Текст книги "Багряная империя. Пепел кровавой войны"

Глава 12

Каждому известно: если что-нибудь кажется слишком хорошим, чтобы случиться на самом деле, то оно, вероятно, и не случится. Но обратное утверждение редко подтверждалось обширным опытом Марото. Если все выглядело настолько ужасным, что просто не могло происходить на самом деле, это не исключало возможности того, что оно все-таки происходило. Более того, обычно выходило еще хуже, чем ожидалось поначалу… Поэтому Марото изрядно удивило то обстоятельство, что повседневная жизнь под властью Ассамблеи вексов была не такой уж и невыносимой.

Троица его непорочных друзей могла бы не согласиться с этим мнением, но такова уж пиратская благодарность – никакого чувства перспективы. Королевство Джекс-Тот не стало со временем менее зловещим или менее отвратительным, но быть гостями в этом огромном живом кошмаре гораздо предпочтительней, чем сидеть в обычной клетке. В какой-то момент даже перестаешь замечать затхлые запахи; что же касается пищи, то она со временем стала казаться почти съедобной. Почти.

Донг Вон и Ники Хюн, похоже, решили, что скорей уморят себя голодом, чем попробуют слизь и желе, что выделялись из стен их нового жилища, зато Бань последовала примеру Марото и брала все, что могла, от этого липкого помещения. Оба утверждали, что им доводилось есть и кое-что похуже, но поскольку сам Марото при этом кривил душой, то полагал, что и Бань говорит неправду. Вода тоже была, мягко выражаясь, не совсем приятной по вкусу, цвету и густоте, но даже привередливые непорочные слишком мучились от жажды, чтобы воротить нос от журчащих фонтанов плоти.

Троих пиратов привели к Марото почти сразу после их пленения. Древние жрецы проявили к новичкам весьма поверхностный интерес. Они были слишком заняты своими планами по уничтожению всего человечества, чтобы уделять внимание нескольким образцам обреченной расы, вот и отдали их на попечение Марото.

Его самого время от времени вызывали в башню, где размещался тронный зал Ассамблеи, чтобы помочь в выработке стратегии, и, к своему стыду, Марото оказывал им любое содействие, на какое только был способен. Он познакомил долго отсутствовавших на Звезде тотанцев с быстрыми течениями современной политики, рассказал все, что знал, о правительствах и армиях, начертил по памяти карты стран и планы дворцов вплоть до тех секретных ходов и удобных для засады мест, которыми пользовались сами кобальтовые четверть века назад. Более благородный пленник, наверное, попытался бы ввести врагов в смертельно опасное заблуждение, надеясь ослабить их силы, но только не Марото. Лишь дурак решился бы обманывать совет, способный в любой момент заглянуть ему в мозг, а в списке прозвищ из пяти букв, которыми награждали Марото, слово на букву «Д» не входило даже в пятерку самых популярных.

В первый раз, когда жрец в одеянии из тараканов засунул призрачную руку в череп Марото и покопался там, варвар еще пытался управлять воспоминаниями, которые иссохший колдун мог там увидеть, и на какой-то миг поверил, что хитрость удалась. Кто знает, возможно, так оно и было, но, если бы даже Марото и сумел провести бессмертных жрецов, он ничего не мог поделать с древними существами, что поселились в их телах. В день своего появления в этом аду Марото поклялся, что скорей покончит с собой, чем позволит прорваться хоть одному чувству, хоть одной мысли о людях, которые были дороги ему на Звезде. Ведь если Пурна и Диг, Мрачный и его дед, Дин и Хассан живы, они, конечно же, не захотят, чтобы эти монстры узнали об их существовании. Но стоило Ассамблее вексов надавить, как он предал своих друзей и родных, выложив все подробности, вплоть до резкого запаха изо рта его отца. Марото добровольно сообщал монстрам все, что их интересовало, а зачастую и намного больше, все сведения, которые, по его мнению, могли оказаться для них полезны. Он болтал языком, словно пьяный бард, пытающийся вернуть отданную в залог лютню. Он продал с потрохами и Багровую империю, и каждый из лучей Звезды в придачу; продал все и вся, чтобы доказать собственную ценность для иссохшего и, несомненно, безумного совета бессмертных жрецов, управлявших этим островом, какие бы падшие духи ни владели ими самими.

Какое-то время казалось, что так будет продолжаться и дальше, что Марото в самом деле купил у вождей Джекс-Тота отсрочку приговора для себя и друзей. Бань и Ники Хюн не упрекали его за сотрудничество с тюремщиками, тогда как Донг Вон вообще не сказал ни слова, но это могло не иметь ничего общего с осуждением, зато много общего с состоянием непрерывного шока, в котором все они научились жить. Ко всему этому невозможно привыкнуть, но, с другой стороны, зачем к такому привыкать? Лучше сосредоточиться на непосредственных задачах, переживая одну ужасную минуту за другой, пока наконец не заслужишь нескольких часов драгоценного сна. Поэтому постоянный труд стал для них благословением, он давал возможность занять разум чем-то одним, пока невероятное не начнет казаться почти обычным.

Человеческие пальцы были тоньше и проворней, чем когтистые перчатки молчаливых, облаченных в черную броню солдат, толпившихся вокруг, так что четверых иноземцев отправили работать в родильные водоемы для живых машин войны и в подземные доки, где содержали левиафанов, пока они не становились взрослыми. Смертные работники удаляли едкую плаценту из труднодостижимых мест на глазных пучках детенышей. Приходилось подолгу плавать вокруг новорожденных, выделявших жгучую, липкую слизь.

Это была самая трудная, но не единственная их обязанность. У Донг Вона хватало силы, чтобы поднимать броневые пластины, которыми покрывали огромные бока взрослых левиафанов, а Бань, Ники Хюн и Марото ловили паразитов в дыхательных отверстиях молодняка – отвратительная работа, требовалось забираться в жабры монстра величиной с фрегат и выдергивать оттуда колючих, похожих на саламандр тварей, которыми кишели теплые водоемы и затопленные гроты, предназначенные для разведения морских чудищ.

Марото вытащил особенно крупного и кусачего паразита и бросил его в корзину из костяных волокон, когда три члена Ассамблеи вексов появились в конце мощенной жилами дороги и окликнули пленника. Это был недобрый знак, ведь обычно они просто вызывали его к себе по окончании работы. Но по-настоящему он забеспокоился, лишь когда понял по их жестам, что Бань и Ники Хюн, очищавшие верхние жабры левиафана, тоже должны подойти. В первый раз вожди тотанцев пожелали, чтобы товарищи Марото тоже пришли на их совещание, а сами пираты были только рады, что не получали прежде такого приказа.

– Чего они хотят, Бесполезный? – спросила Бань, когда Марото позвал женщин и они все вместе побрели по сухому доку навстречу троим тотанцам.

– Наверное, просто пришли поблагодарить вас за усердную работу, – ответил Марото, стараясь сохранять беззаботный вид, хотя сердце тревожно забилось.

Это уже было маленькое чудо, что старая мышца выдержала каторжный труд на армию монстров, явившуюся из-за пределов пространства и времени.

– Ну и дерьмо, – мрачно проговорила Ники Хюн. – Если бы ты накормил нас какой-нибудь другой песней, я бы, может, и поверила, но все мы прекрасно знаем, что это не тот случай. Сомневаюсь, что ты вообще знаком с усердной работой.

– О нет, он работает очень усердно, только в нерабочее время, – сказала Бань, награждая Марото увесистым и, как хотелось верить, не последним шлепком по заднице. – Ты ведь говорил, что они побывали в твоей голове, Бесполезный, да и сам заглядывал в их головы и в какой-то степени познакомился с этими тварями. У тебя нет ощущения, что они хотят сделать с нами что-то плохое?

– Пусть только попробуют, – сжала кулаки Ники Хюн. – Если кто-нибудь из них полезет в мои мозги, я взболтаю его собственные.

Смелые слова для женщины, которая была парализована страхом, когда Марото пришел освобождать ее, Бань и Донг Вона из ямы, куда их посадили после поимки. Но даже самого Марото, при его богатом жизненном опыте, необычность всего окружающего приводила в замешательство. То, что Ники Хюн немного привыкла к обстановке и начала нести чушь, хороший признак… до тех пор, пока она не наговорит слишком много и не тому, кому следует. Марото искренне надеялся, что, когда они подойдут к Раздутому, Пауковолосой и еще одной женщине, которую он прежде не видел, непорочные предоставят ему право разговаривать с тотанцами, а точнее, лебезить перед ними.

– Здр-р-равствуй! – неестественно заверещал толстый жрец.

Из-за морщин и жировых складок он походил на голема, слепленного из огромной кучи масленых лепешек. Видимо, эти лепешки положили на землю и оставили без присмотра, если судить по полчищам муравьев, облепивших его тело, словно живая тога. Марото и перепуганные не меньше его спутники подошли к тотанцам, которые стояли на влажных мостках, проходивших над доком и под козырьком из живой плоти, и Раздутый повторил:

– Здр-р-равствуй и пр-р-рощай!

Такое начало не сулило ничего хорошего.

– Вы славно служили нам! – прокричала пауковолосая драная карга, выглядевшая особенно зловеще в своем наряде из паутины. – Настало время наградить вас за послушание!

Как и у всех остальных членов Ассамблеи вексов, голосовые связки Пауковолосой еще не полностью восстановились после вечности, проведенной в бездне, где бессмертные жрецы могли общаться только мысленно. Марото был почти уверен, что Джекс-Тот исчез всего лишь – всего лишь! – на пять веков, но один из жрецов мимоходом упомянул о томительных тысячелетиях изгнания; и хрен с ним, не спорить же с безумными монстрами. Как бы долго это ни длилось, они вернулись в мир смертных, слушающих ушами, и постарались компенсировать грубость связок громкостью, с которой выкрикивали каждое свое дурацкое слово.

– Мы отпус-с-скаем вас-с-с!

– Вы сказали, что убьете меня последним, – сказал Марото, не обращая внимания на Бань и Ники Хюн, которые изумленно приподняли брови, впервые услышав об этом условии его соглашения с Ассамблеей вексов. Конечно, он мог что-то упустить, рассказывая о своем торге, но чего они, собственно, еще ожидали? – Таков был уговор!

– Пр-р-равильно! – заявил Раздутый, тараща лишенные ресниц глаза на Марото, пока вереница муравьев забиралась старцу в ноздрю. – Поэтому вы долж-ж-жны уплыть! С флотом цепис-с-стов!

– Пр-р-равильно! Чтобы рас-с-спространить благую вес-с-сть! – провыла облаченная в паутину женщина и вместе с толстым жрецом затряслась в приступе зловещего смеха, сопровождавшего почти все разговоры Марото с безумной Ассамблеей.

Однако их спутница не рассмеялась, и Марото, присмотревшись к женщине в облачении из тараканов, поразился ее гладкой коже и черным волосам под горой насекомых, образовавших на ее голове нечто вроде высокого колпака. Марото точно не видел ее ни на одной встрече с советом, члены которого выглядели сообразно предполагаемым тысячелетиям изгнания. Эта новая жрица так ожесточенно скрипела зубами, что челюсть Марото задрожала в такт. Затем ее одеяние разошлось на животе, и она засунула правую руку с заостренными ногтями в свою молочно-белую плоть. Марото с отвращением смотрел, как ярко-красная кровь хлынула наружу… И хуже того, женщина сладостно застонала, погружая пальцы все глубже, а зрачки ее выпученных глаз то светлели, то чернели опять.

– Флот цепистов? – переспросила Бань, и ужас, который испытывал Марото при виде женщины, разрывающей свой живот, помер оттого, что бесстрашный капитан привлекла внимание древних безумцев. – Вы хотите сказать, что Вороненая Цепь прислала свои корабли на Джекс-Тот?

Услышав название церкви, женщина в одежде из тараканов уставилась изменчивыми глазами на Бань, из горла вырвалось клокочущее рычание, а затем она снова принялась яростно копаться в животе. От нее расходился затхлый грибной запах – как подозревал Марото, побочный продукт беззвучных разговоров между членами совета. Остальные жрецы-мертвецы тут же обернулись к Бань.

– Твои слуги не должны сами обращаться к Ассамблее вексов! – закричала Пауковолосая.

– Иначе их отберут у тебя! – взвыл Раздутый.

– Они больше не будут! Не будут! – проорал в ответ Марото, перенявший у монстров привычку во всю силу легких оглашать каждое слово. – Но вы сказали, что сюда приплыли корабли Цепи, да? И мы… мы можем просто сесть на них и уплыть домой? А когда?

– Сейчас!

Женщина в одежде из тараканов целиком засунула кисть руки себе в живот, и что бы она еще ни хотела сказать, это прозвучало неразборчиво даже по тотанским меркам – ликующий скрежет, от которого волосы на затылке у Марото встали дыбом, а горло сжалось от омерзения.

– Не-мед-лен-но! – завопил толстый мужчина. – Расскажите Звезде, что вы видели здесь!

– Расскажите Звезде, что ее ожидает! – вторила ему Пауковолосая.

Другая женщина просто завыла, затем выдернула пальцы из живота, запихнула себе в рот и принялась с причмокиванием обсасывать. Это было ужасно. Но наблюдать за тем, как окровавленная рана быстро затягивается, словно пленка на поверхности супа, после того как туда бросили кусок мяса, было почти так же тошно. Но не совсем так.

– Я только заберу еще одного слугу, который возится с плавающим зверем, и мы уйдем, – сказал Марото, все еще ожидавший какого-то подвоха.

Это просто самодовольная и жестокая игра кошки с мышью, так ведь? Когда столь злобные существа вдруг объявляют, что хотят тебя наградить и отпустить на свободу, следует ожидать, что земля разверзнется под твоими ногами, обнажив множество зубов, готовых растерзать жертву.

– Твой третий слуга уже подготовил транспорт, который доставит вас в гавань.

Жрец качнул подбородком в сторону взрослого левиафана, плавающего в нижней лагуне, и Марото понимающе кивнул. Значит, так оно и есть, самый жестокий вид казни, какой он только мог себе представить, – скормить пленников одному из тех монстров, которых они сами готовили к войне против Звезды. Примерно этого Марото и заслуживал.

– Пусть надежная дорога приведет вас к ее груди! – Женщина с тараканами скривила окровавленные губы в жуткую усмешку и нарисовала кровью у себя на лбу опрокинутый крест.

Ее глаза снова стали черными, она опустилась на четвереньки и умчалась прочь с нечеловеческой быстротой.

Пауковолосая рванулась следом за ней, и новая волна зловония наполнила воздух. Третий жрец уже собрался бежать вдогонку, но вдруг его глаза налились чернильным мраком, он обернулся и впился голодным взглядом в Марото и двоих непорочных. Голос был таким же холодный и сладким, как жало ледяной пчелы.

– Ее всемилость хотела составить вам компанию по дороге в гавань, чтобы попрощаться со своей паствой, но, очевидно, подготовка к возвышению занимает сейчас все ее мысли. Преображение может оказаться для смертной мучительным.

– Ее всемилость? – удивился Морото. Шестеренки в его голове крутились медленно, но все же крутились. – Вы хотите сказать, эта женщина – Черная Папесса?

В этом был определенный смысл: раз уж корабли цепистов стоят на якоре неподалеку от острова, с ними могла приплыть и папесса И’Хома.

– Нам все равно, кем она была, – сказало существо, живущее в теле жреца. – Ты сам мог стать тем, кем станет она, Свежеватель Демонов, если бы сделал правильный выбор, – первой жертвой Звезды и последней заполненной чашей. Последним членом Ассамблеи вексов.

– Ну да? Вы снова меня разыгрываете?

Марото проглотил комок, не желая больше смотреть в горящие черные глаза, но и не находя в себе сил отвести взгляд. Он не сомневался, что это существо видит сквозь его браваду отчаянно бьющееся сердце испуганной курицы… И существо ответило снисходительной улыбкой, еще более унизительной из-за своей искренности:

– Мы не похожи на вас, смертный. Это не розыгрыш и не ловушка. Вы можете быть свободны… до поры.

– Благодарю за милосердие, – услышал Марото собственный голос и склонился перед древним жрецом, в тучной плоти которого обитало нечто совсем уж доисторическое.

Он ощутил мимолетную вспышку раздражения, осознав, что ему позволяют уйти лишь потому, что не считают даже слабой угрозой, но недовольство угасло, когда он поклонился еще ниже. Это была смертельная агония его гордости; Марото подождал, пока гордость не затихнет навсегда.

– Я ваш слуга, как уже не раз говорил, и у меня даже в мыслях нет замышлять против вас…

– Идем! – прошипела Бань, схватила его за локоть и потащила прочь.

Жрец даже не задержался, чтобы подслушать, как оправдывается Марото, а повернулся спиной к смертным и вразвалочку пошел по помосту за своими собратьями.

– Ты хорошо отполировал им ногти, Полезный, и в самом деле добыл для нас шанс сбежать отсюда.

– Да, очень убедительно получилось, – сказала Ники Хюн, когда они спускались к докам, где плавал гигантский дракон-кальмар.

Тысячи работников суетились вокруг, вычищая костяные пластины, что покрывали растянувшиеся на сотни ярдов бока чудища. Когда эти твари вырастали, им устанавливали броню, и они уплывали в залитые водой пещеры, туда, где Марото ни разу не бывал.

– Заранее прошу прощения, если поездка на этой твари хоть немного похожа на то, чего я ожидаю, – проговорил Марото, с содроганием глядя, как двое тотанцев снимают небольшую хитиновую пластину и открывают сверкающее отверстие в боку левиафана.

– Сразу хочу предупредить, – заявила Ники Хюн, пока они на пристани пробирались сквозь толпу тотанцев, – кому-то из вас двоих придется объяснять Донг Вону, почему мы должны забраться в брюхо этого чудища. Я не собираюсь тянуть жребий.

– Поскольку мы уплываем с Джекс-Тота, это означает, что Полезный складывает с себя обязанности нашего командира, и ты будешь тянуть жребий, если я прикажу, Ники Хюн, – сказала Бань и приветливо помахала рукой тотанцу, с которым случайно столкнулась.

Он не ответил.

– Со всем должным уважением, капитан, – возразила Ники Хюн, увидев Донг Вона, полирующего костяную арку, из которой сочилась кровь, – мы пока еще никуда не уплыли.

Глава 13

В кипарисовом лесу гулял теплый ветер – болезненное дыхание умирающего мира. Лучшая шла медленно, но каждый шаг все равно отдавался болью в сломанных ребрах, которым было еще далеко до полного заживления. Однако она наотрез отказалась ехать в фургоне Неми и взять предложенное ею лекарство. Так она только предстала бы лицемеркой перед сыном, к тому же ведьма Горькие Вздохи один раз предала ее, и никогда больше Лучшая не станет доверять колдунам или принимать от них помощь.

Она знала, что вся пестрая компания постоянно следит за ней, как стадо настороженных сернобыков, заметивших вдалеке волка. Что ж, они и должны беспокоиться, пока Волк свободно шагает рядом, в рогатом шлеме, с копьем в руке и прабабушкиным солнценожом на бедре. Единственная причина, по которой эти безбожные язычники до сих пор дышат, – это клятва, вытянутая сыном в обмен на свободу. Лучшая поклялась Падшей Матерью отложить все раздоры до тех пор, пока Звезда не будет спасена от якобы угрожающих ей демонов.

Рогатая волчица тянула за собой дом на колесах, а Неми правила ею, сидя на козлах вместе с Пурной. Невысокая девушка единственная из всех могла рассчитывать на уважение Лучшей. Мрачный утверждал, что она в самом деле убила рогатого волка, чью шкуру носит вместо накидки, и, если верить песне сына, Пурна проделала это вместе с пропавшим братом Лучшей и тем странным мужчиной, что одет словно неупокоенный дух. Иноземец, в длинном парике, с бледным, как у призрака, лицом, занял место Лучшей в повозке рядом с вероломным братом Ритом, который переметнулся на другую сторону и теперь боится заговорить со своей спутницей.

Сын шел позади фургона, бесстыдно держа за руку непорочного, с которым целовался так, будто они уже поженились. Может, так оно и было, Мрачный ничего не спел о своих отношениях с чужеземным мальчишкой. Глядя на то, как ее израненный, ослабевший сын вышагивает рядом с одноруким любовником, Лучшая неохотно признала, что Гын Джу, насколько это вообще возможно для иноземцев, проявил смелость и ловкость, когда, рискуя жизнью и лишившись правой руки, защитил Мрачного от ее нападения. Но как только ей в голову пришла эта греховная мысль, она одернула себя, опознав уловку Обманщика, соблазняющего ее отказаться от праведного гнева. Кроме того, даже если непорочный и был великим воином до ее появления, теперь он без оружия и без руки, и Лучшая, когда сдержит свое обещание, легко разберется и с сыном, и с его искалеченным любовником.

Если война с демонами вообще случится. Об этой войне поет сын, и даже если сам он совершенно уверен в своих словах, все равно они мало что значат, поскольку голова Мрачного всегда была переполнена фантазиями. Если сын не предъявит обещанные магические хитрости и демонские ужасы, она будет считать, что выполнила клятву и теперь может исполнить приговор, вынесенный советом Рогатых Волков.

Посмотрев на бледные следы на своих запястьях, никогда прежде не знавших оков, Лучшая признала, что ее душа уже в опасности. Она поддалась искушению, потому что хотела поверить песням сына, хотела, чтобы оказался прав не совет племени, а ее мальчик. Как бы нелепо ни звучат его утверждения, если хоть одно из них подтвердится, значит на самом деле Мрачный сильней и мудрей, чем она могла допустить, и он вовсе не опозорил предков, а, наоборот, оказался достоин их славы. И если он действительно ведет всех на безжалостную битву с древним злом, то его душу не придется вызволять из Страны Трусливых Мертвецов, потому что она отправится прямо в Медовый чертог Черной Старухи. Возможно, он даже заслужит добродетельную смерть в бою и тем самым избавит мать от необходимости убить его собственными руками.

– Из них выйдет хорошая пара – ты должна гордиться.

Лучшая не доставила колдуну удовольствия признанием, что он опять подкрался незаметно. В первый раз ведьмак едва не прикончил ее, но сейчас она быстро успокоила задергавшееся было сердце, прекрасно понимая, что он пока не представляет угрозы. Не ответила она и на его назойливость, на своем опыте убедившись, что разговоры с колдунами ни к чему хорошему не приведут, а по словам бывшей союзницы, Неми Горькие Вздохи, этот Хортрэп Хватальщик был самым сильным среди них. Когда распухший бледный гигант появился из-за спины Лучшей, она заметила, что, кроме обычной плетеной сумки и дымящейся черной трубки, он несет на плече длинное белое бревно. На гладкой поверхности которого были тщательно вырезаны…

Лучшая зарычала, безошибочно определив знаки людей Шакала, и рванулась прочь от ненавистных символов и человека, который нес их на себе, но от резкого движения в ребрах так полыхнуло, словно она только что их сломала. Чтобы не упасть, она прислонилась спиной к стволу кипариса.

– Что случилось? – спросил Хортрэп, потирая лоб пожелтевшим черенком трубки. – Тебя нужно поддержать? У меня обе руки заняты, но мы можем попросить Гын Джу… Нет, подожди, с этим ничего не выйдет.

– Ты ищешь ссоры? – выплюнула она, забыв данное себе обещание не связываться с колдуном. – Какой же ты сильный и самоуверенный, раз подкрадываешься сзади и задираешь меня, когда я еще не оправилась от ран.

– Лучшая из клана Рогатых Волков, мать Мрачного, дочь Безжалостного и сестра Марото, я клянусь падшей болтуньей, которую ты так обожаешь, что и не думал задирать тебя, – добродушным тоном заявил Хортрэп, но волосы на затылке у Лучшей все равно встали дыбом, чего с ней не случалось с тех пор, как она, еще девчонкой, свалилась прямо на спину рогатому волку, за которым охотилась. Кивнув своей мерзкой головой на еще более мерзкую ношу, он продолжил: – Вижу, ты восхищена этим бревном. Я бы дал его тебе подержать, но оно выполняет очень важную работу, и боюсь, как бы эта штука не дернулась и не свалила тебя с ног… К тому же я не вправе ею распоряжаться: она не моя, а Мрачного. Я только нашел это бревно, после того как твой сын его потерял. Между прочим, я потратил на это уйму времени и могу объяснить почему. Когда плещешься в болоте так долго, как пришлось мне, все лужицы становятся похожи одна на другую, и стоит угодить…

– Эта вещь принадлежит Мрачному? – спросила Лучшая.

В той песне, что сын пропел ей вчера вечером, ничего не говорилось об амулете, доставшемся ему от злейшего врага клана Рогатых Волков.

– Я уверен, что они все участвовали, но да, именно ему ведьма из клана Шакала отдала это бревно, которое поможет отыскать твоего пропавшего брата. – Хортрэп зажал трубку зубами, снял ношу с плеча и держал ее теперь обеими руками. – Вот, просто ощути твердость тамаринда и…

– Отойди, – прошипела Лучшая. – Ты способен испугать кого угодно, только не меня. Я не боюсь стервятников, опускающихся до колдовства и подкрадывающихся сзади, вместо того чтобы подойти открыто. И можешь не опасаться меня сейчас, Хортрэп Хватальщик, но ты еще натерпишься страху, перед тем как я отправлю тебя в Страну Трусливых Мертвецов.

– Значит, не хочешь подержать волшебное бревно? – спросил Хортрэп, не вынимая изо рта трубки, а затем с безразличным видом снова закинул ношу на плечо и указал на удаляющихся в лес спутников. – Мы отстали, так что пошевели коленками, старушка… Но пока мы здесь одни, послушай, что я тебе скажу: если еще раз помешаешь моим планам, я забью тебя насмерть этим самым бревном.

– Не погоняй, я тебе не корова! – огрызнулась Лучшая.

– А я тебе не пастух. – Хортрэп вынул трубку изо рта. Капля слюны повисла на мундштуке, затем сорвалась и упала на роскошную одежду из выделанной кожи, пока он засовывал еще тлеющую трубку в карман. – И раз уж я пытаюсь что-то вбить в твою стоеросовую башку, – постучал он свободной рукой по торцу бревна, – то запомни: у меня большие планы на твоего сына. Не тронь его, и я не трону тебя. Хоть я и считаю, что это несправедливо, но никто почему-то не хочет, чтобы его схватил Хортрэп Хватальщик.

– Этот… этот мальчик – не мой сын, – сказала Лучшая. – Мой сын не стал бы полагаться на защиту колдуна.

– Не твой? Что ж, так даже проще. Я испытал бы угрызения совести, если бы забил насмерть мать Мрачного, но раз вы не родственники, то не придется проливать слезы.

Хортрэп ринулся на нее, держа бревно обеими руками, замахиваясь им, словно огромной булавой. Лучшая отпрыгнула, прячась за дерево, к которому только что прислонялась, и подняла копье… Или попыталась поднять, но от резкого движения ребра пронзила такая ужасная боль, что она застыла на месте. Однако Хортрэп, вместо того чтобы огреть ее бревном, развернулся и пошел прочь, посмеиваясь на ходу. Он мог запросто ее прикончить, но лишь припугнул забавы ради… а потом повернулся к ней спиной.

Лучшая была в такой ярости, что если бы могла вытащить солнценож, то ответила бы на оскорбление, но к тому моменту, когда боль прошла, она уже справилась с этим порывом. Лучшая из клана Рогатых Волков не станет уподобляться подлому ведьмаку, она дождется момента и убьет Хортрэпа, глядя ему в глаза. Она сделает это на виду у Мрачного, чтобы показать, как мало значит защита колдуна для настоящего хищника. А потом объяснит мальчику, что случается с теми, кто якшается с колдунами или, хуже того, с людьми Шакала. Лучшая исполнит клятву, потому что она верна своему слову. Но в ее клятве нет ничего такого, что помешает прирезать всех этих выродков, как только она освободится от обязательств. Лучшая понимала свои возможности, признавала, что не знает ответов на все вопросы; как и все смертные, она способна ошибаться в суждениях о добре и зле… Поэтому она и отправит их всех к той, кто вправе судить. Но вряд ли Падшая Матерь высокого мнения о Хортрэпе Хватальщике и его приятеле Мрачном.

Сначала Лучшая позволит им отыскать того, кто послужил причиной всех бед: ее брата. А потом каждый из этих еретиков предстанет перед судом Всематери, и Лучшая наконец-то заплатит за упокоение пламенем своего праведного гнева. Любой, кто окажется на ее пути, сгорит в этом огне. Любой, кто повернется к ней спиной, тоже сгорит. Вся драная Звезда сгорит, если это необходимо для ее же спасения.