Текст книги "Остров пропавших девушек"

18

Чтобы выйти обратно к заливу, им приходится пересечь площадь. Время около трех дня, на террасе у бара над небольшими столиками под тамариском склонились полдюжины шахматистов. Еще несколько завсегдатаев подпирают само дерево, любовно сжимая в руках кружки с пивом, сонно глядя на залитую солнцем площадь. На дальнем конце, как можно дальше от этого гнезда порока, но так, чтобы не уступить ни дюйма территории, на краю фонтана привычно устроились solteronas – плетут кружева, которые никто из местных уже не носит, и высматривают малейшие нарушения приличий.

Шагая за Татьяной, Мерседес чувствует, как у нее пылают щеки. Все глаза прикованы к нагим бедрам Татьяны – сарафан едва ли прикрывает их наполовину. Настоящий позор.

На самой Мерседес вполне приличное платье до колен с рукавами до локтей, но ее вдруг одолевает страх, что из-за мокрого купальника платье прилегает плотнее, чем одобрила бы Ларисса. Чтобы прикрыться, она небрежно набрасывает на плечи полотенце, которое специально для нее принесла Татьяна, и прибавляет шагу.

Solteronas замолкают. Прекращается даже перестук спиц. Татьяна идет, покачивая бедрами, чтобы не сползли трусы от купальника. Мерседес старается как можно быстрее пройти мимо старух, а когда слышит свое имя, краснеет от стыда.

– Кто это? Вырядилась как puta.

– В следующем году будет sirena. Только посмотрите на нее!

– О нет, это одна из Этих. Цыгане с яхты.

– Я-то думала, что в семье Делиа лучше присматривают за дочерьми.

– А старшую видали? Шутишь? Эта будет такой же, как и ее сестра.

Мерседес очень хочется повернуться и заорать прямо им в лицо, потому что кто-кто, а она свою сестру знает. «Что вам вообще о ней известно? – кричит она мысленно. – Кто вы вообще такие, поливаете ее грязью только за то, что она красавица? Только за то, что порой слишком громко смеется. Старые завистливые твари, упустили свой шанс, и теперь у вас в жизни одна радость – поносить молодых и красивых».

Но с ее уст не срывается ни слова. Solteronas обладают властью, и в Ла Кастеллане ни одна девушка не желает привлечь их внимание.

Ступая по трапу «Принцессы Татьяны», она испытывает то же ощущение, что и в те несколько раз, когда ей разрешали переступить порог замка. Радость, возбуждение и ужас одновременно. Подходя к охраннику в темно-серой униформе, день и ночь караулящему вход, она затаивает дыхание, но он без лишних слов открывает и придерживает для них дверцу. Мерседес быстро шмыгает мимо него, немного опасаясь, что в последний момент ее не пустят, и впитывает любые детали вокруг, чтобы потом рассказать Донателле. «Я здесь первая из всех детей нашего острова, – думает она. – Я уверена в этом».

– Добро пожаловать на борт! – говорит Татьяна, сходя с трапа.

Затем поворачивается и саркастично приседает в реверансе, будто принцесса. Мерседес смеется. После этого новая подруга подносит к губам указательный и средний пальцы, целует их и прикладывает к огромному сверкающему на солнце якорю, установленному на подставке прямо у входа.

– Что это? – спрашивает Мерседес.

– Это? А, это на удачу. То же самое надо сделать и тебе.

– На удачу?

Она никогда ни о чем подобном не слышала.

– Ну да, – отвечает Татьяна, – мы каждый раз так делаем, когда поднимаемся на борт.

Она бросает на палубу сумку с купальными принадлежностями, а Мерседес тем временем разглядывает необычный амулет – элегантный, внушительного размера, гораздо больше, чем нужно для такого судна. Такие якоря, с двумя массивными зубьями, увенчанными острыми, как стрелы, концами, можно увидеть в книгах по истории. Но самое удивительное, что он, похоже, сделан из золота.

– Это папин амулет на удачу, – говорит Татьяна и, позабыв о вещах, направляется на корму. – Сувенир.

– Сувенир?

– Ну да, – беззаботно отвечает она, – напоминание о первом заработанном им миллионе.

– Oao! – восклицает Мерседес.

Непонятно, о миллионе чего идет речь, но сумма это в любом случае большая. Поэтому она робко целует пальцы, касается ими талисмана (вреда в любом случае не будет) и идет за хозяйкой.

– Это было в семидесятых, – продолжает Татьяна. – В те времена была куча семейных предприятий, которыми руководили настоящие идиоты. Когда Веджи Бенн[14]14
  Речь идет о британском политике Энтони Веджвуде Бенне, строгом приверженце вегетарианства.


[Закрыть] бросился все национализировать, одна из судостроительных компаний обанкротилась и досталась папе за сущие гроши, почти бесплатно.

Мерседес не очень понимает, о чем речь, но все равно заинтригована.

– И как же он его заработал, этот миллион?

Оглянувшись назад, она видит, как открывается дверца, из которой выходит женщина в белых брюках и черной рубашке поло, подхватывает брошенные Татьяной на палубе вещи и исчезает без следа, будто привидение.

– Ой, – говорит Татьяна, – ну правда. Все были настолько увлечены строительством судов и выплатой долгов, что в упор не видели, что сидят на лучшей недвижимости острова Уайт. Идиоты. На те деньги, что папочка им заплатил, даже дом не купишь. Теперь там пристань для яхт, как тут. А склады времен короля Георга переделали в элитное жилье для участников регат. Ну, в общем. Якорь предназначался для последнего построенного теми придурками корабля. Все пошло на металлолом, конечно, но папа оставил якорь на память.

– У них был золотой якорь?

Татьяна поворачивается и странно смотрит на нее.

– Ну ты даешь, глупышка. Это же позолота. Кто станет оснащать яхту золотым якорем, он же ее потопит.

В этот момент они выходят на нос судна, и у Мерседес на миг захватывает дух. Палуба, скрытая от берега стенами из стекловолокна, больше гостиной у них дома, больше ресторана. Навес над головой на добрых четыре метра отбрасывает тень, а дальше уже идет прогулочная палуба с мягкими шезлонгами, где можно загорать. В самом ее конце виднеется гигантская ванна, в которой, судя по виду, бурлит кипяток.

А в ванне сидит Мэтью Мид. Пузырьки воздуха лопаются вокруг его мясистой густо поросшей кудрявыми волосками груди и огромных разведенных в стороны рук, каждая из которых больше похожа на ствол дерева.

Татьяна плюхается на белый кожаный диван в тени. Вокруг гигантского стола выстроились – Мерседес мысленно их пересчитывает – двенадцать мягких кресел, тоже обтянутых белой кожей. Посередине стола стоит ваза с цветами и огромное блюдо с фруктами.

В голове рождается целый рой вопросов. Как им удается содержать все это в чистоте? Почему цветы такие свежие, если они явно не местные? Почему у фруктов не вьются мухи? И почему они не гниют на такой жаре? А что делать в плохую погоду? Стол привинчен к палубе, но все остальное – нет. А если шторм? Куда все это прячут?

Часть стены за столом бесшумно скользит в сторону, и ее взору на миг предстает гостиная. Толстый узорчатый ковер и несколько мягких кресел, обтянутых красным бархатом. Бар, за медными ограждениями которого стоят сотни различных бутылок. Холодильник до самого потолка с прозрачной дверцей, опять же забитый шеренгами бутылок. И телевизор размером со стену ее спальни.

Мерседес окатывает волна прохладного воздуха. Затем в поле зрения появляется стюард, стеклянная дверь возвращается на место и вновь закрывает обзор. Стекло тонированное, скрывает интерьер от посторонних – таких, как она.

У стюарда темная кожа и низкие скулы. Кажется, что он тоже выходец с островов, только совсем далеких. Татьяна, которая лежит на диване, глядя вверх, на него даже не смотрит.

– Колу, – говорит она, – только нормальную, а не это низкокалорийное дерьмо.

– Сию минуту, – отвечает он. – А вам, мадам?

Мадам… До Мерседес не сразу доходит, что это обращение адресовано ей.

Она запинается, затем просит принести пепси-колы, напуская на себя такой вид, будто пьет ее каждый день.

– Пожалуйста, – смущенно бормочет она.

Во всем этом есть что-то неправильное. Ребенок не должен приказывать взрослому.

– Может, что-нибудь поесть? – спрашивает стюард, и она снова в замешательстве. Понятия не имеет, что попросить.

Видя ее замешательство, он решает прийти ей на помощь:

– После обеда осталось еще немного замечательного чизкейка.

Чувствуя себя кроликом в свете автомобильных фар, она кивает и лепечет:

– Мерси.

Потом поднимает глаза над леером и видит на террасе их ресторана отца, который, уперев руки в бока, беседует с фигуркой во всем черном, с хмурым видом глядя на воду и кивая. «Ему уже на меня донесли, – думает она. – Когда вернусь домой, наверняка устроит мне взбучку».

– Печенье, – произносит за ее спиной Татьяна, – клубнику и прошутто. И виноград. Садись, Мерси, не стой.

«Мерси? Она что, думает, меня так зовут?»

Мерседес не решается поправить ее и нервно присаживается на самый краешек ближайшего к ней дивана.

– Кстати, все эти твои «спасибо-пожалуйста» совсем не обязательны, – продолжает новая подруга. – Это же просто слуги. Мы им за это платим, поняла?

В ванной заметно какое-то движение. Мэтью Мид привстал. Он зовет дочь, и его голос настолько basso, что похож на погребальный колокол.

– Привет, дорогая! Уже вернулась?

– Ага, – отвечает Татьяна.

– Хорошо провела время?

– Еще как, – говорит она, – плавали с маской.

Громко хлюпнув водой, он неуклюже поднимается на ноги. Мерседес смотрит на него как загипнотизированная. У него так идеально скроена одежда, что при первой встрече его можно счесть внушительным мужчиной. Максимум – полным. Но не таким. Мэтью Мид оказывается болезненно жирным. Когда он выбирается из воды и оказывается во власти силы притяжения, складки на его торсе сползают вниз, образуя две груди, посрамившие бы бюст ее матери. И хотя кожа этого человека загорела до устойчивого красно-коричневого цвета, холмы целлюлита отчетливо видны от плеч до пояса его необъятных шорт. Пузо фартуком свешивается над резинкой, оттягивая ее вниз, и покоится на неприлично костлявых для такой фигуры бедрах.

Перевалив свою тушу через край ванны, он наклоняется взять с шезлонга полотенце и идет к девочкам. И хотя сама Мерседес могла бы завернуться в такое полотенце дважды, Мэтью Миду с трудом удается повязать его на талии. Когда Мэтью смотрит на Мерседес, ее на миг охватывает дикое желание бежать отсюда.

Затем его рот расплывается в улыбке.

– Вот как, – говорит он. – И кто же это такой к нам сегодня пришел, а?

19

– У нее собственная ванная? Прямо на корабле?

Что может быть приятнее, чем возможность впечатлить свою искушенную старшую сестру. Донателла зачастую работает до поздней ночи и после трудного дня обычно не расположена болтать. Однако сейчас она сидит на кровати в своей белой хлопчатобумажной ночнушке, набросив на колени простынку, расчесывает волосы и жадно внимает рассказу сестры.

Мерседес кивает и говорит:

– А еще у нее есть гардероб, в который можно войти.

– На яхте?

– И он набит битком. От пола до потолка. У нее не просто чемодан с собой. И она говорит, что его обновляют каждый сезон.

– Полностью?

– Полностью.

– Oao, – разевает от удивления рот Донателла.

Потом берет с тумбочки рядом с кроватью небольшой пузырек с оливковым маслом, наливает из него пару капель себе в ладонь, проводит ею по щетине расчески и продолжает расчесываться.

– А куда девает старую одежду?

Об этом Мерседес Татьяну не спрашивала – была слишком занята созерцанием летних платьев, которые новая подруга небрежно совала ей в руки. Дорогой тяжелый хлопок. Одно белое в арбузах, другое зеленое с узором из орхидей. И еще одно, прямое платье из невероятно мягкого и легкого материала, выкрашенного в яркий пурпурный цвет. У всех слишком большие декольте, а пурпурное неприлично коротко, но Мерседес не сомневается, что мама их как-нибудь подгонит. От подарков на Ла Кастеллане отказываться не принято.

– Не знаю, – говорит она.

– Боже милостивый, как же тебе повезло! – восклицает Донателла. – Поверить не могу, что на твою долю выпало такое счастье. И что она на тебя пописала, тоже не могу поверить.

– Маме только не говори.

– Ну конечно, – отвечает Донателла, – так я и рассказала ей, как ты пялилась на девичью мохнатку. Ну и какой он?

– Кто?

– Ее отец.

Мерседес не знает, что ответить. Не знает, что о нем думать. Он был довольно приветлив. Постоянно улыбался и угощал. Не стесняйся, Мерседес. Это лучший шоколад во всем мире. Шеф-повар специально летает за ним в Лондон. Начинка из свежих сливок, поэтому хранить его приходится в холодильнике. А как тебе вот эти пирожные? Из самого Парижа. Розовая вода. Ну как? Здорово, правда? И все время, пока он ее кормил, ее не отпускало ощущение, что это какая-то проверка. Что за всем этим стоит некая цель, ускользающая от ее понимания. Будто за ней наблюдают.

– Дружелюбный, – произносит она.

– Но?..

И когда ты стала такой проницательной?

– Не уверена, что он мне нравится, – признается Мерседес.

– Это и не обязательно. Ты же хочешь дружить не с ним, а с этой девочкой.

– Твоя правда.

– А что еще вы там делали?

– Телевизор смотрели, – беспечно говорит она, словно это для нее самое будничное занятие.

– Телевизор? На яхте?

Мерседес чуть подпрыгивает.

– Он у них просто огромный! Типа как наша стена! А еще один стоит у нее в каюте! Представляешь!

– А каким образом они?..

У них дома телевизора нет. Нет денег. Нет сигнала.

– У них стоит эта… да ты ее знаешь, такая штуковина на крыше, похожа на огромную тарелку.

Донателла кивает.

– Эта штуковина разговаривает со спутником, сообщает ему, где они, и получает сигнал.

Донателла тяжело вздыхает.

– Oao. Вот что значит быть богатым! Представляешь?

– Татьяна говорит, что у герцога такая тоже есть, за стенами его замка.

– Да ладно!

– Точно тебе говорю.

Мерседес гордится своими новыми познаниями.

– Это совсем другой мир, – говорит она, – на палубе все сверкает белизной и нигде ни пятнышка. А на самой корме огромная ванна, в которой пузырится вода!

– Джакузи! – восклицает Донателла. – У них есть джакузи!

Мерседес чувствует легкую досаду.

– Откуда тебе известно это слово?

– Из одного журнала. В школе. Тебе, кстати, неплохо было бы время от времени их читать. Боже мой, как бы я хотела понежиться в джакузи. Они вроде как массажируют тебя. Обязательно как-нибудь попробуй. Мерседес, обещай мне при случае в нее забраться!

Мерседес не может однозначно сказать, хочется ей самой этого или нет. Как ни крути, а там нежился Мэтью Мид.

– И когда ты увидишься с ней опять?

– Ты говоришь так, будто я собираюсь на свидание!

– Да ладно тебе. Она сказала? Или спросила?

– Скоро.

– Завтра?

– Ты что, с ума сошла? Папа убьет меня, если я пропущу еще одну смену.

– Нет! – возражает Донателла. – Это совсем другое. Он будет в восторге! Ты только представь – наша семья знается с такими людьми!

20

Джемма

Июль 2015 года

Она рассматривает свое отражение в витрине бутика Александра Маккуина, когда замечает за своей спиной женщину, которая буравит ее взглядом. Хочет повернуться к ней, но замирает на месте. В голову приходит мысль: «Стоп, я ее где-то уже видела. Кажется, в „Монсуне“? Или в „Селфриджес“?»

О господи, неужели она из службы безопасности магазина? Неужели заметила?

Закончив любоваться собственными скулами, Джемма переводит взгляд на зеленый кожаный пояс-корсет, висящий прямо перед ней. У нее пылает лицо. Она смущенно поправляет на плече сумку. Спрятанная внутри палетка MAC внезапно становится тяжелой. Джемма как можно небрежнее поворачивается и направляется к метро по Олд-Бонд-стрит.

– Прошу прощения!

Не оборачивайся. Только не оборачивайся. Оглянуться сейчас – то же самое, что признать вину.

Она идет дальше. Постепенно – едва заметно – прибавляет шаг.

– Подождите! – опять окликает ее женщина.

Джемма вытаскивает из кармана жвачку, снимает с нее обертку, непринужденно бросает бумажку в водосточный желоб и шагает дальше, закинув пластинку в рот. «Черт, – думает она, – вот черт. Клянусь, никогда больше не буду ничего красть. Такая же скука, как и все остальное. А если бы мне отдали мой выигрыш, то и не пришлось бы, не так ли? Но когда все разъезжаются на каникулы, в городе совершенно нечем заняться. Клянусь, я найду работу, как говорила мама. Господи, если пронесет, я все лето буду горбатиться в KFC…»

– Прошу вас, подождите, пожалуйста! – вновь доносится голос. – Я просто хочу с вами поговорить!

Джемма придает лицу надлежащее выражение, беззаботное и жесткое одновременно, откидывает кудри и поворачивается навстречу своей судьбе.

– Это вы мне? – спрашивает она, при этом ее голос чуточку срывается, выдавая ее с головой.

Женщина довольно красива, хотя и стара. Длинные волосы, выкрашенные в разные оттенки бежевого, и золото где только можно: на пальцах, запястьях, шее и в ушах. Платье такое простое, что может быть только очень дорогим, к тому же ярко-красного цвета, какие носят только те, кто не боится выделиться. «Да еще и шелковое», – думает Джемма. Ясно, к охране магазина она не имеет никакого отношения.

– Да!

Женщина улыбается. Темные глаза, идеальной формы брови – не слишком большие, не слишком тонкие, не слишком изогнутые, в общем, само совершенство – и мраморная кожа. На щеках ямочки, но вокруг глаз ни единой морщинки. Джемма много раз видела ботокс, как по телевизору, так и на красных дорожках в ютьюбе, и поэтому может безошибочно определить, пользовались им или нет. Мама без конца талдычит о людях, улыбающихся одними губами, однако для Джеммы это лишь признак того, что они могут позволить себе косметолога.

Джемма приходит к выводу, что ей лучше вообще ничего не говорить. Она останавливается у ювелирного магазина и ждет, когда незнакомка сама начнет разговор.

– Я видела вас в «Селфриджес», – произносит наконец та, тут же умолкает, а затем хохочет: – Боже, звучит жутко! Извините. Я просто хотела… Меня зовут Джулия Бич.

Имя ей ни о чем не говорит. Джемма лишь слегка пожимает плечами и чуть качает головой.

– Извините. Я модельный агент, я возглавляю агентство «Бич».

Джемма хмурит брови, но где-то в животе крохотной искоркой вспыхивает волнение.

– В смысле, модельное агентство, – добавляет Джулия, хотя в этом нет никакой необходимости.

– А, да? – произносит Джемма с таким видом, будто нечто подобное случается с ней каждый день.

– Послушайте, я понимаю, мои слова звучат как история из модного журнала, но…

Джемма моргает. «Модный журнал, это ж надо. Вы думаете, мне сорок?»

– …вы никогда не думали о модельном бизнесе?

Что?

Джулия хохочет, и Джемма понимает, что у нее отвисла челюсть.

– Да я ростом не вышла, разве нет? – произносит она.

– О, милая моя, речь не о подиуме. Но есть куча другой работы. Вы никогда об этом не задумывались? Вы такая красавица.

– Но я пока еще учусь в школе, – запинается Джемма.

Странное выражение мелькает на лице Джулии, в котором где-то даже сквозит злорадство, но уже в следующее мгновение ее улыбка становится еще шире.

– Ничего страшного, – говорит она, – многие девушки начинают еще в школьном возрасте. Требуется много времени для подготовки.

– Но я… Мне надо будет спросить маму… – продолжает Джемма.

Ага, как же. С Робин они не разговаривают уже три дня. С тех самых пор, как та отняла у нее телефон. Ни хрена она ей не скажет.

«Если стану моделью, сама смогу купить себе чертов телефон, – думает она. – И шмотки тоже. Никто не сможет мне указывать, если у меня будут собственные деньги».

– Ну конечно, разумеется. Слушайте, я оставлю вам свою визитку…

Женщина сует руку в карман, достает небольшой серебряный футляр для визиток и открывает его. Джемма не сводит взгляда со стильного французского маникюра и колец на пальцах.

– …а вы поговорите с мамой и позвоните мне, договорились?

Джемма берет визитку и смотрит на нее, стараясь держаться непринужденно. Наверху черным жирным шрифтом написано: «Агентство „Бич“»; далее: «Джулия Бич, партнер» и номер телефона. В голову приходит мысль: «С такими, как я, подобного не случается».

Джулия снова улыбается.

– Не волнуйтесь, можете найти меня в интернете. У меня все легально. Заодно фотографии посмотрите.

– Хорошо, – отвечает Джемма.

Телефон ей вернут через два дня, тогда и можно будет проверить.

– Больше не стану вас отвлекать, – произносит Джулия Бич, – я просто не могла уйти, даже не попытавшись. У вас такая необычная внешность. Я и правда думаю, что из вас может получиться нечто совершенно особенное.

Джемма сияет. В жизни ей почти не приходилось быть кем-то особенным. «Так-то, Наз Хан! – думает она. – Ходишь с важным видом, хлопая ресницами, за которые каждый месяц платят твои родители, но тебе-то никто не предлагал стать моделью».

– Если трубку возьмет кто-то другой, просто скажи, что я дала тебе визитку.

Джулия резко поворачивается на высоченных каблуках и уходит в сторону Пикадилли. А Джемма стоит как вкопанная на тротуаре, переводя взгляд с визитки на удаляющуюся спину и обратно. Ее новая знакомая оглядывается только раз.

– Надеюсь, тебе понравится эта палетка от MAC, – подмигивает она Джемме, – надеюсь, скоро ты сможешь купить такую. – И с этими словами уходит.

«Ну что же, – думает Джемма, – вот это Событие».

Потом кладет визитку в карман джинсовой куртки и шагает обратно в сторону Оксфорд-стрит. В «Заре» новая коллекция, и она надеется, что в субботу вечером народу там будет достаточно, чтобы какая-нибудь безделица незаметно для посторонних глаз перекочевала в ее сумку.