невидимых динамиках снова прозвучал громовой голос Лофтхауза:

– Обратите внимание: Гибсон делает вид, будто уже вытащил язык из известного нам места! – (публика загоготала и заапплодировала), – Он вроде бы желает что-то нам сказать… Гибсон, мы вас внимательно слушаем! Микрофон у вас включён!

Гибсон в очередной раз налил себе в стакан воды из графина и снова его осушил. (Поскольку он делал это прямо над включённым микрофоном, по всему залу разнёсся судорожный лязг его зубов о край стеклянного стакана, что тоже изрядно повеселило собравшуюся в зале высокоинтеллектуальную публику.) Наконец, он отставил пустой стакан в сторону и начал монотонно говорить в микрофон:

– Поймите же наконец, мы не можем вас бесконечно обслуживать за просто так. Вы уже четыре месяца бесплатно пользуетесь нашим имуществом. За вашим салоном числится долг…

– Но вы же знаете, что этот долг несправедлив! – прервал его Лофтхауз.

– Этот вопрос не входит в мою компетенцию, – попытался возразить Гибсон, – У меня другая работа: Я получаю сигнал от руководства и даю указание службе ВОХР опечатать то или иное помещение – или не даю такого указания, если не получаю такого сигнала…

– Вот мы и вывели этого мерзавца на чистую воду! – торжествующе воскликнул Лофтхауз, – Он наконец признался, что самовольно арестовал наше имущество, исполняя несправедливый приказ своего начальника!

– Я действовал в полном соответствии со своими полномочиями, – ответил Гибсон, – Договор аренды с вашим салоном был расторгнут из-за того, что вы не вносите положенную арендную плату. Наши работники уже четыре месяца не получают денег за обслуживание вашего салона. А у наших работников, между прочим, есть семьи, и их нужно чем-то кормить…

– А у нас, по-вашему, нет семей? – загрохотал по всем динамикам возмущённый голос Лофтхауза, – Наверно, нам не нужно есть и пить? Вы думаете, мы можем питаться так же, как и вы – тем, что вы добываете языком у начальства из зада?

Зал разразился гомерическим хохотом.

– Почему вы не даёте мне договорить? – затравленно пропищал Гибсон.

– Невероятно! Гибсон высказал желание что-то нам сказать! – Лофтхауз принял нарочито удивлённый вид, – Пожалуйста, говорите! (Микрофон у вас включён.) Неужели мы услышим от вас что-то умное? Даже не верится…

– Я не думаю, что мои действия… – начал было Гибсон.

– Все знают, что вы не думаете, – перебил его Лофтхауз, – Это хорошо заметно по вашему выразительному лицу… Шевелить мозгами – явно не по вашей части. Вы способны лишь лизать начальству задницу да говорить два слова: "Будет сделано!" – он вскинул руку к голове, как бы отдавая кому-то честь.

– Но я хочу сказать… – снова попытался вставить слово Гибсон.

– Вы только хотите сказать или уже говорите? – уточнил Лофтхауз.

– Я хочу… – начал заново Гибсон.

– Он хочет! – торжественно объявил Лофтхауз, отключая Гибсону микрофон, – Ему страшно хочется! Он выдул целый графин, и ему теперь невтерпёж. Ему требуется срочно отправляться на поиски сортира… – (зал злорадно загоготал), – Я предлагаю закончить разговор с этим косноязычным мастером вылизывания начальственных задниц и перейти к голосованию по первому пункту нашей итоговой резолюции! – он взял в руки заранее приготовленный бумажный листок, – Итак, я зачитываю: "Признать попытку закрытия салона "Апеллес" преступлением и решительно потребовать привлечь к суду всех лиц, причастных к этому делу!" Кто согласен с этим пунктом, пускай поднимет руку!

Все сидящие в зале дружно взметнули руки вверх. Пока Лофтхауз с гордым видом озирал редкостное единодушие, царящее в рядах своих сторонников, Маклуски поспешил обратиться к Гибсону:

– Вы слышали: Этот тип сказал, что разговор с вами закончен! Гибсон, исчезните поскорее из зала! Вы своим бледным трясущимся видом сами провоцируете эту культурную публику на кровожадное поведение. Ваше присутствие в зале лишь воодушевляет наших противников, а нам самим никакой пользы не приносит… Уэлч, вы не могли бы вывести Гибсона через запасной выход?

– Да, это было бы разумно, – согласился сотрудник ВОХР, – Гибсон, не пытайтесь покинуть зал через главную дверь! Вам придётся проходить через самую гущу всей этой банды – а наши культурные ребята наверняка подставят вам подножку или начнут плеваться… Давайте-ка скорее сюда!

Поскольку Гибсон, встав из-за стола, в нерешительности застыл посереди сцены, Уэлчу пришлось выходить из-за чёрной шторы ему на помощь. Могучий сотрудник ВОХР едва ли не за шиворот выволок растерявшегося хозяйственного работника со сцены и исчез вместе с ним где-то в тёмных закоулках позади радиорубки… Между тем Лофтхауз уже покончил с голосованием по первому пункту итоговой резолюции и плавно перешёл к следующему номеру своей культурной программы.

– Итак, первый лизун начальственных задниц умчался в сортир, – объявил он в микрофон, – Я подозреваю, что в написании его фамилии была допущена небольшая неточность: На самом деле это был не Гибсон, а некий гиббон, у которого заменили одну маленькую буковку… Если кто не знает, объясню: Гиббон – одна из разновидностей обезьян. Таким образом, обезьяна помчалась долизывать чью-то задницу… Ну а наш общественный трибунал продолжает свою работу! – он бросил воинственный взгляд на сцену, – Познакомьтесь: Перед нами – заведующая кассой, некая заразная тифозная палочка по фамилии Кин!

Пока зал хохотал и апплодировал, недоумевающая кассирша не преминула поинтересоваться у Доддса:

– Скажите мне честно: Разве я чем-то похожа на тифозную палочку?

– При большом желании сходство можно обнаружить даже там, где его и в помине нет, – обнадёжил её Доддс, – Например, вы никогда не выдавали Лофтхаузу денег из кассы без надлежащих финансовых документов… Но ведь то же самое можно сказать и про любую тифозную палочку!

А голос Лофтхауза всё продолжал громоподобно разноситься по всему зрительному залу:

– Суть истории такова: В один прекрасный день меня внезапно поставили перед фактом, что на салоне "Апеллес" якобы висит какой-то неведомый долг… Как вы думаете, какого размера он был? – (заинтригованный зал резко притих), – Двадцать тысяч фунтов стерлингов! – (зал удивлённо загудел), – Мы попробовали разобраться, откуда он у нас появился… И тут выяснилось, что как-то раз наша тифозная палочка выдала из своей кассы двадцать тысяч фунтов каким-то посторонним лицам, а долг записала на наш салон! – (в зале послышались возмущённые возгласы: "Жулики! Махинаторы!"), – Хватит ли у неё теперь совести смотреть в глаза обманутым ею любителям культуры? Сможет ли она сказать что-нибудь в своё оправдание? – он вопросительно посмотрел на сцену.

– Ах, вот оно в чём дело! – смекнул наконец Маклуски, – Речь идёт об одной авангардической картине, которую недавно похитил из "Апеллеса" один подсобный рабочий. (Он сбагрил её на ближайшую толкучку, а Доддс разыскал и выкупил обратно за свой счёт.) Мисс Кин, вы ведь помните эту историю? "Махорка" любезно согласилась компенсировать Доддсу понесённые затраты, а вы выдали нам из кассы двадцать тысяч по платёжной ведомости, подписанной директором "Махорки". (Теперь наконец понятно, с какой стати нас обоих выдали сюда на расправу!) Мисс Кин, к вашим действиям невозможно придраться! Вы ведь всё делали строго по закону; не правда ли? Вы хотите сами ответить на голословные обвинения этих типов, или предпочитаете, чтобы это сделали мы с Доддсом?

– Уж я им сейчас отвечу! – пообещала возмущённая мисс Кин.

Подойдя к столу, бесстрашная кассирша уселась на бывший стул Гибсона и бойко затараторила в микрофон:

– Мне оправдываться не нужно. Я не сделала ничего предосудительного. Я выдала двадцать тысяч фунтов по платёжной ведомости, на которой стояли подписи главного бухгалтера "Махорки" и её директора, а также визы руководства салона "Апеллес" – его начальника Лофтхауза и его главного искусствоведа Гарднера…

Но докончить фразу она не смогла – её микрофон был тут же отключён, а окончание фразы потонуло в негодующих криках Лофтхауза и его главного искусствоведа.

– Это – наглая ложь! – разбушевался глава "Апеллеса", – Я просто теряю дар речи от такого бесстыдства… Гарднер, вы тоже хотите выразить своё возмущение?

– Да-да, я возмущён, – подтвердил искусствовед, наклоняясь к микрофону на столе президиума, – Я никогда не подписывал никаких финансовых документов. Пришить мне эти двадцать тысяч никому не удастся! Мне волноваться нечего… Я спокоен! – завопил он, тяжело дыша от волнения, – Я совершенно спокоен! Я поставил свою подпись по другому поводу. Я лишь подтвердил подлинность одной картины, которую у нас перед этим украли, а потом нашли обратно…

– А я, – добавил Лофтхауз, – подтвердил своей подписью факт возврата нам этой картины. Однако наши подписи, как теперь выясняется, были использованы для того, чтобы некие безмозглые мошенники при содействии нашей тифозной палочки смогли получить какие-то деньги из её кассы…

Два прославленных детективы озадаченно переглянулись между собой.

– Интересно, кого он имеет в виду под "безмозглыми мошенниками"? – риторически поинтересовался Маклуски, – Ведь это мы с вами получили у мисс Кин эти несчастные двадцать тысяч!

– Неужели это – камешек в наш огород? – смекнул Доддс, – А безмозглые мошенники – это мы с вами? Но на месте Лофтхауза я бы поостерёгся называть нас безмозглыми…

– Итак, наша тифозная палочка молчит? – ехидно поинтересовался Лофтхауз, снова включая кассирше микрофон, – Ей совершенно нечего нам сказать? А мы-то думали, она сумеет объяснить, что за мерзавцы присвоили себе деньги салона "Апеллес" по этой фальшивой бумажке…

И тут в плавном течении событий вдруг произошёл резкий неотвратимый поворот: Маклуски внезапно встал с места и подсел на своём стуле к столу с микрофоном. Галантно отодвинув в сторону кассиршу, он твёрдо и решительно произнёс:

– Я был одним из тех, кто получил деньги по этой платёжной ведомости. Какие претензии ко мне у вас имеются?

– Вот мы разоблачили ещё одного безмозглого мерзавца! – обрадовался Лофтхауз, – Вот мы и выяснили, что за подлец похитил наши деньги!

– Чей-то слишком длинный язык может запутаться под ногами, – спокойно, но в меру зловеще ответил Маклуски, – и кое-кто может его невзначай отдавить… А деньги, о которых идёт речь, мы с коллегой получили совершенно законно. Мы добросовестно выполнили работу, которую нам оплатила "Махорка"…

– Он нам угрожает! – завопил Лофтхауз, поспешно отключая Маклуски от микрофона, – Он пытается заткнуть нам рот. Но не на таких напал! Мы сможем защититься… Я не имею в виду, что мы с Гарднером намерены защищать лишь самих себя, – уточнил он на всякий случай, – Мы представляем здесь интересы миллионов поклонников культуры и других творческих личностей, – (зал согласно зашумел), – Слышите, сколько нас? Мы не позволим, чтобы нами манипулировала шайка бессовестных болтунов и лизунов! Давайте лучше послушаем мнение лучших представителей нашего общества… Шеппард, вы желаете выступить? Милости просим на трибуну!

К гостевому микрофону вышел некий неказистый джентльмен в очках. Он произнёс речь следующего содержания:

– Послушайте, а почему мы опять перед кем-то оправдываемся? Разве мы в чём-то виноваты? Почему мы идём у кого-то на поводу? С какой стати мы должны кому-то платить по какому-то договору? Может быть, это нам должны заплатить за то, что мы открыли тут художественный салон? – (из зала послышались одобрительные возгласы), – Самая главная ценность в демократическом обществе – это частная собственность. Об этом знают даже грудные дети. (Попробуйте отобрать у грудного ребёнка соску – и он сразу вам скажет: "Отдай! Это – моя частная собственность!") А интеллектуальная собственность – ещё большая ценность, ибо это – высший тип собственности… Всем известно, что "Апеллес" – наша общая интеллектуальная собственность. Повторю ещё раз: Наша! Не Лофтхауза, не Гарднера, не кого-то ещё, а наша общая – всей нашей интеллектуальной элиты, наша всеобщая коллективная частная собственность. Так с какой стати её хотят у нас отобрать? Ну и что с того, что мы якобы подписали с кем-то какой-то договор? Мы всегда можем отозвать нашу подпись и отказаться платить, если условия договора нас не устраивают. Мы имеем полное право обратиться в суд, чтобы нам вернули нашу частную собственность и выплатили компенсацию за понесённый моральный и материальный ущерб!

Зал встретил речь многословного оратора бурными продолжительными овациями, к которым присоединились даже сидящие в президиуме Лофтхауз и Гарднер. Наконец, Шеппард отошёл от гостевого микрофона, а слово снова взял глава салона:

– Всё это очевидно и неопровержимо. Только вот подействуют ли доводы разума на эти квадратные головы…? Что там такое? Квадратные головы желают что-то нам сказать? Ну что ж, послушаем! Микрофон у вас включён, – сообщил он Маклуски, щёлкнув кнопкой на своём столе.

– Итак, я продолжу, – вернулся к прерванной мысли Маклуски, – Мы выполнили для "Махорки" кое-какую работу – а именно: нашли украденную у неё картину. Директор "Махорки" компенсировал нам понесённые затраты… На мой взгляд, ситуация предельно ясна и никаких споров вызывать не должна.

– Пусть он платит двадцать тысяч из своего кармана, а не спихивает их на наш салон! – высказал пожелание Лофтхауз.

– Но картина была ваша, – резонно заметил Маклуски.

– Она была похищена по его вине, – продолжал греметь в динамиках голос Лофтхауза, заглушая все прочие звуки, – Он не обеспечил надлежащей охраны нашим произведениям искусства и должен нести ответственность за их похищение. У него в охране стоят такие чугунные лбы, что…

– Это я в тот день стоял в охране, – раздался вдруг на сцене грозный голос Уэлча, который уже успел выпроводить через чёрный выход Гибсона и как раз возвращался обратно на исходные позиции, – У кого ко мне какие претензии? – осведомился он, подходя к краю сцены и агрессивно посматривая на стол президиума.

– Кто ещё желает выступить? – счёл за благо сменить тему Лофтхауз, – Блейз, опять вы? Мы с радостью предоставляем вам гостевой микрофон!

Посчитав свою миссию успешно исполненной, Уэлч неспеша удалился за чёрную штору и уселся на свой прежний стул. Тем временем Доддс, проявляя присущую ему рыцарственность, обратился к кассирше:

– Мисс Кин, вы здесь больше не нужны! Мы с Маклуски и сами справимся с этой культурной публикой. Если вы куда-то спешите, то Уэлч охотно проводит вас через чёрный выход…

Однако кассирша оказалась куда более бесстрашной и любопытной, чем думал Доддс. Она не стала малодушно покидать место событий, а лишь слегка передвинулась вместе со стулом к боковой стене и оказалась как раз рядом с Доддсом… Тем временем у гостевого микрофона опять появился уже знакомый всем присутствующим Блейз, энергично жестикулируя по ходу дела:

– Это неслыханно! Закрывают салон "Апеллес" – но при этом не закрывают пивные, дьявольские дискотеки, военные базы, полицию, секретные службы… Обратите внимание: Вокруг нашего салона кто-то словно нарочно понастроил сотни каких-то серых унылых домов. Мне сказали, что всё это – какая-то большая секретная контора… Я полагаю, что если она вдруг закроется, об этом не пожалеет ни один честный человек на свете. Но закрывают почему-то не её, а наш салон! Вот ведь парадокс…

Маклуски устало вздохнул и обменялся красноречивым взглядом с Доддсом, сидевшим чуть левее, поближе к стене.

– Да, я тоже это заметил, – подтвердил тот, – Мы никак не можем сдвинуться с места. Вроде бы уже подходим к главному, но тут же уходим обратно…

– Ну что ж, постараемся ещё раз вырулить на нужные рельсы! – выразил решимость Маклуски.

Наконец, Блейз закончил говорить и махать руками. Когда он покинул импровизированную гостевую трибуну, в динамиках снова раздался голос Лофтхауза:

– Дорогие друзья и соратники в нелёгкой борьбе! (Не побоюсь этих громких слов!) Мы собрались здесь, чтобы до последнего патрона защищать наш дорогой, наш любимый, наш единственный "Апеллес". Он – не мой и не Гарднера, а наш общий и неделимый. Не думайте, будто мы с Гарднером заботимся только о наших карманах! На самом деле мы двое не имеем от "Апеллеса" ровно никакой выгоды… Я имею в виду: выгоды материальной, – поспешно поправился он, опасаясь быть неверно понятым, – Наша единственная выгода – ваше общее благо, наши дорогие друзья, друзья "Апеллеса". Мы могли бы уже сто раз уйти отсюда в другое место. Нас примут с распростёртыми объятиями в любом художественном салоне. Но мы не можем покинуть вас, наших верных друзей… Гарднер, вы хотите что-то сказать?

– Конечно, мы найдём себе место, – произнёс Гарднер, тяжело дыша от волнения (вероятно, представив, как непросто ему будет отыскать другое место работы), – Речь идёт не о нас. Мы-то уж как-нибудь устроимся… Мы совершенно спокойны! Вам-то чего волноваться, если мы спокойны? – нервно вскричал он.

– Я понимаю, что вы близко к сердцу воспринимаете проблемы нашего "Апеллеса", – посочувствовал ему Лофтхауз, – Но в борьбе с врагами нам следует сохранять холодный рассудок и трезвую голову… Может быть, они хотят нам что-то возразить? – он саркастически ухмыльнулся, искоса посмотрев через плечо назад, на сцену, – Эй, квадратные лбы и тифозная палочка! Микрофон у вас включён! Скажите же нам хоть что-нибудь!

– Итак, идём дальше! – методично продолжил Маклуски, – Мы выяснили, в каком месте зарыта собака: Вы считаете, что выкуп вашей картины должна оплатить "Махорка"; сама же "Махорка" полагает, что это должны сделать вы… Но почему бы вам тогда не поговорить по душам с её директором и не решить этот вопрос путём цивилизованных переговоров?

– С кем это мы должны вести переговоры? – изобразил удивление Лофтхауз, – С этим бандитом, который требует с нас какие-то деньги, как оголтелый рэкетир?

– Не рэкетир, а добросовестный арендодатель, которому арендатор не платит за аренду, – поправил его Маклуски, – Ведь ваш салон задолжал "Махорке" немалую сумму; не так ли?

– Я протестую! – воскликнул в негодовании глава "Апеллеса", – Наш салон не мог кому-то задолжать, ибо он ни у кого не брал денег в кредит!

– Ваш долг образовался в результате неуплаты вами арендной платы по заключённому вами с директором "Махорки" договору, – напомнил Маклуски.

– По договору? – усмехнулся Лофтхауз, – По договору, который он же сам не соблюдает? Неужели в этом договоре написано, что он имеет право арестовать наше имущество?

– Возможно, именно так в нём и написано, – не стал исключать Маклуски, – Проверить это просто: Откройте договор и внимательно его перечитайте!

– Мы опять удаляемся от главной темы нашего сегодняшнего общественного трибунала! – спохватился Лофтхауз, – Нас хотят заставить потерять драгоценное время на изучение этого рабского, насильно навязанного кабального договора – к тому же уже нарушенного нашими врагами… Итак, вернёмся к главному: Вы признаёте, что принимали участие в похищении двадцати тысяч фунтов у салона "Апеллес"? – его суровому неподкупному тону позавидовал бы и сам генеральный прокурор.