Текст книги "Folly"

Глава 3
Зоя

Бригада, конечно, была уже в пути, но прибыть на место могла не раньше, чем через полчаса. Максу нужно было выполнить всё необходимое для столь сложной операции: потянуться, отхлебнуть холодного кофе, полюбоваться на задницу Зои. Что вообще она делала в доблестных рядах работников ЖКХ? Да, её объяснение было вполне логичным: проблемы со въездом, с образованием, со связями. В общем, обычная, стандартная ситуация, на которую всем наплевать. Ещё одна приезжая, которая заняла своё место в системе. И, естественно, с амбициозными планами на будущее, но на них тоже всем наплевать, потому что в данной сфере они нереализуемы. Ну, действительно, кем она может стать? Главным администратором? А он тогда куда денется?

«Ну да хватит о ней», – подумал Макс, решив, что слишком много внимания уделяет своей коллеге. В мыслях. На свидание он даже и не думал её приглашать – не его уровень. Заветная трубка находилась от его ладони в тридцати сантиметрах, которые казались самой настоящей пропастью, состоящей из груды недописанных, а порой и не начатых отчётов. Сделав над собой усилие, Макс всё-таки сообщил о происшествии бригаде ремонтников, которые пообещали разобраться поскорее. Ура, его труд окупился, если не за месяц (он не настолько тщеславный), то за неделю уж точно. На секундочку – он спас человека. Ну, пока не спас – это лишь вопрос времени, да и вообще, какая разница? Самое главное уже сделано – он передал информацию.

– Что, опять семнадцатый? – спросила я.

– Как ты догадалась?

Нет, не поймите меня неправильно, мне не хотелось даже начинать разговор с этим извращенцем, который пялится на меня уже не одну неделю. Надо сказать, что он, конечно, не урод – высокий лоб, отчётливо прорисованные скулы… Ну а перспектива-то какая? Быть с парнем, который благодаря своей патологической тупости исключался из всех мест, где можно было получить знания? Наверняка думал, что он самый невостребованный человек на земле.

Ну так вот, мне нужно было знать, в каком именно доме произошла поломка, чтобы не спалиться. Да, я, как и многие, совмещала официальную работу и ту, где платят деньги. Летом снега не предвидится. По крайней мере, пока. Хотя в нашем климате всего можно ожидать. Листопада тоже не намечалось, как, впрочем, и урагана. Это значит, что скучное дежурство можно совместить с куда более успешным во всех смыслах времяпрепровождением. Тем более что я и так уже пропустила одну уборку в доме у Паши. Ему это не понравилось. Ну а что я могу поделать: какое теперь общегородское мероприятие, будь то митинг или концерт, обойдётся без доблестных работников ЖКХ? То-то же.

Итак, путь был свободен…

– Ты куда собралась?

Без лишних эмоций уверенное безразличие. И всё.

– Пойду перекушу.

– А чем тебя наша столовка не устраивает?

«Боже, это что, приглашение на обед? Оставлю-ка я этот вопрос без ответа и как можно быстрее захлопну дверь. Последнее, что он сделает, – это поднимется со своего места, неудачник чёртов».

«Чёртова сучка!» – подумал Макс, но дверь за ней уже захлопнулась.

Это был ничем не примечательный двенадцатиэтажный дом, нет, не семнадцатый, как вы могли догадаться. Но ровно такой же, только их разделяла пара улиц. Вот уж где точно можно было снимать «Иронию судьбы!». Консьержки нет, прекрасно. А то устроили тут пункт досмотра. Так и пытаются набить себе цену! Подъезд от этого фешенебельным не становится, но пыль в глаза пущена. Так, четвёртый этаж, прокуренный холл, плавный поворот ключа в скважине двери… Я на месте.

Да уж, тут как бы ничего не изменилось, я имею в виду – совсем ничего с моей последней уборки. Они вообще тут живут? Грязная посуда в раковине была мне ответом. Ну что же, приступим. Не буду описывать все мои манипуляции с разбросанными вещами, шваброй, чистящими средствами. В общем, ничего особенного. Но тут дело дошло до пылесоса, и я машинально включила его в розетку. Дело близилось к завершению. Обещанная сумма из аккуратно сложенных купюр лежала там же, где и всегда, – перед телевизором, а значит, уже ничто не могло повлиять на моё хорошее настроение. Но…

Неожиданно резкий запах гари ударил в нос, и импульс, поступивший от отдела мозга, отвечающего за панику, не заставил себя долго ждать. Я должна срочно выключить всё из всего. Начну с пылесоса! Один быстрый прыжок – и я уже была у розетки. Но тут монотонный гул самопроизвольно стих. Я бы даже сказала – сдулся как шарик, настолько жалко это звучало. Я перевела взгляд с пылесоса на розетку: вилка всё ещё была в ней. Да и запах не испарился. Это означало только одно: что-то горело!

Через мгновение я уже была в другой комнате – вернее, там, где она была. Дым постепенно застилал всё вокруг, становясь всё более плотным, непроходимым. Так, ну и что теперь? Отвечать на этот вопрос у меня не было времени, да и растаял он сам собой так быстро, словно был в эпицентре пожара. Конечно же, надо скорее наливать воду в ведро из-под швабры! С загоревшихся штор огонь постепенно перекинулся на обои. Вот тебе! – первая подача воды была встречена громким, даже злобным шипением. На тебе два! – шипения стало в разы меньше, а дым – прозрачнее.

Так, ну, вот и конец. Не только пожару – работе, а может, даже и свободе. Собрав последние остатки ответственности, я набираю 112.

Адрес такой-то, произошёл пожар. Да, я на месте. Нет, никто не пострадал. Скорее всего, проводка. Вот набор самых чётких и одновременно полных ответов, которые мне пришлось дать, чтобы как можно быстрее услышать: «Ожидайте наряд».

Не успела я положить телефон в карман и окончательно прийти в себя, как раздался звонок в дверь.

Вот это скорость! Мозг ещё не успел как следует прийти в себя после притока адреналина, иначе как объяснить тот факт, что я, не задумываясь, открыла дверь, ожидая увидеть на пороге крепких парней со шлангом наперевес, готовых на любой подвиг ради меня? Не успела я додумать их голые торсы, как меня сразу вернули в реальный мир.

– Ты кто такая?

Нет, это определённо не пожарный. Обычный парень, только в очках и кепке. Я начинаю подбирать ответ от «А ты кто такой?» до «Пошёл ты, урод!», но не успеваю. Это что, пистолет?! Барабанная перепонка содрогается от резкого и оглушительного звука… Опускаю глаза, чтобы удостовериться в наличии крови где-то на теле. Но рецепторы уже сделали свою работу – адская боль, словно взрыв, возникает в районе груди. Вот уж не думала, что казавшееся незначительным происшествие ознаменует конец моей жизни. Далее всё – темнота и тишина.

«Он что, реально выстрелил? Барыга же сказал, что он реплика, ненастоящий. Ну да, резиновые пули, может, чуть поболит. Основную работу должны были сделать страх и шок. А вот что конкретно я должен был сделать, так это просто напугать и всё. Мне и нажимать на курок не следовало бы. Просто напугать и всё…»

Если бы я читал новости, то точно бы наткнулся на историю в какой-нибудь жёлтой прессе под примерно следующим заголовком: «Досадная путаница спасла жизнь человеку». В статье речь шла бы о киллере, совершившем более десяти убийств, причём настоящем профессионале. И вот, значит, решили его убрать. Какие-то залётные, чтобы шуму меньше поднимать. Да только у парней ничего не получилось. Они пришли к киллеру в какой-то отдалённый район Подмосковья, в избушку в тихом лесу (там же, судя по фильмам, все крутые киллеры обитают) с одним пистолетом, да и то с репликой.

Хотя газет я никогда не читал, подобная история непроизвольно родилась у меня в голове. Ведь если у меня оказался настоящий пистолет вместо обещанной реплики, то где-то в результате такой неожиданной рокировки могла сложиться не менее удивительная ситуация. И в чём можно было не сомневаться, так это в том, что исход там будет не менее печальным.

А может, мне просто хотелось представить, что кто-то облажался так же сильно, как и я.

Что теперь ему прикажете делать? В голове заголосили сирены, друг за другом пошли картинки: наряд полиции штурмует квартиру, его вяжут, далее суд. Ну, если только он сдастся живым.

Да, я сдамся, кого я обманываю? Потом тюрьма, и вот, в принципе, и всё. Чёрт! Под левым плечом девушки начала проступать кровь. Сначала маленькая капля, потом пятно становилось всё больше и больше. Почему всё пошло не так?! Всё же было идеально просто: он открывает дверь, я его шокирую, он говорит всё, что нужно, – и вуаля!

Так, ладно. Сейчас разрулим. Первое – закрываем дверь. На секунду чувство безопасности притормозило выброс адреналина, немного восстановилось дыхание, я защищён. Нет, что за чушь! Продолжаю спасать свой зад. Это что? Запах гари?

Второе – надо что-то делать с телом. Или всё ещё нет? В какой момент нужно говорить о людях как о неодушевлённом предмете? Что это – стон, еле заметное движение груди? Она приходит в себя… Что на ней надето – рабочая спецодежда? Стриптизёрша, что ли? Да нет, наверное… Действительно, уборщица, но что здесь делает работник ЖКХ? Неважно. Как там обычно делают? «Обычно», ага, как за хлебушком сходить. Надо остановить кровь.

Оставляю тело – нет, девушку – в коридоре, иду в комнату, чтобы найти тряпку какую-нибудь и что-то дезинфицирующее. Это сейчас важнее всего. А что если пуля застряла в ней? Но маленькое отверстие на противоположной стене меня разубедило. Так, одной проблемой меньше. Что мы имеем: у меня в руках бутылка дешёвого виски и какая-то тряпка. Ну, извините, не смог рассмотреть. Нет, здесь определённо пахнет гарью.

Как только алкоголь попал в рану, девушка мгновенно распахнула глаза, зрачки её расширились. Она раскрыла рот, чтобы издать, наверное, самый дикий крик в своей жизни. «Наверное» – потому что моя рука, замотанная в тряпку, не дала ей этого сделать. Получился просто глухой визг. Наши глаза встретились, и она вдруг замолкла.

– Я сейчас спокойно уберу руку, а ты не будешь кричать, хорошо?

Она кивнула глазами. Я сделал то, что обещал, и прижал рану.

– Прости, кстати. Я не хотел. Всё как-то не по плану пошло.

– Не по плану? По какому, на хрен, плану? Ты вообще кто такой?

Я был так занят спасением, что не догадался придумать что-то правдоподобное. Если такое объяснение, конечно, вообще существовало. Типа «я тут случайно ошибся дверью, наставил на тебя пистолет и выстрелил. Тоже случайно». Несмотря на то что последнее было чистой правдой, это мало спасало ситуацию.

– Это не твоё дело! – как можно более сурово сказал я.

– Ну, тогда тебе конец, потому что меньше чем через пять минут сюда приедут все: пожарные, полиция.

Какая же это была потрясающая улыбка! Яркая, искренняя, успокаивающая. Значит, запах был реальным. Ну, теперь точно конец – не думал, что прям так, но всё же…

Или нет. Она двигаться особо не может; единственное, что меня выдаст, – это её слова, произнесённые с этой незабываемой улыбкой. Ну что же, ещё раз прости. Моя рука с тряпкой снова пришла в движение, на этот раз обернувшееся резким косым ударом, который пришёлся по её макушке. Что, не получилось с первого раза? Странно, в играх легко получалось. Ну, где один, там и другой. Вот так-то лучше, она точно превратилась в тело, по крайней мере, на несколько часов. Дела шли в гору.

Теперь я точно знаю, чего в жизни никогда не забуду: это то, как я её переодевал. Жаль, рассказать будет некому. Её роба отправилась в мусоропровод, а на ней теперь были треники и толстовка. Толстовка Just do it. Очень мотивирующе! Крови на полу не было – хвала оранжевым штанам на подтяжках. Вот, собственно, и всё. Осталось принять последнее решение – звонить или не звонить в полицию.

Глава 4
Антон

– Итак, давайте знакомиться. – Антон был не в восторге от встречи. Но дело обещало быть… абсолютно обыденным. Как всегда. Если оно вообще было. И тут он понял, кто сидит напротив его стула. – Марфа Никитична.

Тут не только дела – тут не будет и с пользой проведённого времени. Ни секунды.

Безобидная старушка явно оживилась лишь от того, что её заметили. Уж теперь её точно выслушают.

– Добрый день, сынок. Ну что ж вы так со старой женщиной обращаетесь?

«Она сразу начала с претензии – нехороший знак».

– Я вам сколько раз звонила, заявления писала…

«Солнце, лёгкий бриз…»

– Я давно вас предупреждала, а вы бездействуете!

«О, вот и чайка пролетела, и парусник замаячил где-то на горизонте».

– Он алкоголик, я говорила? Конечно, говорила, а вы только…

Антон всё больше погружался в мир фантазии. Вот он подходит к морю, ещё один шаг – и волна принесёт покой и умиротворение. Но нет – он вернулся в свой кабинет, где перед ним распиналась милая старушка-одуванчик. Ему незачем было её слушать. Он знал все её претензии наперёд. Громкие соседи, муж-алкоголик, низкая пенсия и так далее. Но ему всё равно было спокойно от того, что она сейчас перед ним. Всё-таки здорово, что у неё есть силы и энергия с завидной регулярностью приходить сюда и заявлять о себе: «Я сделаю всё, чтобы меня услышали».

Раздался звонок. Антон чуть не подпрыгнул от удивления. Что-то много происшествий за столь короткий промежуток времени.

– Капитан Тишков слушает.

– Анто-о-о-он!

«Ну, началось…»

– Ты уже собрался, место выбрал?

«Да, там море, чайка и маячащий корабль», – подумал Антон, но почему-то решил ответить вопросом на вопрос:

– Чего ты хочешь?

– Ты должен немедленно прийти ко мне.

– Зачем? Сколько можно уже праздновать? День только начался, и мне надо работать, – проговорил Антон, ловя осуждающий взгляд бабушки.

– Нет, ты не понимаешь…

– Я перезвоню.

Только он повесил трубку, как в дверях появился его напарник Пётр.

– Поступил сигнал с Кольской. Пожар. Ты поедешь или я?

«Вот он – мой спасательный вызов».

Мария Никитична, понимая, что в очередной раз потерпела фиаско, совсем поникла, и Антону стало по-человечески её жалко.

– Конечно, я, чего тебе мотаться? Вот лучше послушай нашу подружку, – обращаясь к Петру, он в то же время постарался улыбнуться старушке как можно более дружелюбно. Та практически ответила ему тем же, но не смогла так просто расколоться. Актриса, одним словом.

Оказавшись на улице, Антон сразу распознал тихий гул машин. Всё-таки работать в спальном районе намного лучше, чем на той же Таганке. Здесь он чувствовал себя в своей тарелке, в каком-то даже своём маленьком мирке. Самое главное – ему было комфортно. Прямо сейчас захотелось в свою уютную двушку, чтобы ощутить знакомое с детства: «я в домике».

Всё-таки празднование сорокапятилетия Гриши, его школьного друга, несколько затянулось. Ну сколько можно, в конце концов? Пятница – официальная встреча круглой даты, суббота – логичное продолжение. Воскресенье логичным, конечно, назвать нельзя, но уж слишком душевным оно получилось. Вспомнили всё – от школьных лет до академии и ещё дальше. Как ни странно, про прошлое говорили больше, чем про будущее. Неужели у них всё самое интересное уже произошло, а планов и уж тем более «мечт» больше не наблюдалось? Разумеется, это не так… Вот и самый яркий пример – решение поехать за границу. За счёт отмечающего, естественно. У гостей было право на выбор места – в пределах разумного, конечно. Благо самих гостей было немного: сам Антон, Петька, приехавший из Питера, и относительно новый знакомый Гриши – Федя.

С Петей всё понятно. Он примкнул к сложившемуся дуэту ещё в академии. Естественно, не сразу. Выдержал все необходимые по такому случаю требования: наличие ярко выраженного чувства юмора, предпочтение рыбалки охоте, джина – водке, классического кино – сериалам, ну и так далее. Ведь ровно из таких мелочей складывается взгляд на мир. И настоящие друзья должны смотреть всегда в одном направлении – для гармонии. А вот по поводу Феди Антон сказать толком ничего не мог. От его профессионального взгляда не укрылись стандартные параметры – рост, вес, манера говорить. Зато про интересы и уж тем более про жизненные взгляды известно было мало. А желания вести какую-то разыскную деятельность у Антона не возникало. Они встречались не так-то уж часто: обычно его приглашал Гриша, и то довольно редко. Прошедший праздник был пока первым обстоятельством собраться всем вместе. Петя же всегда был слишком увлечён общением с женским полом, чтобы обращать внимание на друзей, уж тем более заводить новые знакомства. Казалось, он и приходил-то на вечеринки к Грише исключительно за этим.

Гриша сильно не обеднеет: он, как-никак, предприниматель. У него несколько пекарен по городу раскиданы, и не только в Москве, можно сказать, целая сеть. Кстати, Федя возник как раз тогда, когда у Гриши дела пошли в гору. Кто кому помог, понять было сложно. А Антону как-то не приходило в голову это проверить. Он был искренне рад за своего друга и ни при каких обстоятельствах ему не завидовал. Ведь это была по-настоящему преданная дружба. Прогнав мысли о предстоящем путешествии, Антон завёл свой старенький Polo и отправился на место происшествия.

Дыма не было видно. Это означало, что либо пожар был несерьёзным и сгорела, например, только рубашка – из-за невыключенного утюга. Либо бравые ребята из пожарной части № 3 уже сделали свою работу. А вот, кстати, и их машина. И скорая. Ну, конечно, на всякий случай. А, вот она уже и отъезжает, значит, ничего серьёзного. Сигналку только включили, типа на важном выезде. Антон тоже так делал, когда был на служебной машине.

Припарковавшись, он направился к подъезду. По дороге ему встретился пожарный, который неспешным шагом выходил из дома.

– Капитан Тишков. Приветствую! Пожар уже потушен?

– Да там и тушить-то было нечего.

– В смысле?

– Розетка, куда был воткнут компьютер, коротнула, немного пожгла шторы, обои, да вот и всё. Но она уже всё потушила.

– Подождите! Она?

– А вот это уже лучше у медиков узнать. Они из пятой, по-моему, – сказав это, пожарный удалился.

На втором лестничном пролёте навстречу попались коллеги огнеборца. Они уже неспешно сворачивали шланг.

– О, вот и вы появились, прекрасно! Там всё готово к вашему приходу, – произнёс дежурную фразу кто-то из них. – Если будут вопросы, мы ещё здесь.

На лестничной клетке квартиры шестьдесят девять раздался стук закрывающейся двери. Для соседей представление только начиналось. Антон поговорит с ними позднее.

Квартира была небольшой, поэтому запах гари всё ещё чувствовался: он просто проник во все щели, под каждый зазор обоев, ковров и бытовых предметов. Он здесь поселился надолго. Кстати, а где хозяйка? Наверное, увезли в больницу.

Первое, что насторожило Антона, так это то, что дверь была не выломана. Если хозяйка отравилась угарным газом, то почему дверь была открыта? Или она не имела привычки закрывать её на замок?

Продолжим дальше. Ремонт современный, как принято говорить – «евро», свежий. Квартира обставлена мебелью. Именно обставлена, а не захламлена; кое-где висят картины в стиле абстракционизм. В одном месте только не успели повесить, наверняка дюбеля под рукой не оказалось. Везде идеальная чистота. Все вещи сложены, грязной посуды нет, во всех комнатах образцовый порядок. Только пылесос, оставленный посреди гостиной, выделялся на этом фоне. Казалось, он даже чувствовал неловкость от того, что нарушал гармонию. На самом деле ему нечего было волноваться. Ведь воду на полу никуда не денешь, пожарные никогда на неё не скупятся. Что касается места непосредственного возгорания, то это был компьютерный стол на балконе. Обугленные деревянные ножки, пепел от папок с бумагами, треснувший от жара монитор, ну и процессор – вот и всё, что здесь осталось. С ноутбуком такого бы не случилось, конечно. Мобильность и компактность всегда брали верх над стационарностью и громоздкостью. Особенно в наше время.

Антон даже не пытался открыть крышку процессора – пусть этим займутся эксперты. Сам он отчёт составлять не будет.

– Петь, я на Кольской, гони сюда всех, кого сможешь.

– Что, поджог?

– Не думаю. По крайней мере, запаха горючего нет. Но есть пострадавшая, скорее всего, хозяйка. Её отвезли в пятую городскую, проверь, пожалуйста. И пробей номер, с которого пришёл звонок, сбрось, как только узнаешь. Сгорели компьютер, шторы, и обои чуть зацепило. Да, вот ещё что-то похожее на лампу валяется. В общем, жду бригаду.

– Всё понятно, а я уж было думал, что ты меня заинтересовал.

– Сплюнь, я пошёл за понятыми.

Рим
21 апреля 1828 г.

Карла разбудил стук в дверь. Он неохотно приоткрыл глаза, пытаясь сообразить, где он находится. Но ничего необычного не обнаружил – как и прежде, это была его мастерская. Единственное место, где суета светской жизни замирала и где он мог подарить ей частичку себя. Искреннего и открытого. Но, к сожалению, не сегодня. Ведь стук продолжался.

Как обычно, он засиделся допоздна и, уйдя глубоко в свои сюжеты, просто не заметил, как остался здесь ночевать. Такое часто происходило. В последнее время он никак не мог обрести душевный покой. И дело здесь не в бессмысленных кутежах на балах и не в амурных похождениях. Как только он открыл глаза, его сердце будто что-то кольнуло. Нахлынуло это противное чувство неуверенности. Стук прекратился.

Теперь можно осторожно подойти и выглянуть в окно, чтобы увидеть, кто же это был. Только если этот кто-то сам не смотрит в это окно. Есть у него одна особа приставучая. Возомнила себе чёрт знает что, но до прямой осады его жилища дело не доходило. Ограничивалась только письмами. Вот, кстати, одно валяется. И что с ним делать: потешить себя или сразу сжечь?

Послышался стук закрывающейся дверцы ландо. Медлить было нельзя, иначе он так и не узнает, кто его побеспокоил в столь ранний, по его меркам, час. По дороге начинал движение экипаж княгини Долгорукой. Он узнал его сразу по аляповатым элементам декора, покрывавшим весь кузов. Здесь и лепестки роз, и какие-то завитки, ещё и герб фамильный. Всё было сделано лишь для привлечения внимания. На Карла это нисколько не действовало, скорее наоборот. Он не мог писать неинтересные лица. Ни за какие деньги, невзирая на чины и важность заказчиков. Не мог и всё. Зато когда к нему приходило вдохновение, он мог бесплатно написать не один портрет. Взять хотя бы этого метателя, Доменико Марини. Карла поразило выражение его лица, на котором отражались его переживания и стремление превзойти себя в момент броска. Его каменные скулы были недвижимы, реки вен на руках словно наполнены свинцом. Он, как машина, демонстрировал силу и слаженность действий. В его взгляде сквозила непоколебимость. Любому художнику необходимо выразить свои чувства, поделиться ими. Люди просто обязаны увидеть то, что видит он, Карл. Иначе подобные переживания могут сжечь его изнутри, не давая перспективы развития в будущем. Чего греха таить, от творчества художник тоже должен получать удовлетворение. Его за монеты не получишь.

Ни у кого не было сомнения в его таланте, поэтому, несмотря на все его прихоти, к нему шли и даже, как сегодня, стучали в дверь. Он сам это прекрасно осознавал. Иначе его бы здесь просто не оказалось, да ещё и на содержании Общества поощрения художников.

«Поощрения, как бы не так. Эти постоянные согласования, утверждения… Разве кто-то может понять на расстоянии более четырнадцати тысяч вёрст моё настроение, мои чувства, которые пробуждает это место? Стоит вступить на, казалось бы, простой булыжник, как начинаешь ощущать интенсивную вибрацию, которая готова взорваться и снести тебя всей энергией, копившейся веками. Эта энергия обладает необузданной мощью, но одновременно с этим можно забрать её частичку и навсегда оставить в своём произведении. Так и я хотел сделать вначале, попытавшись повторить шедевр уникального мастера Рафаэля. Вот только пришлось писать объяснение в Общество, почему, на мой взгляд, лучше писать копию с “Афинской школы”, нежели с “Мадонны ди Фолиньо”, и чем один шедевр лучше другого».

Глядя на своё произведение, которое было почти закончено (правда, он затянул со сроком – обещал отправить картину ещё в декабре прошлого года), Карл ощущал некое подобие гордости: он всё-таки сумел. По его мнению, ему удалось в точности угадать и даже дополнить деталями каждого персонажа поистине выдающегося творения, украшающего парадные залы Ватиканского дворца. Карл навсегда запомнил первый день своего знакомства с этими шедеврами. Их всего четыре: «Афинская школа», «Диспут», «Мудрость, умеренность и сила» и «Парнас». Каждый олицетворяет собой незыблемую часть человеческого общества: «Философия» (разум), «Религия» (любовь), «Правосудие» (справедливость), «Искусство» (красота). В «Stanza della Segnatura» хранилась папская печать. Кто, как не великие умы древности, должен был олицетворять сознательность, рассудительность, взвешенность всех решений, под которыми ставилась печать? Каждый персонаж продуман до мелочей: Сократ демонстрирует своё ораторское искусство, Пифагор рассказывает свои теоремы, Платон поднимает руку к небу, Аристотель придерживает написанную им книгу о добродетелях.

Выбор данной картины был для Карла отнюдь не случайным: во-первых, Рафаэль принял предложение папы Юлия II начать свой грандиозный труд ровно в том возрасте, что и Карл, приступающий к своей работе.

Во-вторых, создание копии столь масштабного произведения требовало огромного количества времени. По предварительным подсчётам Карла – от трёх до пяти лет. А это ровно столько, сколько ему оставалось быть за границей. В семейных письмах из России, которые писал его старший брат, не было ни строчки о беззаботном будущем и всеобщем признании. Он мог рассчитывать на написание бесконечных портретов или работу над очередным иконостасом, параллельно посещая семинары, выставки и читая лекции студентам. Ну уж нет! Дух свободы, романтизма, либерализма и иных гипертрофированных ценностей того времени навсегда поселился в душе художника. Он видел, что, даже находясь за границей, он был под присмотром Общества, которое постоянно направляло ему замечания, комментарии и даже выдвигало требования. И он подчинялся. А что было бы в России? Смог бы он выкроить хотя бы несколько дней для поиска своих личных идей и разработки планов? А в дальнейшем реализовать их? Никто бы ему не запретил? Он опасался, что дополнительные обязанности, которые были бы ему непременно навязаны, без источника вдохновения и энергии, что давала ему здешняя природа, совершенно опустошили бы его. Этого он допустить не мог. В сложившейся ситуации мог помочь только счастливый случай. И он действительно имел место быть. Российское посольство в Риме предложило – естественно, по согласованию с Обществом – сделать копию «Афинской школы». Одно лишь упоминание столь уважаемого учреждения вкупе с важностью сего произведения для Отечества сделали своё дело. «Теперь у меня столько времени, сколько мне нужно. И только мне».

В-третьих, живописцу нравились символизм и аллегоричность фрески. Например, в образе Платона был изображён Леонардо да Винчи; в чертах Гераклита Эфесского, что с угрюмым видом сидит на переднем плане, подперев голову рукой, можно распознать главного соперника Рафаэля – Микеланджело. Не забыл великий мастер и о себе. «А может?..» – не раз задумывался Карл, глядя на верхний правый угол, где в оригинале был изображён, как считается, живописец Апеллес. Но многие искусствоведы, включая и Карла, сходились во мнении, что Рафаэль не пренебрёг возможностью запечатлеть в его образе себя в своём же детище. «Нет. Ещё не время. Это, безусловно, шедевр, но не полностью твой. Не в этот раз, у тебя ещё обязательно будет возможность. Только она будет исключительно твоей, без сравнения с кем-либо ещё», – останавливал себя Карл. Помимо себя, Рафаэль решил ещё изобразить музу всей своей жизни – Форнарину – в образе философа Гипатии Александрийской.

На самом деле возлюбленную художника звали Маргерита Лути. Её отец был булочником[2]2
  Итал. fornaio.


[Закрыть], отсюда и прозвище. История их взаимоотношений была настолько хорошо встречена публикой, что образ девушки то и дело находили в работах Рафаэля. Например, её видели в тех самых мадоннах, которых вначале так хотел изобразить Карл. Есть и отдельные произведения, например, «Форнарина» и «Донна Велата». А Жан Огюст Доминик Энгр в тысяча восемьсот четырнадцатом году закончил свою «Большую одалиску», которая предназначалась для сестры самого Наполеона, Каролины Мюрат. Занятное творение. Карл знал манеру художников Возрождения всё идеализировать. В этом конкретном произведении Энгр, например, добавил натурщице три лишних позвонка. Это было сделано для того, чтобы компенсировать слишком длинную правую руку и отвлечь зрителя от неправдоподобия положения левой ноги. В то же самое время на холсте всё находится на своих местах, создавая ощущение гармонии. Карла заинтересовал тот факт, что на картине того же Энгра – «Рафаэль и Форнарина», – которая была написана в том же году, голова знаменитой натурщицы имела практически такое же положение – вполоборота. Это было единственное сходство. Ведь в образе одалиски Форнарина была одна на кровати, полностью нагая, на ней лишь головной убор, и то в качестве аксессуара. На второй картине были изображены уже двое влюблённых: один творил и любовался своим результатом, другая же, нежно прикасаясь к нему, вдохновляла его на продолжение работы. Может быть, автор что-то знал или подразумевал под этой неожиданной деталью? Несмотря на изначальный интерес к творчеству Рафаэля, Карл не придавал этому особого значения. Но, будучи в Италии, не мог не воспользоваться своим пребыванием здесь, чтобы выяснить детали взаимоотношений Рафаэля и его так называемой музы.

У истории их любви есть несколько версий. По одной, у Рафаэля и «булочницы» были свободные отношения. Она легко принимала ухаживания как других художников, так и учеников самого Рафаэля. После его смерти она не изменила своим привычкам и стала одной из самых «востребованных» женщин. Другая версия была полной противоположностью первой. Она гласила, что не было более высокой и искренней любви, чем между мастером и его единственной музой. Они были созданы лишь друг для друга.

Карл не верил во все эти сказки про возвышенные чувства. Разве могли они сравниться с настоящей, истинной энергией и мощью природы? Ни один человек не сможет столько отдать другому, чтобы в том появилось вдохновение для создания чего-то прекрасного. Всё это выдумки и ничего больше. И потом, что это за отношения, когда мужчина выкупает женщину у родного отца за три тысячи золотых? А именно так гласила легенда. Разве музу можно купить? Нет, здесь явно что-то было не так. Поэтому Карл, естественно, склонялся к первой версии. Он и сам мог похвастаться связями со многими особами – причём даже не романтическими, а вполне себе плотскими. Хотя Карл, будучи всё-таки членом высшего общества, предпочитал называть такие связи «романами». Он не страдал от нехватки женского внимания. А в последнее время последнего было даже чересчур.