Текст книги "Фиктивный брак"

Почему?

Ее сломленная душа хотела только одного – показать Джеффри! Заставить Джеффри поверить в то, что она написала!

Ах, она поспешила отправить это письмо, которое должно убедить его, что бедная Джой «не слишком сильно расстроилась» (о, Господи!). Слишком поздно она поняла, что совершила ошибку. В воображении, преодолевая границы времени и пространства, она уносилась в завтрашнее утро. Скромный коттедж Фордов на берегу реки; принесли почту. Джеффри склонил голову над ее письмом, его глаза скользят по ребячески вызывающим словам: «Дело в том, что передумал не только ты», и он передает письмо матери, с которой так близок, так раздражающе близок. В воображении она видела, как две пары темных глаз обменялись вопросительными взглядами. «Что ты на это скажешь? Ты думаешь, это правда?» – и мягко-пренебрежительный ответ миссис Форд: «Девушка блефует, я уверена. Бедняжка! Я ни за что не поверю, что в ее жизни появился другой мужчина!» Так оно и есть! Его мать видит насквозь. Эта мысль сводила с ума, хотя и пришла в голову Джой слишком поздно.

Как поддержать эту поспешную, безрассудную, жалкую, хвастливую ложь?

Нужно срочно завести какого-нибудь поклонника – якобы он причина ее решения.

Но как? Поклонники на дороге не валяются.

«Нельзя класть все яйца в одну корзинку! Роковая ошибка – не впускать в свой мир других мужчин оттого, что тебе показалось, будто твой Единственный Мужчина принадлежит тебе навеки. Роковая ошибка! Однако после Джеффри я никого не смогу полюбить, я выцарапаю глаза тому, кто ко мне прикоснется, – плакала пылкая нимфа, похороненная под обломками собственного сердца, – я скорее умру, чем позволю другому поцеловать меня!»

Джой думала так именно в тот момент, когда доктор Сэксон Локк заботливо пробасил: «Что случилось, Рекс?»

Затем, слушая разговор своих работодателей, оскорбленная девушка увидела для себя выход.

Мелодрама? Кинематограф? Да. Зато выход. Реальный шанс. Она сможет выйти замуж прямо сейчас! Снова и снова звучали у нее в ушах слова двухсотсорокафунтового enfant terrible[1]1
  Ужасный ребенок (фр.).


[Закрыть], его невероятное предложение: «Ну, друг, тебе не придется даже поцеловать невесту!»

Невозможно даже придумать более подходящий вариант. Это просто Божий дар – «не придется даже поцеловать невесту». Именно то, что нужно.

Эти мысли мгновенно пронеслись в голове Джой перед тем, как она ответила Траверсу на его «почему?». Она отвечала ровно, спокойно, механически, словно читала написанный заранее текст. В сущности, она едва представляла себе, какие слова, продиктованные душевными страданиями, произнесет через секунду своим деловитым, секретарским голосом.

– Потому что мне кажется, доктор Траверс, вам следовало бы призадуматься над словами доктора Локка. О возможности практиковать на Лазурном берегу, у дам, которые требуют, чтобы врач был женат. Доктор Локк утверждает, что это великолепное предложение, и, приняв его, вы решите все ваши проблемы. Вам только нужно найти кого-нибудь, с кем вы вступите в фиктивный брак. Не подойду ли я? Вам дальше и дальше потребуется секретарша, – я знаю эту работу. Вы могли бы платить мне один фунт в неделю вместо трех, если я буду жить в вашем доме. – «За все те месяцы, что я работаю здесь, он не слышал от меня столько слов, сколько за последние две минуты», – подумала она вдруг. – Доктор Локк полагает, что вы могли бы нанять жену. Поэтому я подумала, что должна объявить вам, что готова выйти замуж за вас на этих условиях.

Она бестрепетно смотрела прямо в его изумленные, настороженные, слегка насмешливые голубые глаза. Внезапно у нее мелькнула мысль, что, пожалуй, невозможно сказать такое тому, к кому относишься, как к мужчине.

Сколь многие женщины удивились бы такому пренебрежению к доктору Траверсу! Например, мисс Госс, изгнанная предшественница Джой с вампирическими серьгами в ушах. Ее бы просто потрясло подобное отношение: «Что-о? Не увидеть в докторе Тра-аверсе мужчины?» Действительно, его характер, да и каждая черта внешнего облика – копна золотых волос, откинутых назад, широкий лоб, прямой и ясный взгляд, скрытая мощь мускулов, – все было исполнено мужественности. Но только не для Джой. Для нее мужская красота воплотилась в чуть мальчишеском, смуглом, капризном и живом лице «артистического» типа. Доктор же Траверс, с его нордической красотой, гармонически-мощным сложением и уравновешенностью, в представлении Джой был не более как часть мебели в приемной.

Он чувствовал это. (И где-то глубоко в подсознании был обижен.)

Во всяком случае, он должен сразу расставить все точки над «i» и рассеять прискорбные заблуждения молодой женщины.

– Мисс Харрисон, боюсь, знаете ли, что не стоит принимать всерьез все то, что взбрело в голову сказать доктору Локку. Он, безусловно, шутил.

Девушка ответила, как ответила бы на вопрос, не изменился ли адрес у какого-нибудь пациента:

– Я так не думаю. Мне показалось, он считает этот план вполне осуществимым.

– Не будем этого обсуждать, – проговорил Траверс таким тоном, что сразу стало понятно, тема закрыта.

Она ничего не ответила.

– Это совершенно абсурдное предложение, мисс Харрисон.

Джой опять промолчала.

Давайте на минуту остановимся и посмотрим на них. Мы увидим небольшую комнату, освещенную косыми лучами заходящего солнца. Снаружи, на улице – высокие здания Харли-стрит, врезающиеся в лондонское небо, гул проносящихся такси, чириканье суетливых лондонских воробьев. Внутри – двое людей, над которыми разразилась катастрофа. Огромный доктор в белом халате и маленькая печальная девушка. Он стоял и смотрел на нее, пораженный внезапной откровенностью, она сидела. Непроницаемая, как стена. Что у этой девушки на уме? Достаточно глупо принимать слова Локка всерьез; но как хладнокровно, красноречиво и расчетливо говорила она об осуществлении этого безумного плана! И ничего не ответила на его слова о том, что план абсурден.

Он смотрел на нее, и ему казалось, что за ее молчанием кроется трагедия. Он всмотрелся внимательнее. Правильные черты лица. Пустые глаза, устремленные в одну точку – куда-то на дверь за его плечом. Неуловимое ощущение трагедии.

Странно. Он ничего не знает об этой девушке. До этого момента он не задумывался, что скрывается за ее всегдашней деловитостью.

Внезапно он кое-что вспомнил.

– По-моему, доктор Локк говорил, что вы помолвлены и собираетесь выйти замуж, мисс Харрисон?

– Я расторгла помолвку.

– Я понимаю.

Он вспомнил кое-что еще. В какой-то момент днем он осознал, что облик девушки изменился. В чем дело? Может быть, в руках? Траверс всегда обращал внимание на руки человека, будь то мужчина, женщина или ребенок. Руки мисс Харрисон были маленькие, белые, замечательной формы, со спокойными движениями. Их украшал сапфир очень чистой воды. Порой он любовался игрой солнечных лучей в его гранях, когда она заправляла в машинку чистый лист бумаги или протягивала ему телефонный справочник. Должно быть, когда они обручились, жених подарил ей это кольцо. Сегодня он заметил, что кольцо исчезло.

Что бы это значило?

Что-то за этим стоит, но это не его дело.

Однако он подумал, что нашел объяснение ее странному поведению, особенно когда она добавила, неподвижно глядя в пространство:

– Теперь я должна искать себе другую работу.

Ну да. Работу. Словно она уволена с теперешней работы из-за того, что собиралась замуж или что там значил ее сапфир.

– Э… вы позволите мне задать вам один вопрос? Насколько срочно вам нужно искать другую работу?

– Очень срочно, – решительно ответила она. Бедный маленький дьявол. – Я должна что-то придумать.

– Вы живете с семьей?

– Нет. Я снимаю квартиру в Челси. А родительский дом в Девоншире.

– А ваши родители…

– Отец был моряком. Он погиб, когда я была совсем маленькая. А три года назад… – Она помолчала, собирая силы, чтобы произнести слова, означавшие тяжелейшую трагедию в ее жизни: – Я потеряла мать.

– Простите меня… И у вас нет других родственников?

– Только дядюшки и тетушки, и все далеко.

– Они не могут вам помочь?

– Никто не может мне помочь!.. Я хотела сказать, что они не могут мне помочь.

– Я понимаю. Вы сказали то, что вы сказали, потому что испугались, что останетесь без средств к существованию?

– Да. Разумеется, – спокойно согласилась она. Она рада была ухватиться за это объяснение. Да, конечно, да! Пусть этот доктор думает, что это и есть причина ее настойчивого желания стать женой-компаньонкой! Пусть никто не знает, что девушка с разбитым сердцем хочет обмануть всех и показать, что у нее все в порядке!

«Джеффри! О Джеффри, как я страдаю! Как в аду… Я должна заставить другого дать мне эту работу. Заставить! Кажется, он соглашается? Ему вроде меня жаль?»

Рексу Траверсу было действительно жаль ее. Хоть он и не знал причины, он видел, что девушка страдает и очень несчастна. Он ненавидел женщин за то, что они вечно страдают. По его представлениям на данном этапе жизни (так было не всегда), женщины являли собой разновидность некоего сложного механизма. И ему претило, когда от этого механизма требовали больше, чем то было заложено природой. Точно так же он, прирожденный шофер и летчик, относился к автомобилям и аэропланам. В конце концов, женщины имеют много общего с машинами из-за своих капризов и сложностей. Эта девушка явно устала – словно перегревшийся металл. Перенапряглась. Он на минуту забыл о своих проблемах и отметил ее бледность, потухшие глаза, сжатые губы…

– Послушайте. – В его голосе прозвучала профессиональная врачебная доброта. – Мне очень жаль, что так случилось. Я сделаю все от меня зависящее…

Джой затаила дыхание. Однако он закончил совсем не тем, чего она ожидала:

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы найти вам другое место; надеюсь, гораздо лучшее место.

«Как будто мне это нужно», – сердито подумала девушка.

И сказала спокойно и рассудительно:

– Благодарю вас. Место получить нелегко. Так много претендентов.

– Я помогу вам, – пообещал он. Такие же слова повторял он множеству неимущих пациентов – и действительно осматривал, лечил и даже оперировал, не беря за это ни пенни.

Его лицо просветлело. Он нашел выход.

– Послушайте, мисс Харрисон! Пока мы не нашли для вас достойного места секретарши, у меня есть идея.

Затаив дыхание, она ждала.

– Моя матушка, вдова, – она живет в графстве Суррей – ищет молодую женщину, которая бы за ней ухаживала, помогала в саду, ну, словом, была бы компаньонкой. Эта идея кажется мне продуктивной, и – ну, я представлю ей вас.

Сердце Джой упало в пустоту. Она вежливо улыбнулась.

– Вы очень добры, мистер Траверс, но… – Но, Господи Боже мой! Эта идея не годится, чтобы достойно ответить миссис Форд на ее вопрос, она ведь непременно когда-нибудь спросит: «А что сталось с этой девушкой, Джой?» И что же, ей скажут: «Она поступила компаньонкой к одной старой даме и уехала в провинцию…» Нет, ни за что! Я должна показать этим Фордам, что я люблю другого – а не просто сменила работу. Я хочу, чтобы об этом было ясно и недвусмысленно объявлено в «Морнинг пост»:

«Объявляется помолвка доктора Рекса Траверса (Харли-стрит, 63-а) и мисс Мюриэл Джой Харрисон, дочери лейтенанта Британского военно-морского флота Эрика Харрисона (Кумби Мартин, Девоншир). В скором времени состоится свадьба».

Опять на мгновение Джой унеслась мыслями в Риди-коттедж, ей представилось то прекрасное утро, когда Форды прочтут это. Стол, накрытый к завтраку, жасмин и анютины глазки отражаются в серебре, и над кофейными чашками и «Морнинг пост» – два смуглых, овальных, похожих друг на друга лица.

– Джеф, ангел мой, ты видел это?

– Мама! Это невероятно! Неужели она уже обручена с другим?

– Наверное, она все время любила этого доктора? И обманывала тебя, Джеф?

Страстно, по-детски, Джой захотела, чтобы сбылось то, что она себе представила, чтобы удар для них был сильным и неожиданным. Но сначала, конечно, нужно фиктивно обручиться. О месте компаньонки не может быть и речи!

– Вы очень добры, мистер Траверс, но боюсь, что я не гожусь для такой работы. – Ее бледное личико, огромные глаза и тихий голос свидетельствовали о том, что она приняла решение. – Мне необходимо иное занятие – или вообще ничего.

Вот так. Теперь он знает. Как неприятно, что приходится его убеждать. Это должно случиться. Должно! Она собрала всю свою волю. Что ему сказать, чтобы он понял, что это должно случиться?

– Иное занятие? – Он потянулся к нагрудному карману, чтобы достать оттуда последнее письмо матери, и остановился. Совершенно невероятная девушка. Она подалась вперед, положив руки без всяких колец на стол, и заговорила быстро и напористо, хотя по-прежнему отрешенно, словно читала записанные кем-то аргументы, выражающие позицию здравого смысла:

– Доктор Траверс, не кажется ли вам, что будет лучше для всех, если вы женитесь на мне, как предложил доктор Локк, и возьмете меня с собой на Ривьеру, получив практику там?

Он нахмурился.

Доктор сочувствовал девушке (по-видимому, потерявшей рассудок). Он сочувствовал бы любой девушке в подобных обстоятельствах – вынужденной бороться с бедностью. В этом мире женщине нелегко – но легко ли в этом мире мужчине? Он придумал отличный способ облегчить жизнь этой маленькой мисс Харри-сон. Она отвергла его? Что ж, пусть так; но при всей его филантропии он не готов согласиться с ее безумным предложением.

– В любом случае – я не стремлюсь на Ривьеру и не собираюсь ни на ком жениться.

– Я вижу, – согласилась она почти весело. По ее виду невозможно подумать, что она сжала руки с такой силой, что ногти впились в ладони. – Но вам предлагают жениться фиктивно. Я не доставлю вам хлопот; вы даже думать не будете обо мне как о своей «жене»…

Он сухо улыбнулся, соглашаясь, что это действительно не похоже на женитьбу, однако…

С прелестной рассудительностью и тем же спокойствием она продолжала:

– Это очень удобно. Видите ли, доктор Траверс, я согласна с вашими взглядами на брак. Я тоже считаю брак ловушкой.

«Так, – подумала она. Сердце ее бешено колотилось. – Чем еще его можно пронять это тяжеловесное упрямое чудовище?» В первый раз она испытывала какое-то сильное чувство по отношению к Рексу Траверсу, и это чувство было раздражение. Почему он заставляет ее умолять о том, что ему ничего не стоит? Наоборот, если он согласится, он многое выиграет: получит практику на солнечном берегу, южную виллу, две тысячи фунтов в год, досуг, роскошь… Она молила судьбу научить ее, как внушить все это упрямому чудовищу. Ах, он не собирается соглашаться?! Зато она не собирается отступать! Нужно бороться за свой счастливый шанс! Нужно… Джеффри! Эта записка при возвращении кольца, эта жалкая ложь… Миссис Форд ни на секунду не поверит, когда прочтет. Сделает вид, что ей очень жаль «эту девушку, Джой»… «Этот волокита Джефф походя разбивает сердца… Можно составить целую процессию из его несчастных возлюбленных, – и все – на пять минут!» – «Я просто слышу, как она это говорит! Как жалеет меня. О! Что мне делать? Где найти слова, чтобы убедить этого зверя Траверса!»

Эти мысли не изменили ее спокойного и рассудительного тона, ее речи, исполненной здравого смысла:

– Таким образом, наш договор означает по меньшей мере две тысячи фунтов в год для вас, а для меня – постоянную работу, которую я знаю и с которой, уверена, справлюсь. В противном же случае мы оба – без гроша. Таким образом, ваши пациентки будут полностью удовлетворены, зная, что в вашем доме наличествует «миссис Траверс», а на самом деле, о чем будем знать только мы с вами, я просто буду исполнять, – она откашлялась, – роль жены. Таким образом, вы с любой точки зрения в выигрыше – неужели вы не понимаете, доктор Траверс!

– Нет. Простите.

Он ждал, пока у маленькой лунатички иссякнет красноречие, и втайне проклинал этого шута Локка за то, что тот подал сумасбродную идею; хуже и придумать нельзя! Маленькая дурочка заглотала наживку! Любой мужчина может заподозрить, что за ее безрассудным предложением скрывается неблаговидный мотив – вымогательство, шантаж, необходимость изменить фамилию… Доктор Траверс, всю жизнь лечивший женщин, неплохо знал их психологию. Но в данном случае он видел лишь слабость, переутомление и – отсутствие неблаговидной подоплеки. Какие бы глупости ни говорила эта девушка, она была невинным созданием. Именно таких все мисс Симпетт в мире немедленно объявляют «милочками».

– Я уже сказал, мисс Харрисон, я сделал все, что в моих силах, чтобы помочь вам; но то, что вы предлагаете, слишком абсурдно, чтобы размышлять и обсуждать это серьезно.

Почему-то при этих словах он вспомнил репризу комика с размалеванным лицом и писклявым голосом: «Вы не сде-е-е-елаете этого!»

И вдруг в течение следующего получаса Рекс Траверс сделал это.

Он принял ее безумное предложение. Он обручился с мисс Харрисон. Да, именно в течение получаса после своего окончательного и бесповоротного: «Нет, это совершенно абсурдно!»

– Абсурдно? А что это такое? – зазвенел юный звонкий дискант.

Дверь приемной распахнулась и впустила того, о ком на минуту забыли.

Глава пятая
ДВЕРИ ОТКРЫЛИСЬ И ЗАКРЫЛИСЬ

Открывайте ворота, должен он войти сюда.

Киплинг

Я слишком разный, чтобы знать себя.

Тиетьенс

Вошел – инженер, лучший мужчина мира, уличный мальчишка, любитель поэзии, невинное дитя! Нет, порог приемной вовсе не перешагивали пять человек сразу. Просто это все различные ипостаси одной-единственной персоны – худенького длинноногого молодого человека в светло-сером фланелевом костюме, с ярко пламенеющим, явно собственноручно выбранным галстуком и с носовым платком, высовывающимся из кармашка настолько, насколько мог позволить себе старший ученик школы в Мьюборо, который следил за дисциплиной и внешним видом младших учеников. Молодой человек держал в руках (которые были заметно темнее всех остальных частей тела) огромный диск, обмотанный оберточной бумагой.

– Что это у тебя, старина? – спросил Рекс Траверс, поворачиваясь к нему. Голос его потеплел.

Вместо ответа руки подняли диск вверх и с легким треском надели его на голову – подобно тому, как в цирке хищник прыгает через обруч… Над прорванной бумагой оказалось смеющееся веснушчатое лицо с неправильными чертами, блеснули ослепительно белые зубы, и звонкий приятный голос объяснил:

– Это кольцо для свечей!

– Что?

– Ты знаешь, это ко дню моего рождения во вторник. Конечно, именинный торт попахивает начальной школой, но кухарке этого не объяснишь, вот я и не возразил ни слова. Кухарка затратила титанические усилия. Конечно, должен был быть сюрприз, и мне предполагалось ничего не говорить, но ты же знаешь женщин! – Это говорил лучший мужчина мира. – Кухарка просто не могла не разрешить мне посмотреть, и никто не мог справиться с этим кольцом для свечей, поэтому я его снял и принес сюда, на твой суд, дядя Рекс; ты не возражаешь? Показать тебе торт? Видишь ли, старушка обрадуется, если мы поднимем восторженный шум вокруг торта, так зачем ждать завтрашнего дня, правда? Сейчас я его притащу…

Легкий, как Ариэль, он выбежал из комнаты и вернулся, неся обеими руками устрашающих размеров блюдо с тортом. Ослепительная улыбка сияла над ошейником с обрывками бумаги. Торт был с триумфом водружен на стол перед Джой.

– Впечатляет, правда? – Он с гордостью указал потрясающе грязным пальцем с обгрызенным ногтем (ибо его руки были руками уличного мальчишки) на надпись. – А как вам нравится эпитафия?

Надпись, нанесенная розовой глазурью на шоколад, гласила:

ПЕРСИВАЛЬ АРТУР ФИТЦРОЙ,

РОДИЛСЯ 13 МАЯ 1913 – ЖЕЛАЕМ СЧАСТЬЯ!

-Это, – он снял с шеи обруч и развернул остатки бумаги, – крепится вот сюда, понимаете. – Он приладил деревянную окружность над тортом. – Теперь коробочка со свечами. – Он стал вставлять свечи, звонко считая: – …двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать! Ну как?

– Очень хорошо, – похвалил Траверс.

– Чудесно, – сказала Джой Харрисон.

И впервые за весь день два несчастных человека улыбнулись.

Почему-то, где бы ни появлялся этот совершенно заурядный молодой человек, все вокруг начинали улыбаться.

Так было с раннего детства Персиваля Артура Фитцроя (говоря о нем, обычно называли все имена, ибо его имущество было помечено именно так: и носовые платки, и деревянная шкатулка, и томики двух любимых поэтов – А. А. Милна и Роберта Херрика). Когда его отец стал авиатором и вступил в Королевский авиаполк, ему было всего два года. И когда малыша спрашивали: «Где твой папа?» – он важно показывал вверх, имея в виду то, что папа на аэроплане, что неизменно вызывало улыбки взрослых. Этот вопрос перестали задавать, лишь когда отец (тот самый худенький двадцатичетырехлетний летчик на фотографии был сбит в воздушном бою.

Вскоре Персиваль Артур потерял и мать. До девяти лет он жил у своей тетки, а потом доктор Рекс Траверс, достигший к тому времени определенного благосостояния, взял на себя ответственность за воспитание и образование сына своей умершей сестры. Сначала он отправил мальчика в одну из лучших частных школ на Южном берегу Англии, где мальчиков так хорошо кормили, словно они росли в доброй фермерской семье, а затем в закрытую среднюю школу в Мьюборо, где уже год он числился новичком (это называлось «тля»). Предусмотрительно дождавшись конца пасхальных каникул, мальчик слег с приступом аппендицита. Он остался дома, на Харли-стрит, до операции, выздоровел и не стал возвращаться в школу под конец летнего семестра. Так что праздничный галстук, носки и яркий носовой платок (знак каникулярной свободы) он надел не по праву: пятнадцатилетним «тлям» этого отнюдь не разрешалось.